Пробуждение Зверя (гет)

— Панцирь, когда… я говорил… «что-нибудь еще»… имел в виду… совсем не это! — сдавленно прорычал Рафаэль, косясь вниз, в разверзшуюся под ногами бездну, в которой минутой ранее исчез его сай. Второе оружие он успел спрятать за пояс, не целясь даже в ножны — успеть бы сберечь хоть что-то. И собственную шкуру в придачу.

Обрушившийся минимум на три этажа вниз пол буквально за пару шагов до очередной — последней в этом отсеке — двери стал для обоих братьев неожиданностью, и лишь чудом удалось успеть ухватиться за резко ушедший вверх выступ, бывший некогда полом. Острый угол больно впивался в пальцы, и они мало-помалу немели, но ничего лучшего пока не находилось: ноги лишь беспомощно скользили по гладкой металлической поверхности, не находя опоры. В любую доступную с его места сторону. Раф покрутил головой, приглядываясь к вспышкам света над собой. Ничего не рассмотреть толком, но Футы пока что не появлялись — уж лазерные-то лучи не заметить невозможно. Но надолго ли такая удача, мать ее за ногу?

Микеланджело промолчал в ответ, что было на него настолько не похоже, что Рафаэль даже покосился в его сторону, рискуя сорваться — нет, вроде пока цел. Точно так же повис на руках по другую сторону пропасти — не дотянуться, не допрыгнуть.

— Я… так долго… не продержусь, — пожаловался младший, найдя взглядом Рафа. И даже ухитрился пожать плечами, не расслабляя рук. — Куда хоть ведет эта дыра? — он опасливо покосился на чернеющую под ногами пустоту.

— Упадем — узнаем, — сжав зубы, Рафаэль качнулся в сторону, где на стене ему померещилась некая неровность. Нет, показалось, и черепашка сдержал ругательство, с трудом восстанавливая равновесие. Осторожно, по миллиметру полурасслабил пальцы одной руки, перенеся основной вес на вторую. Хоть что-то.

— Утешил, — скривился в подобии усмешки Майки. — Вот умеешь ты поднять настроение…

— Обращайся, — прикусив губу, Рафаэль поменял опорную руку. — Вряд ли мы застряли тут надолго: сами не сорвемся, так враги помогут.

— Вот вспомни только дерьмо… — почти простонал Майки, косясь через плечо.

Раф рывком оглянулся, досадуя, что снова позорно проморгал опасность. Машинально сжал пальцы, совсем забыв, что под ними сейчас не привычная рукоять оружия, а неровная выщербленная кромка края, тут же кровожадно впившаяся в истерзанную плоть: особенно непроглядная после ярких вспышек темень мало что давала рассмотреть, но черные коварно-неспешно стелющиеся тени не заметить — и не узнать — было невозможно.

— В самую точку, Майк, — выдохнул он. — Вот сейчас будет… по-настоящему жарко!

* * *

Не спеша выбираться из воздуховода, Сплинтер повел носом, улавливая почти неощутимые запахи. За долгие годы после мутации он успел стерпеться с ненавистным обликом крысы и даже сумел найти в нем положительные стороны. Помимо почти сверхъестественной живучести грызунов, о которой слагают легенды несведущие люди… как и он сам когда-то.

Острый нюх и ориентация в пространстве были таким преимуществом. Сплинтер без особого труда нашел главный зал, из которого и велось управление Технодромом. Привычно орудуя острыми когтями как отверткой, он снял решетку и, аккуратно удерживая ее пока что в руках, осторожно выглянул — убедиться, что не ошибся. При желании крыс мог найти и жилой отсек — ему сопутствовали совсем иные запахи — и даже отыскать Эйприл… Искушение было сильным, и Сплинтер не без труда подавил его. Он не может попасть в два места одновременно, исполнить два равно важных дела — а его ученикам ни за что не сладить со Шредером и всем вместе. По коже прошел холод, вздыбливая шерсть на загривке, стоило лишь вспомнить… По словам сыновей, враг стал много сильнее и безжалостнее, чем был даже совсем недавно. Его лучший ученик, которого он, Хамато Йоши, когда-то прочил на свое место… Горькое осознание царапнуло грудь, перехватило дыхание. А ведь все могло быть иначе…

Медленно выдохнув через нос, Сплинтер подобрался — и одним движением почти беззвучно соскочил вниз, так и не отпуская снятой решетки. Лишь коснувшись холодных плит, не глядя мягко опустил ее на пол. Есть время для сожалений, а есть — для действия. Случившееся с Саки — во многом его ошибка, ему и исправлять ее. Чего бы это ни стоило.

Сплинтер сделал несколько шагов по помещению, зорко оглядываясь. Сюда звук тревожной сирены почти не достигал, но аварийное освещение скорее мешало, чем помогало что-либо рассмотреть, и полагаться приходилось больше на слух и на обоняние. А еще вернее — на чутье на опасность, которое редко его подводило. В корчащихся на стенах и панелях тенях ее не было. Пока. Но Сплинтер знал, что Шредеру уже известно об их проникновении в крепость. Почти наверняка тот знал, и кто именно рискнул сунуться в змеиное гнездо, а значит, можно ожидать чего угодно. Однако сам может присутствовать лишь в одном месте сразу. И значит — это место должно быть здесь. Прямо сейчас.

Не колеблясь более, Сплинтер нанес удар тростью по панели управления. К завыванию сирены добавился еще один, не менее противный звук, тут же впившийся в барабанные перепонки. Еще один удар. Еще… Несколько кнопок до отказа вдавились в панель, экран вспыхнул непонятными схемами. Вполне может быть, он сейчас включил какое-то смертельно опасное оружие, открыл ловушку прямо на пути сыновей… Был не меньший риск, что вместо Шредера он привлечет сюда Кренга. Сплинтер старался не задумываться об этом. Выбор в любом случае у него невелик, а инопланетный подельник бывшего ученика… почему-то казалось, что справиться с ним будет несколько проще. Коварное заблуждение, от которого он не раз предостерегал учеников — нет ничего опаснее, чем недооценить противника, однако…

Очередной удар пришелся на невидимую стену. Не ощутимая ни одним из органов чувств и вместе с тем — непробиваемая, она надежно разделила его и уже изрядно помятую панель управления. Отшатнувшись, Сплинтер врезался спиной в точно такую же стену. Потом локтем, хвостом… Она коварно окружила его со всех сторон, ограничив движения и отрезав пути отступления.

— Хамато Йоши… — в этих двух коротких словах было столько ненависти и кровожадного предвкушения, что они змеиным шипением отозвались в голове, парализуя мышцы, сжимая сознание не хуже, чем коварная невидимая ловушка — тело. Сплинтер передернул плечами, сбрасывая опасное оцепенение, не спеша повернулся лицом к заклятому врагу. Он сам искал этой встречи. Настало время…

— Итак, трусливая крыса все-таки осмелилась вылезти из своей норы? Я ждал не напрасно, — часть с виду монолитной стены отъехала вверх, и в возникшем проломе показался Шредер. Остановился на пороге, неспешным, дразнящим движением подбросил на ладони пульт, должно быть, и включивший невидимую ловушку.

Сплинтер постарался не думать, сколь долго враг скрытно наблюдал за ним. Горящую злобой и ехидством, давящую ауру его просто невозможно не ощутить, а это значит… значит, Саки хорошо подготовился и наверняка ожидал их прихода. Сердце пропустило удар, а мышцы вновь сковал пробежавший по венам холод. Быть может, и сыновья его сейчас… Скрипнув зубами, Сплинтер предельным усилием воли подавил захлестнувшую тело волну паники. Как бы то ни было, скоро он обо всем узнает — Саки не упустит случая похвалиться своей победой. Уж это-то наверняка. Крыс проглотил уже готовый, обжигающий губы ответ, зная, что молчанием достигнет большего.

— Молчишь? И правильно — что бы ты ни сказал и ни сделал, это не отсрочит твою гибель, — спрятав пульт за пояс, Шредер неспешно обошел Сплинтера по кругу, очевидно наслаждаясь видом пойманного врага, давно предвкушаемым зрелищем. Тот же медленно поворачивался вокруг своей оси, не отводя взгляда, ни жестом, ни вздохом не выдавая напряжение. И, кажется, противника начало раздражать это показное спокойствие. — Ты ведь знал, что именно так все кончится. Что никто и ничто не спасет тебя от давно заслуженной кары, — Шредер сжал в кулак руку, угрожающе взмахнул почти перед самым носом Сплинтера. Когда же тот, не меняясь в лице, не отстранился ни на дюйм — сухо усмехнулся. — И все так же играешь в героя, даже стоя на грани пропасти… Ты так предсказуем, Йоши.

— А ты все так же полагаешься на технику и бездушные механизмы, не надеясь на собственные силы, — парировал Сплинтер, взмахнув тростью. — Ведь так, Саки? Ты по-прежнему боишься меня, и ни достигнутое мастерство, ни коварные уловки не в силах этого поменять.

— Врешь! — прорычал Шредер, снова с силой стиснул в ладони пульт. — Одно мое движение — и от тебя останется мокрое место. Тебя раздавят и разнесут на атомы силы, которых ты даже не представляешь, жалкая тварь, — он коснулся пальцем кнопки, кровожадно ухмыльнулся; в глазах мелькнули красноватые искорки — то ли отражение аварийного света, то ли зарождающегося безумия. — Начнем представление? Не станем спешить, у тебя будет время оценить свою безысходность, ощутить целую вечность боли и взмолиться о пощаде. Нет, не так — о быстрой смерти! Но даже ее ты не получишь легко.

— И все равно ты не победишь, — тем же непоколебимым тоном отозвался Сплинтер. На пульт он даже не глянул, не отрывая взгляда от горящих глаз бывшего ученика.

— Думаешь, не смогу? Хочешь проверить? — палец сильнее прижал кнопку, и на миг крысу показалось, что окружавший его воздух колыхнулся.

— Нет, в твоей беспощадности усомниться сложно, — Сплинтер выдержал горящий неистовой злобой взгляд Шредера, все сильнее ощущая давление тяжелой ауры. Вопреки видимому спокойствию, он чувствовал нарастающую опасность — много большую, чем прежде, когда Саки охотился за ним, пожираемый жаждой мести. Но природы этой опасности так и не мог понять, и это тревожило. — Но это слишком просто. Меня победит твой механизм, а не ты, — крыс кивнул, словно в подтверждение своим словам. — Именно он окажется сильнее меня, он, а не ты. А ты… ты никогда в полной мере не ощутишь триумфа и победы. Потому что ты всегда в душе опасался меня, а я уйду в Бесконечность без страха перед тобой.

Казалось, сама атмосфера помещения накалилась, как расплавленное железо в горне, словно из него выкачали весь воздух, заменив чистым кислородом: одна лишь искра — и все взлетит на воздух. А уж искр этих было… Сплинтер не отводил глаз, неощутимо для себя задержав дыхание. Сейчас — или никогда. Даже он, лучше других знавший Саки, не был уверен, как тот поступит. Но даже его смерть выгадает для учеников столь необходимые, спасительные минуты. Для них — и для Эйприл, если та еще жива.

— Будь по-твоему! — пульт с треском разлетелся на части, разбитый о обшитую металлом стену, а секундой ранее Сплинтер ощутил словно бы дуновение ветерка — и не без труда уклонился от мелькнувшего прямо возле лица лезвия наладонника. Когда и как Шредер успел преодолеть немаленькое — в половину помещения — расстояние до него, он понять так и не успел. — Ты сдохнешь от моей руки — и еще не раз успеешь пожалеть, что посмел оскорблять меня. Ты будешь дрожать в ужасе и молить о пощаде! Будешь, не будь я Шредер!

Не тратя времени на пустые угрозы, Сплинтер подался чуть назад, перехватив атакующую руку в нескольких дюймах от себя — и шагнул в сторону, в тот же миг проводя подсечку и бросок через плечо. Использовать яростный порыв противника против него самого — то, что он умел лучше всего. Именно так чаще всего маленький и обманчиво хрупкий крыс одолевал Шредера и других, даже гораздо более крупных и тяжелых телом противников.

Прежде. Но не теперь. Пол и потолок резко поменялись местами, и вместо того, чтобы перебросить Шредера через себя, выигрывая время для маневра, Сплинтер неожиданно сам оказался пойман своим же приемом, неловко и болезненно рухнув на спину. В грудь со зловещим хрустом впечатались стальные наколенники врага, и ее опоясала волна жгучей боли — ни вдохнуть, ни пошевелиться. Помещение перед глазами скрылось в полыхнувшей белым пламенем вспышке. И лишь потом, секундой позже, округлившимися от ужаса глазами крыс разглядел собственную руку, неестественно изогнутую в запястье. Ее все еще цепко сжимал в ладони Шредер. Лица его под маской Сплинтер не видел, но был уверен, что враг злорадно ухмыляется.

— Думал так легко сбежать? — он сгреб крыса за отвороты кимоно, подтащил вплотную к себе. Глаза горели демоническим огнем, то болезненно щурясь, то неестественно расширяясь. Миг — и покалеченную конечность пронзила новая волна боли, а Шредер злорадно ухмыльнулся ему в лицо. — Напрасно, Йоши. Тебе не уйти от судьбы, можешь не трепыхаться зря. Мы ведь только начали. Поиграем еще?

* * *

Поворот. Еще поворот. Леонардо уже сбился со счета и почти наверняка — с направления, доверяя лишь указаниям Донателло, не сводившего глаз с экрана передатчика. Лидер про себя успел удивиться, как умный брат до сих пор не врезался в стену — но и эта мысль прошла вскользь, краем сознания, не задержавшись надолго. Как и любая другая до нее. Они неслись бешеным вихрем, вытесняя друг друга, и лишь одна, самая гадкая и мерзкая, как ни силился Лео ее подавить, вновь и вновь всплывала, беспощадно топя его в омуте паники. Гулкая дробь шагов болезненно отдавалась в мозгу, но еще больнее, еще невыносимее билась в нем эта единственная, сжигающая нервы и самую душу мысль: не успеют. У них нет шансов его спасти. Сплинтер слишком далеко от них, а Шредер — слишком одержим желанием его прикончить, чтобы, получив эту возможность, хоть сколько-то медлить. Уж в этом Леонардо был уверен на все сто… нет, на все двести процентов.

Еще раз собрав себя в почти обессиленном кулаке, Леонардо сосредоточился на дороге и вопросительно оглянулся на брата. Тот, не останавливаясь, подал какой-то непонятный знак, выразительно гримасничая, но при этом свободной рукой доставая из крепления посох. И это простое движение дало понять, что они почти на месте, что осталось совсем недолго. Недолго… но что может быть недолго, когда на кону жизнь отца? В этот миг Леонардо забыл и про Эйприл, и про весь разрушенный и запуганный город. Потом… да, потом он вспомнит и нещадно изведет себя муками совести и невозможного выбора, в котором, как ни крути, любое зло наибольшее. Но сейчас был лишь мастер Сплинтер — и грозившая ему опасность. Смертельная, в этом Леонардо был уверен даже больше, чем в том, что солнце встает на востоке. Мастер ни за что бы не попросил помощи, не отвлек их, если бы сам не оказался на грани, да и то… Лео сглотнул, мотнул головой, развеивая дурноту. Может быть, уже слишком поздно.

— И все-таки… я не пойму, — с трудом переводя дыхание после быстрого бега, с недоумением выдохнул Дон. — Куда подевались все Футы? Вся техника? Не могли же здесь… оказаться… лишь эти два обалдуя. Зная нас, Шредер должен был бросить на нас всё, что только у него было, — он на миг запнулся, ошеломленный страшной догадкой. — Если только…

Леонардо скрипнул зубами, вмиг поняв, что имел в виду брат. Но с шага не сбился, напротив, ускорил его. Чувство собственной беспомощности вновь охватило его, и был лишь один путь избавиться от него. Ладонь машинально легла на бок, к которому была примотана покалеченная, не до конца пришедшая в норму рука. Сколь ни старался, ни тренировал левую руку Лео — без более привычной и ловкой правой он чувствовал себя вполовину слабее. Всю дорогу он то и дело касался пальцами узла, стягивающего повязку — но так же, раз за разом, отпускал его, помня наказ брата и учителя. Он нужен своей команде здоровым. И с обеими действующими руками. Но кому будет нужна эта рука, если не будет команды? Не будет братьев? Учителя?

Неизвестность страшна, но она же дает надежду. Сейчас же… Прикусив до крови губу, Леонардо сорвал повязку, неловкими рваными движениями размял затекшую в неподвижности конечность. Резкое движение отозвалось глухой болью в суставе, но на такую мелочь лидер не обратил бы внимания и в менее критических условиях. Сейчас же… сейчас не существовало такой ерунды, как боль, такого ничтожного чувства, как страх. И его — как подростка и живого, боящегося смерти существа — тоже не было. Осталось лишь то, что свыше всего этого.

— Лео, я с тобой раз… — Донателло обернулся, ахнул, ошеломленно взмахнув руками. — Что ты дела…

— То, что нужно, — сквозь зубы процедил лидер. Повернулся к брату, и тот, что-то прочитав в его глазах, поперхнулся возражением и замолк. Что это было — Леонардо не задумывался. Пускай помолчит, хотя бы из страха. Чтобы наладить отношения, у них будет все время мира, если они выживут. А они должны выжить. Любой ценой, что бы там ни говорил мастер.

— Сюда, — Дон махнул рукой, указывая на что-то, похожее на дверцы лифта. — Нам на два этажа выше. Вот только кабина…

— Она не понадобится, — столь же емко пообещал Леонардо, примериваясь клинком к щели меж створок. Но, не успев даже коснуться их, со сдавленным возгласом отпрянул прочь: створки распахнулись, явив им ту самую кабину, об отсутствии которой сетовал Дон. А из нее выскочили… нет, не Футы, четверо совершенно европейского вида мужчин в потрепанной одежде. Несмотря на довольно крепкое телосложение, они и сами выглядели не менее потрепанными и измотанными; бинты, кое-где видимые из-под одежды, лишь усиливали это впечатление. Однако это не помешало им с угрожающим видом двинуться в сторону братьев, перегораживая им путь к лифту.

— Это еще кто? — не менее ошарашенно поинтересовался Донателло. Он держал посох наготове, но не спешил пока применять его. Незнакомцы, пусть и были враждебно настроенными, казались ему такими же пленниками, жертвами обстоятельств, как и Эйприл. И, возможно, перед лицом общей опасности они сумеют перебороть вполне естественную неприязнь к встреченным непонятным существам — то есть к ним. И он шагнул было в их сторону, приготовившись убеждать и возражать.

Леонардо же был настроен более решительно. На приказ освободить путь незнакомцы не отреагировали, более того, ему совершенно не понравились их глаза. Точно такие же он видел у зомбированных — другого слова просто не находилось — горожан, напавших на них ранее. Из-за которых уже пострадало двое его братьев. Которые вновь и вновь не принимали их, сколько бы они не пытались их защитить. Черепашка недобро сузил глаза; пальцы сильнее стиснули рукоять катаны, вторая же нашла у пояса кунай. А значит, бесполезно и пытаться. Тем более сейчас, когда каждая секунда на счету. Они все не стоят жизни мастера, даже капли его крови.

— Всего лишь помеха, Дон, — бросил он не оглядываясь, одним прыжком оказавшись среди незнакомцев. — И то ненадолго.

* * *

— Они… они… — Майки еще на шаг отступил от поверженного врага, зажимая рукой рот. Ему казалось, его сейчас вырвет, и это было далеко не худшим из ощущений. — Они живые, Раф.

Подумать только — всего лишь минуту назад он радовался, как ребенок, что им удалось без потерь вырваться из ловушки Шредера и Кренга. Ну, как без потерь? Почти — пришлось малость пожертвовать шкурой Рафа, который отвлек стрелявших, пока Майки не скрутил двоих отставших ловко брошенным крюком-"кошкой». Он и сам не думал, что сумеет попасть, не сорвавшись в бездну и не стянув туда спеленутых врагов; что ухитрится вытащить и Рафа, отделавшись лишь несколькими подпалинами на панцире. Везение или нет — что у этих Футов оказалось не столько лазерных ружей, сколько традиционного, холодного оружия? Тогда казалось — что да, невероятная удача. Сейчас же…

Микеланджело с отвращением взглянул на свои нунчаки, которыми всего полминуты назад лихо крушил черепа солдатам Фут. Солдатам, которые, насколько помнил Майки, всегда были лишь безмозглыми роботами. Бить их было одним удовольствием, без малейшего угрызения совести. Эти же, — он не удержался и снова взглянул себе под ноги, на неподвижное тело, под которым уже расползалось багровое пятно, — эти были людьми. Пусть и врагами, довольно неплохо для Футов владевшими оружием, — но живыми людьми, как и они сами, чувствовавшими боль и страх. Способными умереть. И Майки становилось совсем дурно, стоило лишь задуматься, что его оружие, возможно, сегодня тоже окрасилось кровью. Что он тоже стал убийцей. Как и Шредер.

— Были, бро. Уже только были, — буркнул Рафаэль, обтирая о пояс убитого сай. Неловко спрятав оружие, он подтолкнул ногой противника, который, как показалось черепашке, пошевелился, — и, поравнявшись с братом, похлопал его по плечу. — У нас не было выбора, Майк. Или мы, или они. И не забывай про Эйприл.

Правду молвить, его и самого немало шокировало, когда оружие вместо того, чтобы привычно-противно скрежетнуть по деталям робота, легко вошло в тело врага. От осознания произошедшего его тоже на миг замутило, но Раф довольно быстро пришел в себя — и пырнувшего его в бок другого солдата встретил саем уже сознательно. Правда, на сей раз не смертельным ударом в живот, всего лишь обездвиживая вооруженную руку и оглушая. Но последние двое оказались на редкость выносливыми и к тому же напали на младшего. И Рафаэль более не колебался. Эти двое уже ни на кого не поднимут руку. Остальное не так уж и важно.

— Что теперь, Раф? — Майки растерянно заглянул ему в глаза, и Рафаэль постарался принять как можно более невозмутимый и уверенный вид. О том, что он скажет Лео, он подумает потом. Да и старший, вполне может быть, и не осудит его — сам ведь говорил про крайние средства. Единственное, чего достоин Шредер. А значит, и его прихвостни.

— А теперь, Мик, мы найдем Эйприл, — и тогда все это, — Рафаэль кивком окинул недавнее поле боя, брезгливо скривился, — было не напрасно.

Младший угрюмо кивнул, но не возразил ничего. И то ладно. Рафаэль обессиленно вздохнул. Он не так силен в уговорах, как мастер Сплинтер или Лео, и тоже все еще не в своей тарелке после такого неожиданного завершения боя. В одном Раф был уверен точно: жалеть не о чем. Иной раз цель стоит и таких средств. И даже Лео согласился бы с ним. К слову о нем…

— Если только Лео не повезло раньше. Если, конечно, они не попали в такую же заварушку, — Рафаэль передернул плечами, но напряжение, вопреки ожиданию, не отступило. Звенело в воздухе, сводило мышцы тревожным ожиданием… чего-то. Чего конкретно, черепашка не знал и не желал даже гадать. Зачем, если можно точно узнать, все ли в порядке с родными?

— А не помешаем? — обеспокоенно переспросил Майки. Раф лишь отмахнулся.

Однако ни Донателло с Леонардо, ни Сплинтер не ответили на вызов. Рафаэль нахмурился, потер затылок. Он мог бы предположить, что лидер предпочел не отвлекаться и продолжал поиски… если бы точки на экране, отмечающие их с Доном местонахождение, быстро и целенаправленно не приближались к другой — должно быть, обозначавшей мастера. Неподвижной…

— Панцирь! — Рафаэль стремительно огляделся, прикидывая, в какой стороне от них сейчас братья. Случившееся с ними самими мигом утратило свою остроту, поблекло и затерялось в памяти. Они так увлеклись спасением Эйприл, что совсем забыли про мастера. Глупо поверили, что уж он-то в состоянии справиться со Шредером. И совершенно напрасно…

— Что такое, Раф? — испуганно подскочил к нему Майки. Тот не отозвался, снова уставившись в передатчик, а когда наконец поднял голову — младший даже попятился. Даже в сражении с Футами Раф не казался таким устрашающим, готовым буквально на все.

— Многое, Майк, — он рывком развернулся и, перепрыгнув через неподвижное тело в черной униформе и оттолкнув с пути другое, бросился в одном ему известном направлении, крикнув через плечо: — Но мы еще можем это исправить. Переиграть, если надо. Если успеем…

* * *

— Нет! — Эйприл с приглушенным рыданием ударила по клавиатуре. Картинка, которую она так долго и безуспешно силилась вызвать, погасла, но девушка даже не заметила этого. Даже не ощутила облегчения оттого, что черепашки — хотя бы двое из них — целы и невредимы. Слишком оглушающим было потрясение, чтобы чувствовать что-либо еще. Ее друзья, бесстрашные герои и неунывающие сорванцы, даже в грязных уличных схватках сохранявшие честь и достоинство настоящих воинов. Те, кто — она была совершенно уверена — не причинит зла, не ранит и не покалечит напрасно. Что с ними стало?

Эйприл уронила голову на руки, крепко зажмурилась, будто пытаясь хотя бы так вытравить из памяти, стереть с подкорки и из сердца увиденное. Напрасно. Словно выжженное кислотой, выбитое на камне, оно вновь и вновь вставало перед закрытыми глазами, окутанное в багровую дымку, обретая завершенность и смысл.

Изначально ниндзя были убийцами. Так говорил когда-то Сплинтер, и Эйприл помнила это, и все равно не верила. Только не он. Не они. Мальчишки, которых всерьез и надолго увлекла роль героев — они не раз и не два доказывали, что способны на милосердие. Они лишь предавали суду, но никогда не казнили даже самых жестоких преступников. Даже Шредера. Эйприл передернуло от этих мыслей, и все же она не могла не признавать — он как никто другой заслуживал справедливого наказания. А эти люди… они даже не были его воинами, они покалечены и слабы. Они…

Неужели это все из-за нее? Порывисто вскинув голову, Эйприл уставилась на собственные руки. Сколько уже крови на них? — притом, что она сама не коснулась ни одного существа. Сколько еще будет?..

Страшное осознание отрезвило ее, и Эйприл вновь торопливо застучала по клавишам, пытаясь вспомнить, какими именно вывела на экран изображение. Перед глазами вновь и вновь вставало застывшее выражение на лице Леонардо — самого благородного из братьев; его ледяные, ничего не выражающие глаза. И это выглядело едва ли не страшнее, чем безумие Шредера. А ведь однажды им суждено столкнуться… И теперь девушка не знала, за кого ей переживать. В этом противостоянии, где нет однозначно ни правых, ни виноватых; где обе стороны пролили кровь и готовы сражаться до конца; где она вновь и вновь обречена быть заложницей, не способной повлиять на исход… или все же способной?..

* * *

— Ну, что теперь скажешь, жалкая тварь? — слова пробивались в сознание глухим, еле различимым жужжанием. — Где твоя хваленая мудрость? Где сила? Их нет! Ты ничто против меня — а скоро станешь еще меньшим, чем оно.

Сплинтер попытался сосредоточиться на них, сфокусировать зрение на расплывшемся перед глазами, искривленном злорадной гримасой, забрызганном кровью — его кровью — лице врага. Безуспешно. Стоило пошевелиться, и глаза вновь застилала багрово-черная пелена, а звуки обращались в комариный писк. Сознание норовило покинуть его, и он малодушно готов был согласиться на спасительное беспамятство. В нем не было рвущей тело беспощадной боли; не было унизительной беспомощности в руках врага, которого он столько раз побеждал; не было стиснувшего душу ужаса — за судьбу сыновей, оставшихся во власти злодея. На его милость…

Последняя мысль придала сил, и через сковавшие тело и душу тиски изнеможения, превозмогая себя, Сплинтер шевельнулся, давая понять, что еще жив, что может пока что слышать и осознавать. Пусть даже сам не был в этом вполне уверен.

Даже столь ничтожное движение отозвалось в истерзанном теле кромешной мукой, сорвав с окровавленных разбитых губ непроизвольный стон. Сил сдерживаться больше не было, как не было и гордости, и осознания себя. Само время утратило смысл, сплелось в кольцо бесконечных страданий. За что? Почему? — периодически забывалось и это. Был лишь он — сжавшийся обескровленный комочек замученной плоти — и он, его враг, его злой рок, волей беспощадной судьбы ставший его палачом.

— Ну же! — сильные руки врага беспощадно встряхнули его, как куклу; удар вполсилы заставил голову жалко мотнуться на шее, оставил кровоточащие борозды на мохнатой щеке. — Теперь-то ты видишь, кто сильнее? Кто достойнее? — Шредер встряхнул его еще раз, поднял на вытянутых руках (Сплинтер понял это лишь по тому, как резко исчезла опора из-под спины, а ворот кимоно стиснул шею) — и резко швырнул об пол. И остановился, наступив ему на грудь, нависая над бывшим учителем холодной беспощадной глыбой. — Ты, жалкая тряпка под моими ногами — не смей молчать, когда тебя спрашивает повелитель мира! Видишь?!

Падение выбило весь воздух из легких и погрузило мир в багровую пелену на целую бесконечность — и лишь последние слово Шредера отчетливо отпечаталось в сознании. Зрение не спешило возвращаться, но и без него Сплинтер видел угрожающе нависший над ним черный силуэт, ощетинившийся множеством лезвий. Без лица, без имени — лишь отсвечивающие алым острия да горящие безумием глаза. Точно такие же кроваво-красные.

— Ви… жу, — кашлянув, Сплинтер сощурился, из последних сил глядя в глаза ожившего демона его кошмаров. И медленно выдохнув, хрипло проговорил: — Я вижу… зверя.

И обмяк, ожидая очередного удара. Но, вопреки его ожиданию, Шредер лишь торжествующе, безумно расхохотался:

— Да, ты прав, ничтожный комок грязи! В кои-то веки ты прав, — сознание чуть прояснилось, и нависший над крысом багрово-черный истукан обрел человеческие черты… но как же мало было в нем этого человеческого! Вскинул в повелительном жесте правую руку, и лезвия наладонника полыхнули алым в свете лампы. — Истинный бог этого мира — сила и первозданная, первобытная звериная ярость! И все это — Я! Лишь им под силу изменить судьбу Вселенной, и это случится уже сегодня, — чуть наклонившись, Шредер сжал кулак. — Она вся — вот в этой руке. Видишь ее? — он склонился еще ниже, и Сплинтер явственно рассмотрел маниакально горящие глаза вечного противника — едва ли не ярче солнца. — Гордись: именно она закончит твою жалкую жизнь, Йоши, — Шредер вновь сгреб его за ворот; лезвия наладонника вжались в шею. — Ты станешь первой ступенью к моему триумфу. И мир содрогнется, узнав своего повелителя!

— Ты… сошел с ума, — полузадушенно выдавил из себя Сплинтер. И, собрав последние силы, вцепился обеими руками в окованное сталью запястье. — Ты… — он пристально всматривался в, казалось бы, такие знакомые, но донельзя, до ужаса чужие, неузнаваемые глаза. В них не было ни единого человеческого чувства, свойственного прежде Ороку Саки — лишь демоническое презрение ко всему живому и безграничная, бескрайняя жажда крови и чужого страдания. Не к нему, заклятому врагу; не к его ученикам, волей случая вставшим на его пути — к любому, могущему оказаться на их месте. Сплинтер с ужасом понял, что глазами бывшего ученика на него смотрит чудовище — и ни одному из них не под силу его остановить.

Картинка перед глазами все еще предательски плыла и качалась — но Сплинтеру казалось: и монстр с насмешливым любопытством всматривается в него, все шире расплываясь в совсем уж нечеловеческой ухмылке.

— Ты больше не Саки, — с видимым усилием проговорил крыс. Еще крепче, из последних сил сжал чужую руку, превозмогая боль, тут же впившуюся в запястье. — Кто бы ты ни был — в тебе не осталось ничего от него. Я тебя не знаю.

Липкий привязчивый холод сжал нутро, ядовитыми жалами пронзая мозг: а знал ли он его вообще?

Шредер рассмеялся, повторяя, словно читая в мыслях, самый большой страх бывшего учителя.

— А разве когда-то знал? — он без усилий стряхнул с себя чужие руки, выпрямился. — Нет, Йоши, ты никогда не знал ни меня, ни себя самого. И это ты… ты, а не я, сошел с ума, видя мир не таким, какой он есть.

И в какой-то миг Сплинтер почти был готов согласиться: окрашенная тревожными красноватыми бликами аварийного освещения комната казалась настоящим адом… а вернее сказать, не казалась — была им. Для него самого и тех немногих надежд, что еще оставались. Умирая, они корчились вместе с извивающимися по стенам тенями, и скоро погаснут вовсе…

— Настала пора сказать: прощай, — словно подтверждая его мысли, Шредер вновь без труда приподнял его за ворот над полом, угрожающе занес вооруженную смертоносными клинками руку. Острия были направлены в самое горло: не промахнуться, не увернуться…

И в этот миг тишину, нарушаемую лишь шумным дыханием противников, разрезал мерный пищащий звук. Рация. Передатчик, про который Сплинтер уже успел позабыть. А и вспомнив — ни за что не воспользовался бы, не желая подвергать сыновей опасности. Он и взял-то его лишь затем, чтобы успокоить сыновей — да на случай, если ему вдруг посчастливится наткнуться на Эйприл первым. Неужели кто-то из учеников попал в беду?

Сигнал тревоги вдохнул новые силы в почти бездыханное тело — и рука Сплинтера метнулась к поясу. Но Шредер оказался быстрее.

— Так-так, и что тут у нас? — выхватив передатчик буквально из-под ладони врага, не преминув полоснуть ее клинком, он поднес предмет к глазам. Прищурившись, нажал на красную кнопку и усмехнулся. — А ты еще глупее, чем я думал, Йоши. Нет, пожалуй, я не стану убивать тебя прямо сейчас — когда есть кое-что получше…

Ответом стал прицельный удар — слишком слабый, чтобы достигнуть цели. Когтистые пальцы лишь мазнули по голени Шредера, окрасив багровым наколенник. Тот не глядя пронзил ладонь врага остриями наладонника, пришпиливая к щели меж плит пола. Свободной же рукой Шредер набрал незамысловатую комбинацию и, помедлив, отключил передатчик, спрятав за пояс.

— Думаю, стоит сказать тебе «спасибо», — ниндзя ехидно сощурился. — Сегодня я избавлюсь не только от тебя, но и от твоих надоедливых недомерков. Они сами придут ко мне, привлеченные твоим призывом о помощи. И я буду с нетерпением их ждать…

Шредер рывком выдернул лезвия, выпрямился, глядя в глаза Сплинтеру. Тот не оставлял попыток дотянуться до него, бесполезно ерзая по полу, уже не задумываясь над тем, как скрыть ужас и отчаяние. Его мальчики… Они станут жертвами его неосторожности, а он не в силах даже предупредить их.

— Нет ничего хуже неизвестности. Я избавлю тебя от нее. Ты увидишь все. Вот только вмешаться уже не сможешь, — подойдя к панели, Шредер включил один из мониторов, немного поколдовав над кнопками, вывел на него изображение помещения, в котором Сплинтер не без труда разглядел двоих из своих сыновей, сцепившихся с какими-то людьми. Снова дернулся — и в Шредера полетел сюрикен, без труда отбитый наручем. Ниндзя же рывком подтащил Сплинтера к центру комнаты, откуда монитор просматривался лучше всего, и двумя извлеченными из-за пояса кунаями вновь приколол к полу, всадив острия глубоко в предплечья врага. С превосходством посмотрел в сощуренные от боли глаза крыса, буквально распятого у его ног.

— Вот теперь ты понимаешь… — стальные пальцы сжались на горле, не пропуская ни глотка воздуха. Еще сильнее, еще крепче, выдавливая по капле жизнь. — Теперь ты знаешь, каково это — когда жизнь самого дорогого тебе существа — в руках врага, — разжав пальцы, Шредер поднялся и шагнул к двери. — А вскоре узнаешь еще лучше.

— Ты чудовище… — выдохнул тот. Еще раз беспомощно трепыхнулся и обмяк — и лишь взгляд, напряженный и затравленный — выдавал, что Сплинтер еще жив.

— Я знаю, — уже достигнув двери, Шредер оглянулся на него через плечо. — Я же обещал, что ты будешь умолять меня о смерти, Йоши. Я никогда не нарушаю своего слова.