Стихийница (джен)

Пылающий желтый костер было видно издалека. Хотя нет, не желтый. Подойдя ближе, Илиана различила красные, синие и даже зеленые всполохи, разлетающиеся в разные стороны. И бегущую огненную дорожку, образующую идеальный ровный круг. Позади, за костром, громко разбивал о камни свои могучие струи зеркальный водопад, возвышающийся над кронами деревьев, окружавших лесную поляну. Маленькие ручейки огибали невысокие кочки, скрещиваясь, вливаясь друг в друга и образуя мелкую сетку, блестевшую при свете луны и костра. В кругу, заросшем высокой травой вперемешку с сиреневыми и оранжевыми цветами, стоял алтарь из черного мрамора, пугающий своей красотой и размерами одновременно. По краям ровно вырезанного квадрата были начерчены руны, сияющие белым светом: Огонь, Вода, Воздух и Земля — стихии, повелевающие Альбой. И ее жизнью…

Илиана, облаченная в белое платье, больше напоминающее балахон, отбросила в сторону сдавливающие ноги деревянные сандалии и смело шагнула в огненный круг. Пламя костра тут же резко устремилось вверх, а ручейки замерли на секунду, словно застыли, покрывшись тонкой коркой льда. Порыв ветра коснулся земли, нагнул высокую траву, поднялся выше и ласково дунул в лицо девушки, пощекотав волосами обнаженную шею. Все четыре руны вспыхнули, одна за одной, и белые лучи, яркие, притягивающие взор, выстрелили прямо в звездное небо, освещая все вокруг.

Илия протянула руку вперед и осторожно коснулась черного камня, который, несмотря на свет, оставался все таким же холодным и безжизненным, каким и должен быть мрамор. Жрица, подошедшая сзади, ласково дотронулась до ее плеча и помогла взобраться на алтарь. Медленно опускаясь спиной на ледяной монолит, она почувствовала, как тысячи мелких иголок вонзились в нее, заставляя дрожать всем телом, вынимая душу и заставляя сердце биться во всю свою мощь. Лучи из рун засверкали, разбрасывая искры во все стороны, закрутились в вихрь и опали, а рядом с ними, словно из воздуха, возникло четыре мужских силуэта, статных, высоких и сияющих все тем же белым светом, как и символы. На ее тело, все еще облаченное в платье, опустились четыре руки, четыре ладони накрыли собой лоб, сердце, живот и лоно.

Илиана дернулась, пытаясь подняться, тем самым обозначив свой протест — в ее восемнадцать еще ни один мужчина не дотрагивался до нее так… нагло — но осознала, что какая-то неведомая сила намертво приклеила ее к камню, не оставляя иного выбора, как покориться. «Отдай себя на волю стихии, открой свой мозг, распахни сердце, обнажи душу и подари лоно во благо матери твоей Альбы, — услышала она сквозь сковавшую ее пелену страха. — Да будет так!»

Руки, заскользившие по платью, словно накалились, зажглись огнем, заставляя так и не погасшее сияние распространиться и по ее телу; катрены, звучащие на латыни вперемешку с альбийским языком, отдавались эхом глубоко в голове, жар, охвативший ее целиком и не дававший вздохнуть, собрался где-то внутри, в центре мироздания, и лавиной хлынул из всех щелей, сметая все на своем пути.

Магия, первозданная, неуправляемая, вырвалась наружу, круша все на своем пути, сметая границы, навевая страх и ужас, и лишь рунный круг с его участниками остался нетронут стихией. Илия, глубоко выдохнув, зачитала свои единственные строчки ритуала и подняла руки к небу:

— Мать моя, Альба! К тебе взываю! Прими сердце мое, магию мою, душу мою, тело мое, ибо я есть ты, ты есть я, мы с тобой одно целое! Да будет так!

Порыв ветра, еще минуту назад выкорчевавший с корнем немало деревьев, слегка приутих, обдав взывающую каплями воды, и заклубился вихрем на границе круга, пытаясь загасить все еще пылающую дорожку. Жрица, холодная, надменная, внимательно наблюдающая за проявлением стихии, подошла к девушке и извлекла из ножен ритуальный клинок.

— Сердце. Душа. Магия. Тело.

Смочив его в специальном зелье, она коснулась лба девушки, провела по груди, разрезая на своем пути платье, опустилась к животу и добралась до лона. Слегка нажав, она развела ноги Илии в стороны и обратилась к окружавшим ее мужчинам:

— Вода. Воздух. Огонь. Земля. Да возродится Альба!

Вода хлынула ревущей волной и, встретившись с вихрем на границе, вступила с ним в неравный бой, поднявшись стеной до небес. Поток огня не отстал, устремив рвущееся пламя к этим двум; земля вздыбилась, пошла трещинами, вливая в свежесозданный квартет и свою силу, оставляя в этом мире лишь единственный тихий островок спокойствия — в рунном круге.

Илия, опустошенная, обнаженная, лежала на холодном мраморе и отрешенно взирала на творящийся вокруг бедлам. Свет то зажигался, то мерк в глазах; чужие руки, скользившие по телу, волновали, побуждали дрожать, но совершенно точно уже не пугали, касаясь там, где она сама себя стеснялась трогать. Резкая боль, прошившая насквозь, вынудила вскрикнуть, но этот крик потонул в песне стихий — слабый, еле слышный и абсолютно беспомощный, а прикосновения, и уже не только рук, продолжили свое черное дело, подчиняя и заставляя смириться. Лишь тихие стоны, время от времени непроизвольно срывавшиеся с ее губ, еще будоражили сознание, набатом отбивая в мозгу: «Жива, жива, жива!» А еще кровь, горячая, неприятная, стекающая вниз по обнаженным бедрам, липнущая к прикасающимся чужим телам и потом с характерным звуком отпускающая свою добычу, и тянущее чувство там, в самом низу…

И упала стена, расплескав брызги, разбросав искры и разметав комья земли, погас огонь, оставив тлеющие угольки, высохли ручейки и усмирил свой бушующий нрав водопад, перестал ворошить листочки на деревьях ветер, и уняла свою дрожь земля, и возродилась Альба…