Спектр Берлин (гет)

Огромные хлопья снега падали с неба. Маркус сидел на скамье на заднем дворе дома и курил сигару. В другой руке, свисавшей с подлокотника, он держал клочок смятой бумаги. Рядом на маленьком круглом столике на тонкой высокой ножке стоял бокал с элитным алкоголем долгой выдержки. Позади столика стояло инвалидное кресло, будто обиженное на своего хозяина.

Маркус мог передвигаться и без него, но из-за травмы позвоночника ему удавалось проходить лишь несколько шагов в день, которые приносили ему невыносимую боль, поэтому кресло очень помогало ему.

Он не обращал внимания ни на начавшийся снег, который падал в бокал и уже знатно разбавил вкус виски, ни на пронизывающий до костей холодный ветер, ни на рассвет, говоривший о том, что он просидел здесь всю ночь.

Вот уже три недели он не мог дозвониться до Лили и Алана. Все его поиски не увенчались успехом. И одним поздним вечером к нему пришел курьер с коробкой и письмом. Знакомым почерком были написаны адресат и отправитель — это был Лео. Когда Маркус открыл коробку, он увидел в нем три предмета. Один из них он уже успел позабыть, но сразу же вспомнил, второй привел его в ужас, а третий предмет, несомненно, должен был помочь ему справиться со всем этим.

В небольшой коробке лежал пакет, в котором были длинные светлые отрезанные волосы, заплетенные в косу и перевязанные черной атласной лентой. Еще там лежала почерневшая от грязи и от нагара пустышка и красивый серебристый пистолет, который Маркус сразу узнал.

И он ни на секунду не усомнился в том что волосы были отрезаны с головы Лили. Пустышку он хранил двадцать с лишним лет в ящике стола, и о ней знала только его покойная жена.

Серебристый пистолет с гравировкой принадлежал его сыну.

Значит, Лео все спланировал, и Алан был прав — Лео нельзя было доверять.

Прежде чем открыть письмо, Маркус позвонил Лео. Но, как и следовало ожидать, его телефон был выключен, от чего паника у Маркуса нарастала. Он закрыл глаза на мгновение и принялся читать письмо.

«Маркус, сегодня ты возненавидишь меня, возможно, пожалеешь, что тогда, больше двадцати лет назад, я не сгорел в отцовском доме.

Я даже не буду просить прощения.

Это бессмысленно.

Эти предметы я прислал тебе, чтобы ты понимал, что к чему.

Я просто ставлю тебя перед фактом,

Лили тебе не спасти. Считай, что я убил ее. Она сама виновата.

Пока они живы, и я знаю, что Алан жив.

Алан убьет себя сам. Одной проблемой меньше. Хорошо, что он так и не узнал, что это я испортил снаряжение Рихарда.

Я знаю, что ты начнёшь звонить им. Но и это бессмысленно.

Это было сложно. Но я достиг своей цели.

Ты знаешь, что делать.

Прощай.»

Маркус отпил из бокала, на котором уже образовался тонкий слой льда.

Медленно поднявшись с места, он подошел к инвалидному креслу и взялся за боковые ручки. Несколько секунд он держался за них, зажмурившись от подступающих слез.

Он взялся покрепче и со всей силы поднял кресло над собой и простоял так несколько мгновений во весь рост, затем послышался громкий и пугающий хруст.

Маркус с болью приземлился на колени, успев при этом отшвырнуть кресло в сторону, и упал на спину, сложившись пополам так, что голова его касалась его дорогих кожаных ботинок.

Еще несколько мгновений Маркус думал, что сейчас поднимется, но ему мешали чувство страха и вид собственных ног рядом с собой, а невероятная боль лишила его способности шевелиться.

Его слабая спина сломалась от резчайшей нагрузки, и позвоночник, который вообще не должен был работать, сломался пополам, как сухая ветка. Пронзив сломанными костями живот, кровь брызнула, окрасив белую рубашку Маркуса в пурпурный цвет.

Маркус умер самой мучительной смертью.

* * *

Черная непроглядная темнота начала приобретать теплые оттенки. Давящая тишина постепенно становилась легче и приятнее. Алан стал прислушиваться. Где-то вдалеке он слышал пение. Оно становилось все громче и приближалось, будто человек, напевавший что-то, направлялся к нему. Этот нежный голос напевал колыбельную. Алан чувствовал, как он успокаивал его, заставляя медленно погружаться в сон. Мама обняла своего сына. Ее приятный запах Алан чувствовал так ясно. Легкое дыхание мамы щекотало его ресницы. Алан еще крепче обнял ее, прижимаясь к тонкой шее. Он ощущал шелк ее кожи и аромат ее волос. Он слышал ее шепот и, казалось, что вот-вот Алан откроет глаза и посмотрит на нее. Но открыв глаза, он увидел лишь потолок. Еще несколько мгновений Алан ощущал на себе объятия матери и боялся пошевелиться. Алан вновь закрыл глаза, но образ из сна исчез, и он не мог восстановить его, сколько не пытался. Бросив безуспешные попытки снова почувствовать маму рядом, Алан поднялся с постели и уставился в окно. Яркий рассвет пробивался сквозь горизонт. Пора было отправляться.

Теплая и солнечная погода и богатый лесной аромат без сомнения одурманивали. Алан пришел сюда, в тот самый лес, пешком. Он хотел насладиться видом и чувствовать запахи. Дышать полной грудью.

Алан слушал пение птиц и еще больше влюблялся в это место. Это был лес Хайгейта.

Каждый день, в течение трех недель, Алан приходил сюда. Он даже нашел свое любимое место. Это был большой утес высотой почти пятьсот метров, который открывал ему поистине шикарный вид на реку Хайгейт и на сам город.

Алан любил приходить сюда, сидел здесь, то выпивая, то просто выкуривая несколько сигарет, лежа на холодном камне и глядя на небо.

Алан смотрел некоторое время на реку внизу, на ее быстрое течение. Солнце уже не пробивалось сквозь облака и не грело его лицо. Он закурил и ушел обратно в лес.

Сегодня он решил сделать исключение и отправился к хижине, в которой остался Дэниел.

Он не вспомнил о нем вдруг, он просто боялся идти туда и откладывал свой поход.

Алан шел долго, и холодная погода будто уговаривала его остаться на утесе, ветром шептала ему, что там, куда он направился — плохо.

Полы его черного плаща намокли, когда он переходил реку вброд. Но он не обращал на это ни малейшего внимания.

Добравшись до знакомого места, Алан остановился. Перевел дыхание и снова двинулся к хижине. Она стояла так же, рядом с другими хижинами, но, быть может, прогнила чуть больше. Как он и ожидал, дверь с первого раза он открыть не смог. Дом просел, и дверь уперлась в половицы. Алан подошел к окну, всмотрелся, но окна были слишком грязными, и он ничего не смог разглядеть.

Алан решил использовать свою силу и щелкнул пальцами, дверь разлетелась на куски.

Алан почувствовал головную боль и закрыл глаза на мгновение. Когда открыл, боль отступила.

Войдя внутрь, Алан огляделся. Старый диван пропах сыростью, камин в углу, давно не видал огня. Кругом лежали листва и земля. В конце комнаты была дверь. Он включил фонарик на телефоне и открыл ее.

Спустившись в подвал, Алан пошатнулся от застоявшегося там запаха. Посреди темной комнаты стоял стул. На первый взгляд показалось бы, что на нем кто-то сидит, сильно горбясь. Но на нем были останки давно умершего человека.

Алан подошел ближе.

— Ну, здравствуй, друг.

Алан искал взглядом лопату.

— Знал бы ты, как ты мне нужен. Лили совсем плохо без тебя, — Алан говорил с ним, слегка улыбаясь. — Столько свалилось всего. Столько хотелось бы рассказать тебе, Дэнни, — Алан с усилием достал из под какого-то хлама старую ржавую лопату, потряс ее — вроде бы она подходила. — Но мне нужно похоронить тебя, — Алан опустился перед останками на колени. — Прости.

Алан встал и подошел к стене, на которой висело что-то вроде старой простыни, и сдернул ее. Он расстелил ее на полу, аккуратно поправляя уголки и края. Вновь подойдя к останкам Дэнни, он дотронулся до его головы.

Каким-то чудом кости, пролежавшие здесь больше двух лет, были еще чем-то соединены между собой и потому не рассыпались. Но стоило Алану дотронуться до костей черепа, как он с жутким хрустом рухнул на пол, к ногам Алана. Следом посыпались все остальные кости. Алан, с горечью наблюдавший за этим явлением в течение нескольких секунд, шептал слово «прости».

Алан сложил аккуратно все кости в простынь и вынес наружу.

Он осмотрелся и увидел красивое старое дерево, с двумя толстыми стволами. Там он и начал копать яму.

Когда яма была готова, он похоронил Дэниела, прибил к дереву дощечку и нацарапал на ней слова:

«Здесь покоится Дэниел Крамер. Сын, любимый человек, друг. Помним, любим, скорбим.»

— Спи, Дэнни.

Руки дрожали от наступившего голода и усталости.

Все недели Алан практически ничего не ел; все свои сбережения он тратил на выпивку. Но сегодня он решил, что поужинает в местном кафе. И выпьет в память об умерших друзьях.

Закинув лопату обратно в хижину, Алан направился домой.

* * *

Морозный воздух, проникший под одеяло, разбудил Лили. Она еще сильнее закуталась в него и решила сегодня ни за что не вставать с постели. Она взглянула на окно. Белая тюль медленно колыхалась от потока воздуха. Лучи рассвета проникали сквозь стекло. В комнате стало невыносимо холодно. Лили знала, что Лео открыл окно специально, чтобы скорее разбудить ее.

Нехотя Лили поднялась с постели вместе с одеялом, быстренько захлопнула окно и вернулась в постель.

Надеясь еще раз уснуть, Лили уже закрыла глаза, но в комнату вошел Лео. Лили сделала вид, что спит.

— Детка, ты спишь? — спросил Лео, запрыгнув в постель. — Лили? Малыш?

Потянувшись, Лео тихонько взглянул на ее лицо. Несколько мгновений он смотрел на нее, а потом встал с постели. Он тихонько прокрался к прикроватному столику и взял ее телефон. Убедившись, что Лили не проснулась, он выскользнул из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь.

Лили тут же открыла глаза. Сердце забилось бешено и громко. Она вскочила с постели и на цыпочках подошла к двери. Она прислушивалась к голосам, но их не было слышно. Она тихонько открыла дверь и спустилась по лестнице. В гостиной горел камин, на кресле рядом с камином сидел Лео и с кем-то разговаривал с ее телефона. Она напрягла слух, чтобы что-нибудь расслышать.

— …Хорошо, закопайте его где-нибудь. Пока.

— С кем говорил? — спросила Лили, незаметно подкравшись сзади, Лили обхватила его шею руками и прикоснулась губами к щеке.

— Прости. Звонил соседям с твоего номера. Мой телефон сел, не успели договорить. Представляешь, умерла наша собака.

— Собака? Соседи в Хайгейте?

— Да, кто-то отравил ее. Нелюди.

Лео поглаживал руки Лили.

— А ты не хочешь вернуться туда? — спросил он. — Там твой…

— Нет, — коротко и ясно заявила Лили и высвободилась из объятий. — Приготовлю кофе.

— Хорошо…— сказал Лео виновато и зажмурился от собственной глупости.

Остаток утра они провели за завтраком и к теме Хайгейта больше не возвращались.