Искупление (гет)

Верить в происходящее Ткачев отказывался наотрез. Друг детства, одноклассник, а позже однокурсник Витька Тобольцев — убийца? Не просто убийца — хладнокровный и жестокий ублюдок, спокойно заказавший собственную беременную жену, а после мастерски изображавший убитого горем и несправедливо обвиненного вдовца. Это просто не укладывалось в голове, поражая невероятной бредовостью.

"Люди меняются. Причем часто не в лучшую сторону".

Паша яростно втопил в пол педаль тормоза — на вычищенном от снега асфальте неприятно взвизгнули шины. Застыл, сцепив пальцы на руле, остановившимся взглядом изучая колотящуюся в лобовое стекло снежную пыль. Впервые за долгое время не испытывая ни малейшего желания выходить из машины, подниматься на знакомый этаж, переступать порог квартиры, встречаться взглядом с темной бездной невозмутимо-карих — "а что, собственно, такого случилось?"

Он не верил!

Ну не верил, не мог он поверить, что Витька, с которым сидели за одной партой, вместе сдували домашние задания у отличниц, лазили по окрестным заброшкам, дрались, обсуждали девчонок, поступали в один универ, познавали все прелести и трудности общажной жизни, прогуливали пары и маялись над конспектами в последний день перед экзаменом — он мог совершить то, в чем его обвиняют. Но нелюбезный замотанный следак, не вдаваясь в подробности, ясно дал понять, что ему в этом деле все кажется прозрачным и очевидным. Впрочем, ни делиться какими-то деталями, ни тем более устраивать встречу с задержанным он не пожелал, и Ткачеву не оставалось ничего иного, кроме как отправиться обратно, надеясь лишь на то, что в другой раз следователь окажется более благосклонным.

— Господи, Паш, я...

И, встретившись с ним взглядом, резко замолчала, будто споткнувшись.

Злится. Не верит. Не хочет принимать. И до последнего вряд ли поверит, если только его двуличный приятель не признается ему сам, глядя в глаза. Но странное дело, вместе с ощущением полной своей правоты — она сделала то, что и должна была сделать — дернулось, заныло внутри непонятно откуда взявшееся чувство вины: снова перевернула, снова разрушила...

— Паш, я хотела сказать...

— Вы и так уже очень много сказали, — произнес подчеркнуто спокойно, аккуратно отряхивая пальто от снежной крупы и водружая на вешалку. И по этому его нарочитому спокойствию, ровному тону, размеренным жестам Ира ясно увидела — сдерживаться сейчас ему стоит большого труда.

"Кажется, Ирочка, это и есть ваш первый семейный скандал", — с невеселой иронией усмехнулась Ира, провожая взглядом скрывшегося на кухне Ткачева. И почему-то совсем не к месту подумала о том, что привычно-забавные, едва ли не покровительственные вечерние традиции сегодня впервые нарушены.

* * *

— Хреново, очень хреново. Задание вы провалили, да еще и спалились по полной. Можешь себе представить, что будет, если твой приятель раскололся и все выложил, про тебя в том числе? — Молодой мужчина, опустив стекло автомобиля, повернулся — в холодном взгляде плескалось откровенное раздражение.

— Он не мог! — протестующе вскинулся собеседник.

— Да что ты? А я вот кое-что слышал про Зимину и ее команду. В том числе то, что она никогда не оставляет без ответа подобные случаи. Да и никто бы на ее месте не оставил. Так что если что... Тебя с твоим приятелем закроют надолго, но это в лучшем случае. Понимаешь, к чему я? Валить тебе надо, и как можно быстрее. Желательно подальше отсюда.

— Боитесь, что на вас могут выйти? — с внезапной дерзостью донеслось в ответ.

— Ну это точно вряд ли. Не в твоих интересах меня сливать. А то я ведь и напомнить могу, чем ты мне обязан. Так что воспользуйся добрым советом, исчезни куда-нибудь. Понял?

— Понял, — мрачно отозвался собеседник и, не прощаясь, полез из машины. А главный, заводя двигатель, неприязненно подумал, что с подбором исполнителей он накосячил и отвечать за их тупость тоже придется именно ему.

* * *

На этот раз, как ни странно, следователь смилостивился и свидание разрешил — правда, не по всем правилам, а на десять минут в его кабинете, перед самым допросом. Паша даже поразился тому, как легко все получилось, но это не помогло сообразить, как и чем помочь другу, попавшему в такую историю.

— Не надо мне помогать.

Тобольцев, хмурый, небритый, помятый, совсем не похожий на прежнего веселого щеголя Витьку, глянул остро и, как показалось, враждебно.

— Как это "не надо"? — Ткачев даже опешил. Что-то было не так, вернее, Витька был не таким, и дело, чувствовал Паша, было даже не в нескольких днях, проведенных в камере, не в обвинениях, которые ему предъявляли, и даже не в том, что он имел право подозревать — слил его старый друг. Что-то другое...

Чужой.

Вот что зацепило, резко укололо неприятной мыслью — этот человек, развалившийся сейчас на стуле напротив, не имел ничего общего с его давним другом Витькой Тобольцевым. Совершенно незнакомый, неприязненно настроенный человек — откуда это все?

— А хочешь правду?

Паша невольно вздрогнул от откровенного вызова, пробившего враждебный тон. И еще до того, как Тобольцев заговорил, остро понял: то, что он услышит, будет не самым приятным.

* * *

Странная воцарилась в доме атмосфера, хотя с некоторым сожалением Ирина признавала: нынешнее положение вещей намного логичней и правильней в свете всех событий и их непростых отношений, нежели то необъяснимо-теплое, что связывало в последнее время. Ведь, по сути, кто они друг другу? Начальница и подчиненный. Старшая наставница, втягивающая его в сомнительные дела, и исполнительный помощник, приходивший на выручку в самые непростые времена. Наконец, убийца и тот, кто клялся ей отомстить. Очень просто и очень сложно, но уж точно ничего больше.

А еще — фиктивная жена и мать уже горячо любимого будущего ребенка. Об этом, он кажется, и не забывал: в обыденно-бытовом плане все осталось по-прежнему, разбавившись какой-то холодной деловитостью — будто соседи по квартире с четким разделением обязанностей и критическим минимумом необходимых фраз и вопросов. И отрезвляющая мысль, что именно так все и должно было быть, накатывала странной опустошающей горечью. Совсем расклеилась, размякла, расслабилась. Избаловали вы, товарищ капитан, своим вниманием...

Ира, невесело усмехнувшись, аккуратно сложила в стопку разметавшиеся по столу папки и поднялась — от долгого сидения начала ныть спина. Но накативший дискомфорт почти не ощущался на фоне судорожно мелькавших мыслей — обрывков разговоров, старых сводок, личных дел — ей стоило огромного труда найти нужных людей, необходимые материалы, важную информацию. Благо ребята — и Костя, и Вика, и Савицкий — по мере возможностей помогли ей найти нужную зацепку, чтобы распутать эту историю. Конечно, осталось много вопросов, нестыковок, неясностей, но общая картина вырисовывалась вполне простая. И ключевой фигурой, как они и предполагали, оказался генерал Смольский. Фигура крупная, сильная, со множеством связей и преданными людьми — практически непобедимая сила. Но уж очень удачное теперь было время — уничтоженный смертью своей дочери, разбитый правдой о зяте, выведенный из равновесия неудачей с похищением Сашки и попыткой давления на нее... Самый удачный момент нанести еще один удар — контрольный, решающий, а самое главное — совершенно непредсказуемый. Убедиться, добиться правды и наконец покончить со всей этой кровавой историей, в которой число трупов давно превысило число фигур на шахматной доске.

Самое время остановить игру.

Ира набросила на шею шарф, вытянула из кармана пальто телефон, прикидывая, кого взять с собой в качестве подкрепления. Конечно, еще несколько дней назад имелся самый простой, очевидный и надежный вариант, но сегодня... Разве что Савицкий...

Закрывая кабинет, Ира терпеливо слушала гудки, но когда механический голос предложил перезвонить позднее, сердито закинула мобильный в сумку, решив, что дозвонится по дороге. А сейчас задача была гораздо важнее — продумать и построить диалог таким образом, чтобы у противника не осталось ни малейшего шанса.

И отчего-то Ирина была уверена — ей обязательно повезет.