Это страх, а не призрак (который оставляет меня в покое) (джен)

Теперь быть шестнадцатилетним немного мягче. Хантер стоит на подъездной дорожке к дому Носеда, держа цветочный горшок, пока Уиллоу рядом с ним перебирает мешки с землей. Он мало что знает о растениях, если быть честным — в замке их было не так много, и он не мог тратить драгоценное время на обучение, пытаясь позаботиться о какой-то маленькой листве — но Уиллоу знает массу вещей, поэтому он делает все возможное, чтобы учиться. На самом деле он любит учиться всему, но слушать, как Уиллоу рассказывает о том, что трава здесь не шепчет, а солнечный свет окрашивает растения в зеленый цвет, а не в красный, интереснее любой книги.

— Дождь имеет большое значение, — говорит она, — поскольку он не кипит. Цветам из этого царства это нравится, но большинство уличных растений, которые я выращиваю у себя дома, немного пухнут, если я не вскипячю воду перед тем, как дать им ее.

Хантер кивает, делая мысленную пометку спросить Камилу, как здесь работает печь (он знает, что ему не нужно предлагать ей свою кровь, но он не может вспомнить, есть ли пароль, который он должен дать ей), поэтому он может помочь с поливом когда-нибудь.

— Может быть, ты поможешь мне пересадить его! — говорит Уиллоу, перекидывая одну из сумок через плечо. — Я держала его в цветочном ящике на заднем крыльце, но его корни стали такими длинными, что я почти уверена, что дни кашпо сочтены. Пересадить его должно быть легко — нужно только следить за корнями.

— Ой. А, может быть! — Хантер изо всех сил старается не показывать, как невыразимо нервничает мысль об этом. Если он испортит одно из растений Уиллоу, Хантер знает, что никогда, никогда не простит себя, но, возможно, пришло время сделать попытку — даже если одна мысль об этом заставляет его нервничать. В эти дни он в тысячу раз более нервный, чем когда-либо в Золотой гвардии. Ба-бам, ба-бам, ба-бам.

Именно по этой причине он чуть не выпрыгивает из кожи, когда маленькая зеленая змейка проносится по подъездной дорожке прямо перед его ногами. Визг, сорвавшийся с его губ, немного забавен, но юмор теряется из-за того, как он вскидывает руки вверх от удивления, подбрасывая горшок, который держал, прямо над собой. Он осознает свою ошибку и слепо тянется к ней, но знает, что никогда не сделает её. Он собирается испортить один из цветочных горшков Уиллоу. Он собирается разрушить его.

Лиана вырывается из-под земли, чтобы прервать эти спиралевидные мысли, тянясь прямо к Хантеру, прямо к его лицу, и он почти совладает с тем, чтобы оставаться неподвижным, когда хлыст нацелен на его тело, но когда это его лицо, он просто не может с этим поделать, ничего не может поделать с тем, как его глаза зажмуриваются, как сбивается дыхание, как его плечи дергаются вверх, и каждый мускул в его теле напрягается и ба-бум-ба-бум-ба-бум ...

Но лоза его не трогает. Воздействия никакого не приходит.

— Хантер? — говорит Уиллоу, и в ее голосе есть нотки беспокойства, вьющиеся, как плющ; тот, который означает, что она знает, что что-то не так. — Ты в порядке?

Он медленно открывает глаза. (Если бы он хотел, он бы оставил их закрытыми навсегда и растворился в воздухе, но не тут-то было.) Ему требуется секунда, чтобы сосредоточиться на цветочном горшке в полудюйме от его носа; вокруг него обвита лиана, которая подвешивает его в воздухе, чтобы он не разбился о бетон. Он даже не задел его волосы. Хантер смотрит мимо нее и видит Уиллоу, ее руки светятся магией, а брови сведены вместе. У ее ног мешок, разорванный посередине, из которого вытекает река земли, которая течет к ее ботинкам.

— Я в порядке, — говорит ей Хантер, не сводя глаз с лианы. — Прости, что чуть не сломал кое-что из твоего. Это больше не повторится.

Уиллоу осторожно опускает горшок на землю. Как только она находится вне опасности, лоза отступает, и она складывает руки.

— Хэй, — говорит она. — Убери его.

— Стоп, что? — Хантер ничего особенного не делает; он просто стоит там, выпрямив спину, ожидая, когда она перестанет смотреть на него, чтобы он мог снова дышать.

— Его, — говорит Уиллоу, указывая на него вверх и вниз. — Твоего Золотого Стража. Я не спрашиваю Золотого Стража, в порядке ли он. Я спрашиваю Хантера.

Его мышцы до сих пор не разжались. Он понимает, что стоит по стойке смирно, и пытается расслабиться; все, что ему удается сделать, это неудобно переносить свой вес с одной ноги на другую.

— Я не собиралась причинять тебе боль, — говорит Уиллоу. Она тянется к нему, может быть, чтобы схватить его за плечо или похлопать по руке, но останавливается, когда Хантер делает необдуманный шаг назад.

— Я знаю, — слышно тихо от неё. — Защита. Это была рефлекторная реакция. Все в порядке.

Уиллоу упирается руками в бедра, на мгновение рассматривая его. Она открывает рот, как будто хочет что-то сказать; затем она, кажется, передумала и направилась в сад прямо за забором.

— Иди сюда, — говорит она, садясь на траву, аккуратно скрестив ноги.

Хантер следует за ней.

Он сидит, не говоря ни слова, и расправляет швы вокруг заплаты на колене джинсов. Он понимает, что его нога подпрыгивает, и заставляет себя удерживать ее неподвижно. Как только нога перестает двигаться, сбор ускоряется. Раньше он ходил на тренировку после легкого удара плетью или близкого удара, бил кулаками, бегал и кричал, что страх вырывается из его крови, но сейчас, когда он сидит здесь, страх просто течет по его венам, застревает в груди, учащает его дыхание, пока оно не замирает, наносит удары, и мир нечеткий, и его руки трясутся, и...

— Хантер, эй, подожди, — голос Уиллоу звенел в ушах, лицо Уиллоу плыло перед его собственным. Он становится более резким, когда она наклоняется к нему, пытаясь заглянуть ему в глаза, и он отползает прочь, впиваясь пальцами в грязь.

— Не надо, — выдыхает он, и ему не нравится, что он выдыхает. Стыдно, глупо, он и боец, и солдат, но он будто трещит по швам. Он прижимается лбом к согнутым коленям; хватается за волосы кулаками с побелевшими костяшками пальцев. Каждая часть его хочет встать и бежать.

— Хантер, — повторяет Уиллоу. Она не выглядит злой или расстроенной. Она просто кажется... терпеливой. — Ты помнишь ту штуку с дыханием, которой тебя научил Гас? — Хантер кивает в колени, и она улыбается. — Ну, угадай, кто его этому научил?

Ему удается поднять взгляд, чтобы встретиться с ней, заставляя себя сосредоточиться на том, как солнце блестит на оправе ее очков. Он не находит слов, чтобы выдавить ответ. Уиллоу, кажется, не возражает.

— Дыши со мной, хорошо? — она спрашивает. Хантер снова кивает так, словно у него спазм в шее, и Уиллоу спокойно кивает в ответ.

Она считает на пальцах, как и Гас, глубоко и медленно вдыхая. Когда она выпускает воздух, он свистит, как ветер в туннеле. Первые несколько попыток Хантера скопировать ее терпят неудачу, но она не останавливается, не ругает его за то, что он делает что-то неправильно. Она просто продолжает считать, вдыхая и выдыхая. В конце концов, Хантер попадает в ритм. Жужжание в его мозгу переходит в гул; паника в его груди отступает, как прилив. Он чувствует траву под собой, чувствует запах падающих листьев в воздухе. С последним тяжелым выдохом тело Хантера начинает расслабляться.

— Там стало немного тише? — спрашивает Уиллоу, постукивая себя по виску.

Хантер не смотрит ей в глаза.

— М-м-м.

— Хорошов, — она садится рядом; смотрит на Хантера вверх и вниз. — Мы можем просто посидеть немного. Это растение никуда не денется.

Он прочищает горло, пытаясь избавиться от слов. Он не хочет нарушать ее планы только потому, что не может взять себя в руки. страх

— Извини, — выдавливает он.

— Извини? — повторяет Уиллоу.

— Ага, — говорит Хантер, опускаясь на колени. — Я не знаю. Я никогда не был таким, и не хочу быть, — он наблюдает, как лист падает на землю через улицу, дважды кувыркаясь в воздухе, прежде чем приземлиться рядом с бордюром. Когда он смотрит на Уиллоу, она дергает одну из своих косичек. У нее задумчивое лицо. — Что? — спрашивает он ее, и она отпускает косу.

— Тебе можно бояться, — говорит она. Между ее бровями все еще есть небольшая складка. — Ты знаешь, что это правильно?

Хантер не может сдержать насмешку, которая вырывается у него сквозь зубы.

— Конечно. Ага.

Уиллоу на мгновение хмурится; затем она протягивает руку, чтобы положить на плечо Хантера. Она делает это медленно, намеренно, транслируя каждое движение, как будто он животное, которого она не хочет спугнуть. Он все еще не привык к прикосновениям, будучи добрым.

— Это не твоя вина, — говорит она. — Хорошо?

Он глотает. Почему-то он ей верит. Едва.

— Ага.

— Хорошо. Прости, что напугала тебя.

Теперь настала очередь Хантера свести брови вместе. Чего его жалеть? Она даже не ударила его. Даже если бы она это сделала, нет нужды извиняться. Ей просто нужно было, чтобы горшок не разбился. Это было приоритетом.

Он не знает, что сказать, поэтому ничего не говорит. Уиллоу позволяет ему посидеть с минуту в тишине, прежде чем снова заговорить.

— Откуда у тебя этот шрам? — она спрашивает. Ее большой палец, как шепот, касается того места, где он когда-то думал, что его лицо вот-вот расколется надвое, и вместо того, чтобы вспомнить боль, все, что он чувствует, это его щека, краснеющая под ее ладонью.

— Я задал вопрос, которого не должен был задавать, — говорит он. — Я говорил вне очереди.

— И Белос напал на тебя?

Челюсть Хантера сжимается. Он отворачивается от ее руки; она откидывается назад.

— Ему было трудно это контролировать, — говорит он так ровно, как только может. Он постукивает пальцами по пальцу один за другим, сосредотачиваясь на ритме, а не на взгляде в глазах Уиллоу. — Он многого от меня ждал. Его расстроило, когда я напортачил, а когда он расстроился…

— Это не значит, что все было в порядке, — слова Уиллоу язвительны, и Хантер понимает, что ее презрение адресовано не ему, он знает это, но все же немного скручивается.

— Я знаю, — снова говорит он. Он касается шрама; чувствует, как ткань отличается от остальной кожи. — Просто… для меня это было нормально. Вы все выросли в обычных семьях, в обычных домах, вы ходили в обычную школу, но Ковен Императора... это было не так. Вы всё сделали правильно, или вы усвоили урок. Ошибки недопустимы. Особенно для меня.

Уиллоу ерзает, чтобы сесть рядом с Хантером, а не напротив него.

— Хочешь верь, хочешь нет, — говорит она, — ошибки — это тоже нормально, — ещё одна легкая улыбка растягивает ее губы, когда она добавляет: «Ты знаешь, сколько цветочных горшков я разбила?»

Хантер качает головой. Уиллоу хихикает.

— Ну, по крайней мере , двенадцать, — говорит она. — Однажды я пытался заставить кактус расти быстрее, и он стал таким большим, что горшок взорвался по всей кухне. Я неделями наступала на осколки. Иногда я до сих пор нахожу на шкафах маленькие осколки глины.

— И ты не попала в беду? — спрашивает Хантер, прежде чем успевает остановиться.

— Ошибки — это нормально, — повторяет Уиллоу. — Мои папы помогли мне убраться, и я пообещала, что в следующий раз буду осторожнее — или хотя бы попытаюсь потренироваться на улице. То, что ты делаешь что-то неправильно, не означает, что ты сделал что-то неправильно, понимаешь?

Хантер накручивает на палец несколько травинок. (До сих пор странно не носить перчатки все время, но он учится любить ощущение земли на своей коже.) Он думает обо всех ошибках, которые он совершил с тех пор, как перешагнул через дверь портала — поджег завтрак и включил вопящую тревогу в доме, сломал кусок от забора во время спарринга с Эмити, сбил с полки одну из книг Луз, а затем вспоминает все случаи, когда его на самом деле наказывали за дерзость.

Ничто. Ответ — нет. Возможно, его вообще не за что было наказывать.

— Пошли, — говорит Уиллоу, и Хантер понимает, что она встала на ноги. Теперь она наклоняется к нему, ожидая возможности помочь ему подняться. — У нас есть плотоядное растение в горшке.

Хантер смотрит на ее протянутую руку; ее выжидательное выражение. Затем он позволяет ей поднять себя на ноги. Они вместе направились к заднему двору, опираясь на ранний осенний ветерок.