Джек Доусон-младший (джен)

Май 1921, Лос-Анджелес.

— Голову откиньте, пожалуйста. Да, держите так.

Вспышка. Роза привычно сохраняла принятую позу, позволяя Джону Калверту, фотографу, делать снимок за снимком.

— Теперь наклонитесь вперед. Нет, вправо, так. Вы что-то рассматриваете...

Вообще-то Роза уже два года — с тех пор, как переехала с матерью и сыном в Лос-Анджелес — работала в театре, уже перейдя из массовки к небольшим ролям, но ей приходилось время от времени позировать для рекламных фотографий. Мама не всегда хорошо переносила стесненные условия, а уж чтобы Джекки носил дырявые ботинки или штопаные-перештопанные рубашки, не допустили бы они обе. На сей раз хотя бы с фотографом повезло: Джон Калверт удивительно располагал к себе. Не только мужественной внешностью, но и уверенностью и простотой манер. Он был немногословен, говорил как будто нехотя, зато глаза у него были умные и лукавые, и иногда ему достаточно было посмотреть, чтобы подбодрить или упрекнуть. Они работали вместе не впервые и были друг другом более чем довольны.

С первой встречи Роза заметила, что нравится ему, хотя он вел себя куда скромнее, чем многие коллеги по сцене и поклонники. Может, поэтому его интерес не оттолкнул ее, наоборот: ей стало приятно, захотелось подбодрить его. Она ощутила, что хочет отношений, хочет быть любима. Но чтобы быть честной, как-то в разговоре упомянула о своем сыне. Джон будто бы даже обрадовался. Потом упомянул, что любит детей.

...Сеанс закончился, Роза собиралась пойти переодеться. Джон легким жестом остановил ее.

— Мне хотелось бы предложить вам, мисс Доусон...

Он кашлянул, видимо, все же смущаясь.

В огромном городе на другом конце страны Розе уже не было нужды прикидываться вдовой, носить кольцо и траурное платье, на чем настаивала мама, когда они жили в коттедже близ Филадельфии. И представляться "миссис" не требовалось.

— Может, вы не откажетесь поужинать со мной в эту пятницу?

Роза позволила себе легкую улыбку.

— Не откажусь, мистер Калверт.

Да, Джек продолжал сниться ей каждую ночь. И она слышала, что сын иногда в пустой комнате говорит с кем-то. Но Джек умер, чтобы она жила полной жизнью, ценила каждый день. И радовалась подаркам судьбы, а не отвергала их. Он всегда в ее сердце, но она будет жить.

...Дома Розу ждала идиллическая картина: Джекки, склонив над тетрадкой вихрастую белокурую голову, делал уроки, а мать сидела рядом в кресле и вышивала. Она стыдливо называла это "подарками для коллег Розы" или "чем-то, что пригодится для реквизита", но обе знали, что на самом деле Роза не дарила, а продавала все эти вышитые картины, салфетки и скатерти. Выходила небольшая и нечастая, но все-таки прибавка к тому, что Роза получала сама.

Была ли мать счастлива в эти годы? Сначала Роза слишком часто выясняла с ней отношения, чтобы задумываться над этим. Но сейчас, глядя, как мать седеет, робеет и добреет, а еще все чаще забывает, что хотела сказать или сделать, она все больше ощущала жалость. Наверное, матери нелегко было смириться, что у нее будет незаконнорожденный внук. И уж тем более — отказаться от общения с не в меру любопытными знакомыми. Уклад ее жизни рушился на глазах. Решение о переезде было обоюдным: они не могли дольше жить затворницами, да и денег оставалось все меньше. Но на новом месте у матери не было никого, с кем можно было бы перекинуться словом, а с дочерью разговоры часто заканчивались размолвками. Лишь полтогода назад, гуляя в парке с Джекки, она познакомилась с миссис Фэй — женщиной ее возраста, также знававшей лучшие дни. Это послужило ей небольшой отдушиной, но у миссис Фэй была только внучка, а Джекки не желал "водиться с девчонкой".

Кстати, о Джекки...

— Как дела в школе? — спросила Роза сына.

— Мне кажется, ты отвлекаешь его, — вмешалась мать. — Лучше поговорить с ним, когда он закончит делать уроки. Да, Джекки, милый, выпрямись.

Этот лисенок отлично умел подольститься к бабушке, и она всегда была на его стороне. Розе оставалось развести руками: ведь Джекки рос копией отца, только волосы у него вились. И если он походил на отца и по характеру... Розе оставалось ужасаться, представляя, как бы они жили. Ужасаться и грустить, что этой жизни не случится.

Нет, тех людей, что сидели в шлюпках и не двинулись с места, покуда не смолкли крики, людей, позволивших замерзнуть ее Джеку, она не простит никогда. Ведь он держался дольше всех...

Джекки между тем выпрямился и вопросительно посмотреть на мать. Ни дать ни взять ангелочек с открытки.

— Все хорошо, мама.

— Да? В самом деле?

— Ну... — у него было очень подвижное лицо, и Роза выучилась читать каждое выражение; сейчас он смутился и явно гадал, врать ли дальше. — Мисс Дормер хочет с тобой поговорить.

— И какова причина?

Он пожал плечами.

— Наверное... Понимаешь... Она, видимо, большая неряха...

— Как ты отзываешься о взрослых, Джек Доусон?

— Но если правда, Роза! — возмущенно вмешалась в разговор мать. — Она позволила себе развести в классе такой беспорядок, что у нее в столе завелась мышь!

— Думаю, мисс Дормер просто часто оставляет там сэндвичи и яблоки, которые отбирает у нас, если мы вздумаем есть на уроке, — добавил сын. — Да, наверное, в этом все дело.

— Конечно, — Роза скрестила руки на груди и в упор посмотрела на сына.

— Уж я-то точно не знаю, как она еще могла там взяться!

— О, ну конечно. Это все? Или мисс Дормер может сообщить мне еще что-то интересное?

— Это все, — Джекки опустил глаза в тетрадь. Конечно, там уже три кляксы, зато наверняка ни одной ошибки: мальчик определенно рос способным.

— А где ты порвал рубашку?

— Я зацепился за гвоздь, — Джекки снова обратил на мать ясный взгляд голубых глаз. — Гвоздь торчал из дверного косяка.

— Значит, это вышло случайно?

— Да... — он чуть прикусил губу, став похожим на своего отца до крика. — Правда... Я потерял равновесие, упал на Толстого Джима и случайно разбил ему нос.

— Случайно, — кивнула Роза.

— Ну конечно! Мама, ты же знаешь, я не драчун! Но... Мисс Дормер этого не видела, а ты же знаешь, она никогда мне не верит. В общем, о Толстом Джиме она тоже хочет с тобой поговорить.

— Лучше бы поговорила с его родителями, — фыркнула мать. — Совершенно не воспитывают сына, и он вечно задевает нашего мальчика!

— Мама, — вздохнула Роза. — Сколько раз я тебя просила не ругать учителя при ребенке?

— Я просто не понимаю, почему она так халатно относится к своим обязанностям. Ей платят жалование, в конце концов!

— За что мне все это? — закатила глаза Роза. Мать только фыркнула.

Потрепав сына по макушке и пообещав ему вечером серьезный разговор, Роза отправилась готовить: мать хоть и научилась кипятить воду и заваривать чай, но от ее каши Роза ребенка тщательно оберегала.

Она мыла овощи, когда услышала медленные шаги матери, а потом голос:

— Могу я чем-нибудь тебе помочь?

— Присмотри за Джекки, чтобы он не отвлекался.

— Я позволила ему немного отдохнуть. Ведь вредно долго находиться в одном положении.

"Да, за Джона Калверта стоит взяться получше. Мужской руки здесь определенно не хватает".

— Мама, в пятницу вечером я иду на свидание.

Мать минуту растерянно молчала.

— А.. Ну... Это прекрасно. Кто он?

— Его зовут Джон Калверт. Он фотограф. До войны был художником, но ему оторвало два пальца.

— Как ужасно, — поморщилась мать. — А... по характеру?

— Спокойный. Серьезный. Совсем непохож на Джека, если ты об этом.

— Это хорошо, — вдруг выдохнула мать. — Третьего мистера Доусона я бы, боюсь, уже не пережила. А этот мистер Калверт... Он знает про Джекки?

— Да, мама, знает.

Мать резко выдохнула и вдруг обняла Розу.

— Надень на свидание твою новую блузку. Знаешь, ту, лавандовую.

— Ты же не любишь лавандовый, мама?

— Не люблю. Но она тебе особенно к лицу.