День за днем - 2 (гет)

Утром встаю поздно и выползаю из спальни во всей красе — нечесаная, неумытая, в Гошкиной пижаме на вырост. И с головной болью — похоже, вчера вечером, с анестезией я переборщила. Сунув руку под пижамную куртку, подтягиваю сваливающиеся штаны, а другой тянусь залезть под волосы, почесать шею — жизнь, все-таки, мерзкая штука, как не крути, особенно бабская — мыла же вчера голову перед свиданкой, а уже все вспотело за ночь и зудит.

Нагулявшаяся допоздна Сомова, сидит в гостиной в боковом кресле, подогнув под себя одну ногу, и жует чего-то. А-а-а, ясно — у нее в руках бутерброд с сыром, другой такой же на тарелке, там еще лежат два с копченой колбасой. Наверно это и мне тоже, потому что рядом с тарелочкой с нарезанным лимоном стоит пустая чашка с блюдцем и фарфоровый чайник с фигурной, плетеной как у корзинок, ручкой. Сквозь жевание пробивается голос, полный сочувствия:

— О-о-о… Я вижу бурно.

Мне ее междометия разгадывать лень и я, подойдя к дивану, плюхаюсь на него, равнодушно роняя:

— Что?

Все никак не очухаюсь до конца — ночью спалось хреново, хоть и под градусом. Со вздохом откидываюсь на спинку дивана и тру глаза костяшками пальцев. Может под душ залезть? Сомова продолжает бухтеть над ухом:

— Ну, ночь прошла бурно. Может чайку?

У нее? Поздравляю. Потягиваясь всем туловом, провожу пальцами вдоль прикрытых век к вискам, и роняю руки вниз, откидывая голову на спинку дивана:

— Нет спасибо, я не хочу.

Лучше кофе, да покрепче. Сомова пьет, уткнувшись носом в чашку и издавая непонятные бульканья:

— М-м-м…

Потом отрывается от своего занятия:

— Ну, ты хотя бы предохранялась?

Особо не прислушиваясь к ее бормотанию, снова опускаю тяжелую голову вниз, закрывая заспанное лицо ладонями, а потом, когда до меня начинает доходить отрывками смысловая часть издаваемых Анькой звуков, убираю руки за голову, приглаживая разметавшиеся во все стороны волосы:

— Это, ты о чем?

Сомова ворчливо повышает голос, пожимая плечами, недовольная моей несообразительностью:

— Ну, как о чем? Ты же вчера встречалась с Калугиным.

Ну вот, то шепчет, то орет. А мне разгадывай ее кроссворды. Сжав голову и виски ладонями, пытаюсь сконцентрироваться на Анютиных словах. Ну, встречались и что?

— Или вы опять фотографии разглядывали?

Господи кому что, а Сомовой все про постель. Долбит и долбит в одно место. Я что ей озабоченная, что ли? Резко сажусь прямо и уже не сдерживаю своего возмущения:

— Слушай, Сомова, ты что, башкой что ли ударилась? У нас не было ничего, ясно!

Та не верит, даже ухмыляется, вся подаваясь вперед:

— Серье-е-езно?

Я уже злюсь и сердито поджимаю губы:

— Слушай, ты!

Анюта смешливо фыркает:

— Все, все, все… Не было, так не было, чего орать-то.

Один все никак не угомонится, на каждом свидании завалить пытается, и вторая туда же…

Можно подумать они с Егоровым кувыркаются с утра и до ночи. Отвернувшись, снова откидываюсь на спинку дивана, сложив руки на груди. Негодованию нет предела:

— Капец, вообще.

Последствия полу бессонной ночи не отпускают мой мозг, и я опять начинаю тереть глаза костяшками пальцев. Сомова оптимизма не теряет, предлагая сервис снова:

— Ну, может кофейку, тогда?

Надо было сразу, а теперь расхотелось. Повторяю свои потягивания, проводя пальцами от глаз к виску:

— Я же сказала, я не хочу!

— Ну, не хочешь, как хочешь, пойдешь на работу голодным.

Башка совершенно не соображает, тяжелая и к мыслительному процессу не расположенная. Закинув руки за голову и пялясь в пустоту, бездумно роняю:

— Я туда не пойду больше.

Может взять отпуск? Снова сажусь прямо, роняя руки между колен:

— Я не могу видеться с Калугиным, ты понимаешь? Ну, что я ему скажу?

Невозможно же каждый день выкручиваться и динамить мужика. У меня или сердце от напряжения лопнет, или он меня прибьет в темном углу после работы. Сомова почему-то в раздражении зудит из-за чашки:

— Ну, я не знаю, что ты ему уже сказала.

Хотела, да не смогла:

— Я ничего ему не сказала, я пыталась, но…

Качнув головой и надув щеки, пытаюсь вложить в свою гримасу кучу тех чувств, что меня охватили в тот момент, но закончились пшиком:

— Слова в горле комом встают.

Сомова, отвернувшись, продолжает грызть бутерброд с сыром и на меня не смотрит.

— Ну, я вообще, если со стороны посмотреть такую чушь несла.

По крайней мере, Андрюха ничего не понял из моего лепета, это точно. Рубанув рукой воздух, отворачиваюсь с обиженной физиономией и судорожно начинаю опять поправлять волосы, убирая их с лица. Неожиданная мысль заставляет встрепенуться и диким взглядом посмотреть на подругу. Если у Калуги так горит, что невтерпеж, а у меня ничего не получается…

— Слушай Ань, а может ему к Наташе вернуться, а?

Сомова даже давится в своей чашке, но я воодушевленно продолжаю:

— И тогда бы моя головная боль сразу бы прошла, а?

В Анютиных глазах столько недоумения, что мой энтузиазм дает трещину, но я продолжаю таращиться на подругу и даже тороплю ее:

— Чего ты молчишь то?

Сомова елозит по креслу и откашливается:

— Гхм…У тебя есть только два выхода.

— Каких?

— Либо ты находишь какую-нибудь гадалку, которая тебя снова превращает в мужика.

Пока не получается, так что меня больше интересует второй вариант:

— Либо?

Сомова стучит кулачком по воздуху, припечатывая каждое свое слово:

— Либо плюешь на все и прямиком в постель к Калугину!

Ничего нового в датском королевстве. Оба варианта мы уже обсосали до косточек. Колдуны предлагают промежуточные варианты каких-то хрипатых уродов, наглотавшихся жаб, а в постель к Калугину я боюсь — после этого все пути назад для меня отрезаны, а Андрей может вовсе не обрадоваться, узнав, кого так упорно домогался. И с чем я останусь? Но Сомова решительно ставит жирную точку:

— Третьего не дано.

И снова утыкается носом наверно уже в пустую чашку. Оба ее варианта меня не устраивают, особенно второй и мой голос непроизвольно приобретает менторские нотки:

— Сомова!

Анька и сама не хочет продолжать тему:

— Так, когда я ем, я глух и нем, все!

И откусывает кусок от бутерброда. Все-таки, она оставила последнее слово за собой. Мое возмущение еще не утихло, и я бурчу в никуда:

— Пхэ… Капец, вообще.

Потом обреченно откидываюсь на спинку дивана, закидывая руку вверх и прижимая ее к горячему лбу.

— М-м-м

Может заболеть? Задумчиво чешу висок. Или все-таки в живительный душ?

* * *

Душ и кофе помогают — через час я уже выхожу из лифта на этаже в редакции, провожу пропуском, вызывая довольный писк у агрегата, и иду через холл, бросая по пути каждому встречному:

— Здрасьте. Доброе утро…

— Здрасьте

Под застегнутой на пару пуговиц светлой курткой, той, что с воротником стойкой и погончиками, прячется сегодняшний Анькин креатив — a la «леди серебряного века». В прямом смысле «серебряного» — на темной облегающей блузке без рукавов сверкают белым металлом серебристые застежки, а у бус из темно-красных камешков на плетеной цепочке, торчат, свисая из-под куртки, две серебристых кисточки. Темно-красная помада с блеском для губ и собранные в хвост волосы должны, вероятно, подчеркивать образ замученной романтическим Калугиным особы. Бодро шлепаю к секретарской стойке, на ходу копаясь в сумке на плече:

— Люсь, привет, как у нас дела?

— Добрый день Маргарита Александровна, ну в целом все нормально.

Наконец удается засунуть пропуск в боковой кармашек.

— Тут вам письма пришли.

В целом? Забираю из рук Людмилы несколько конвертов и пытаюсь, еще вверх ногами, разглядеть от кого это.

— А в частностях?

Стаскиваю сумку с плеча. Люся переспрашивает:

— Что, в частностях?

Хотя настроение, вместе с головной болью, и подправилось, но не до конца, к шуткам я не расположена, скорее к вредности и придиркам. Положив локоть на стойку, смотрю на секретаршу без тени улыбки:

— Ну, ты сказала в целом все нормально, а в частностях?

Людмила неуверенно мнется и глядит на меня будто извиняясь:

— А, ну…Просто Калуга, сегодня, какой-то мутный.

Смотрю вопросительно исподлобья:

— Мутный, в смысле?

— Ну, ни с кем не разговаривает, да еще сегодня и на фото сессию опоздал.

А почему об этом сообщается мне? Или уже все в курсе наших отношений? Капец уже мыши шепчутся… Глухое раздражение на все бабье племя поднимается изнутри, заставляя наехать на секретаршу. Отвернувшись, четко выговариваю:

— Скажи, родная, а с каких это пор он стал для тебя Калугой?

Люся растерянно, с виноватой улыбкой, опускает глаза:

— А… Маргарита Александровна…, вы простите меня, я...

За моей спиной раздается вдруг голос Егоровой:

— Калугина ищете?

Оборачиваюсь — Наташа стоит совсем рядом, с облизанным эскимо в руках. Вот уж на кого сам бог велел излить желчь и язвительность:

— Ты, сейчас, к кому обратилась?

— Я теперь даже не знаю, как к вам теперь обращаться.

Недоуменно поднимаю брови — это о чем? С нее станется — может она меня специально провоцирует, а потом, эта жертва несостоявшегося суицида, побежит жаловаться Андрею или папочке.

— М-м-м…, не поняла?

Голос Егоровой становится громким и злым:

— Чего ты не поняла, дурочку не включай!

Вот, хамка, ну, точно провоцирует. Делаю удивленные глаза и смеюсь:

— Ты ешь свое мороженное.

Типа не вылезай, твой номер шестнадцатый. И, судя по ее физиономии, щелчок по носу достиг цели. Настроение дает скачок вверх, и я уже с подобием улыбки киваю секретарше и иду к себе, стаскивая на ходу куртку:

— Люсь, если что, я у себя.

— Хорошо, Маргарита Александровна

* * *

За рабочей суетой время летит незаметно. Есть новые задачи в ежедневнике, но не решены еще вчерашние — просила же часовщиков подтвердить факсом изменения по рекламному развороту, но в бумагах, что передала Людмила, ничего такого нет. Может, отдала шефу? Иду выяснять. Неподалеку от дверей кабинета вижу незнакомку с растерянным лицом и направляюсь к ней:

— Вы кого-нибудь ищете?

— А что?

Непонятная реакция и я повторяю:

— Я говорю, ищете кого-то?

Женщина берет себя в руки и вроде как успокаивается:

— А…, нет, я хотела руки помыть.

Смотрю мимо нее — странно искать подобное место рядом с кабинетами руководства. В любом случае все удобства сбоку от лифта, не заметить трудно, да и любой проходящий покажет.

— А-а-а…, туалет прямо — направо.

— Большое спасибо.

Еще раз окидываю взглядом и пожимаю плечами:

— Да не за что.

Иду дальше к секретарской стойке:

— Люся!

Той на месте нет, и я копаюсь в ее бумагах.

* * *

Факс в конце концов находится и я, вернувшись к себе, перебираю исходные заявки, стопка которых лежит на стойке у стены — сейчас мне нужны начальные и конечные цифры по рекламным договорам прошлого месяца и такое впечатление, что что-то эти деятели часовых и минутных стрелок мудрят и пудрят мне мозги. Сходу найти шило не удается, и я остаюсь недовольной результатом. Стук в дверь заставляет поднять голову — в приоткрывшийся проем заглядывает Андрей:

— Можно?

— Конечно.

Повернувшись спиной, он прикрывает за собой дверь. Недовольство часовщиками выражаю тем, что пихаю папку назад на полку и раздраженно вскидываю вверх руки — не понимаю, куда все подевалось. Переключаюсь на Андрея:

— Ты по делу, али как?

— Я по делу.

Мне хочется загладить свою вину за его мучения, и я засовываю свое недовольство собой и окружающим миром поглубже. Пытаюсь быть в меру радушной и даже приятной — c улыбкой в глазах, хлопаю длинными накрашенными ресницами:

— Я слушаю тебя.

Калугин не поднимает глаз:

— Мне сегодня сделали одно заманчивое предложение.

Начало любопытное. Егорова? Или ее папаша? Чуть склонив голову, смотрю на Андрея исподлобья:

— Кто? Какое предложение?

— Ну…

Он оглядывается на дверь.

— В общем, мне предлагают перейти в «Мачо».

Я так и зависаю. Меньше всего я ожидала такое. Он что бросает меня? Со вздохом веду головой, отворачиваясь. Как же так..., он же ... Опускаю голову вниз.

— Да, у них там полностью меняется команда, полностью меняется формат, и мне предлагают космическую зарплату, и место художественного редактора.

Я его почти не слушаю, интересно, кто на кого вышел — Андрей на них или они на него? И главное, он же обещал подождать! Иду к окну, оставляя Калугина за спиной…

— Та-а-ак…

Я ошарашена и растеряна… Мало того, что оттолкнула от себя, так еще и фактически выдавила из журнала. С силой шлепаю рукой по спинке кресла. Слышу шаги Калугина, который подходит вплотную:

— Марго, но дело не в деньгах.

Да уж поняла, не дура. Но надежда еще есть. Разворачиваюсь и кладу локти на спинку кресла, сцепив пальцы в замок:

— А в чем тогда?

Андрей стоит совсем рядом, одной рукой облокачиваясь на спинку кресла рядом с моей рукой, а другой уперевшись в стол:

— Ну, я подумал, может так, будет лучше.

Не могу смотреть ему в глаза. Он так и не озвучил причину. Меня уже трясет, и я нервно киваю, не поднимая глаз:

— Как, так?

— Ну, если мы будем с тобой на расстоянии.

Отрицательно качаю головой. Калугин, продолжает неуверенно мяться:

— Ну, просто все эти сплетни, разговоры.

Фу-у-ух, уже легче. Меня словно теплой волной обдает — так вот чем дело! Его всего лишь беспокоит болтовня наших кумушек? Громко хмыкнув, оттолкнувшись от спинки кресла, встаю прямо и мой голос полон сарказма:

— С каких пор Калугина стали интересовать сплетни?

Выхожу из-за кресла, чтобы протиснуться и встать за стол.

— Марго, ну я не это хотел сказать.

— А что, тогда?

На душе уже не так скребут кошки, и я чешу пальцем висок, а потом хватаю первую попавшуюся картинку со стола, разглядывая ее. Андрей вздыхает и снова упирается руками в стол:

— Я хотел сказать, что вся эта ситуация с Натальей.

Опя-я-я-я-ять? Вздернув недоуменно брови, с изумлением смотрю на Андрея, а потом отворачиваюсь, рыча и поджимая губы. Если он заговорит сейчас о потерянном ребенке, я его ей-богу выгоню из кабинета… Хотя еще вчера сама готова была вернуть Егоровой.

— Марго, знаешь, как говорят, муж и жена должны работать в разных местах.

А причем, тут Егорова? Тут же язвительно накидываюсь на Андрея, хотя догадываюсь, что сейчас он говорит вовсе не про Наташу:

— Муж и жена?!

Калугин начинает путано оправдываться:

— Я имел в виду, что… Маргарит…

Я уже почти успокоилась и мой первоначальный испуг прошел. Господи, я — будущая жена! С усмешкой качаю головой — кто бы мог подумать. Это так странно произносить, даже мысленно…

— Ну, ты же понимаешь, что я хочу сказать.

— Нет я, ну, понимаю, понимаю Андрей.

Просто мне непривычно такое слышать про себя, даже полгода просуществовав женщиной. И еще я понимаю, что это выход, если мы хотим дать мне время.

— Да, действительно… Нет, может ты и прав!

Но если перейти от личного к общему, к работе…, трясу головой:

— Только... Хэ…. Наумыч, он повесится, мне кажется.

Калугин кивает:

— Я поговорю с ним.

Предвижу кучу проблем в связи с таким решением и мой мозг уже занят анализом ситуации. Задумчиво глядя перед собой, бормочу:

— Ну, ты поговоришь, конечно, поговоришь, куда ж ты денешься.

Андрей наклоняется ко мне, и я чувствую его дыхание:

— Я думаю, что он меня поймет.

В «Мачо»? Бросаю на Калугина быстрый взгляд и отворачиваюсь — плохо ж ты знаешь несостоявшегося тестя. Снова смотрю на Андрея и опять отворачиваюсь, мотая головой и пожимая со вздохом плечами:

— Не знаю, не знаю…

Сильно сомневаюсь.

— Ты хоть не говори, что в «Мачо», а то же он тебя с собой рядом повесит.

— Хорошо.

Дверь кабинета неожиданно распахивается и к нам врывается Галина. Андрей конечно почти впритык ко мне, чуть ли не прижимается к моему бедру, но стоим вполне прилично. Я то, вообще, как паинька — вполоборота к Андрею и обхватив себя за талию. Молча смотрим на Любимову, которая проходит к столу, вцепившись в свою бордовую пластиковую папку.

— Маргарита Александровна, извините, нам срочно нужен Калугин.

Андрей вздыхает, отступая от меня:

— Ну, что такое?

— Андрей, там засада полная! Они никак не могут определиться с фильтрами, говорят, что у тебя были какие-то соображения.

Я в их кухню лезть не собираюсь, появились новые заботы и пора подумать, как их разруливать. Плюхаюсь в свое кресло, отвернувшись от парочки…. Поставив локоть на подлокотник, задумчиво поглаживаю пальцами лоб — то понос, то золотуха, ни дня спокойной жизни — теперь еще с Наумычем будут сложности и придется выкручиваться. Калугин смеется:

— Как дети малые, ей-богу. Слушай, я им русским языком все это уже объяснил тысячу раз.

Мое нетерпение нарастает — вообще-то здесь не место для обсуждения вопросов по фильтрам. Любимова продолжает уговаривать Андрея:

— Я не знаю, они уже двадцать минут ругаются!

Кто они? Я даже не понимаю о ком речь. Шли бы уже наружу и трендели сколько влезет. Молча глазею на обоих, чуть кивая, ожидая, когда спор закончится. Калугин сдается:

— Ладно, пошли.

И поворачивается в мою сторону:

— Прости, пожалуйста, я наверно попозже зайду.

Снова киваю, уже целенаправленно:

— Да, давай удачи тебе.

— Спасибо. Все!

Он идет вслед за Галиной и скрывается за дверью, прикрывая ее за собой.

Уперев руки в поручни, тут же усаживаюсь поудобней и беру в руки мобильник. У меня две новости поделиться с подругой — хорошая и не очень. Хорошая в том, что Андрей на меня не обижается и готов еще потерпеть. А вот вторая… Набрав номер, прикладываю трубку к уху. Когда Сомик откликается, уныло начинаю со второй:

— Ань, привет, это я. У меня тут маленькая проблемка нарисовалась.

— Маленькая? Ну, наконец-то.

Вот, не может она без подколок и наездов. Раздраженно стукнув ладонью по столу, вскакиваю:

— Слушай, Сомова, я... Я серьезно!

Зайдя за кресло, начинаю там мотаться вдоль окна, выплескивая избыток энергии.

— Калугину предложили перейти в «Мачо», причем под хорошие деньги.

— Ого! А он что?

Останавливаюсь, уцепившись рукой за спинку, потом, потоптавшись на месте, устремляюсь на новый круг. Я думала она как-то среагирует, а не ограничится любопытством — с ее же бойфрендом потом разбираться.

— Да пока ничего. Думает

— Ну а что тут думать, надо валить.

Вот так вот сразу и решительно?

— Ты уверена?

— Что, значит, уверена? Ну …, меньше друг другу будете нервы трепать. А то начнете таскать проблемы с работы домой из дома на работу.

В смысле? Это она меня уже к нему переселяет или его ко мне? До этого еще семь верст в объезд. А вот то что нервы друг другу трепать… Да и бывшая невеста перед глазами маячить будет меньше. Снова занимаю диспозицию за креслом, уцепившись в спинку:

— Ты знаешь, я тоже как-то больше к этому склоняюсь, плюс еще эта Егорова… Птица — мозгоклюй та еще.

— Так, а в чем проблема?

— Да ты понимаешь, он же специалист отличный, я даже не знаю, вообще, кем его можно заменить.

— Марго, ну, ты тоже спец отличный, ну ничего страшного — придет другой, обучишь.

В нашей журнальной кухне, конечно, разобраться помогу, но учить профессионализму, извини, не моя задача.

— Знаешь, все-таки, есть сомнения. Пусть лучше еще подумает.

— Да, даже не думайте! Ну, а гонорар хороший?

— Не знаю, говорит космический.

— Ну вот отлично, будет у тебя богатый бойфренд, хэ...

Слово режет слух, особенно если вспомнить то, что я собираюсь рассказать Андрею, и заставляет взбрыкнуть:

— Слушай, Сомова.

— Нет, это ты меня слушай, минут так через пять. Ну, все мне к эфиру надо готовиться. Давай, пока!

— Пока.

Даю отбой и, захлопнув крышку, укоризненно трясу головой в недоумении отведя руку с телефоном в сторону — Анька в своем репертуаре: богатый бойфренд! Я ей про проблемы в журнале, а у нее одно на уме. Уперев руки в стол, опускаю голову вниз и тяжко вздыхаю — проблемы, проблемы, проблемы — бегаю от одной к другой, как белка в колесе…

День мчится дальше, а вечером у Андрюшки находятся дела по будущему месту работы, так что на вечер у каждого из нас индивидуальная программа — у меня с телевизором и Сомовой, и примкнувшем к ней Егоровым. У Калугина — не знаю… Зато ночью он наверстывает упущенное — сплю отвратительно, вместо сна какая-то мешанина из обрывков наших встреч с Андреем, слов про мужа и жену и еще каких-то непонятных фантазий. Уж не знаю, что мы там с ним делали, не помню, но просыпаюсь утром в обнимку с подушкой и с обслюнявленной наволочкой.