Нестойкий (гет)

Ба сидела в полутьме кухни и, оторвавшись от созерцания сизого неба в окне, болезненно улыбнулась Борису.

— Что-то случилось? — спросил он.

— Марию Прохоровну на «скорой» увезли. Я волнуюсь.

— Ба, — Борис подошёл и обнял хрупкие плечи. — Всё обойдётся.

— Знаешь, Буся, мы с ней столько лет вместе. Как я буду одна?

— Ты не одна, а со мной.

— Спасибо.

Борис представил, как ба сидела здесь в одиночестве и, наверное, передумала много всякой всячины. В груди заломило, как от простуды.

— Ты голоден?

— Немного.

Ба решительно встала, включила свет и плиту под кастрюлькой.

Борис задёрнул занавески, и в кухне сразу стало уютно.

— Чем это так пахнет?

— Ухой, — с гордостью сообщила ба.

— Мм, у нас сегодня пища богов!

После этой фразы мрачное настроение бабули развеялось, она принялась рассказывать про рецепт приготовления «изумительнейшего» окуня, восторгаясь всем, начиная с этого самого окуня и заканчивая продавцом рыбы.

На подоконнике лежала потрёпанная тетрадь, Борис открыл страницу наугад и прочёл:

Когда с апатией и грустью нападёт

Пустых страниц бессилие немое,

И время погружается во тьму,

Пустое,

Уйми слова, пусть разум подождёт

Вить кружево из звуков завитое.

И обними покрепче тишину

В покое.

— Это твои стихи, ба?

— Ты мне польстил, назвав их стихами.

— А мне нравится.

— У тебя дурной вкус.

— Почему ты не печатаешься? — он стал пролистывать тетрадь.

— Потому что это глупо.

— Глупо публиковать стихи?

— Глупо сочинять вирши в семьдесят лет. Дай сюда, — она попыталась выхватить тетрадь, но Борис отнял руку.

— Ты ведь и раньше писала.

— Знаешь, Пушкин и Маяковский погибли, не дожив до сорока, Лермонтов — в двадцать семь, Блоку было чуть за сорок, когда он умер от тифа.

— И что?

— Все великие поэты, потому и великие, что выгорели раньше времени. Они отдавали себя полностью, без компромиссов.

— Ты ещё скажи, что «поэт в России — больше чем поэт», — усмехнулся Борис.

— Хороший поэт наполняет слова страстью, подлинными, яркими эмоциями. А какие эмоции могут быть после сорока? Только сарказм и сожаления.

— Чем плох сарказм?

— Он — маска, скрывающая предательство. Ты предаёшь себя, когда боишься открыто высказать, что чувствуешь на самом деле.

— Ба, ты максималистка. Люди делают имя на том, что посмеиваются над собой и другими.

— И тебе это нравится?

— Да, — пожал плечами Борис. — Если, конечно, написано талантливо.

— Вы, молодые, впитываете иронию чуть ли не с рождения и избегаете искренности, как заразной болезни. При этом не видите, как мельчают ваши чувства!

— Ну, ба-а… — примирительно протянул Борис.

— Ладно, давай ужинать. А тетрадь положи на место.

После ужина ба уселась в кресло-качалку с книгой, но, погружённая в свои мысли, перелистывала страницы вяло и редко. Борис подумал, что её снедает беспокойство за подругу, но делиться своей болью ба ни за что не станет. В подъезде послышался шум загулявшей компании, встречали припозднившегося гостя, и Борис вспомнил, что у соседей сегодня новоселье. Борис сел за компьютер, но игра не пошла. Отвлекали звуки на лестничной клетке: там то и дело хлопала дверь, выпуская в тишину подъезда громкие разговоры, музыку и раздражающие взрывы хохота.

Ближе к полуночи всё затихло. Ба, по-старчески посетовав на духоту, ушла спать. Потянуло сигаретным дымом, наверное, сосед сверху, Венька, снова смолил втихаря от жены. С Венькой было интересно поболтать, и Боря выскочил на площадку. На лестничном пролёте лицом к окну стояла Анна и нервно курила.

— Не спится? — Борис не смог скрыть радости оттого, что увидел её, и улыбнулся во весь рот.

— Вы что, за мной следите? — холодно спросила она.

— Нет, я думал тут сосед сверху. Мы с ним приятели. Вышел, хотел поздороваться.

Анна ничего не ответила, лишь выпустила струю дыма вверх.

— Как новоселье?

— Нормально.

— А судя по звукам, было весело.

— Кому-то весело, кому-то… нормально.

— Я тоже не люблю шумные празднества. Совсем не умею отдаваться всеобщему настроению.

— Дело не в этом. Просто не моё.

— Ваших родных не было на вечеринке? — сочувственно догадался Борис.

— Вадим их не любит, да и они тоже…

— Понятно.

— Кажется, я опять разоткровенничалась, — с досадой проговорила она.

— Когда люди боятся быть откровенными, они предают себя.

Анна усмехнулась. Борис спохватился, что высказался слишком высокопарно.

— Бабуля мне это сегодня заявила.

— Она права.

— Бояться искренности — это нормально. Не всякий способен понять…

— Вам не надоело говорить очевидные вещи? — раздражённо спросила Анна.

— Когда я говорю неочевидные вещи, меня считают психом.

Анна хмыкнула и с интересом посмотрела на него.

— К вопросу о неочевидных вещах, — сказал Борис. — У нашего дома есть секрет, о котором мало кто знает.

— Что за секрет? — она загасила сигарету.

— Пойдёмте, покажу.

Он пошёл вверх по лестнице, и, обернувшись, увидел, что Анна замешкалась в нерешительности.

— Вы меня боитесь?

— Вас? — она насмешливо приподняла бровь. — Нет.

— Вот и хорошо. На всякий случай спешу заверить, что я не маньяк. Но если бы я им был, то не стал бы вершить злодеяния в собственном доме.

— Звучит успокаивающе.

Они дошли до последнего этажа и остановились перед дверью на чердак.

— Что теперь? — подозрительно спросила Анна.

— Один момент, — Борис вытащил из кармана связку ключей, выбрал самый большой и открыл дверь. — Осталась самая малость.

На чердаке было чисто и пусто. В центре стояла развёрнутая стремянка. Борис взобрался на неё, упёрся руками в потолок, с усилием нажал. Вдруг донёсся шум улицы, потянуло свежим воздухом.

— Идите сюда, — позвал Борис и протянул руку.

Анна с опаской приблизилась и посмотрела наверх. Они поднялись сквозь открытый люк на крышу и оказались посередине портика. Низкая балюстрада обрамляла его фундамент, шесть массивных колонн держали круглую крышу; а вокруг, зазывно мигая огнями в ночной тьме, простирался город.

— Ну как? — спросил Борис.

— Ух-ты, я и не знала, что на крыше есть смотровая площадка!

— Портик построен ровно по центру здания и стоит как бы в углублении, поэтому его практически не видно с улицы, только с крыши дома напротив. Ошибка архитектора, — объяснил Борис, глядя, как Анна с восторженным любопытством осматривается и трогает ноздреватые колонны.

— Почему же ошибка? — задорно воскликнула она. — Может, архитектор хотел создать такое место, где бы никто его не беспокоил?

— Вполне вероятно.

— Какой прекрасный вид! — изумилась Анна. — Вы часто здесь бываете?

— По правде говоря, я боюсь высоты.

— А я нет! — Анна перешагнула через балюстраду и решительно направилась к краю покатой крыши.

— Я бы не советовал — проговорил Борис, — это чревато...

— Идите сюда! — позвала Анна, безбоязненно опираясь на невысокое металлическое ограждение над кровельным бортом. — Боже, как красиво!

Борис шёпотом ругнулся: ему и в голову не приходило, что Анну вдруг потянет к опасной кромке. Но делать нечего — он побрёл неверными шагами. Ноги налились чугуном, в животе всё сжалось, на лбу выступил холодный пот. Ещё чуть-чуть, и он дойдёт до края бездны, которая потянет к себе, сердце будет колотиться, как сумасшедшее, а животный страх заставит трусливо отпрянуть назад. Высота всегда вызывала безотчетный ужас.

Но ещё больший ужас Борис испытал бы, если бы опозорился перед Анной, поэтому он сжал кулаки и заставил себя двигаться дальше.

Ближе к краю скат стал круче, Борис стиснул зубы и, глядя точно перед собой, вытянув вперёд руки, словно зомби, неуклюже проделал последние шаги. Пальцы ощутили холодную надёжность металла, Борис вцепился в ограждение и позволил себе перевести дух.

— А утверждали, что высоты боитесь, — хитро подмигнула Анна. — Наговариваете на себя.

Потом она сделала нечто такое, отчего сердце тревожно екнуло: села, свесив ноги с крыши через прутья решётки, а потом с вызовом посмотрела на Бориса. Он нервно сглотнул и, обливаясь холодным потом, проделал то же самое. Неожиданно стало легче: не надо было смотреть вниз, а ограждение показалось достаточно надёжным барьером от зияющей тьмы.

— Здесь так чудесно, — Анна с очаровательной грацией откинулась назад и растянулась прямо на жёсткой поверхности, словно на ласковом песке, подложив руки под голову; мечтательный взгляд устремился в звёздное небо.

Борис, не отрывая от Анны глаз, лёг рядом. Страх вдруг отступил, парализованное им тело словно согрелось от волнующей близости с этой смелой девушкой.

— Вам нравится ночное небо?

— Да, — выдохнул Борис.

— Почему вы на него не смотрите?

— Потому что я смотрю на вас.

— Так нельзя. Уделите толику своего внимания звёздам — они так прекрасны.

— Я попробую, — Борис сделал вид, что очень старается повернуть голову к небу, но не может. — Не получается.

Анна хихикнула.

— Вы плохо стараетесь, давайте-ка ещё раз! — скомандовала она.

Борис весьма комично предпринял вторую попытку, которая снова закончилась неудачей.

— Похоже, голова категорически отказывается подчиняться, — сокрушённо проговорил он.

— Я помогу, — Анна протянула руку и легонько пихнула голову Бориса от себя, но та упорно вернулась в первоначальное положение. Тогда Анна склонилась над Борисом и обхватила его лицо ладонями. У него перехватило дыхание. Анна застыла на миг, удивлённо глядя Борису в глаза, словно вдруг поняла, что допустила слишком тесный контакт.

— А впрочем, глазейте куда хотите, — равнодушно сказала она и улеглась снова.

Борис, ободрённый этим почти разрешением, подложил руку под голову, чтобы можно было заглянуть в широко распахнутые, казавшиеся невероятно огромными, чёрные глаза.

— Может, почитаете стихи? Раз уж вам звёзды неинтересны.

Борис задумался и процитировал:

— Мне не дано под звёздами грустить,

И в лунном свете черпать вдохновенье,

Не для меня, увы, ночное бденье:

С утра — в больницу, геморрой лечить.

— Фу, какая гадость! Где вы это прочитали? — возмутилась Анна.

— Наткнулся сегодня, совершенно случайно, на одного автора.

— Ужасно, а ещё что-нибудь у этого автора есть?

— Безмерна глубина моих страданий,

Бездонна скорбь удушливой тоски:

Ведь свежесть свежекупленной трески

Не оправдала дерзких ожиданий.

Анна хмыкнула и попросила ещё.

— Усталый путник, ты прильнул, любя,

К моей деснице нежно, боязливо

И хоть я с детства, в общем-то, брезглива,

Страшись, комар, прихлопну я тебя!

При этом Борис, действительно, прихлопнул наглого комара на руке. Анна прыснула от смеха и вдруг испуганно ойкнула.

— Что случилось?

— Кажется, я уронила туфлю.

В самом деле, послышался звук упавшего предмета, а потом возгласы одинокого прохожего: «Эй! Полегче!»

Анна глянула вниз и поспешила вытащить ноги.

— Он смотрит сюда, — заговорщицки прошептала она и весело захихикала.

— «А если бы по голове?!» — продолжал возмущаться тот.

Анна перегнулась через ограждение и прокричала:

— Простите, я случайно!

Тот помолчал, видимо, от удивления, потом, миролюбиво поворчав, пошёл своей дорогой.

— Сходить за ней? — предложил Борис.

— Пойдемте вместе. Мне одной здесь будет скучно.

Анна сняла вторую туфлю и пошла вперёд, без каких-либо усилий достигнув портика. В темноте мелькали её голые ступни. Борис, тяжело дыша от удушливого страха и стараясь контролировать головокружение, встал на четвереньки и пополз по скату. Но стоило представить, что Анна смотрит на него, встал, выпрямился и, нелепо балансируя, пошёл на еле гнущихся ногах.

К портику Боря добрался взмокший, но гордый собой. Анна подождала его, а потом первая спустилась по стремянке на чердак. Борис спустился тоже, закрыл люк и спрыгнул вниз. Они посмотрели друг другу в глаза и одновременно улыбнулись, без слов.

По лестнице они бежали наперегонки, как взбалмошные дети; со смехом выскочили из подъезда, и Анна, оглядевшись, кинулась к потерянной туфле.

— Нашла! — победно воскликнула она, демонстрируя свою добычу. Потом с изяществом обулась и сделала грациозное фуэте.

Борис, завороженный этим зрелищем, не мог оторвать от неё взгляда и обнаружил себя глупо улыбающимся и немым от восторга, когда Анна подошла.

— Могу я вас кое о чём попросить?

Борис подумал, что способен на всё ради этих удивительных глаз, даже жизнь отдать.

— Конечно, — ответил он.

— Не говорите никому про сегодняшнюю ночь.

— Само собой. Я и не собирался.

— И ещё… Вы не могли бы сделать дубликат ключа от чердака? Для меня.

— Возьмите мой, — он с готовностью стал вынимать ключ из связки.

— А как же вы?

— У меня ещё есть. В прошлом году я подрабатывал разнорабочим в ЖЭУ, убирал чердаки и подвалы, тогда-то и получил доступ ко многим запретным местам.

— Спасибо, — Анна взяла заветный ключ и загадочно посмотрела на Бориса. — Обещаю звать вас с собой на ночные прогулки по крыше.

— А я обещаю сопровождать вас в поисках потерянной обуви.

— Только никаких стихов про геморрой!

— Ладно, — покладисто кивнул он. — Про него не буду. На свете ещё куча дурацких болезней.

Анна усмехнулась и вошла в подъезд.

До своего этажа они шли в молчании, будто боялись, что слова сблизят их больше, чем следовало. Подойдя к своей квартире, Анна вздохнула и пробормотала:

— До свидания, Борис.

— До свидания.

Она бросила на него дружелюбный взгляд и тихонько закрыла за собой дверь. Боря остался один, восторженный и немного разочарованный. Жаль, конечно, что Анна так быстро ушла. Но что поделать — она ведь замужняя женщина. А впрочем, какая разница! Главное — она была с ним. От этого ночь казалась необыкновенной, хотелось петь, кричать и прыгать от радости. Улыбаясь, Борис залихватски крутнулся на каблуках и в отличном настроении отправился домой.

В кухне горел свет, и это было странно. Ба в стареньком халате сидела на стуле, опустив голову.

— Ты чего, ба? — удивился Борис.

— Звонили из больницы… Мария Прохоровна умерла.