Белое в белом (гет)

Запевший в ночи звон наверняка разбудил спящую Корнелию, но Элион это нисколько не волновало. У нее были новости, которые срочно необходимо было выплеснуть наружу, и терпеть до утра она никак не могла, тем более что на Меридиане всего лишь сгущались сумерки. Пальцы ее, не останавливаясь, стучали по мутному зеркалу, растрепавшиеся волосы лезли в лицо, а длинное бесформенное платье то и дело задиралось, и тогда гуляющий по спальне ветерок холодил щиколотки. Элион хотелось кричать от ужаса и восторга, она отчего-то думала, что сестра непременно бы ее отругала, и оттого произошедшее делалось еще более сокровенным. В глубине души маленькая королева считала, что стала взрослой, и ей непременно нужно было рассказать об этом, растрепать всему свету в лице Корнелии и только после этого с ног до головы залиться стыдливой краской. Наступающий на пятки вечер игриво поддакивал ее возбуждению, а затянувшееся ожидание навевало скользящую змейками между пальцев тревогу. Элион вдруг вспомнила, что давно не видела Соню, и зверек, точно повинуясь ее невысказанному желанию, юркнул теплым комочком под бок. В последнее время он стал непоседливым и постоянно куда-то пропадал, но всегда возвращался по одному ее желанию, так что это Элион нисколько не волновало тоже.

Примерно через пять минут напряженного ожидания зеркало перестало быть мутным, и в отражении появилось сонное злобное лицо Корнелии. Элион даже хихикнула от ее вида, и тогда подруга надменно фыркнула, сдула с лица упавшие волосы и пригладила остальные торчащие во все стороны пряди. Они не виделись довольно давно, девочки вернулись к обычной жизни подростков, а у Элион совсем не было времени, чтобы их навестить. Стыдно или грустно ей не было, Элион рассуждала только о том, что стоило бы навестить и окончательно зачаровать дом, а еще что скоро в Хитерфилде должен быть Хэллоуин, и в школе наверняка снова устроят праздник. Если бы у нее выдалась свободная минутка, Элион бы непременно сходила, надела какое-нибудь новое красивое платье и нацепила корону, самую настоящую, а не дурацкий лавровый венок. Сейчас она уже даже понятия не имела, куда делся ее тщательно хранимый наряд с прошлогоднего праздника.

— Что? — голос Корнелии звучал так же злобно, как выглядело ее лицо, и Элион снова хихикнула.

Когда-то они вдвоем были лучшими подружками навсегда, а теперь Элион связалась с Корнелией, потому что больше не хотела никому говорить.

— Слушай, я такое тебе расскажу!

Короткое покашливание оборвало так и не начавшийся монолог, Корнелия неприязненно скривилась и глянула куда-то в сторону. Потом повернула туда зеркало, и Элион увидела собственное отражение в оконном стекле, за которым в темноте ночи выделялись разве что желтые пятнышки фонарей.

— Давай сперва я кое-что тебе расскажу, — в зеркале снова появилось помятое лицо Корнелии, — не знаю как у тебя на Меридиане, а на Земле сейчас три часа ночи! Мне завтра в школу!

— Корнелия! — послышался откуда-то приглушенный крик, и лицо Корнелии совсем сморщилось.

Она вновь заговорила надломленным шепотом, склонившись над зеркалом так близко, что Элион видела теперь маленький прыщик у нее под носом:

— Не знаю, что там у тебя за супер-важные новости, но они наверняка могут подождать до завтра!

Элион уже было хотела возразить, что не могут, но зеркало перед ней погасло, вновь сделавшись мутным. Обычно только она могла зажигать и гасить зеркало по собственному желанию, потому что у Корнелии забрали магию, но теперь Элион уж точно не желала прерывать связь. Зеркало погасло само, потому что либо что-то такое случилось, либо Корнелия все-таки осталась волшебницей. Последнее предположение отчего-то взбудоражило пуще первого, и Элион вытянула перед собой зеркальце и топнула ногой, но лицо подруги больше не появлялось. Сквозь мутное отражение на нее смотрела она сама, растрепанная и злая, а за окном было темно безо всяческих фонарей. Побурчав себе под нос и еще несколько раз попытавшись оживить несговорчивое зеркало, Элион упала на кровать и пообещала себе непременно обидеться и больше с Корнелией специально не связываться.

Обиды ее хватило ровно на пару дней, а потом оставленное под кроватью зеркало запело трелями и переливами посреди ночи будто специально, так что Элион, взъерошенная, подскочила и едва не запуталась в одеяле. Выудив несчастное стекло, она уселась прямо на полу, широко зевнула и позволила ему показать себя любому желающему. Впрочем, вместо любых желающих в отражении снова появилось лицо Корнелии, все еще недовольное, но уже куда более ухоженное, а потом выражение ее сменилось на злорадство, и Элион выбросила прочь зеркало. Мгновение спустя оно снова запело, наполняя комнату птичьими переливами и утренней весенней капелью. Элион придумала эти звуки, чтобы можно было их игнорировать, но игнорировать не получалось, так что стоило, наверное, наколдовать крики голодной портовой чайки.

— Почему ты смеешься? — рявкнула Ирма, отодвигая улыбающуюся в отражении Хай Лин. — Мы не могли с тобой связаться!

Элион все-таки наколдовала крик чайки и предыдущие несколько минут хохотала, не в силах остановиться.

— Конечно, не могли, — согласилась Элион, утирая выступившие от смеха слезы, — для этого вы должны быть колдуньями, а вы сами говорили, что магию у вас забрали.

— Ничегошеньки не забрали! — снова каркнула Ирма, отпихивая только раскрывшую рот Тарани. — Мы все можем колдовать, только пока не так, как когда были стражницами!

У них на заднем плане, хоть их и почти не было видно, стояли рядочками книги, и Элион отчего-то сразу подумала про книжный магазин. Сестра показывала спрятанный между ним и библиотекой в замке лабиринт, ведущий из одного мира в другой, она даже ходила там пару раз за этот последний год. Порыв тут же сорваться и броситься бежать Элион подавила, разгладила юбку ночного платья и закинула ногу на ногу, магией поправляя прическу. На дворе была глубокая ночь, все, кто мог ее сопроводить, все еще спали, и нужно еще было непременно власть на кого-то оставить. Ей, кажется, до того все надоело, что Элион готова была бросить корону прямо сейчас и сломя голову побежать на скучную обыкновенную Землю.

— Я вас поздравляю, — проворковала она, когда собственное отражение пришло в идеальный порядок, — вы ради этого мне трезвоните посреди ночи?

Лицо Корнелии, оказавшееся вдруг на переднем плане, скривилось как несколько дней назад, а потом она показала Элион язык и закатила глаза. Это была маленькая месть, Элион поняла ее сразу, потому что только она могла менять день и ночь в мире-отражении по собственному желанию. То есть, конечно, сдвиг времени, то самое несовпадение, о котором рассказывала сестра, было полностью в ее власти, так что Элион могла разом очутиться в средневековье, а затем устремиться на парочку сотен лет в будущее.

Вернувшаяся магия казалась еще более удивительной. Элион никогда не слышала, хоть и прочитала за последний год кучу книг, о возможности забрать, а затем вернуть волшебство. Сестра вроде как желала сделать нечто подобное, Элион так и не разгадала ее хитрого плана, но у той даже с помощью покрытой ядовитыми чарами короны не получилось. Она же, когда последний раз своими глазами видела бывших подруг, могла поклясться, что и крупицы магии в их телах не было, как не было жизни в каменной статуе.

— Слушай, Элион, — корчащую рожи Корнелию отодвинула Вилл, и все они вдруг стали маленькими и далекими, — помнишь тех полицейских? Они снова приехали в Хитерфилд и что-то разнюхивают. Недавно ошивались возле твоего дома, но внутрь не пошли.

Парочка полицейских была проблемой еще около полугода назад, тогда Элион даже возвращалась на Землю, чтобы дать показания и запудрить горожанам мозги. На одного из них магия категорически не действовала, он продолжал везде совать свой нос, и в конце концов она заставила его начальство вызвать их домой и закончить расследование. Теперь же, если они вернулись обратно, чары совсем ослабели, и нужно срочно что-то предпринимать, если только Элион не хотела навсегда остаться на Метамуре. Вот только Элион понятия не имела, чего хотела, а потому собиралась сохранить любые пути отступления, так что она лениво поднялась, с помощью волшебства сменила ночное платье на земную одежду и наколдовала для Миранды и Гидеона по персональной записке. Переговоры завершились неудачно, но было немного времени, прежде чем болтливый оборотень в самом деле пришлет ей письмо.

— Я сейчас приду, — возвестила она, прежде чем прервать связь.

Вернуться «по-настоящему» Элион уже пыталась, разыгрывала сцены, ставила целые спектакли, но одному из агентов было решительно все равно. Женщина верила ей, даже сочувствовала, почти плакала, когда это было необходимо, а он только слушал, скептически кивал и обещал во всем разобраться, сколько бы раз Элион ни велела ему прекратить. В конце концов она зачаровала весь город, заставила всех поверить в ее историю, и у него не осталось выбора, кроме как довериться толпе защищающих ее землян. Элион терпеть не могла, когда не работала ее магия, потому что не было на свете существа, которое бы посмело ее отрицать.

Библиотека встретила ее тишиной и трепетом запущенных под потолок огоньков, и Элион на секунду даже задержала дыхание, прислушиваясь к тишине. Здесь сестра учила ее колдовать, здесь расчесывала ее волосы и плела витиеватые косички, здесь они сидели часами, наслаждаясь друг другом, пока кто-нибудь не отвлекал их делами. В последнее время Элион не приходила сюда, колдовала книги прямо из воздуха и сидела в собственной спальне, с головой запутавшись в одеяле. В библиотеке было слишком холодно даже летом, высокие потолки ее тонули в призрачной тьме, а с полок так и шептали зазывно древние письмена. В ее лабиринтах прятался другой мир, старая-добрая Земля со школой, влюбленностью и другими подростковыми проблемами, вот только Элион больше не была обычным подростком. Она была Королевой целого мира, и не было никого, кто посмел бы перечить.

Перемещение между мирами ознаменовалось опавшей в лицо пылью и окутавшим плечи теплом, так что Элион даже вытянула шею, выглядывая из-за стеллажей. Свет в магазине не горел, окна были заклеены черной пленкой, и от темноты зарябило в глазах. Огоньки остались в библиотеке, так что здесь ей пришлось создать новые маленькие искорки, умещающиеся на ладони, которые можно в случае чего погасить. Впрочем, чрезвычайный случай казался невероятным, как если бы сестра внезапно появилась из воздуха, и Элион позволила себе наколдовать огоньки покрасивее. Книжный магазин она когда-то тоже зачаровала, чтобы он не привлекал к себе ненужного внимания или чтобы никто не вознамерился его ненароком купить и переобустроить. Технически здание принадлежало сестре, но подпитанные волшебством документы были насквозь фальшивые, а некоторые из них и вовсе рассыпались прахом с ее обращением в камень. Сестры не было, а магазин был, и Элион во что бы то ни стало собиралась сохранить его в неизменном чудаковатом неоконченном виде.

Вопреки ее обещанному «сейчас» внутри никого не было, а снаружи оказался яркий солнечный день. Должно быть, было самое время уроков, так что девочки ушли на занятия, не дождавшись ее, и теперь Элион оказалась на некоторое время предоставлена сама себе. Она могла бы прогуляться по улицам или дойти до заброшенного посреди поля дома, но вместо этого уселась за заваленную книгами стойку прилавка, отодвинула в сторону нераспакованную коробку и опустила голову на сложенные руки. Корнелия разбудила ее посреди ночи, которая на самом деле еще не закончилась, но здесь был яркий светящийся полдень, и оттого хотелось лечь спать и одновременно выскочить на улицу и танцевать под теплым осенним солнцем. Почти всю прошлую осень в Хитерфилде было дождливо, солнце выглядывало редко, а теперь, когда Элион не было, оно точно насмехалось над ней, перекатывая на небе бока. Где-то, должно быть, все еще скрывались питающиеся магической силой страшные вампиры, закинувшие ее в другой мир, и еще, может быть, на Земле была целая куча всего волшебного, на что Элион никогда не смотрела.

Осенний Хитерфилд, видимый сквозь черную пленку на окнах, показался ей до того красивым, что Элион выдернула страницу из первой попавшейся книги, очистила ее взмахом руки и наколдовала себе карандаш. Рисунок выходил простой и почти невзрачный, обычные улочки обыкновенного городка свивались в устланную цветами дорожку и в конце концов обращались замковыми коридорами, увитыми старым плющом. Увлекшись, она не заметила, как прошло время, и оттого вздрогнула всем телом от зазвеневшего колокольчика над входной дверью. Девочки ввалились в магазин всей толпой, нарушили застывшее в воздухе хрупкое умиротворение, и рисунок обратился исписанной книжной страницей. Волшебство исчезло, сливаясь с ворвавшимся в помещение солнечным светом, и Элион поморщилась, оставшись сидеть за пустым прилавком с пустотой, зажатой в руках.

— Элли, наконец-то ты здесь! — взвизгнула Хай Лин и закружилась по маленькому клочку пустого пространства. — Смотри!

Словно уворачиваясь от ее легких шагов, книги вокруг бросились наутек, посыпались с полок и разбрелись по маленьким кучкам, притаившись в тени. Порыв теплого ветра обдал лицо, лежащая перед Элион страница взметнулась в воздух и закружилась самозваным бумажным самолетиком. Темнота на стеклах осталась темнотой, свет проникал только сквозь распахнутую настежь дверь, но и эта белая полоса вскоре исчезла, когда снова звякнул дверной колокольчик. Элион хотела было похлопать дивному представлению, но летающий под потолком листок спланировал ей на макушку, а радостная Хай Лин бросилась на шею.

— Это так здорово, ты просто не представляешь! — радостный писк прозвучал прямо в ухо. — Я волшебница!

По большей части Элион была с ней решительно не согласна, но промолчала, только прикусила собственный болтливый язык. Она видела в библиотеке сестры книги об истории волшебства, и там говорилось, что магия, если она уж есть, попросту не может никуда деться. Волшебники оставались волшебниками годы спустя, и никакие болезни и природные катаклизмы не могли лишить их магических сил. Магия, говорилось там, была частью души и тела, неотъемлемой, как легкие или желудок.

— Это здорово, — Элион уже было хотела разразиться хвалебной тирадой, но Тарани перебила ее, явно несогласная с ликованием остальных:

— Получается, та женщина нас обманула.

— Она сказала, что стражниц больше не существует, — мотнула головой Вилл, — мы и не стражницы.

Кажется, еще мгновение, и готов был разразиться страшный скандал, даже засверкали уже огненные искры и молнии, так что Элион вскинула примирительно руки и заставила всех замолчать. Магия ее прокатилась по магазину, взметая книги и накрывая их густым слоем пыли, показались из-за стеллажей осветившие лица девочек огоньки, и драка закончилась, не начавшись. Тарани поправила съехавшие на кончик носа очки, Вилл фыркнула, отворачиваясь так, что взметнулись волной ее красные волосы, а трое оставшихся повздыхали и закатили глаза.

— Я думаю, — прямо из воздуха появились стулья, и девочки расселись перед ней полукругом, — вы стали стражницами, потому что были колдуньями, а вовсе не наоборот. Никто не может забрать принадлежащую вам магию, это как забрать способность дышать. Толчок к развитию вашего собственного волшебства был уже дан, и вам потребовалось вот столько времени, чтобы обучиться самостоятельно.

Тарани готова была возразить, и Элион вскинула руку, заставляя воздух в магазине застыть. Волшебство теплилось в ней стынущим огоньком, крошечное, будто новорожденный котенок, но дышать без него она уже не могла. Среди девочек прошла волна вздохов, а потом Ирма толкнула Корнелию в бок, и все они разом задрали головы к потолку, где, искря и переливаясь, плавали друг за другом пять разноцветных сфер. Голубая, оранжевая, зеленая, серая и розовая капли словно играли друг с другом в догонялки, кружились над головами девочек все быстрее и в конце концов слились в зеркальное полотно, в котором отражались удивленные лица. Заклинанию, открывающему суть волшебства, ее мимоходом научила сестра, и теперь Элион была рада, что тогда слушала ее достаточно внимательно. Нечто похожее было и с ней самой, и Элион тогда в удивлении распахнула рот, потому что переливающиеся разноцветно-белые звезды заполнили библиотеку целиком.

Весь последний год Элион колдовала и делала это так, будто по-другому попросту невозможно. Она ворожила себе красивые сны, делала прически и создавала из воздуха платья, вызвала дождь или засуху и управляла ветрами. Верные подданные ее считали, будто она может все, и потому порой обращались с восхитительно нелепыми просьбами. Однажды ее даже просили вырастить козленку новую ногу взамен потерянной из-за капкана, и Элион потом долго искала нужную книгу, перерыла целую библиотеку, но в конце концов, сдавшись, спросила у Гидеона. Сестра могла обратить цветок человеком и вернуть все обратно, но отчего-то нельзя было сделать такую сущую ерунду. Гидеон на все возмущения предложил ей попробовать, и у Элион даже получилось, а потом козленок вдруг умер, лопнув накачанным гелием воздушным шариком. Проще оказалось наколдовать нового козленка, чем починить старого, так что следующие несколько недель перед замком выстраивалась очередь в несколько раз больше, чем раньше. Потом ажиотаж как-то утих, а Гидеон прочел ей длинную лекцию о природе магии и возможностях животного организма.

— Вообще-то, — Корнелия прервала искрящуюся в воздухе идиллию, — мы позвали тебя не за этим. Те двое опять приходили в школу и расспрашивали всех подряд.

На самом деле Элион полицейские волновали мало. Ей нужно было все-то подумать, чтобы сделать все как ни в чем не бывало, и тогда этой парочке снова ничего не останется, кроме позорного бегства на родину. Где-то в глубине души ей было не все равно, потому что она все еще оставалась землянкой, несмотря на то, что весь последний год пыталась вытянуть Меридиан из стремительно растущей дыры. И она, право, вовсе не понимала, как сестра справлялась с этой ужасной ношей целых пятнадцать лет.

— Они расспрашивали Коллинза, потому что он был знаком со второй пропавшей, работницей книжного магазина, — встряла Вилл, отмахнувшись от дергающей ее за рукав Ирмы, — но он сказал, что совсем ничего не знает. Ты ведь работала вместе с ней?

Размахивающая позади нее руками Ирма демонстративно захлопнула рот ладонями и закатила глаза. Где-то в дальних углах магазина слышался шорох, но то были угнездившиеся здесь за год крысы или заблудившийся в книжных корешках ветер. Элион пыталась вспомнить, видели ли девочки Анну или Рика (с сестрой Корнелия знакомилась лично), но в конце концов пожала плечами и указала вытянутым пальцем на потолок:

— Я даже знаю, где она сейчас.

Она не могла быть полностью уверена, что мифический Кондракар, о котором на Меридиане ходили легенды, находился сверху, а не где-нибудь снизу или сбоку, и девочки, кажется, тоже не сразу поняли ее жест. Корнелия снова закатила глаза и сложила на груди руки, Ирма театрально взвизгнула, а Тарани и Хай Лин, отвлекшиеся на разлетевшиеся от ветра книги, вовсе не обратили внимания. Одна только Вилл понимающе охнула и хлопнула себя по лбу, принимаясь часто-часто кивать. За залепленными чернотой окнами не было видно, но на улице начинало постепенно темнеть, яркое желтое солнце исчезало с улиц и сменялось мягкими вечерними сумерками. Элион не собиралась оставаться на Земле на ночь, однако едва ли у нее получилось бы вырваться снова в ближайшее время, так что она должна была сделать все возможное, чтобы детективы бросили свое расследование.

— Папа сказал, что они вроде как связывают ваше исчезновение с Риком Хоффманом, который взялся из ниоткуда и так же исчез, и таинственной хозяйкой магазина, которую и вовсе никто не видел, — добавила Ирма, задумчиво уставившись в потолок.

Это похоже, было все, что девочки знали о ведущемся расследовании, и потому в магазине наступила гулкая, наполненная шорохами тишина. Ирма и Вилл, переглянувшись, поежились, Корнелия хмыкнула и пробурчала, что оно и так понятно. Элион понятия не имела, как сестре удалось купить этот магазин, но он до сих пор принадлежал ей и был окутан такой плотной сетью чар, что обыкновенный человек не стал бы даже смотреть в его сторону.

— Фобос мы им предоставить не сможем, но ты ведь можешь приказать змеюке все разрулить? — Корнелия прикусила губу и склонила голову набок. — Пусть придумает какую-нибудь историю…

— У нас нет на это времени, — оборвала ее размышления Элион, — если я в скором времени не вернусь, Гидеон поднимает на уши весь замок. К тому же я уверена, что Седрик не станет мне помогать.

Добровольно не станет, стоило бы добавить, однако, если Элион снова ему прикажет, ее долг перед сестрой только вырастет, и тогда она вовсе не сможет смотреть в ее пустые окаменевшие глаза. Седрик однажды пытался ее убить, так что Гидеон все еще глядел на него подозрительно, а теперь она уже вырвала его из умиротворенного добровольного заключения, в котором он мог вечность оставаться со своей богиней наедине. Элион немного завидовала этой его безумной любви, но в то же время ей было немножечко страшно, потому что никого другого для Седрика вовсе не существовало. Она уже воспользовалась его помощью, так что все остальные валящиеся на ее голову проблемы предпочла бы решать исключительно собственными руками. Впрочем, Корнелию, пробурчавшую «королева ты или где?», и закивавших девочек это едва ли устраивало. Они наслаждались вернувшимися, вспыхнувшими вновь магическими силами, жили обыкновенной земной, чуточку скучной жизнью, и на нее у них не оставалось ни капельки времени. Элион говорила «мы» или «нас», однако никогда больше не рассчитывала на чью-нибудь помощь.

— Вы правы, Ваше Величество, — вкрадчивый свистящий шепот раздался у самого уха, а рядом с ее запястьем опустилась широкая смуглая ладонь Гидеона, — рассчитывать на чью-нибудь помощь не стоит. Вы должны были просто приказать мне разобраться с проблемой.

Застигнутые врасплох девочки застыли с раскрытыми ртами, посыпались с полок пыльные книги, а потемневшую улицу осветили зажегшиеся желтым огнем фонари.

* * *

Стоило заметить, что тысяча лет на Земле, Кондракаре и Метамуре разительно отличалась. Начиная с того, что время в этих мирах было вовсе несовместимо, и заканчивая тем, что где-то оно текло подобно бурной горной реке, а где-то давно застыло несъедобным желе. Кондракар был местом последним, где Анна хотела бы быть, потому что все здесь замедлилось настолько, что скучно было дышать, и вместе с тем все его обитатели, уверенные в собственной нелепой значимости, тормозили жизнь еще больше. Они заботились о каком-то там равновесии, о сохранности миров, которые им никто не вручал, и в большей степени о себе. Жители миров, осведомленных о существовании Кондракара, выстраивались в очередь, чтобы попасть сюда при жизни или после смерти, и сами заковывали себя в оковы, сорвать которые ни у кого не хватало ума. Кондракар был белым воздушным замком обезумевшего от собственного величия старика, и все здешние обитатели были такими же, даже сама Анна, пусть она и отрицала это громче кого бы то ни было. Тысяча лет здесь была вечностью и пролетала мгновением, смотря с какой стороны посмотреть, но все же что-то было не так, и дело касалось вовсе не пресловутого равновесия. Существа, населяющие Кондракар, давно жили с закрытыми ртами, и оттого старательно игнорировали разглагольствующую без дела, усталости и остановки Анну.

Понять, что именно было не так, было сложно, потому что артачились буквально все: Химериш, на лицо которого мягкая улыбка будто приклеилась, обитатели крепости, набравшие в рот воды, и сам Кондракар, путающий тропы и красящий все в один цвет. Хоть Анна и научилась различать оттенки и мелкие узоры на стенах, белое оставалось ослепительно белым, и даже гулко бьющееся в груди сердце не могло заставить ее окончательно прозреть. Понимание собственной сущности приходило урывками, а старые-добрые воспоминания, кажется, появляться и вовсе не собирались. Это был Кондракар и не он одновременно, возгордившийся старик в теле болтливой девчонки, и оттого Анну мотало из стороны в сторону, толчками прижимая к полу и подбрасывая к потолку. Одна лишь Ян Лин среди одинаковых лиц улыбалась иначе, точно все еще была живой и теплой, но и ее запястья оттягивали вниз звенящие кандалы.

Маленькая комнатка, в которой некогда хранились Аурамеры стражниц, опустевшей казалась огромной. Высокие двери, покрытые едва видимыми глазу рисунками, теперь были навечно распахнуты, демонстрируя скрывающуюся внутри пустоту, и Анне хотелось сделать хоть что-нибудь, чтобы эту пустоту заполнить. Люба настойчиво твердила о потерянном равновесии и важности стражниц для спасения и согласия миров, и она, пожалуй, была бескорыстно уверена в собственной трагедии. Водное зеркало, походящее теперь на пустую чашу, больше не покрывалось рябью и не отражало бушующий водоворот, и оттого Анна из раза в раз хлопала по нему ладонью, натыкаясь на пустоту. Можно было поставить в это помещение какой-нибудь роскошный вычурный трон, закрыть окна черными занавесками и зажечь ритуальные свечи, а потом хохотать, сотрясая своды крепости собственным голосом. Анне нравилась эта комната, она даже пару раз захлопывала высокие двери и оставалась внутри, создавала из пустоты книги и засыпала, повиснув в воздухе. Химериш, глядя на нее, улыбался, но в последнее время все больше занимался другими проблемами.

Не то чтобы с исчезновением стражниц мир пошел трещинами, белое все так же оставалось белым, а магия в пальцах не выходила из-под контроля, но почему-то теперь все что-то просили, падали ниц и умоляли небеса, бога и нечто подобное. Тысячу лет в Святилище Бесконечности можно было проглотить за один укус, и тогда все населяющие ее существа непременно пали бы ниц перед исчезнувшим временем. Бродить здесь в одиночестве было до одури скучно, и Анна закрывала глаза, поджимала под себя ноги и усаживалась прямо в воздухе посреди коридора, заставляя всех остальных обходить ее стороной. Понимание приходило медленными толчками, сопровождалось кривыми улыбками Любы и яркими искорками в прозрачных глазах Химериша, и на последнего Анна все больше и больше злилась. Он знал обо всем, что происходило в мирах, блуждал вокруг, сцепив за спиной руки и не касаясь ногами пола, улыбался и улыбался этой своей снисходительной понимающей улыбкой. Анна щурилась ему вслед, перегораживала дорогу и раскрывала рот, но не могла вымолвить ни слова, потерявшись во вспыхивающих в голове колокольчиках.

Она чувствовала, будто что-то важное исчезло из этого мира, и теперь он расходился трещинами, тянулся, как отрывающийся по шву рукав, и дело было вовсе не в отвратительном выдуманном равновесии. Анне больше не снилась Фобос и не нравилась Элион, ей ничего теперь не снилось и не нравилось, и только из-за мягкой понимающей улыбки Химериша прескверно кололо в груди.

В зал собраний Анна ворвалась во время очередного глупого сборища, когда все закутанные в белое существа восседали на высоких скамьях и громко спорили о необходимости возвращения стражниц и возвращении Завесы вокруг Метамура. Люба твердила что-то о магии и ответственности за благополучие других миров, а Химериш как всегда парил рядом, и татуировки кристалла на его голове вовсе не было видно. Охвативший Анну гнев вывалился дрожью по стенам, чужие, давно позабытые чувства хлынули через край, и оттого, наверное, голос ее сделался каркающим и старушечьим:

— Зачем вы продолжаете разглагольствовать о каком-то там чертовом равновесии, когда у вас из-под носа Свет и Тень тысячу лет как украли?!

Для Кондракара тысяча лет могла растянуться в вечность и пролететь в один миг, а для всех остальных миров она стала всего лишь точкой отсчета, с которой началось волшебство. Не то чтобы магии вовсе не существовало раньше, однако тогда небо обменялось с землей местами, верх и низ перепутались, и белое сделалось ослепительно белым, закрасив собой яркие краски. Тысяча лет для горделивого старика должна была стать достаточным наказанием за чужую оплошность, и он бы непременно понес его, если бы не белые рисунки на белых стенах и наполнившие мысли дурные сны.

Они придумали стражниц и равновесие, чтобы затуманить чужие цепкие взоры в то время, когда никто не смотрел, и теперь тысяча лет стала для них точкой отсчета начала конца.

— Это не совсем так, — Химериш кашлянул, разрывая тишину, подлетел совсем близко и как будто успокаивающе опустил ладонь Анне на плечо, — впрочем, Кондракару с самого начала не стоило рвать собственную сущность на сувениры.

Он улыбнулся, употребив дурацкое земное слово, и Анна зло сжала челюсти. Если бы не его рука, крепко сжимающая ее плечо, она бы уже дернулась, залепила ему пощечину и порушила крепость к чертовой матери. Пол под ногами все еще ходил ходуном, шатались белесые облака за высокими окнами, и все собравшиеся в зале существа молчали, будто их не было вовсе. Одна только Ян Лин лукаво улыбалась и разве что не подмигивала со своего высокого места, единственная, пожалуй, в этом проклятом месте, кого не касался колющий в груди гнев.

— Пройдемся, — Химериш мягко утянул ее в сторону выхода, не отпуская и обдавая каким-то странно умиротворяющим теплом.

Ехидство, на мгновение проскочившее в его голосе, исчезло, и вскоре он уже задумчиво глядел вперед, разглядывая, должно быть, невидимые рисунки на потолке. Анна шагала за ним, ощущая, как постепенно сходит на нет гнев, но все еще недовольно фыркала и бурчала себе под нос. В какой-то степени Химериш был прав, Кондракар сам распорядился собственной скучающей сущностью, однако тогда Анна не понимала, зачем вовсе взялась. Она не была отголоском или перерождением, существом, наделенным остаточной памятью, но все еще блуждала в облачном замке посреди белоснежного ничего. Фобос, кажется, называла ее маленьким оракулом, но и им Анна не была, существовала где-то вовне самой себя, точно пряталась между этих самых незримых рисунков. Она словно была и не была Кондракаром одновременно, почти не помнила ничего из его жизни и вместе с тем как нельзя ясно осознавала собственную принадлежность. Нужно, наверное, было подумать, погрузиться в медитативный сон на пару десятков лет, потому что из кокона ее выдернули слишком рано, однако равновесие, как бы нелепо это не звучало, действительно оказалось нарушено, и теперь мир стремительно покрывался коркой морозного наста. Некоторые миры, достаточно отдаленные от Бесконечности, уже схлопнулись, как лопаются бесчисленные пузырьки на мыльной воде, и оттого Люба поднимала все больший и больший вой.

Дошли до маленькой комнаты они слишком быстро, так что Анна не успела придумать слова, остановились на пороге и оба уставились в пустоту. Здесь не было ничего, кроме миски с прозрачной водой, белые стены нависали и колыхался под ногами похожий на облако пол, и Анне, пожалуй, все еще хотелось поставить прямо по центру трон. Должно быть, нечто от горделивого старика в ней все еще сохранялось, потому что ничего вычурно вульгарного в этом маленьком действе она не видела.

— Свет действительно был украден, — Химериш махнул рукой, пробуждая воспоминания, а на лице его вспыхнуло слабое виноватое выражение, — виной тому моя доверчивость. Тень же я отослал сам, потому что им невозможно быть порознь. В этом тоже можешь винить меня.

В пустынном белом пространстве вспыхнули и погасли картинки воспоминаний, такие стремительные, что едва ли можно было уловить суть. Анна видела там красивую женщину и Химериша, пробирающуюся сквозь разрыв армию и смертельно раненого мужчину, умирающего у ног жены. Маленькая история, действие которой происходило тысячу лет назад, отражалась рябью на некогда спокойной воде, выливалась огромными волнами и в конце концов могла захлестнуть все, покрывая Бесконечность белым обжигающим Светом.

— Поэтому вы воздвигли Завесу, отделяющую Метамур от других миров, и заперли Свет и Тень там, — Анна протяжно вздохнула, потирая переносицу.

Короткий укол заставил ее поморщиться, и Химериш отчего-то тоже нахмурился, будто она невзначай вызнала еще одну тайну. Конечно, запереть в полном смысле этого слова они не могли и оттого сковали оковами целый мир, похожий теперь на камень, поросший корнями старого дерева. Маленькое святилище огромной силы постепенно иссыхало, и потому нужно было защитить остальные миры от испускаемых им ядовитых миазмов. Анна понимала теперь, что явилась сюда именно потому, и потому же видела во снах Фобос, немо взывающую о помощи.

Химериш выглядел смущенно и виновато, можно было заметить, как поспешно он сворачивает воспоминания, не приметив к ним интереса. Анна пристально следила за каждым его жестом, не отрывая взгляд, но все равно только полминуты спустя заметила, что он больше не парил в воздухе. Длинное белесое одеяние накрывало босые ступни, оставляя на виду разве что пальцы и скользящую в подоле маленькую юркую тень. Сейчас как никогда Химериш казался похож на обычного человека: отрешенная маска не скрывала его лицо, так что легко можно было разглядеть переполняющие его чувства. Он походил на закутанного в балахон мальчишку, застигнутого на месте преступления, который старательно, насколько осталась такая возможность, заметал за собой следы. Гнев все еще клекотал у Анны в груди, но крепость больше не раскачивалась, норовя завалиться на проплывающее мимо облако, так что она могла себе позволить немного отвлечься.

— Там об этом слагают сказки, — Химериш имел в виду Метамур, разрушенный временем, отделенный от остальных миров, — о злом короле и отважной королеве, но в действительности это лишь глупая история о двух обманутых людях. Лерин убила Эсканора вовсе не ради того, чтобы защитить мир от его тирании.

— Ее единственное дитя… — Анна смотрела достаточно внимательно, чтобы увидеть детали, пусть Химериш и оборвал воспоминания раньше срока.

Тем не менее произносить вслух было страшно, будто она раскрывала страшную тайну, из-за которой стыд жаром толкнется в груди, опаляя щеки и кончики пальцев. Анна медлила, не называя догадку, а Химериш все смотрел за окно, разглядывая, должно быть, вовсе не клубящиеся там облака. Лицо его, привычно гладкое, совсем юное, казалось умиротворенным, а в серых глазах гремела яростная тихая буря.

— Мое дитя, — кивнул Химериш, и в груди Анны больно укололо странное чувство, — Лерин украла у меня Свет, чтобы править, и я проклял ее Тенью и заковал в цепи, не позволив осуществить задуманное. Она желала достичь вершины и шагала по головам, а я был слишком ослеплен надуманной любовью, чтобы заметить.

— Пока не стало слишком поздно, — вздохнула Анна, осторожно касаясь ладонью его напряженной спины, — в итоге ты проклял своего ребенка и весь его род.

— Я был зол, — лицо Химериша неприязненно скривилось, но он не отстранился, позволяя Анне похлопать себя по плечу, — мне жаль, что я использовал сущности Кондракара, потакая порокам.

В чем-то он лгал, Анна ощущала это отчетливо, но никак не могла осознать. Химериш стоял к ней спиной, сцепив ладони в замок, и теперь он и впрямь казался Анне нашкодившим мальчишкой, запутавшимся в собственных чувствах. Он заковал в цепи Метамур и самого себя, искупая грехи, и Кондракар от его скорби окрасился в белый, стер краски и застыл в бесконечности. Химериш был человеком, вовсе не таким праведным и приторно-скучным, каким показался впервые, и оттого у Анны в животе ворочалось подпираемое смазанным гневом любопытство. Она хотела утешить его, похлопать по плечу, обойти кругом и дать пощечину, обвиняя во всех грехах, но он давно раскаялся сам. Кондракар, названный именем горделивого старика, плыл в Бесконечности целую тысячу лет, и все это время Химериш был в одиночестве.

— Большинство обитателей крепости пришли сюда позже, — продолжил Химериш, будто его исповеди было все еще недостаточно, — они знают историю лишь из моих уст.

— Такие же грешники, отбывающие наказание, — хохотнула Анна, тяжело усаживаясь прямо на каменный пол, — это ведь не должна быть тюрьма?

Полный жалости взгляд прошелся по ней сверху вниз, и Анна от обиды прикусила губу. В маленькой белой комнате было тихо, за распахнутыми настежь дверьми не раздавалось ни звука, и вместе с тем никак не уходила из воды рябь. Широкое блюдо, висящее прямо в воздухе, мерно покачивалось, так что вода в нем больше не напоминала зеркало. От пола тянуло промозглым холодом, хотя ни холодно, ни жарко в этом месте быть не могло, и как-то подозрительно резво за окном плыли облака. Гнев давно выветрился из груди Анны, оставив после себя гулкое пустое чувство обреченности, такое же, как и у всех остальных. Бесконечность не определялась сотней или тысячей лет, но все они в клетке одиночества могли показаться обжигающим на губах ядом.

— В любом случае Тень исчезла, — Анна похлопала ладонью по полу и продолжила только когда Химериш с сомнением уселся рядом, — так что скоро все остальное накроет беспощадный обжигающий Свет.

Что толку скорбеть о прошлом, если будущего вовсе не будет существовать? Анна поджала губы, скашивая глаза на гладкое лицо и лысую голову Химериша, удивилась, только теперь отметив отсутствие татуировки Сердца на виске, и отвернулась. В белом мареве мелькнуло воспоминание, быстрое и смазанное, но Анна все равно успела увидеть смешливую женщину со светлыми волосами и туманно-зелеными глазами и сменившего ее образ темноглазого молодого мужчину, улыбающегося мягко, но отрешенно. Такая же улыбка теперь распустилась на бледных губах Химериша, и Анна опустила голову на его плечо. Впервые за долгое время глаза сонно слипались, но она знала, что спать все равно не выйдет. В Бесконечности невозможно спать и слишком удручающе скучно, чтобы делать что-то еще, и оттого цепи ее сильнее впивались в тонкую кожу. Плечо Химериша казалось теплым и жестким, миска с водой продолжала раскачиваться, и было что-то еще, что нужно было непременно сказать.

— Ты очень сильно любил? — Анна не смогла добавить «ее» и пристыженно замолчала, однако Химериш, кажется, вовсе не заметил запинки.

— Я очень старался, — он шумно вздохнул, и щека его вдруг опустилась Анне на макушку, — судя по всему, недостаточно.

Им стоило бы придумать план, как вернуть в этот мир Тень или вытравить ей вслед Свет, но оба они были пленниками, закованными в кандалы. Тысяча лет в Святилище Бесконечности могла показаться вечностью и пролетала за один миг, и время все еще было несопоставимо, болталось туда-сюда, как несчастная миска с водой, и волны его все сильнее бились о бортик.