Похоронное агентство "Поттер и Сыновья" (гет)

«Рубеус Хагрид

1931-2017»

— В нашем деле смерть от старости — большая редкость. Огромная. Так что сейчас, Джеймс, мы с тобой касаемся чуда.

Тело на столе отличалось от всех остальных не только причиной смерти (Гарри давненько не видел в этой графе «естественная, от старости»), но и размерами. Пришлось звать Теда, а то они с Джеймсом не смогли его поднять. Мужчина, даром что почти девяностолетний, был огромен, внушителен и бородат. Такой же была его вдова. Ну, почти такой же — Гарри старательно обходил взглядом пробивающиеся под носом скорбящей великанши тонкие тёмные волоски.

Мадам сморкалась в платок, размерами напоминающий полковой штандарт, и изливала душу двум Поттерам, замершим на диванчике напротив. Поток слёз, стенаний и упрёков в адрес супруга, умудрившегося умереть так некстати, нужно было просто переждать. Чем Гарри и занимался, исподволь наблюдая за реакцией сына на реплики клиентки.

— Нет, я же говорила ему, чтобы дождался, пока я вернусь из Марселя от младшей!.. Он всегда торопился!.. И звери эти... Вот куда мне теперь деть его практику?..

То, что почивший — практикующий ветеринар, изумило Гарри ещё больше, чем вдова-француженка. В таком-то возрасте... Большая удача, что преклонные годы этого великана прошли в здравом уме и твёрдой памяти. Как бы не сомневалась в этом мадам.

— Девочки никогда не хотели возиться... со всеми этими тварями...

«Девочки», возрастом от сорока до шестидесяти, дружно закивали головами. Джеймс рядом деликатно кашлянул в салфетку, прочищая горло (и подавляя рвущийся наружу смешок), и в двадцатый раз выразил соболезнования пополам с уверенностью, что столь сплочённое семейство непременно оправится от потери главы клана.

Клан — вот точное слово. Сейчас перед Гарри и Джеймсом предстала лишь верхушка айсберга: вдова и её дочери в количестве четырёх штук (не факт, что это полный комплект). Мужья, дети и внуки заполнили весь первый этаж просторного дома, включая веранду и внутренний дворик. Сквозь приоткрытую по случаю жаркого дня оконную створку Гарри слышал вопли, смех и плач. И это ещё не сами похороны, а только планирование церемонии. Надо будет поставить дополнительные стулья и убрать вазы в гостиной и коридорах, чтобы освободить место и уберечь ценные предметы интерьера от шаровых молний в бантиках и кроссовках.

Дел было невпроворот. А пришлось вникать в перипетии жизни мадам, надеясь, что где-то между рождением второй дочери и её свадьбой проскользнёт-таки информация о гробе, цветах и музыке.

Поэтому Гарри был несказанно рад, когда внешняя часть дела закончилась и началась тихая, уединённая, внутренняя. Если бы дверь в подвал запиралась изнутри, он бы с удовольствием громыхнул щеколдой, отгораживаясь от шумного семейства. Они с Джеймсом провели восхитительно тихий вечер за работой, оторвавшись лишь для того, чтобы позвать Теда.

Крестник решил провести выходные в доме Поттеров, чему все были рады. Лили пообещала приготовить на ужин своё фирменное карри с рыбой и креветками; Альбус заверил, что тоже будет — может, даже с малышкой и женой. Джеймс, отфыркиваясь и вытирая рукавом лоснящееся лицо, был чрезвычайно рад тому факту, что в доме есть мужчина, который может помочь перетащить тело.

Все были довольны.

А у Гарри к горлу вполне ощутимо подкатывала паника. Это ведь он попросил Теда провести выходные здесь. Снейп улетал на какую-то конференцию мозгоправов, и Гарри понимал, что следующий шанс совершить задуманное может представиться ещё очень нескоро.

Ему позарез нужна была поддержка. Не от Снейпа — слишком часто тот последнее время приходил Гарри на помощь, ругаясь последними словами, но неизменно выслушивая до конца. До самой последней фразы, в которой Гарри сам и находил ответ на все свои вопросы.

Просить Луну быть его спасательным кругом было нечестно. Не в этот раз. Сейчас ей самой может понадобиться поддержка. Оставался только Тед, с отъездом Снейпа оказавшийся свободным на целую неделю. Пять дней он вкалывал как проклятый на работе, а вечером пятницы приехал в дом Поттеров и вырубился на кухонной кушетке. Его не трогали, обходя по широкой дуге и на цыпочках.

Утро субботы прошло в переговорах с мадам Хагрид, затем мужчины занимались телом её мужа. Лили хлопотала по дому и на кухне, вскоре к ней присоединился быстро освободившийся Тед. Планировался большой семейный ужин, и, кроме Гарри, только Люпин знал, что на нём произойдёт.

Гарри хотел сделать Луне предложение. Ему казалось, что честнее и правильнее будет сделать это при всех. У Луны нет братьев и сестёр, родители давно умерли, у Гарри тоже, но у него были дети. Время, когда он мог бы сделать предложение в ресторане, при свечах и скрипках, прошло. В этот раз ему нужно не только согласие женщины (в котором он не сомневался), но и согласие сыновей и дочери. Тед был заочно согласен на всё, хотя и возражал против того, чтобы до поры до времени не разглашать эту новость.

— Даже Северусу?..

— Ему — тем более, — взмолился Гарри. — Иначе примчится и устроит бенефис на весь вечер.

Дело несколько осложнялось тем, что они с Луной не афишировали изменившиеся отношения. Вытирая руки о полотенце, Гарри внезапно подумал, кто из его детей точно знает, что они с Луной... А что — они с Луной? Встречаются? Встречаются подростки — в кино, в парке и на школьных экскурсиях. Вместе? Уже ближе, но недостаточно.

— Всё хорошо?

Джеймс, вспыхнуло перед глазами. Джеймс должен знать. Он же видел, как мы целовались на кухне, когда Лили не было дома и Луна осталась на ночь. Гарри, правда, тогда не ожидал увидеть сына, так как Джеймс и Тед планировали хорошенько прошвырнуться по барам на другом краю города. Обычно это значило, что старший вернётся к полудню (не обязательно следующего дня), довольный, помятый и огнедышащий.

— Сегодня на ужин придёт Луна. Как думаешь, младшие не будут против?

— Тедди, как я понимаю, знает, да?.. Нет, не будут. Или... Ты имеешь в виду — она придёт в этом смысле?..

— Не нравится мне твой «этот смысл», — проворчал Гарри, снимая рабочий фартук. — Но да. Так Альбус с Лили не будут против?..

— Па, — пробасил Джеймс, ухмыляясь, — я только что проиграл им двадцатку.

— Ты... что?

— Проиграл. Они ставили на то, что ты объявишь о вас с ней в этом месяце, а я — что в следующем. Тедди, кстати, тоже продул пари. Он ставил на предыдущий. Оптимист!

Гарри пытался переварить радостно низвергнутый на него поток информации. Его дети и крестник — азартные... неандертальцы, если цензурно. А он ещё искренне переживал за их душевное равновесие! Пока они делали ставки! От облегчения хотелось расцеловать паршивцев в обе щёки, а потом надавать подзатыльников.

Ужин начался шумно и весело: Лили, запыхавшаяся и встрёпанная, не успела-таки закончить сервировку, постоянно отвлекаясь на скворчащую в кастрюльках еду. Тед, натянувший фартук с розочками, так ошалел от беготни между кухней и столовой, что ринулся открывать Луне дверь, в чём был. Та звонко рассмеялась и вручила мужчине букет роз, имеющих определённое сходство с уже имеющимися у того образцами. Альбус с супругой и дочерью немного опоздал, так что ему пришлось извиняться перед хозяйкой дома за то, что главное кушанье несколько поостыло.

Гарри наблюдал за этой многоголосицей; за сыновьями в рубашках, заправленных в джинсы; за невесткой, улыбающейся над внучкой; за дочерью в хлопковом платье; Луной в брючном костюме и пучком за левым ухом; за крестником, неловко выпутывающимся из фартука... Это его семья. Не самая идеальная, но его.

Возможно, вскоре придётся ставить ещё один стул, рассеянно подумалось вдруг ему. Рядом с Тедом, по левую руку. Правда, с того угла стола наверняка будут слышны всякие колкости. Допустим, по поводу обряда морских похорон, в своё время так впечатлившего Гарри. В первый такой ужин не стоит подавать морепродукты, иначе есть риск услышать нарочито громкое:

— Крабы любят человеческое мясо не меньше, чем люди — крабовое.

И если у Теда хватит терпения, то за себя Гарри не ручается. Ещё меньше он ручается за Лили, обожающую креольскую кухню. У неё, как и у матери, тяжёлая рука и меткий глаз. Опасное сочетание.

— Тише, тише, я хочу кое-что сказать.

Взгляды всех собравшихся мгновенно обратились к встающему со своего места главе семьи. Гарри ощутил, как вдоль хребта побежали парализующие мурашки, а кончики пальцев занемели. Неподходящее время — правой рукой он вцепился в бокал с белым вином, левой — нашаривает кольцо в кармане брюк. Не хватало ещё раствориться в воздухе для полного счастья зачитывающейся Толкином дочери.

— Не могу передать словами, насколько счастлив видеть вас всех здесь. Вы — моя семья, моя радость, самые дорогие и близкие люди. И мне бы очень хотелось, чтобы с каждым годом мы приставляли к столу больше стульев, чтобы рядом с вами появлялись новые люди. Дети. — Улыбка Альбусу. — Супруги. — Кивок Джеймсу и Лили. — Спутники. — Поворот головы к Теду; самое время поставить бокал на стол. — Сегодня я хочу начать наступление нашего небольшого клана на большой и неизведанный мир. И я не собираюсь размениваться на мелочи — мне необходима сама Луна.

Шаг к сидящей по его правую руку женщине лёгок и пружинист. Как в молодости, когда он был лучшим волейболистом университета. В её глазах — то же восхищение и радость, которую Гарри видел по окончании победного матча. Луна всегда была на трибунах, подкармливала его бутербродами, кидала через всю площадку бутылки воды, пока он шутил, что с такой-то подачей ей тоже надо играть. Луна всегда была рядом.

Луна всегда была.

— Будь со мной. Перед лицом моей семьи и всех людей. Просто продолжай спасать мою жизнь каждый день, пока ты рядом. Большего я не смею просить.

Её согласие больше похоже на выдох борца, упавшего на мат навзничь. Шелестящее, едва слышное «да» тут же заглушено аплодисментами и улюлюканьем, смехом Лили и тонким писком испуганного ребёнка.

— Должна предупредить тебя кое о чём.

Они впервые ночуют вместе, в доме, полном людей. Тихий шёпот Луны ластится к его ушам как котёнок. Гарри приподнимается на локте и вопросительно смотрит на женщину, волосы которой в свете уличных фонарей кажутся расплавленным серебром.

— Знаешь, у каждого человека есть лимит любви. Джинни говорила, что совершенно меня не понимает, что я, должно быть, тронулась умом и курю траву при любом удобном случае, раз ничего не требую от тебя, кроме существования.

Гарри зажмурился, прижимая Луну к себе. Крепко, так крепко, как только можно, до того предела, когда дальше — лишь боль. Хотя куда больнее? Ему кажется, будто он слышит голос Джин — как всегда, громкий, как всегда, безапелляционный. Таким голосом она могла наносить смертельные раны. И она — его жена, мать его детей — обратила это оружие массового поражения против Луны.

Впервые со времени их семейного разлада Гарри захотелось придушить Джиневру собственными руками.

— И ресурс любви тоже очень индивидуален. У меня этой свободной, несвязанной, ничейной любви слишком много. Нужно расходовать, иначе взорвусь. Попросту не выдержу этой щемящей нежности, этой потребности одарять и оберегать. Ты готов принять её? Всю эту любовь?

— Без остатка, — тут же отвечает Гарри и замолкает, стараясь не встречаться с Луной глазами. Она тут же замечает его смущение.

— Что такое?

— Ты не думала о детях?

Он ожидает всего, чего угодно, кроме смеха. Луна смеётся, сотрясаясь всем телом, безуспешно стараясь сдержаться, прикрыв рот ладонью. Спустя целую жизнь он всё ещё не знает о ней всего.

— От кого, Гарри? Из всех мужчин-ровесников, которых я знала за всю жизнь, хороший отец вышел только из тебя.

Утром Луна уезжает на встречу с редактором и по своим обычным делам, но обещает вернуться к вечеру. На вопрос «с вещами?» она таинственно улыбается, целует Гарри и сбегает по ступенькам, ловко балансируя на каблучках-рюмочках.

Тед сидит на кухне, в одиночестве, флегматично размешивая сахар в кружке с кофе. Судя по размеренности движений, счёт кругов пошёл на десятки. И не факт, что там было, что мешать, семь утра на часах. Гарри наливает себе тоже, добавляет сливок и садится напротив, наслаждаясь тишиной воскресного утра. Вскоре «великанье» семейство, назначенное на полдень, разобьёт молчание дома Поттеров вдребезги, так что надо напитаться спокойствием, пока есть возможность.

— Помнишь Колина? — Голос у Теда негромкий и хриплый со сна. На щеке отпечатался угол подушки. — Мальчишку из кружка, который погиб?

Гарри помнил. Когда Тед поступил в университет, там сам по себе организовался кружок по интересам. Ребята занимались фотографией. На двадцатилетие они с Джин подарили крестнику фотоаппарат плюс всякие дополнения к нему, которые посоветовал консультант. Гарри сделал из дедушки этого консультанта примерного покойника, так что более чем щедрая скидка тоже пришлась к месту. Поттер помнил и тот день, когда Тед пришёл домой и опустился на диван, уставившись в пустоту. Он уже несколько месяцев жил в кампусе при университете, но Гарри настоял на том, чтобы крестник оставил себе комплект ключей. Мало ли.

Вот и понадобилось.

Один из его однокашников, так же увлечённый фотографией, как и Тед, сорвался с обледеневшего моста. Пошёл снимать туманную реку и сорвался. Тогда Гарри впервые взмолился всем богам, чтобы за парня взялось любое другое агентство. Боги то ли обиделись на прошение без адреса, то ли не услышали, и двадцатилетнего Колина Криви привезли следующим утром. Теда он не видел несколько дней. Тот оставил голосовое сообщение с просьбой не беспокоиться и дать ему время прийти в себя самому.

Поэтому сейчас Гарри старался даже не дышать, надеясь услышать-таки рассказ о том, что переживал тогда крестник.

— Я смутно помню, как вышел из этого дома. Помню, ты пытался удержать меня, а я думал: как хорошо, что Джин сейчас лезет на Килиманджаро и не машет руками перед моим лицом. Прости, что говорю такое о ней, но... я не хотел, чтобы вы видели, каково мне. Я чуть не пошёл с Колином тогда, но накануне мы с другими ребятами знатно что-то отметили, и я не услышал будильника. Я мог бы быть там, понимаешь, Гарри? Я мог бы его страховать. Держать за руку. Вцепиться в куртку. Что угодно, чтобы не допустить...

И что тут можно сказать? Пустые, бессмысленные фразы, в которых заключено обливающееся кровью сердце человека, который любит и сопереживает. Неловкие или пафосные — они не к месту. Поэтому Гарри просто смотрит, как Тед, не отрывая взгляда от движущейся по часовой стрелке ложки, пытается выговориться. Спустя столько лет.

— Я вышел из дома и почти сполз на тротуар. Знал, что ты ещё стоишь на крыльце, поэтому завернул за угол и только там, прислонившись к дереву, почти упал. Кажется, мисс Браун подумала, что я пьян, трогать не стала, но проворчала что-то очень неодобрительное. Помню, как замёрз. И как наблюдал за тем, как в этих окнах гаснет свет. Везде гас свет, по всей улице люди шли спать, а я стоял и не хотел нести в эти мирные гавани свою боль и вину. Все уснули, у меня, кажется, даже ресницы смёрзлись, поэтому сперва я подумал, что мне мерещится. Свет горел в одном-единственном доме. И я, как заворожённый мотылёк, пошёл туда.

Гарри догадывался, что услышит дальше. Даты и цифры щёлкали на невидимых счётах в его голове, наливаясь неоновым сиянием. Тогда и началось то, что он так шедеврально упустил.

— Не знаю, почему он впустил меня. Не из жалости точно, потому что жалости к незнакомцам в Северусе ни на грош. Мы несколько раз пересекались до этой ночи, и он никогда не казался мне отталкивающим, несмотря на ваши... сложности. Язвительный — да, умный — да. Но, прости, не «ублюдок», как ты любил тогда выражаться. Оглядел меня с ног до головы, нахмурился, впустил в дом. Ни слова не говоря, представляешь? Помог стянуть ботинки, мои пальцы вообще не гнулись. Почти силком втолкнул в душ, сам включил тёплую воду и приказал не вылезать оттуда, пока не согреюсь.

— Почему ты не пришёл ко мне?

Тед пожимает плечами, а ложка вращается всё быстрее. Кажется, кофейный смерч сейчас вылетит из кружки и пронесётся по всей кухне, поднимая предметы и людей в воздух.

— Не хотел, чтобы вы видели меня такими. Чтобы Джеймс... Он видел во мне сильного, старшего брата, я не мог. Боялся сорваться, накричать, ранить кого-то из вас. С Северусом было проще. Я его не любил... Тогда не любил. И знал, что, если я вздумаю артачиться или бросаться несправедливыми словами, он не пожалеет яда, чтобы поставить меня на место.

— Не пожалел?

— Он не стал, Гарри. Подогрел вина, разложил диван и отправил спать при свете. Сам уселся в кресло напротив, с книгой, смотря одним глазом в неё, а другим — следя за мной. Может, опасался, может, было любопытно. Кажется, я вскоре отрубился. А потом проснулся среди ночи, и...

Тед делает глубокий вдох и встречается с Гарри взглядом. В карих глазах крестника — светлая печаль пополам с озорной улыбкой.

— Я всегда знал, чего хочу. И кого. Знаешь, Гарри, в старших классах и на первом курсе бывало всякое. Я и к Северусу пытался подкатывать: иногда по пьяни, иногда в трезвом виде. Он то отшучивался, то заковыристо посылал, но после этого... Мне больше никто не был нужен. А он думал, что является для меня лекарством. Терапией. Блажью, по крайней мере. Что, как только я справлюсь с чувством вины и пустотой внутри, всё закончится.

— Когда же Снейп осознал, насколько влип?

Вот, первая настоящая улыбка за утро. Тед наконец откладывает ложку и отхлёбывает из кружки, не переставая ухмыляться.

— Даже не знаю. Когда я отказался от поездки на нудистский пляж ради того, чтобы сплавиться с ним на байдарках. Или когда я самолично освободил ящик его комода, чтобы уложить туда свои вещи. Ты бы видел его лицо. Искреннее недоумение ему очень идёт.

Примечание:

Сплин «Любовь идёт по проводам»: Если я не полюблю, то, вероятно, я двинусь.