Тишина зеркал (гет)

— Почему она здесь?

Это спросил помощник Феоктистова, маленький, невзрачный. Бесцветные глазки уставились на Женю. Ей было всё равно. Она смотрела на распростёртое на земле тело Каменева.

— Вам есть до этого дело? Выполняйте свою работу.

Помощник поджал губы. От головы Каменева расплывалось алое пятно. Оно разлилось по серому асфальту, было почти у Жениных ног. Ей стало дурно, но она стояла и смотрела. Пятно превратилось в букву «М», поблёскивало в свете дорожных фонарей. С какой стати Каменев оказался здесь, зачем перебегал дорогу? Похоже, бросился под машину, так сказал Жене Феоктистов час назад. Бесконечное количество времени назад, в душной, сумеречной комнате. Жаркий и семнадцатилетний, сводящий с ума. Сейчас внутри растекался холод, словно не Женя была здесь, а кто-то другой, равнодушный, застывший, помертвевший. Впрочем, она была жива. А вот Каменев, как и Марта...

— Давно вы видели Каменева в последний раз? — Спросил Феоктистов.

Его голос словно опять стал чужим.

— Пару недель назад.

— Не заметили ничего необычного в его поведении?

— Нет.

Эти казённые вопросы, что они могут дать? Кого спасти?

— Возможно, это из-за Марты... — Высказала предположение Женя.

— Он отрицал их связь. Мы проверим.

— Может быть, он убил её, и чувство вины...

— У вас нет доказательств. — Феоктистов взял её под локоть. — Не стойте так близко к трупу.

Трупу.

— А у вас имеются версии получше? — В ней вдруг проснулось желание дерзить.

Происходящее вокруг, насколько оно было дико, нелепо. Спокойная привычная жизнь рушилась. Даже страх начал отступать. Была лишь ледяная пустота.

— Водитель скрылся с места преступления. Тварь. — Сказал кто-то.

Кто-то, под чьи колёса никогда не бросался человек. Кто-то, кого не окутывал с головы до ног липкий ужас случившегося. Это был его выбор — выбор мертвеца. Почему другой должен отвечать за его жизнь? Должен ли?

Женя поёжилась. Бросила отстранённый взгляд на букву. Нет, она всё-таки не была первой буквой имени. Тогда чем? Первой буквой смерти?

— Ты вся дрожишь. — Тихо произнёс Феоктистов, впервые обращаясь к ней на «ты». — Посидишь в машине, пока я закончу, или останешься здесь?

Оставаться не было смысла — распростёртое тело ничего бы ей сказало. Оно унесло с собой какую-то тайну — ту же, что и Марта. Почему-то Женя решила так. Конечно, она не знала их достаточно, но два самоубийства подряд, связанные между собой невидимой нитью, — да и самоубийства ли?

— Я подожду в машине.

Альберт слегка улыбнулся, как бы стараясь подбодрить её. Она только вздохнула.

Мелкие капли дождя забарабанили по оконному стеклу. Голоса с улицы Женя слышала, как сквозь плотную пелену. Она видела, как Альберт осматривал тело, как нетерпеливо взмахивал руками, а потом даже закричал — на того, с бесцветными глазками, который удивился её присутствию здесь. Женя подула на руки. Ночь выдалась свежей, хотя и безветренной, но холодно Жене было по другой причине. Она на секунду представила себя сидящей за столом или лежащей здесь, с растекающейся тёмной лужей крови. Ужас поднимался в душе. Казалось, Каменев притворяется, кровь — вино, пролившееся из разбитой бутылки, мир вокруг — нелепая декорация. Иногда смерть выглядит искусственной, будто разыгранной на сцене театра. Дикой бутафорией. Феоктистов вернулся довольно скоро. Впрочем, время для Жени теперь текло иначе. Каждая минута растягивалась в год.

— Ты в порядке?

Нелепый вопрос. Почти дежурный. Женя предпочла бы, чтобы он обнял её. Чтобы закрыл от страшного морока. Чтобы она забыла, — забыла, каково это, когда смерть дышит тебе в спину. Когда сидит за твоим столом. Или лежит у твоих ног. Женя слабо кивнула.

— Отвезти тебя домой?

Её встретят встревоженные взгляды и омут расспросов. Беспокойство, как бы она не сошла с ума. Заснуть сегодня вряд ли удастся, а если и удастся, ничего хорошего она не увидит.

— Давай вернёмся к тебе.

Если бы не случившееся, Альберт бы, наверное, ухмыльнулся. Но сейчас он только внимательно посмотрел на неё.

Душная комната была такой же, какой они оставили её, — и одновременно совсем другой. И поцелуи были другими, как будто Женя хотела забыться. Выжечь из памяти серый асфальт и красное пятно. Бежевый плащ с алыми разводами. Застывшие зрачки.

Молочные плечи выглядели ненастоящими, нарисованными белой краской. Взгляд казался беззащитным — перед выходом Альберт стёр подводку. И эти губы; только они, казалось, и были способны уничтожить кровавое марево, заставить его отступить хотя бы ненадолго.

— Мне кажется, я схожу с ума.

Она даже сама не поняла, как сказала это. Голова Альберта послушно лежала у неё на плече, и она гладила его влажные волосы. Он приподнялся и посмотрел на Женю.

— Неудивительно. — Альберт невесело улыбнулся.

— Надо бы позвонить Феликсу... Я обещала вернуться после концерта.

— Взрослые мальчики. Сами поймут, в чём дело. — Его улыбка стала шаловливой. — Так почему тебе кажется, что?..

Женя сомневалась, рассказывать ли, ведь она почти его не знала. Вдруг и вправду подумает, что она спятила? Но его синие глаза смотрели так нежно, и он знал её, казалось, лучше, чем она себя... Откуда? Она ещё спросит. Может быть, легче будет сказать именно ему, ведь они знакомы всего три дня. Три маленьких вечности. И она рассказала. Про чаинки в день смерти Марты, сложившиеся в предзнаменование, — и про тот же символ на дне чашки, из которой Марта отравилась. Чаинки, которые вдруг стали напоминать изогнутые чёрные бусины. Приторный запах, сковывающий дыхание.

— На следующий день, после нашей с тобой встречи, я снова поехала в тот дом. — Женя на миг остановилась.

— Вот почему ты интересовалась, опечатан ли он. Но зачем?

— Я думала, смогу найти что-нибудь. На самом деле, сейчас я уже не знаю, почему сделала это. Будто кто-то подсказал, решил за меня. Не слушай, я говорю ерунду...

— Продолжай.

В доме было пусто, неуютно, говорила Женя. Впрочем, в последнее время там часто бывало так. А ещё запах, он не исчез, только усилился. Оседал внутри дурманом. Она прошла в комнату Марты, бывшую комнату Марты... И посмотрела в зеркало.

— Не понимаю, почему его никто не закрыл. Наверное, забыли в спешке. Я ещё потом подумала, что тебе было всё равно, поэтому и оставили так. Странно, — Женя усмехнулась, — совсем недавно мне хотелось тебя ударить. А сейчас... — Она погладила его по бедру.

Мысли о зеркале растворялись вдали. Первые огненные искорки снова зазвенели внутри.

— Что было дальше? — Спросил Альберт.

Его синие глаза напоминали бездну.

Она отвлеклась. Очень сильно отвлеклась. И сейчас у неё было такое лицо, будто она только что вынырнула из сна, будто на миг очутилась в другом мире.

— Да, конечно...

Зеркало, по которому пошла рябь. Будто оно было не зеркалом, а водной гладью. И чужой лик, который она там увидела, так совпадающий с тем, что сейчас был перед ней.

— Что ты сделала?

Он не удивлялся. Или удивлялся — и ждал подходящей минуты, чтобы расхохотаться и сказать, как славно она всё придумала. Или что действительно сошла с ума после ухода Марты.

— Поцеловала в губы. Тебя. Его. У него были твои черты, понимаешь? Я видела их так отчётливо... — Её сковывал страх — тогда, теперь. Слова звучали, как страшная выдумка. Или как бред полоумной. — И мне так захотелось поцеловать. Его. Тебя. Я так хотела тебя уже тогда, Господи, как будто кто-то повелел мне: «Иди и возьми его».

Как будто кто-то впаял ей его в самое сердце. Альберт смотрел на неё, потом упал губами в ложбинку на её шее, а потом так же резко выпрямился и поднялся с постели. Замер у противоположной стены. Слабый свет, льющийся из окна, оставлял причудливые узоры на его хрупком теле. Женя залюбовалась. Рядом что-то заблестело. Зеркало. Большое зеркало на тонких ножках мерцало подле Альберта, — но ведь секунду назад его там не было! Или это она, ведомая пламенем, не видела ничего, кроме юноши, сотканного из лунного света, с замершей на губах мольбой?.. Альберт поднял руку, провёл пальцами по стеклянной поверхности. Его синий взгляд, почти безумный, не отрывался от Жени. По стеклу пошла рябь. Когда он отнял от зеркала пальцы, с них упали две капли.

И Женя закричала.

* * *

— Я не хотел тебя напугать...

Они сидели на постели, вжавшись друг в друга; он обнимал её, целовал волосы... Странно, но она его не боялась. Когда первый страх ушёл, он ушёл до конца. Весь. И даже если её разум восставал против, сердце и тело были безвольны. Женя подняла голову. Альберт смотрел ласково и печально.

— Это ты убил их?

Но как? Ведь он был с ней, она ласкала его в ту самую минуту, когда Каменев бросился под машину. Или это случилось раньше, ещё перед концертом, и он лежал там несколько часов прежде, чем его нашли? Но как он вообще оказался в том месте... Словно не знал, что перебегать дорогу там равно самоубийству.

— Они сделали это сами. Я лишь забрал их.

Как это странно, нелепо звучало.

— Я не понимаю...

— Ты поймёшь. Обещаю. Прости, что тогда, в доме, напугал тебя. Я действительно хотел, чтобы ты вернулась. Я хотел, чтобы ты увидела. Думал, так проще будет объяснить. А ещё — решил проверить тебя на прочность... — Его рот тронула грустная улыбка.

— Объяснить что? Альберт, прошу тебя...

Голова закружилась. Приторный запах снова ударил в нос.

— Кто-то должен был умереть. — Его голос звучал глухо. Отчуждённо. — Чтобы ты могла жить дальше.

Женя вздрогнула. Какие ужасные слова... Но что они значат?

— Жизнь за жизнь, таковы правила. Баланс нельзя нарушать.

— Баланс?

Теперь Женя не была уверена, кто из них настоящий сумасшедший.

— Смотри. — Он поднялся с постели, выдвинул ящик прикроватной тумбочки.

Записная книжка в кожаном переплёте; в такую записывают насущные дела. Чтобы не забыть. Альберт раскрыл её посередине и протянул Жене. Витиеватый почерк, пляшущие буквы. Пляска. Смерти? Её имя, рядом — Феликса. Перечёркнутые алыми чернилами. И ниже два других. Марта Белова и Филипп Каменев.

— Что это?

Холод окутывал Женю, затягивал ледяной коркой изнутри. От приторного запаха становилось невозможно дышать.

— Ты должна была умереть в тот день. Вместо Марты. Вас с Феликсом должна была сбить машина. Он поехал встречать тебя из кафе, где ты виделась с Кларой, вы переходили дорогу. А дальше — чернота.

— Ты безумец.

— Но ты видела меня по ту сторону зеркала. Ты целовала меня тогда. Это был я, понимаешь? Тебе не показалось. Ты не сумасшедшая, Женя. Тебе просто крупно повезло.

Он смотрел на неё, пожирал глазами. Бледный, как смерть. Нет, не как. Сама смерть.

— Я наблюдал за тобой. Ведь кто такой ангел-хранитель? Смерть, ждущая, когда пробьёт её час. Я ждал — и хранил тебя, чтобы ты ушла в назначенный тебе срок. Не минутой раньше. — Он выдохнул. — И не минутой позже... Я был на твоём концерте два месяца назад. Решил посмотреть, какая ты здесь. Из плоти и крови. Не с той стороны стекла, или, как говорят люди, с того света. А по-настоящему. Вживую. Это было ошибкой, хотя ошибкой ли, не знаю. Но я обезумел. Я хотел, чтобы ты продолжала жить. Играть. Писать стихи... — Он улыбнулся. — Они прекрасны. Я тогда сказал обратное, чтобы позлить тебя. Когда я в этом мире, человеческие слабости передаются и мне... Я хотел, чтобы жизнь радовала тебя. Чтобы ты любила, испытывала горе и наслаждение... Потому что даже горе лучше, чем ничего. Ты этого пока не знаешь. И узнаешь нескоро.

Женя смотрела на него, не до конца понимая, сон это или явь. Даже не до конца осознавая, что он говорит.

— Я хотел, чтобы ты любила. Не меня. Потому что я — смерть. И даже я не знаю, почему твоё сердце сделало такой выбор. Почему сделало моё, ведь у меня его не должно быть. Там, по ту сторону зеркала, хорошо. Там покой и тихие звёзды. Но там нет безумия. Там нет чувств, нет пожаров, нет боли и счастья... Я хотел, чтобы у тебя это было. Наверное, так предначертано. Наверное, такова воля богов. Чтобы вместо тебя умерла другая.

— Но как... — Женя задохнулась, голос словно пропал. — Ведь у них не было причин уходить.

— Люди легко сходят с ума. Или думают, что сошли. Даже лучшие из них. Даже ты засомневалась в себе. Голоса, призрачные лица в зеркалах, странные знаки — этого оказалось достаточно. Достаточно было нашептать им на ухо, что они должны были сделать, и они сделали. Я лишь забрал их.

— Ты заставил их уйти...

— Значит, так захотели боги. А может быть, богам вообще всё равно. Ведь я не нарушил баланс. Перед лицом смерти все равны. Все, кроме тебя.

Женя молчала. Сон не заканчивался. Это была явь, жуткая, пугающая, обволакивающая паутиной. Пути назад не было.

— Но зачем ты рассказал мне?..

— Тебе пришлось увидеть чужую смерть. Тебе — и Феликсу. Такова цена за жизнь. Постепенно станет легче. Воспоминания ослабеют, станут блёклыми, будто этого и не было вовсе. Я бы не сказал тебе всей правды, если бы ты не... Полюбила? Можно ли это назвать так?

— Они умерли из-за меня. Каменев ушёл вместо Феликса — ты заменил одного другим, чтобы мне не было так больно. Чтобы я не узнала подобного горя.

Пустые, бессмысленные, дикие слова. Казалось, их произносит кто-то другой. Она не могла сидеть сейчас в этой жаркой комнате, окутанной приторным запахом, и разговаривать со смертью. И любить её — против всех правил. Боги, судьба, можно называть как угодно, затеяли страшную игру. С какой целью? Чтобы развеять собственную скуку?

— Теперь, когда всё закончилось, я не смогу остаться надолго.

Синие глаза подёрнулись печалью, длинные ресницы затрепетали. Кто даровал её смерти такой чарующий облик? Уж не она ли сама? Может быть, она вообще всё придумала, окончательно обезумев? Но нет, Альберт был здесь, держал её за руку. Рыжие волосы мерцали в полумраке. Адская красота. Смертельная красота...

— Я всегда буду рядом. По ту сторону зеркал. И я буду приходить к тебе, обещаю. Если ты захочешь меня увидеть, если позовёшь.

— У меня есть выбор? — Женя усмехнулась.

Усмешка вышла горькой. Впаянный в самое сердце. Она этого не выбирала —выбрали боги. Или судьба. Она могла только покориться. Сама смерть покорилась их воле.

Альберт наклонился, чтобы поцеловать её. Огненные искорки вспыхнули под кожей — этого он желал ей? Этого лишено место, куда уходят навсегда? Женя ответила, прижимаясь теснее, ближе, опуская руки ему на бёдра, увлекая за собой.

Она не заметила, что у темноты за окном тоже было лицо. И на нём играла странная улыбка.