Хорошее желание (джен)

Время словно бы стремилось поскорее потратить себя, убегая от Рема. Как бы ни ждал со страхом этого судного дня Люпин, все равно полнолуние наступило очень неожиданно.

Проснувшись утром ужасного дня, ночь которого станет худшей ночью за последний месяц, Ремус не нашел в себе силы тут же встать и направиться вниз. Хотелось снова провалиться в сон. И чтобы не просыпаться до тех пор, пока он вновь не станет человеком.

Однако выбора тут уже не оставалось. Превращение состоится, так или иначе, и он вынужден будет это терпеть. Почувствовав прилив внезапного раздражения к словам Анны, всплывшим в памяти, о том, что всегда есть хоть какой-то выбор, Рем поднялся с кровати и глубоко вдохнул. Нет, надо успокоиться, а то однажды он сойдет с ума со своими тревогами. Одевшись, он, мрачнее грозовой тучи, спустился вниз, молча позавтракав и почти сразу же вернувшись в свою комнату, желая побыть в одиночестве.

Почти весь день Ремус пролежал на кровати, глядя в потолок, и думая о приближающейся ночи. Чем ближе становилась темнота, тем больше становился страх. И вот, когда стрелки на часах показали семь часов вечера, мальчик поднялся со своего ложа и направился вниз, неуверенно ступая и надеясь хотя бы как-то отвлечься там, внизу.

Миновав коридор, Рем оказался в гостиной. Там было пусто, а голоса семьи раздавались только со стороны кухни. Однако желание идти туда вскоре пропало, и Люпин, оглядев комнату, нашел другой способ попытаться переключить мысли. Подойдя к высокому столику, Ремус покрутил ручку старого магического радио, которое, как он выяснил в прошлый свой приезд сюда, ловило также один магловский канал — новостной. Интересно было иногда послушать о том, что происходит в жизни простецов. Особенно когда твоя жизнь тебя ни коим образом не устраивает. Через несколько минут усилий допотопный аппарат сдался стараниям Ремуса, начав издавать какие-то звуки. Несильно стукнув по боку радио, Рем услышал сквозь шум и помехи голос диктора. И, наконец, шорохи затихли, оставив только ясную речь невидимого мужины-магла.

-... день. И, в завершение выпуска, новости из Германии, — услышав это, Рем напряженно замер в кресле, в которое успел опуститься. — Вчера днем в медицинском центре «N» была проведена сложнейшая операция по восстановлению организма после автокатастрофы. Напомним, что в одном из предыдущих выпусков мы рассказывали о шотландке Анне Смит, попавшей под колеса автомобиля. Последние несколько недель она была прикована к инвалидной коляске, практически без возможности когда-либо вернуться к нормальному состоянию. Однако врачи немецкой клиники, связавшись с родителями Анны, заверили, что могут излечить девочку.

Ремус, еще совсем недавно полностью погруженный в горестные мысли о полной луне, обмер в кресле, словно каменная статуя, смотря в упор на радио и вслушиваясь в каждое слово диктора, который, как назло, решил рассказать всю историю Анны. Конечно, все это было интересно, но это можно будет узнать и у самой Анны... если все прошло успешно. Почему бы просто не начать выпуск с того, что девушка жива? Тем временем, невидимый ведущий продолжал:

— Операция была очень рискованна, с возможным летальным исходом, — на этих словах Люпин нервно сглотнул. — Однако, как говорят родители самой Анны, мисс Смит была готова пойти на такой риск.

Наконец-то, подобрались вплотную к самой важной части. Мир вокруг словно остановился, сжавшись до одного голоса.

— К сожалению, во время операции Анна Смит скончалась от внутреннего кровотечения. Врачи ничего не смогли сделать. По заявле...

Дальше Ремус ничего не слышал. Зачем слушать все эти глупости о заявлениях врачей? Много ненужной, бесполезной информации, которая слетала, как шелуха, с самого главного — она умерла.

Та самая Анна, которая могла понять и принять все. Та самая Анна, которая, будучи маглой, верила в волшебство. И была права, не отступая от своих идей. Жаль, по-настоящему об этом она никогда так и не узнала. И не узнает... Та самая Анна, которая могла бы стать его другом хотя бы просто потому, что не боялась.

Мысли путались, завязываясь морскими узлами вокруг одной страшной вести. Почему все так несправедливо? Как, как она могла умереть?

Мир внутри Ремуса словно пошатнулся, по едва выстроенным крепким стенам побежали паутиной трещины. Но это только внутри. Там, в обычном мире, все также бормотало что-то радио и сидели на кухне родители, ничего не подозревая о том, что случилось. Как же так? Почему не замерло время и все не замолчали, отдавая честь девушке Анне?..

Она умерла. Это значило, что больше никогда Люпин не сможет встретиться с ней, поговорить, увидеть эту теплую улыбку и мечтательный, пусть и немного грустный взор. Две встречи — и так запала в душу. Здесь, как в песне: «Чьи имена, как раны, на сердце запеклись». Возможно, это казалось невероятным — несколько часов знакомства, и вдруг такая грусть. Однако для того, из чьей жизни постоянно уходят те, от кого ты этого не ожидал, это — уже немало.

— Рем? — откуда-то издалека послышался встревоженный голос матери, потом — звук торопливых шагов.

И вот Элен уже оказалась рядом с ним. Мальчик почувствовал ее руки на своих плечах.

— Ты чего, Рем? — в голосе миссис Люпин звенел сочувственный вопрос.

Ремус поднял голову, чтобы посмотреть в лицо матери, и только сейчас понял, что по щекам его катятся соленые слезы, текут неудержимо. Он попытался что-то сказать, но из горла вырвался на волю только непонятный набор звуков.

— Чш-ш-ш, успокойся, не плачь, — негромко сказала Элен, притянув сына к себе.

А Ремус был просто не в силах сопротивляться. Теперь, стоило заметить собственные слезы, рыдания буквально душили его. Прижавшись к матери, Люпин-младший даже не слышал, что она что-то говорила ему, почти не замечал, как она утешающе гладила его по голове. Потому что все это просто не могло быть реальным, не могло! Наверное, диктор ошибся. Назвал не то имя, все перепутал. В его словах не могло быть правды!

Но что-то подсказывало — все верно, нет никакой ужасной ошибки. Есть только жестокая реальность. И есть девочка, смиренно принявшая собственную смерть. Была девочка.

— Рем! Выпей это, — сквозь сплошной поток мрачных мыслей прорвался голос Элен Люпин.

Открыв зажмуренные было глаза, мальчик, через пелену слез, увидел в руках матери стакан с водой. Практически не осознавая, что делает, Ремус выпил предложенное питье и снова подался назад, к маме...

Но напряжение стало отпускать. Лившиеся потоком слезы прекратились, в голове прояснилось. Проведя рукой по мокрым глазам, Рем поднял лицо к Элен, встретившись с ее недоуменным и обеспокоенным взглядом.

— Ну, лучше? — негромко спросила миссис Люпин.

Ремус, чуть помедлив, слабо кивнул.

— Не нервничай так, все будет хорошо, — мать явно думала, что Ремус просто сорвался по поводу неотвратимо приближающегося часа полной луны.

Люпин отвернулся. Теперь перед глазами были только полосатые бледно-желтые обои. До него как-то очень медленно дошло, что в стакане была не просто вода. Жаль только, что это «волшебное питье» не забрало той тяжести, что появилась на душе после слов диктора.

Видимо, нужно было сказать матери о том, что случилось. Это событие — не та вещь, которую стоило бы оставить в тайне, но... тяжело. Всего несколько слов, но как трудно произнести их.

Было ощущение, если он не скажет этого, то останется еще шанс на то, что однажды он встретится с Анной. Но одновременно он хотел поделиться горем с матерью, будучи просто не в состоянии нести в одиночку столь многое.

— Мам... — слабо окликнул Элен Ремус, по-прежнему не смотря на нее и мысленно собираясь с силами.

— Да, золотце? — отозвалась миссис Люпин.

Ремус, закрыв на несколько секунд глаза, набрал в грудь побольше воздуха и произнес сдавленным шепотом:

— Анна... умерла...

И как будто не давал ему никто лекарства. Стоило озвучить страшную новость, как снова на глазах заблестели, стекая по лицу вниз, крупные слезы. Послышался сдавленный вздох матери, тоже пораженной внезапно обрушившейся вестью. Элен ничего не сказала в ответ на слова сына, только сильнее прижала его к себе и мимолетно поцеловала.

Так они и сидели. Ремус не замечал времени, не знал, сколько уже прошло часов — или это минуты растянулись в вечность? А Элен, как молчаливая поддержка, просто была рядом со страдающим сыном. Лишь когда часы на стене отзвенели девять часов, мать сначала едва заметно, словно стесняясь, пошевелилась, а потом, наклонившись к самому уху Рема, прошептала:

— Рем... Надо ехать.

Люпин-младший уже не плакал. Просто сидел в ступоре и смотрел на стену перед собой. Слова матери мгновенно вывели его из оцепенения. Быстро повернувшись к ней, он умоляюще посмотрел на Элен и едва заметно помотал головой, отрицая реальность.

Миссис Люпин едва сдержала тяжелый вздох жалости, поднимаясь с дивана и настойчиво глядя на Ремуса.

— Нет... — совсем тихо прошептал Рем. Это был не то вопрос, не то просто слабое отрицание.

Он не хотел. Сильнее, чем прежде, было нежелание отправляться туда, где он снова станет диким волком. Разве можно еще и это? Сразу все в один день? Несправедливая судьба!

Взгляд Элен стал немного извиняющимся, однако она, несмотря на это, взяла сына за руку и потянула его с дивана к выходу — не сильно, просто показывая, что надо идти.

Ремус опустил взгляд в пол, не в силах встать на ноги. «Пожалуйста....» — мольба уже готова была сорваться с губ, но в мир вышел только слабый вздох. Собрав в кулак остатки сил, мальчик встал и, все также не глядя на Элен, пошел к выходу.

Там, в прихожей, уже стоял готовый к поездке отец, в руках у которого были ключи от одолженного автомобиля (отец Ремуса был маглом, а потому управляться с техникой простецов умел). Каждый месяц Рем видел эту картину, от которой взвыть хотелось, даже находясь все еще в человеческом облике.

Сзади подошла мать, быстро собравшаяся, после чего обратившая все свое внимание на так и стоящего без движения сына.

— Ремус... Одевайся, — глухо сказал отец. Он даже не пытался выглядеть фальшиво-бодрым, будучи посвящен в трагедию этого дня.

В который раз вырвавшись из сковавшего его оцепенения, Рем, молча, одел ботинки, кое-как завязав шнурки, накинул куртку и вышел в приоткрытую отцом дверь.

Машина уже стояла у дома. Открытая задняя дверь была прямо перед Люпином-младшим. Смотря на эту ночную картину, мальчик не мог справиться с нахлынувшими видениями прошлого. С теми, когда он также садился в машину, а потом... лучше не вспоминать о том, что будет потом.

Повернув голову вправо, Ремус увидел освещенную фонарями улицу, а там, за домами, — густые кроны деревьев парка. Ведь так недавно он вез её здесь, по этой улице, к ней домой. Сейчас тот дом опустел. Зияли холодом не зажженные окна — родителей Анны долго еще не будет здесь. А когда вернутся, все будет только хуже.

Вздохнув, Ремус шагнул вперед и сел на заднее сидение, захлопнув за собой дверь дрожащей рукой. Джон и Элен уже сидели на передних сидениях. То и дело Рем ловил на себе взгляд матери — в зеркале заднего видения. Но не отвечал на эти обеспокоенные взоры ничем, кроме угрюмого молчания.

Автомобиль сдвинулся с места, и вскоре вечерний Баки уже остался позади, сменившись лесом, становившимся все темнее и темнее. С каждым оставленным позади метром Люпина трясло все больше. И он ничего не мог с собой поделать, сжимая ручку двери с такой силой, что белели и немели пальцы. Мысли путались, переходя с одних раздумий на другие. Это было новшеством. Обычно он не мог помышлять ни о чем, кроме полной луны, а теперь в одном ряду с ночным небесным светилом стояла хрупкая темноволосая девочка.

— Приехали, — мрачно возвестил отец, заглушая двигатель.

Подняв глаза, Ремус увидел сквозь автомобильное стекло небольшое каменное здание с железной дверью и парой окон — высоко, под самой крышей. Сглотнув, мальчик хотел было выйти на встречу своей судьбе, но тут взгляд его сместился чуть в сторону. Там, среди деревьев, стоял кто-то, подозрительно похожий на... оборотня?! Однако, стоило Рему моргнуть, и зверь пропал. Теперь меж деревьями был только куст, чьи листья трепетали на неожиданно холодом ветру.

Это он там был... он сам... как отражение себя. Отпрянув от стекла, Люпин вжался в спинку сидения, испуганно глядя, как родители выходят из машины. Как отец приближается к зданию и отпирает дверь ключом. Как мама открывает дверь, через которую ему следовало выйти сейчас.

Но он не мог. Все те крупицы самообладания, что оставались еще при нем, развеялись по лесу.

— Я не пойду, — едва слышно прошептал Ремус, кусая губы.

Элен, жалостливо на него глядя, безжалостно протянула к сыну руку:

— Идем, Рем... надо.

Ужасное слово. «Надо». Зачем оно, когда есть страх? Может, если он не войдет туда, то не превратится? Потому что это много, слишком много... Анна и полнолуние.

— Пожалуйста, нет... — все также тихо попросил Ремус, уже не осознавая, что делает и говорит.

Тот благоразумный и взрослый не по годам мальчик Ремус Люпин пропал, оставив лишь маленького, испуганного и раздавленного ребенка.

Будь он в обычном своем состоянии, то непременно бы заметил, что Элен не многим лучше, чем ему сейчас. Особенно когда она, обхватив его руки своими, фактически силой выволокла его из автомобиля, впрочем, тут же прижав к себе.

— Рем... Рем, послушай, — зашептала она, опустившись на четвереньки и заглядывая в лицо сыну. — Спокойно, слышишь? Все хорошо... идем... там безопасно...

Ремус замотал головой, неустанно отрицая горькую правду.

Это полнолуние будто вернуло его в прошлое. В то прошлое, когда только-только прошло его первое превращение... Когда он ехал на второе в своей жизни, уже зная, что это, но еще не научившись сдерживать себя и не привыкнув к этому, не понимая, что теперь уже никто и ничего не изменит.

— Ремус... Не бойся, все будет хорошо, — негромко шептала Элен, сама, впрочем, в своих словах не уверенная.

Ничего не будет хорошо.

Ремус снова помотал головой, все равно понимая, что если не пойдет сам, то родители будут вынуждены его заставить пойти.

— Рем, идем, — рядом появился разобравшийся с дверями здания отец.

Джон решительно взял сына за руку и пошел к «дому». А Ремус уже и не сопротивлялся, больше просто не мог.

Вот, каменное здание все ближе и ближе. Вот он переступает высокий порог, оглядывая практически пустое помещение — темное и холодное. Вот он оборачивается, видя в дверном проеме родителей, чьи лица не выражают ничего, кроме сочувствия.

— Пожалуйста... не надо... — последний шанс.

Страх и печаль совсем лишили его рассудка... как будто что-то зависело от несчастных родителей, вынужденных отдуваться за полную луну и Фенрира Сивого.

— Не бойся... Все будет хорошо, — как заведенная, в сотый раз повторила эту фразу Элен.

Джон же только кивнул и, в последний раз долго посмотрев на сына, начал закрывать дверь.

Лязгнул замок, и в здании стало просто невероятно темно. Те несколько несчастных окон под самой крышей не могли разогнать темноту, царившую внутри «домика». Судорожно вздохнув, Ремус отвернулся от двери и прошел дальше в здание, в изнеможении опустившись на лежащий на полу драный матрас.

Анна... Если бы она была рядом, стало бы полнолуние проще? Вдруг, пусть она и магла, но есть у нее какая-то сила? Магическая и непостижимая.

Впрочем, здесь все просто. И не надо придумывать названия этой силе, извращая ее истинное имя. Любовь.

Две встречи. Так мало... и так много. Но ему думалось, что скорее мало, чем много. Они ведь о стольком еще могли поговорить, помочь друг другу... опять же — стать друзьями. Да только снова судьба распорядилась не так, как хочется нам. Ремус сидел и вспоминал слова Анны о том, что ей нужно либо все, либо не нужно ничего. Видимо, она действительно была готова к тому, чтобы никогда уже больше не очнуться после операции. А он сам не был готов к тому, что все может повернуться так. Ведь каждый до конца надеется на лучшее.

Люпин даже не пытался остановить снова полившиеся слезы. Смысл? Волки не могут плакать, а скоро, совсем скоро, он превратится... Оставалось не так много времени на то, чтобы думать, как разумное существо. Волку это будет не интересно. Ему нужна свобода, а не жизнь человека, который мог бы стать его потенциальным обедом. Как бы ни было это жестоко, Ремус понимал, что такое его звериная сущность.

Свет, падающий с потолка, стал чуть ярче. Лунная полоса, словно нарисованная на пыльном полу, приблизилась к Люпину и замерла, едва коснувшись его руки.

По всему телу прошла дрожь, и Ремус понял — началось. С каждой секундой дрожь становилась все сильнее. До тех пор, пока не превратилась в боль, ломающую его тело.

Она могла бы помочь...

Руки и ноги словно выкручивали тисками.

Могла бы... потому что понимала...

Теперь, вместо рыданий, из горла вырвался крик боли, слабым эхом отскочивший от каменных стен здания.

Анна...

Тело было уже практически волчье. Оставались те несколько секунд, когда он еще мог думать, как человек, будучи волком... И их он потратил на то, чтобы сказать: «Вернись, Анна!»

Но из волчьей глотки вырвался только печальный громкий вой.

Царапнули по каменному полу звериные когти. И сознание провалилось в темноту, уступив место волку.