Жизнь вечная (джен)

В гостиной Слизерина наблюдалось необычайное оживление. Необычайным его делал тот факт, что началось оно после отбоя — это во-первых, а во-вторых, компания собралась разношерстная, не в пример обычным посиделкам старшеклассников. Здоровенный семикурсник Булстроуд притащил откуда-то целый ящик огневиски, ловко запрятанный в портмоне под заклятием незримого расширения, и, собрав с каждого из присутствующих по пятнадцать сиклей, вывалил сие добро на стол под одобрительные возгласы заказчиков. Поводом было объявлено спасение Хогвартса, хотя едва ли кого-нибудь из собравшихся сильно огорчило бы его закрытие. Виновником торжества объявили Тома Риддла, благодаря которому Хогвартс, собственно, и был спасен, однако он еще с вечера куда-то пропал и посему в праздновании не участвовал, что, надо сказать, тоже ровным счетом никого не расстроило.

Гораздо больше всех интересовало, что за чудовище нападало на учеников, и как вся эта история связана с исключением Хагрида. Третьекурсника Хагрида знали все. Хагрид был фигурой заметной, да во всех смыслах. Естественно, его исключение не могло не наделать шума, даже случись оно при менее подозрительных обстоятельствах.

Посему неудивительно, что именно пятикурсники стали звездами этого вечера — им было, чем насытить всеобщее алчущее любопытство. Их рассказ был встречен смехом, за которым последовала продолжительная пьяная дискуссия насчет того, мог ли Хагрид быть в ответе за нападения. В виновность Хагрида верили не все. Ещё бы — он при всей своей заметности не отличался умом и должен был быть разоблачен гораздо раньше. На что более скептически настроенные оппоненты возражали, что преподаватели могли проводить дежурства спустя рукава и проморгать даже такого шумного дылду как Хагрида. А по-настоящему они забегали не раньше, чем умерла ученица, а было это три дня назад. И вот он результат — не заставил себя долго ждать. Ну, и Риддл подсобил.

За Риддла было решено выпить. Покончив с этим, старшекурсники вернулись к обсуждению, спустя тонны аргументов и мириады контраргументов вынеся единодушный вердикт: главное, что ни один слизеринец в результате не пострадал. Все вышли чистенькими, несмотря на все проверки и детекторы, лезущие куда не надо. Как следствие, завязался спор, а существовал ли вообще этот самый Наследник, и если да, то кто он? Этот спор всем быстро надоел, потому что тему Наследника мусолили на все лады уже по меньшей мере полгода, а так ни к чему и не пришли. Впрочем, за Наследника Слизерина тоже не грех выпить. Кем бы он ни был.

Альфард опрокинул второй… ну ладно, четвертый стакан огневиски к тому моменту, когда почувствовал на плече тяжёлую ладонь.

— Пойдем, Блэк. Хочу тебе кое-что показать.

— Куда? — вскинулся он, не сразу сообразив, кто к нему обращается. Рядом с ним Мальсибер сердечно обнимал Лестрейнджа, к обоюдному и искреннейшему удовольствию. Почти съехавший на пол Эйвери растирал предплечье, бормоча себе под нос что-то про наказание и рабство, но этот еще с вечера вел себя странно, будто заранее навернул — ну, или головой ударился, и теперь понемногу отходит. Тогда у Альфарда были какие-то мысли на его счет, но сейчас там — в его голове, то есть — так пусто, хоть шаром покати.

— Увидишь.

— А в спальне мы прибрались, Том, — где-то на фоне похвастался Мальсибер. — И Эйвери помогал. Ну, он позже вернулся…

— Какой молодец.

«Вот дерьмо, — подумал Альфард, пока его тащили куда-то — хотя если посмотреть, вроде и сам идет, на своих двоих. — Это же Риддл».

С Риддлом была связана какая-то неприятная история: Альфард отлично помнил, что собирался о чем-то с ним поговорить, но начисто забыл, о чем именно. Что-то там было про Наследника, Дамблдор еще…

Риддл в целом был малоприятным и симпатии у него не вызывал. «Тяжелый человек» — говаривала про таких мать, и в детстве Альфард удивлялся, как это — человек да вдруг тяжелый? «Как твой дедушка Сириус», — отмахивалась мама, и Альфард вспоминал пугающего родственника, перед которым все члены семьи на цыпочках ходили и слово поперек сказать боялись. Альфарду только разок довелось увидеть его вблизи — на одном из вечеров родители представили маленького Альфарда и велели поцеловать руку, как отцу, что Альфард и сделал. А сделав, пригляделся к важному родичу — и душа ушла в пятки: глаза у деда были чёрные-чёрные, без белков, будто и не человеческие вовсе. Позже мама возражала: карие они у него, как у большинства Блэков. Нормальные карие глаза.

Но Альфард-то видел.

Не то чтобы Риддл был похож на него — нет, конечно, и глаза у него были обычные, и шея цыплячья, и мантии ношеные, штопанные-перештопанные. На первом курсе Риддлу регулярно доставалось — то на лестницу выгонят ночевать, то разукрасят, то еще что — но Альфард старался держаться от этого подальше. Нутром чувствовал: что-то с этим Томом не так. Он никогда не жаловался — и слова ни сказал! — и без раздумий согласился, когда остальные, смекнув, что от него может быть польза, решили объявить перемирие в обмен на помощь с домашкой. Когда его напрямую спросили, не в обиде ли Том из-за того, что «давно было», Риддл только посмеялся, заявив, что их детские фокусы не могли его задеть, так как он из приюта, а там, дескать, и не такое видел. Но Альфард помнил, какое у Риддла было лицо, когда, ночуя на лестнице, он зажигал неумелый, бледный «люмос» и садился за очередную книжку. Альфард спускался посмотреть, как он там, но каждый раз молча уходил, не решаясь вмешаться. Риддл не был похож на дедушку, но что-то неуловимо знакомое, очень жесткое проступало на его серьезном скуластом лице. То самое нутро подсказывало, что и здесь лучше остаться в стороне. Риддл же исправно делал вид, что не замечает его. Такая вот игра.

— Держи свою палочку.

— Откуда…

— У тебя из кармана выпала. Помнишь, я обещал тебе, что дам знать, когда закончу? Можешь меня поздравить.

— Поздравляю, — на всякий случай сказал Альфард. Он все еще силился вспомнить, в чем был подвох с Риддлом и Эйвери, и почему это его так беспокоило.

Том тихонько рассмеялся.

— Спасибо, Блэк. Оно и к лучшему, что ты пьян. А по дороге сюда я заглянул к Миртл. Ей теперь так скучно одной — никто из привидений не хочет с ней общаться, а живые — и подавно.

— Миртл? А что с ней случилось?

— Она умерла. Вспомнил?

— Ах да. — Мгновение прозрения благотворно сказалось и на зрении: в один момент Альфард ясно увидел Риддла, скользящего рядом, улыбающегося с оттенком благосклонного превосходства. Но если опустить улыбку, выглядел тот ужасно. Да что там, краше в гроб кладут. И это, подумал Альфард, я еще пьян. — Дамблдор сказал нам, это ты ее…

«Что я несу? И главное — зачем?»

— Вот как? И ты с ним согласен?

— Если я скажу правду, ты убьешь меня, как убил Миртл? — полюбопытствовал он.

— Как плохо ты обо мне думаешь! Миртл я убил из чистой необходимости. Оно того стоило, сейчас ты сам убедишься в этом.

— Все-таки ты.

— Кто же еще?

Альфарда замутило.

Не нужно было столько пить. Огневиски и без того слишком крепкое удовольствие, а огнески, добытое у Аберфорта, ушлого трактирщика из Хогсмида, всегда готового достать из-под полы, — это вообще настоящая рулетка. Ему не впервой продавать слизеринцам паленщину, но в силу отсутствия альтернатив ссориться с Аберфортом все равно не хотелось. По крайней мере он добросовестно предлагал в довесок сорбенты и опохмеляющие зелья. За двойную цену.

Альфарду не было жаль магглорожденную, но подобие зловещего дежавю заставило его сердце дрогнуть — душа в пятки не ушла, но затрепетала в предчувствии очередного «тяжелого» момента. Если Риддл обернётся, будут ли у него такие же черные глаза? Альфард не находил в себе сил, чтобы проверить.

— Все в порядке? — осведомился Риддл, когда Альфард замешкался, привалившись к колонне.

— Да… Это от огневиски. Как бы не сблевать, — пояснил Альфард, прикидывая в уме, как далеко они ушли. И в коридорах, кроме них — ни души. Сейчас бы он даже Пивзу обрадовался, но и того не видать.

Риддл взмахнул палочкой.

— Лучше? Тогда вставай. Не волнуйся, мы уже почти на месте. К слову, ты знал, что легилименция на тебя не действует?

— Нет, — тихо ответил Альфард. Откуда бы ему знать? Он не бежал впереди поезда, стараясь все успеть, все прочитать и нахватать побольше по верхам. Какая еще легилименция, когда тебе пятнадцать? Ему бы СОВы сдать да не вскрыться при том.

— Такое встречается, я читал. Уверен, мы договоримся — ведь молчал же ты все это время. Нет, ты будешь держать язык за зубами… несмотря на всю неприязнь ко мне.

— Это все нутро, — пробормотал Альфард. Он не видел смысла спорить, к тому же вряд ли бы Риддлу понравилась откровенная ложь.

Тот помолчал.

— Я прекрасно знаю, как вы меня ненавидите. Не нужно быть великим легилиментом, чтобы видеть ваше истинное отношение, хотя легилименция, несомненно, упрощает дело. Вы ничуть не изменились с тех пор.

Альфард удивлённо посмотрел на него, уверенный, что ослышался.

— Но ведь так всегда было, — продолжил Риддл. — Я привык. Меня считали странным и жалким, а всерьез воспринимали только тогда, когда начинали бояться, а когда начинали бояться, ненавидели ещё сильнее… за то, что жалким оказался вовсе не я. За то, что разрушил их представления о том, как работает этот мир — а у других он работает… странно. Есть здесь что-то, чего я не понимаю. Я думал — это возрастное, но вот я почти вырос и все еще не могу понять… Но я уже и не хочу, вот в чем штука. Мне проще перестроить мир под себя, чем принять ваш. Ваш враждебен ко мне. Как только я брошу притворяться, он меня уничтожит.

— Кажется, Эйвери что-то такое говорил, — припомнил Альфард, хотя «припомнил» — чересчур сильное слово, ибо дальше его память заходить отказывалась. — Соци… социальный антагонизм?

— Эйвери валяется на полу гостиной, пуская слюни, — парировал Риддл. — Не думаю, что его мнение что-то значит. Мы пришли.

Альфард протер глаза — они у него ужасно заслезились. А в следующую секунду налетел ветер, пробрав до последней косточки, взбодрив не хуже ледяного душа.

Астрономическая Башня. Пустое, затянутое тучами небо. И Риддл, сидящий на перилах с таким видом, будто за спиной у него надежная опора и смотрит на него не один продрогший, одурелый Блэк, а целая важная комиссия. Зрители.

— Ты же не собираешься столкнуть меня вниз, нет? — осторожно спросил Альфард, подходя ближе.

Риддл в ответ только развеселился:

— Зачем бы мне это делать? Нет, Блэк, я все-таки не так плох, как ты думаешь. Собственно, я вообще не плох… если и вы со мной по-хорошему. Я позвал тебя, чтобы кое-что показать. Гляди.

Он вскочил на перила, выпрямился во весь рост.

И тут Альфард протрезвел по-настоящему. Не до конца, конечно, но так, что голова пошла кругом, а зрение — наоборот, обрело остроту, и сонливость как рукой сняло. Он понял, что Риддл сейчас спрыгнет, и за этим позвал сюда — зрители ему нужны, зрители и внимание. Нарочитая небрежность резко обрела смысл.

— Что с тобой? — спросил Том, впившись взглядом в его лицо. — Боишься высоты?

— Какого… Только не говори, что собрался прыгать.

— Я собрался, — подтвердил тот. — Без приличной высоты никак.

— Ты хочешь покончить с собой?

Риддл вытаращился на него так, будто Альфард внезапно оброс дюжиной щупалец или вроде того.

— Покончить с собой! — Он захохотал, и смех оборвался так же резко, как начался. Риддл склонил голову на бок, сузив горящие глаза. Ветер растрепал его волосы, и до того пребывавшие в беспорядке, мантия сползла на плече. — Не дождётесь, Блэк. Но ты видел меня здесь, не так ли? Видел, как я расхаживаю у ограждения, не в силах переступить черту. Я хотел научиться летать — как в детстве, когда не был связан законами магии. О, как это оказалось унизительно, ты себе не представляешь! Я знал, что мои расчёты верны, что заклинание работает, я тысячу раз проверял! Но когда оказывался у самой границы, не мог заставить себя сделать шаг вперед. Снова и снова… снова и снова я стоял здесь, на этом самом месте, и ветер смеялся мне в лицо. Знаешь, в чем была причина?

Альфард сглотнул.

«Что-то будет», — подумалось.

— Это не очевидно? Ты боялся.

Риддл медленно кивнул, не сводя с него пристального взгляда. Альфарду представилось, что если он сейчас засмеется, Риддл его просто порвет. Не сегодня, быть может. Когда-нибудь.

Дедушка по крайней мере дорожил родней. А что у Тома? Что удержит его у грани?

— Я знал, что мне нужно. Избавиться от страха. Страхи тянут к земле. Привязанности, говорят, тоже, но откуда мне знать? Не стану отрицать, я привязался… и даже к тебе, Блэк, веришь? Но, разумеется, не настолько, чтобы это могло мне помешать.

— Слезай, Риддл, — попросил Альфард. — То, что ты пытаешься сделать — невозможно. Оставь это детям, смеркут побери! Я не хочу смотреть, как ты разобьешься из-за того, что окончательно поехал крышей. Кем бы ты ни был — не хочу.

— Поехал крышей? Поехал бы я, если бы принял… безропотно принял законы мира, который хочет сделать меня слабым ничтожеством, для которого все — от левитации до распоряжения своей душой — невозможно. Ты считаешь, я похож на ничтожество? Можешь не отвечать, я сам себе отвечу — я был похож, когда не мог наколдовать простейшее дезиллюминационное или исцеляющее. Но теперь это неважно. Ритуал был ужасным, но в каком-то смысле я рад, что так. Помогает прочувствовать вкус жизни, когда все позади. — Он протянул Альфарду руку. — Смелее, Блэк. Я знаю, ты хотел бы летать… я видел, как ты смотрел на Лестрейнджа, и видел на уроках полетов, что у тебя нет таланта. Ни единого его проблеска, — прошептал он издевательски.

Альфард сделал шаг назад. Тогда Риддл схватил его за руку и рванул на себя.

«Следовало догадаться», — выдохнул Альфард, пока желудок, по ощущениям, сделал двойное сальто и завершил выступление кульбитом. Все решилось в тот момент, когда Риддл увидел тень страха на дне чужих глаз.

«Добрался-таки».

Рано или поздно это должно было произойти.

Инстинкт овладел им быстрее, чем подключился бы здравый смысл. Все чертыханье, как и поток пьяного, неконтролируемого сквернословия, Риддл пропустил мимо ушей. Альфард знал, что падает, но шли секунды, а удара все не было.

И мгновение спустя.

И в следующее.

Неужто?..

— Открой глаза, — прошипели над ухом.

Альфард почувствовал у виска его теплое дыхание и пожалел, что не может заблевать Риддлу всю мантию — все-то гад предусмотрел!

— Альфард.

Дыхание у Риддла было теплое, зато пальцы — холодные как лед. Пахло от него талой водой вперемешку с тиной. И почему-то кровью.

«Он сказал — ритуал, — вспомнил Альфард. — Что ещё за ритуал?»

Пожалуй, он не хотел знать.

— Для тебя, — продолжил Риддл, пока Альфард хватался за него, дыша через раз; отвращение — ничто перед всепоглощающим инстинктом самосохранения, — это, быть может, единственный шанс узнать, каково им. Тем, кто не боялся.

«Твою ж мать, почему он и почему…»

Он знал ответ. Потому что видел его в момент слабости. Потому что догадался. Риддл не мог так этого оставить.

Альфарду захотелось смеяться.

Или заорать, что передумал и лучше разбиться о землю, чем унижаться перед таким, как он.

Вместо этого он разлепил ресницы и глянул вниз. Не зря книжки читал, подумалось. Или это Риддл — сам?.. Сам придумал? Ведь так не бывает.

— Метла не возьмет такую высоту. Нужно приноровиться и вдыхать понемногу, чтобы голова не закружилась. Вот здесь у нас хваленый барьер над школой… А меньше чем через час вон оттуда, — Риддл указал на кромку уходящего вдаль леса, — забрезжит рассвет… Красиво, да?

Из глаз и носа текло — от ветра и непролеченной простуды, одолевшей накануне — и от того, как обидно все совпало, Альфарду хотелось на стенку лезть. Если бы только здесь была стенка. А так здесь только Том Риддл, отделяющий от падения в пропасть. Том Риддл с глазами не черными, но тоже мало напоминающими человеческие, горящими лихорадочным, жадным огнем.

— Да. — Альфард сердито шмыгнул носом. — Очень.

Не соврал: при лунном свете замок казался укутанным синеватой дымкой, словно пар, пришедший от озера в эту душную ночь, потревожил следы волшебства, витавшие в воздухе многие годы. Казалось невероятным, чтобы за этими призрачными стенами кипела жизнь. Спокойная, тёплая жизнь без тряской паники, застилающей разум.

— Там следы магии, — прохрипел Альфард. — Видишь? Я читал в Истории Хогвартса… Можно увидеть в ясную погоду, если смотреть издалека…

Риддл сощурился.

— Я ничего не вижу.

— Ну как же, вон…

Лицо Риддла застыло. И огонь в глазах будто погас на мгновение, но уже в следующее Том тряхнул головой, разулыбавшись.

— Ты пьян, Блэк. А я-то надеялся, ты окончательно протрезвел и как раз собирался попросить тебя об одолжении. Я хочу, чтобы ты… кое-что для меня нарисовал. Думаю, для тебя это пара пустяков.