Отчий дом (гет)

Кларка встретил сытый кот, вычищенный до блеска дом и даже нехитрый, остывший ужин.

Лоис в своей новой квартире кухню так ни разу и не обновила, таскала Кларка с собой по модным ресторанам, где он чувствовал себя форменным клоуном. Никто, конечно, не узнавал в нём того самого Супермена, но от похотливых взглядов девиц, разглядывающих его крепко сложенную, статную фигуру, ему становилось не по себе. Лоис же, напротив, явно этим наслаждалась, и тащила его за собой везде, словно сумочку от кутюр из последней коллекции — та ещё любительница мериться, хммм… членами.

— Ты чего такой кислый? — Лоис задорно подмигнула ему с противоположного конца слишком большого для двоих стола, пробуя дорогущее белое вино многолетней выдержки.

— Просто устал немного, — Кент ковырял вилкой блюдо из неизвестного ему морского существа «…по-итальянски». — Мы вроде как собирались взять по пиву и посмотреть игру по телику…

— Боже, Кларк, не будь унылищем! — она промокнула ярко накрашенные губки белоснежной салфеткой, оставляя на девственной её поверхности бордовые пятна. — У нас сегодня отличный повод! Пэрри уходит, и я, та-дааам, основной кандидат на место главного редактора! — Лоис едва не захлопала в ладошки, а Кларк против воли спал с лица.

— Ты не рад? — Лэйн нахмурилась.

— Рад, конечно, рад, — Кларк вымученно улыбнулся. — Ты этого заслуживаешь.

— А то! Конечно, заслуживаю! — Лоис бросилась в пространственные рассуждения о будущем «Дэйли Плэнет», когда она окажется в её цепких руках, о новых карьерных горизонтах и непокорённых вершинах, пока самый сильный человек на земле вспоминал запах маминого яблочного пирога с корицей. Он даже однажды пытался сделать его сам, но пробивать лбом в щепки вражеские космические шаттлы оказалось проще, чем совладать с духовкой. Этот запах семейной теплоты и уюта навсегда остался на ферме Кентов, пропитавшись в дубовый шпон кухонного гарнитура, в белые марлевые шторки и пушистые полотенца. Запах, который никогда не поселится в квартире Лоис Лэйн…

Кларк давно перестал удивляться жестокости человеческой расы, но ему становилось страшно от мысли, что он к этому привыкает. Он снова не удивился, когда не нашел Одри дома и услышал знакомый звук несколько раз перебранного отцом мотора за десяток миль от фермы. Не удивился, когда осмотрев родительскую спальню инфракрасным и рентгеновским зрением, обнаружил свежие следы на пыльном полу и пропажу в мамином сундуке. Но он не поверил своим глазам, когда на рассвете к крыльцу подъехал пикап, чихавший и глохнувший от недостатка горючего, и из него выпрыгнула Одри, уставшая и потерянная, громко хлопнув проржавевшей от времени дверцей.

Она гнала вперёд, взрезая желтым, болезненным светом фар плотную темноту шоссе. Окна пикапа были настежь раскрыты, прогоняя сквозняком лишние мысли, а она подпевала Джонни Кэшу под старое, хрипящее радио. Миновав забегаловку, где чуть не пострадала и где впервые встретила Человека из стали, Одри увидела толпу, лежащий в кювете развороченный в лоскуты тягач и даже своего обидчика, который кричал, размахивал руками и держался за голову. Она ударила по тормозам, оставляя за собой черный след покрышек, круто развернулась и поехала обратно, пока авто не встало, как заартачившийся жеребец, без капли бензина, прямо напротив крылечка и трех подсолнухов, где сидя на ступеньках её спаситель встречал рассвет.

— Можно мне остаться? — она присела рядом, едва касаясь его горячего плеча своим.

— Почему ты вернулась? — предрассветные лучи плескались в небесной лазури его глаз, словно подернутой белой лентой облаков, Кларк задал ей вопрос, на который ответа она не знала.

— Я просто устала, Кларк, — Одри, не в силах выдержать испытующий взгляд, прикрыла веки, вдыхая аромат одичавших гортензий и последних цветков мирабилиса, который распускался лишь на закате, благоухал целую ночь, а на рассвете умирал, чтобы на следующий день повториться заново. — Я устала ездить…

Кларк не сводил с неё глаз, будто девчонка с каждым гулким ударом своего маленького сильного сердца пробивала стальную броню, разрывала его шаблоны, разрушала его защиту от мира, где от добра не ищут добра. Каждый толчок её крови по венам чувствительный слух его воспринимал бесконечными разрывами снарядов, а дыхание — вихрями смерча, похожего на тот, что унес жизнь его отца и вот-вот унесёт и его собственную.

На рассвете Кларк ушёл, оставив Одри отсыпаться в своей спальне после бессонной ночи за рулем, а она долго не могла заснуть, вдыхая аромат можжевельника, пены для бритья и запах мужчины с его подушки, набитой гречишной шелухой и травами. Отпустив беспокойный, поверхностный сон, Одри спустилась в кухню, где возле своей миски её ждал голодный котенок, нашла в ящике старый ежедневник Марты, а вечером Кларка встретил запах яблок и корицы, заставив его мучительно гадать, почему Одри раскрыла мамины записи именно на этой странице...

* * *

— Какие планы на день? — Кларк отхлебнул из щербатой кружки и смущенно улыбнулся, забыв стереть молочные усы, за окном вырастало августовское солнце, трогая верхушки кукурузных стеблей желто-рыжим пожаром, на траве блестели бриллианты росы, а деревянный флюгер на крыше сарая предсказывал южный ветер.

— Постараться ничего не украсть, — криптонианец рассмеялся, а Одри стянула со стола салфетку и стёрла капли молока с его губ, как недавно он стирал кровь с её. Жест столь по-домашнему близкий, что Одри сама испугалась своего порыва, а Кларк задержал её ладонь своею, неосознанно продлевая прикосновение, коснулся кожи кожей столь легко и невесомо, что дрожь пламенем промчалась вдоль позвоночника, выжигая остатки кислорода в лёгких.

— Я хотела посадить зелень за домом, — Одри освободила руку, старательно сделав вид, что воздух в помещении не искрит сотнями электрических разрядов, и прибавила громкость телевизора, стараясь отвлечься на утренние новости. — Нашла семена в сарае, может, они ещё не испортились... Кларк?

Молоко в кружке еще не успокоилось, подёрнутое дрожью, а шторы затрепетали порывом сквозняка. Одри убрала выбитую ветром прядку за ухо и обнаружила, что спасителя уже нет на месте, а в новостях вещали экстренный выпуск.

Перестрелка, взрыв, пожар и гул военной техники — Одри решительно выключила ящик. Со дна души поднималось цунами, вытаскивая наружу погребенные под толстым слоем ила страхи и безотчётную панику, даже будь он, дитя другого мира, хоть тысячу раз неуязвим. Она вышла на крыльцо и долго глядела в небо, представляя недоступные ей дали других вселенных, где светят собственное солнце и звёзды, уже зная наперёд, что не сможет уснуть и не сможет угомонить заполошное сердце, пока её герой, её спаситель не вернется домой.

Было уже за полночь, рыжий зверёк сыто спал у неё на коленях, а Одри куталась в плед на диване, листая книгу и ничего решительно не понимая в ней — мысли её были слишком далеко. Глухой стук о землю — в шкафу звякнула посуда и переливчато зазвенела стеклянная люстра, волны подземных толчков прокатились и растаяли под её ногами, пока она бежала на улицу прямо в одной ночной рубашке. Кларк стоял перед нею, заволоченный алой тканью плаща, вокруг него идеальным кругом, словно циркулем выведенным, улеглась трава, и собрался холмиками мелкий гравий. Он словно упал с большой высоты — сверхсущество, Супермен, человек из стали, но всё же человек, уставший и измотанный, склоненный до сутулости плеч ношей ответственности за всё живое, предначертанной ему судьбой ещё при рождении.

Одри сбежала с крыльца и бросилась его обнимать, не дотянулась даже до плеч, так что Кларку пришлось поднять её над землей и закутать её хрупкое, прикрытое лишь полупрозрачным лоскутком тело в плащ, чтобы она не замерзла посреди ночной прохлады. Она нашла его обветренные губы с привкусом пыли и крови, запустила пальцы в мягкие, смоляные кудри, прижимая ближе к себе его, такого дорогого, такого желанного, пока в груди не закончился воздух. Слушала, как он произносит её имя, щекоча горячим дыханием шею, как он просит прощения и разрешения, ощущая, как пламенеет кожа под его руками и как часто вздымается его грудь, а она говорила «да» на каждое сказанное им слово.

Давно забытое чувство, что его ждут, что его хотят и любят, воспламеняло тело, избавленное от внеземной брони мимолетным движением, как и её мягкие ладони, скользящие по напряженной спине водопадом. Он боялся сделать ей больно, смотрел в её глаза, черные и бездонные, как сингулярность и фантомная зона вместе взятые, с тенью переспелой вишни и конского каштана, искал в них отблески страха или сомнения, но раз за разом падал в бездну нежности и горячего желания.

Двигаясь настойчивыми таранными толчками, Кларк удерживал на локтях стокилограммовое тело, отлитое из стали и собранное из сверхпрочных костей, чтобы не похоронить нежное создание под собою, не поранить и не сломать фарфоровые косточки землянки, которая безоговорочно захватила его сердце. Он не смог удержаться, просветил её насквозь, как мальчишка, ещё тогда, когда остановил её на хайвэе, удирающую с его фермы в неизвестность. Сильное сердце и развитые мышцы, у неё не болела шея и спина, как у белых воротничков, не были натружены ноги, как у танцовщиц или официанток, тонкое хлопчатобумажное бельё обнимало белую кожу — никакой синтетики и пошлых кружев. Слишком открытая, слишком настоящая, слишком чужая в мире, который и ему родным не был, до тех пор, пока он не ощутил медовый вкус её кожи на тонких, выпирающих ключицах, её разгоряченную, влажную нежность, которая принимала его безоглядно. Пока не услышал её стон, глубокий, срывающийся, тягучий, будто она умирала в его объятиях, разрушалась на атомы, чтобы соединиться с ним, проникнуть в каждую клеточку его тела, создавая новую вселенную среди миллиардов звезд. Кларк прикрыл глаза, чтобы ненароком не устроить пожар, не услышал собственного крика, оглушённый волной наивысших ощущений, мучительно долго целовал её после, не размыкая объятий и не выходя из неё, а утром Одри сожгла во дворе свою счастливую «походную» куртку в знак того, что больше никогда отсюда не уедет.