Три ада (гет)

Это была тревожная ночь. Ночь, после которой спокойная, размеренная жизнь Альбуса Дамблдора раскололась на до и после.

Волшебник, уже давно не принимавший никаких успокаивающих зелий, неуверенной рукой открыл навесной шкафчик в ванной комнате и потянулся за пузатым стеклянным пузырьком с мутной болотно-зеленой жидкостью. Стоило флакончику коснуться его губ, а настойке с ярко выраженным травяным запахом соскользнуть по стенкам горла вниз в пищевод, как всякая дрожь разом покинула сильное тело.

Альбус нетвердой походкой вернулся в холодный кабинет, где рама незакрытого окна равномерно отстукивала свой собственный ритм об угол стены. Дамблдор так надеялся, что по возвращению не обнаружит на своём столе нежелательного послания, что разыгравшийся на улице сильный ветер перевернет верх дном стопку пергаментов на его и без того неубранном рабочем месте.

Волшебник с силой сжал пальцы на переносице и изнуренно рухнул в обшитое алым бархатом кресло. Краем глаза он ясно видел, что распечатанный конверт и письмо, которое он успел выучить наизусть, были на том самом месте, куда их в припадке гнева швырнул маг.

Мой Дорогой Альбус!

Я искренне надеюсь, что ты счастлив там, за высокими и неприступными стенами Хогвартса.

О, это наверняка то, о чём ты мечтал всю свою жизнь — быть профессором и направлять нерадивых студентов на путь истинный. Должно быть, преподавание невероятно увлекательно, раз ты безвылазно торчишь в своей школе. Брось, Альбус! Пора заняться куда более реальными делами. Это моё тебе последнее предложение, старый друг, и я верю, что на этот раз ты обдумаешь его как следует.

Знаешь, не так давно, как говорят твои обожаемые магглы, синица на хвосте принесла весть о том, что у тебя подрастает дочь. Ты сильно огорчил меня, Альбус! Как ты мог так долго скрывать юную мисс Гермиону Ариану Дамблдор? Я с нетерпением жду нашей встречи.

Серьезно, Альбус? Дал девчонке имя погибшей сестры? Что ж, тогда, полагаю, ты должен лучше за ней присматривать. Уверен, мы не хотим повторения судьбы малышки Арианы.

С искреннейшими надеждами и самыми добрыми пожеланиями,

всегда твой лучший друг.

Он знает. Знает и ни за что не остановится. Гриндевальд сумел доставить свое послание точно адресату в руки, наплевав на все их защитные чары. Самоуверен, каким был прежде, и невероятно силен — таким стал сейчас. Больше не было смысла продолжать игнорировать действия Геллерта, не после прямых угроз. Альбус ни за что не позволит этому человеку тронуть Гермиону. На этот раз Дамблдор, во что бы то не стало, защитит свою семью.

* * *

— Здравствуйте, класс, — добродушно поприветствовал студентов Слагхорн, устанавливая на учительский стол большой котел, — Как насчет небольшого практического занятия? — мастер зелий взмахнул волшебной палочкой, и на доске за его спиной стал появляться список ингредиентов, заставивший особо впечатлительных первокурсников брезгливо сморщиться, — Что ж, есть идеи? — Гораций, несомненно, был горд тем, что единственная поднявшаяся рука принадлежала ученику с его факультета, — Мистер Риддл, — попросил он.

Том одним плавным движением поднялся со своего места.

— Спасибо, профессор, — начал он очередной свой безупречный ответ, — Это ингредиенты для зелья, излечивающего фурункулы, что является одним из простейших изучаемых в школьной программе. Варя его, следует убрать котел с огня, прежде чем добавить иглы дикобраза.

— Замечательно, Том. Пять баллов Слизерину, — зельевар счастливо хлопнул в ладоши и подозвал к себе студентов, — Сядьте поближе. Отлично! Всем видно? Сейчас вы только посмотрите, но на следующем занятии уже попробуете сварить своё первое зелье. Ох, кажется, я оставил весы в кладовой, — растерянно заметил Гораций, — Подождите на своих местах несколько минут.

Стоило Слагхорну скрыться за дверью небольшой каморки, как по классу пошли тихие смешки и перешептывания.

— Молодец, Риддл, — хвалил сидящий рядом Абраксас, — Такими темпами Кубок школы уже у нас в кармане.

— Ты бы лучше почаще в учебники заглядывал Малфой, — ворчал сбоку Эйвери, — Как досадно, у единственного наследника благороднейшего семейства мозг флоббер червя.

— Попрошу не оскорблять благороднейший дом Блэков, — язвительно вставила своё слово Вальбурга, — Малфой, слава Мерлину, не имеет к нам никакого отношения. Блондинов у нас отродясь не было.

— Заткнись, Фабиан! — ворчал Абраксас, — И ты, Блэк, — развернулся он к высокомерной темноволосой особе, — одно моё слово отцу, и…

— Заткнитесь оба, идиоты, — прорычал кудрявый юноша позади, — Вы меня отвлекаете.

Мальчики тут же оставили свои придирки и синхронно повернули головы назад, где в гордом одиночестве сидел самый тихий и спокойный из всех первогодок — Антонин.

Ссутулившись и положив голову на парту поверх скрещенных рук так, что мелкие вороные кудри прикрывали глубокие синие глаза, юный волшебник широко и открыто зевнул.

— Надо же, спящая красавица проснулась? — задирался Эйвери, — Думаешь, можешь себе позволить дрыхнуть на занятиях? Насколько мне известно, семья Долоховых не может финансово осилить домашнее обучение, поэтому ты должен лучше стараться на уроках, Антонин.

Том молча наблюдал за тем, как зарождается абсолютно бессмысленный скандал. Их компания, обычно, не обращала на вечно хмурого мальчишку никакого внимания, и всё-таки Долохов был одним из немногих, кто Риддлу нравился. Его манера поведения, нрав сильно отличались от Малфоевского окружения, и если бы Тома попросили описать Антонина, то мальчик, не задумываясь бы сказал — впечатляющий.

Русский юноша был мрачен, моментами груб, резок и держался особняком. Он не блистал на уроках, но его оценки не опускались ниже «Выше ожидаемого», а ещё Том не мог не заметить, что Долохов знает куда больше проклятий, чем положено первокурснику. Антонин родился в семье потомственных темных магов, как было известно из разговоров на змеином факультете, несколько лет назад из-за нашумевшей по всему миру Гражданской войны в спешке покинувших свою родину и бросивших там все свои богатства, а потому новый переезд и обучение в специальной школе, где на высшем уровне изучалась боевая магия и темные искусства, и правда, были ему недоступны.

— Не взяли в Дурмстранг? — Фабиан, между тем, поднялся со своего места, приближаясь к развалившемуся на парте Антонину, — Хогвартс — твоя последняя надежда для поддержания хоть какого-то подобия чести? — Эйвери небрежно облокотился рукой на столешницу, взирая на Долохова сверху вниз, — Эй, я с тобой разговариваю!

Всё произошло в считанные секунды. Антонин резко вскочил со своего места, схватил Фабиана за руку, выворачивая до хруста в костях, развернул к себе спиной и послал в быстрый полет между рядами точным пинком в крестец.

Когда разъяренный и взлохмаченный Эйвери поднялся на ноги, в его лицо уже был направлен заостренный конец волшебной палочки, а синие глаза оппонента прожигали насквозь.

— Сейчас я продемонстрирую тебе, почему могу спокойно спать на уроках.

Долохов угрожающе двинулся на Фабиана, уже готовый проклясть богатенького выскочку, как вдруг бледная кисть вынырнувшей из ниоткуда руки крепко и уверенно обхватила длинными пальцами уже успевшее раскалиться от гнева хозяина древко.

— Думаю, — ровно произнес Риддл, — этого достаточно. Вы ведь не хотите потерять таким трудом заработанные очки? -Том особенно выразительного посмотрел на Эйвери и, кивнув Долохову, спокойно занял своё место.

Когда Антонин опустился на деревянную скамью, он больше не спал, и даже скорое появление профессора не оторвало его от высверливания отверстия в спине своего однокурсника. Магия Долохова, яростно вспыхнувшая от гнева словно спичка, разросшаяся в объемах всепожирающим пламенем, потухла так же быстро, как огонь, которому перекрыли кислород, стоило Риддлу прикоснуться к его волшебной палочке. Том подавлял, и, если бы Антонина попросили описать мальчика одним словом, он ответил бы просто — могущественный.

После этого небольшого инцидента Долохов стал держаться Тома, негласно признавая в нём лидера.

* * *

Шёл второй месяц учебы, и у Риддла всё складывалось превосходно. Мальчик пользовался достаточным уважением на родном факультете и зарабатывал много очков у профессоров. Конечно, некоторые старшекурсники всё ещё бросали в его сторону пренебрежительные взгляды, но Том планировал разобраться с этим в кратчайшие сроки. Он, время от времени, продолжал заглядывать к Гермионе, черпая от неё знания, как из бездонного колодца, а когда они не занимались уроками, предаваясь праздному безделью, стоически терпел её предрасположенность к красивым легендам, которые обязательно заканчивались тошнотворно-хорошим концом.

Том и не заметил, как наступил Хэллоуин. Замок погрузился в атмосферу абсолютного веселья, которую Риддл просто не понимал. Мальчик не видел ничего забавного в том, чтобы наряжаться в нелепые костюмы и выпрашивать в них сладости, но спуститься к праздничному ужину был обязан. Когда он увидел парящие под потолком Большого зала тыквы, свисающую с углов паутину и столы, ломящиеся от конфет, то был удивлен тем размахом, с каким волшебники отмечали маггловский праздник.

Отвязавшись наконец от поднадоевшего за целый день Абраксаса, который вот уже час набивал рот всевозможными сладостями, добавляя своим аристократическим скулам округлости, Том бездумно бродил по пустым коридорам, пока не вышел к почти родной винтовой лестнице. Мальчик толком не знал, что привело его к Гермионе. Это было спонтанно. Риддл хотел уже было вернуться в подземелья, но неожиданно для самого себя без приглашения шагнул в комнату девочки и сразу заметил, что праздник явно обошел стороной личные покои мисс Дамблдор.

Юный волшебник решил осмотреться.

Всепоглощающая темнота кричит о том, что хозяйки здесь нет, но Тома это не останавливает, и он уверенно проходит дальше. На письменном столе листы пергамента разбросаны в неизменном беспорядке, от которого всегда аккуратного и педантичного Тома порой передергивает. Взгляд серых глаз цепляется за нехарактерный для Гермионы помятый детский рисунок. Риддл расправляет его и вглядывается: у изображенного существа орлиная голова, львиное тело, лошадиные копыта на задних конечностях и большие оперенные крылья, — но всё внимание Тома направлено на нижний правый угол картинки, туда, где мелким почерком выведены всего две острые буквы, заключенные в жирный чернильный круг.

Юный волшебник делает шаг назад и отвлекается на шуршащий звук снизу. Наклонившись, Том находит кучу смятых листов, валяющихся прямо на полу. С интересом мальчик поднимает один из них и неторопливо расправляет. Кляксы. Подушечки пальцев мараются в грязных чернилах, на что Риддл брезгливо морщится.

В глазах рябит от бесконечных подписей, инициалов вновь и вновь яростно перечеркнутых. Имя девочки выведено несчетное количество раз: где-то размашистее, где-то резче, — и почему-то всегда с разными фамилиями.

— Что ты тут делаешь?

* * *

Гермиона любила и ненавидела осень. Любила по необъяснимым причинам, скрывшимися где-то глубоко на уровне шестого чувства. По большей части это время года сопровождалось психическими расстройствами, от которых она потом избавлялась в остальные времена года. Между собой, они с Альбусом назвали это эффектом Уробороса. Между прочим, именно змея, символизирующая бесконечно повторяющиеся циклы, разбудила в девочке ненасытную страсть к мифам и легендам.

Осенью, когда наступало время учебных занятий, девочка часто оставалась одна. Альбус, как и другие профессора, был слишком занят уроками. И Том по той же причине стал реже навещать её.

Когда Гермионе удавалось тайком выбраться из четырех стен, она мельком видела мальчика в коридорах, окруженного одногруппниками. Мисс Дамблдор убеждала себя, что злиться на подобное — детский сад, но в глубине души затаила обиду.

Так незаметно подкрался конец октября, и Хэллоуин стоял первым в списке нелюбимых дней. Почему? Ответа не было. Гермиона никогда не украшала свою комнату. Приближающийся праздник всегда сопровождался кошмарами, перетекавшими в бессонные ночи.

Сны были слишком реальными, повторяющимися из года в год: горные тролли, что дробили её хрупкие кости дубинками, оборотень на фоне полной луны, от воя которого кровь стыла в жилах, огнедышащие драконы, град летящих прямо на неё смертельных проклятий, Хогвартс, затопленный кровью, — входили в список «самые безобидные». Намного хуже, когда девочке снилась женщина, чьи кудри были темнее самой ночи, а взгляд ошпаривал ненавистью.

Ведьма из детских кошмаров резала её кожу, выжигала плоть позорным клеймом, оставляя шрамы даже на душе. Её острые обломанные ногти обдирали щеки, худые пальцы поворачивали к себе лицом, приподнимали веко и медленно выдавливали глазное яблоко. Гермиона глотала собственную кровь и слезы. Кричала, визжала, орала, как сумасшедшая, а в ответ на мольбы о пощаде всегда слышала громкий смех толпы.

Девочка просыпалась в холодном поту, подносила дрожащие руки к лицу и тщательно проверяла каждый его сантиметр. Когда осмотр заканчивался, девочка садилась за стол, доставала письменные принадлежности и пыталась разложить кошмары «по полочкам», силясь таким образом вспомнить прошлое, но всё, как правило, начиналось и заканчивалось на собственном имени. Чертов эффект Уробороса.

Но в этот Хэллоуин Гермиону ждал небольшой успех. Сегодняшний сон о катании верхом на крылатом создании пугал лишь высотой полета и боязнью вырвать у самолюбивого зверя пару лишних перьев.

Девочка с раннего утра и до обеда экспериментировала с инициалами: изменяла почерк, переставляла буквы, — а когда ей наскучило это безрезультатное занятие, то решила нарисовать гордое магическое существо — гиппогрифа. Мисс Дамблдор сама не сразу заметила, что чисто интуитивно оставила на пергаменте подпись. Две угловатые буквы «Г» переплетались друг с другом в нижнем правом углу.

И они выглядели правильно.

Наконец, устав от неменяющегося интерьера, в возбужденном настроении Гермиона покинула комнату и, озираясь по сторонам, вышла в пустой коридор. По её подсчетам, все студенты должны были пребывать в Большом зале, но девочка всё равно старалась никому лишний раз не попадаться на глаза.

— Юная леди не должна покидать своих покоев, — заметил с портрета всевидящий мистер Фури. — Вы забыли, что сегодня Хэллоуин?

Забудешь тут.

Гермиона раздраженно вздохнула, издав совсем неэстетичный звук, который находился где-то между рыком взбешенного гриндилоу и визгом докси. В двух словах — полная неразбериха.

— Я просто проголодалась, — на ходу врала мисс Дамблдор, преодолевая пролет за пролетом, пока настырный ученый, пробираясь через чужие картины, следовал за ней.

— Вам приносили ужин несколько минут назад.

— Вы намекаете, что я лгу? — Гермиона перешла в наступление, насмешливо приподняв бровь.

— Я только предполагаю, что так можно растолстеть, — не оставался в долгу мужчина с портрета, — Вернитесь уже в свою комнату, мисс Дамблдор.

— Я больше не могу там сидеть! — для верности девочка сильно притопнула ногой, — Невыносимо же! Все! — она активно жестикулировала руками, надвигаясь на мистера Фури точно гарпия. — Абсолютно все сейчас веселятся в Большом зале! Я только чуть-чуть погуляю, никто и не увидит. А вы, — указала она на мужчину, — только попробуйте проболтаться Альбусу. Наш профессор ЗОТИ, мистер Оливер Нейт, недавно подарил мне чудесный набор несмываемых волшебных чернил, — Гермиона прищурилась на перепуганного ученого, перед тем как развернуться и уйти, — Я уверена, мы друг друга поняли.

Мисс Дамблдор долго плутала по бесконечным коридорам: заходила в тупики, разворачивалась и снова шла, погруженная в свои мысли. Настроение медленно ухудшалось, и ей хотелось просто скрыться от всего мира. Уткнувшись лбом в очередную стену, Гермиона со злостью и разочарованием пнула каменную кладку.

«Черт, как же больно! — взвыла она в своей голове, скача на одной ноге туда-сюда, а потом в недоумении уставилась перед собой. — Тут раньше не было двери».

Позабыв о ноющей конечности, Гермиона с любопытством оглядела бывший тупик. Недолго думая, девочка потянула за позолоченную литую ручку и вошла внутрь комнаты, которая, на удивление, оказалась пустой, лишь в самом центре стоял старенький стол с набором разноцветных красок.

Мисс Дамблдор, подгоняемая интересом, быстро отстукивая невысокими каблучками туфель по черному мрамору, приблизилась к одиноко стоящему предмету интерьера. Она бросила изучающий взгляд на белые стены и, засучив рукава, смело взялась за палитру.

Несколько часов спустя, тяжело дыша, уставшая, но впервые за несколько дней такая счастливая Гермиона села прямо на пол напротив когда-то чистой стены. Девочка не придумала ничего лучше, как повторить свой дневной рисунок, но уже в реальную величину, и теперь не сводила взгляда с гордо выведенной подписи.

Знать бы ещё, что значит эта вторая «Г».

Девочка выровняла дыхание и медленно закрыла глаза, стараясь погрузиться как можно глубже в свой разум — дом, стены которого исписаны мутным, нечитаемым текстом. Он просто повсюду: отражается в зеркалах, прослеживается на полу, на всех стульях. Где-то в этом доме есть заколоченный подвал, и если удастся спуститься в него, то, Гермиона уверена, можно увидеть настоящую версию её жизни.

Она начинает пробивать дыры в стенах кулаками, сдирая тонкую кожу до крови, приближаясь к запертым в сознании воспоминаниям. Каждый удар — боль, но сегодня девочка намерена идти до конца. Кажется, уже вот-вот, и картина в голове будет четко видна, но хочет ли она её видеть? Страх, сомнения и внезапный импульс гнева. Хочется взять спичку и спалить всю комнату прямо сейчас. Но как же воспоминания?

«Это совсем не то место, где мне хочется быть, — Гермиона блуждает в лабиринте разума, заглядывая буквально в каждый угол огромного дома, рассматривая исписанные стены. — Раз я здесь, то могу прочесть? Почему, нет?»

Вдруг крышка подвала начинает дергаться, а пол под ногами ходит ходуном. Густой и вязкий черный туман просачивается сквозь щели и начинает заполнять пространство. Он забивается в ноздри, попадает в рот и душит. Комнату заполняет темнота. Гермиона будто слепнет в один момент. Только вот сейчас малышка мечтает лишиться вовсе всех чувств.

Порыв холодного сквозняка пробегает по спине, оставляя табун мурашек. От страха она готова проститься с сознанием. Но как это сделать в собственных мыслях?

«Гермиона Грейнджер, — скрипучий словно ржавая петля голос врезается в голову и растекается там жгучей агонией,— грязнокровная подружка Поттера!»

Она видит тянущуюся к лицу руку с острыми черными ногтями, в ужасе узнает черные бешеные кудри и велит себя проснуться. Что дальше? Сценарий уже известен: за волосы резко, грубо швырнут на жесткие деревянные доски, из-за чего под кожу обязательно загонятся мелкие занозы, и начнут бить, затопляя подвальное помещение режущей слух какофонией криков, — а Гермиона Грейнджер будет неустанно умолять Мерлина о непробудном сне и скорой смерти. Но не Дамблдор.

Проснись же.

Малышка распахивает глаза, тошнота тут же подкатывает к горлу, из-за чего девочка откашливается кровью, которой скопилось столько, что забиты дыхательные пути. Гермиона плачет, заходится неконтролируемыми рыданиями.

Её разум — это дом, стены которого покрыты болью. Это здание, в котором она заточена, и где невыносимо одиноко. Теперь Гермиона не хочет ничего исправлять. Уж лучше она попытается закрасить их новой краской, будто ничего не было. Вопрос лишь в том, сможет ли она когда-нибудь смыть грязь с этих стен?

Немного успокоившись, девочка быстро покидает загадочное помещение. Гермиона отчаянно хочет вернуться к себе в комнату, туда, где безопасно, поэтому срывается на бег, больше не оглядываясь по сторонам.

В считанные минуты девочке удается спуститься с восьмого этажа и, проигнорировав ворчащий портрет, ворваться в свои покои, где она планировала зарыться с головой в пушистое одеяло и мягкие подушки, и лежать так, пока не придет сон, и где, так некстати, встретила Тома, перебирающего её записки сумасшедшего.

Нет, Гермиона не возражала, когда он так вольготно и бесцеремонно хватал её учебные материалы, чтобы жадно изучить. Но сейчас в руках у мальчика было нечто личное. Она ещё сама себе толком не могла объяснить, для чего ей это нужно, однако не хотела, чтобы хоть кто-то прикасался к тому, что сама минутой ранее зареклась сжечь.

— Что ты тут делаешь? — повинуясь неконтролируемому порыву, Гермиона приблизилась к юноше размашистыми шагами и вырвала пергамент из рук.

Если Том и был удивлен таким враждебным отношением, то вида не подал. Вместо этого он окинул пышущую гневом девочку внимательным взглядом, подмечая глубокие синяки под глазами, сильно выделяющиеся на бледном лице, и, в целом, болезненный вид.

— С Хэллоуином, — наконец произнес Риддл. — Тебе разрешили посетить праздник? Обычно, ты всегда сидишь в комнате.

— А ты довольно внимательный, — саркастически вернула мисс Дамблдор, — Мне приятна такая забота.

— Не забота, — злобно сощурился Том, — простое наблюдение.

— Конечно же, в тебе нет ни капли норм приличия, принятых в достойном обществе!

В закрытом помещении поднялся вихрь сильного ветра, а между детьми потрескивали видимые искры напряжения. Воздушные потоки опасно закружились вокруг Гермионы, стремясь сжать худенькую фигуру, но яркие электрические разряды, потрескивая, взрывались, прерывая движение воздушных масс.

Том отступил первым. Он успокоил свою магию и посмотрел на девочку холодным взглядом.

— Сожалею, что побеспокоил вас, мисс Дамблдор, — Риддл плавно наклонил голову, извиняясь, и вышел прочь.

Четыре минуты. Двести сорок секунд, чтобы очнуться от шока и начать проклинать свой язык без костей. Ещё столько же уходит на торг с собой, и наконец наступает принятие.

Гермиона срывается с места в порыве догнать и извиниться перед мальчиком. Она испытывает глубочайший стыд за слова, сказанные в порыве помутнения рассудка.

Кратчайшим путем девочка спускается в холодные, пропитанные сыростью подземелья. Тому неизвестен этот маршрут, поэтому мальчика наверняка ещё нет в факультетской гостиной. Пока она активно вертит головой, страшась на кого-нибудь наткнуться, в коридоре за спиной раздается приглушенный крик.

Гермиона, ступая на мысках, медленно доходит до самого дальнего заброшенного класса. Тихо заглянув внутрь, девочке удается рассмотреть кучку старшекурсников, кажется, троих студентов, носящих зеленые галстуки, и, Мерлин, прислонившегося к стене Тома, у которого из носа по подбородку тонкой струей стекает кровь.

Девочка прячется за ближайший угол и, что есть мочи, кричит:

— Профессор Слагхорн! Профессор, подождите!

Две фигуры с натянутыми до носа капюшонами выскакивают из кабинета, зажав третьего ученика под руки между собой, а когда они исчезают, Гермиона бросается к Тому.

— Что они сделали? — она достает белый расшитый золотыми нитями платок и начинает чистить его лицо. — Откуда кровь? Тебе больно?

Том непонимающе смотрит на испачканную ткань, а потом отталкивает протянутые в беспокойстве руки и молча отходит.

— Том, пожалуйста, — девочка цепко хватается за край мантии Риддла и тянет на себя, — подожди.

Ткань трещит по швам, и слизеринец вынужден оставаться на месте, если не хочет лишиться части школьной формы.

— Прости меня, — шепчет Гермиона, опустив голову и закрыв кудрями предательский стыдливый румянец. — То, что я сказала… ну, это не так. Извини.

Да, кажется, они поссорились, прежде чем на пути в подземелья он встретился с небольшой проблемой. Том был зол, поэтому с радостью согласился «поговорить» со старшими ребятами. О чем они там болтали? Ах, точно, что-то о запугивании Риддлом первокурсников. Эти три мушкетера подоставали палочки, и магия Тома, что бурлила в венах раскаленной лавой, с радостью ответила на агрессию. Когда самый крупный из напавших, этакий Портос, двинулся на первокурсника, тот молниеносно достал тисовое древко и прошептал одно из тех заклятий, про которые так увлеченно рассказывал Долохов. Проклятье буквально ошпаривало противника изнутри, не оставляя видимых следов. Том направил свою палочку точно в лицо оппоненту, и тот истошно закричал, утопая в боли. А потом появилась Гермиона. Кажется, молодой организм мальчика не выдержал подобной силы, и из-за лопнувших сосудов носом пошла кровь, и Дамблдор, кажется, решила, что он стал жертвой нападения. Что ж, оно к лучшему.

Гермиона всё ещё болтала, не замолкая ни на секунду. Ощупывала его взглядом на наличие травм и из-за чего-то обвиняла в случившемся себя. Сколько раз она извинилась? После четвертого «прости» Том бросил считать.

— Хватит, — оборвал он жестко, но стоило заметить наполняющиеся влагой помутневшие карие глаза, сказал уже более вежливо, — Гермиона, мне нужно вернуться в гостиную. Уже время отбоя.

Но пальцы, с силой сжимающие мантию, никак не отпускали смявшийся материал, а Дамблдор упрямо сверлила Тома взглядом, очевидно, в ожидании какого-нибудь чуда.

— Пообещай, что придешь завтра, — недоуменно Риддл уставился на протянутую руку с оттопыренным мизинцем, — Ну же, — подгоняла девочка, — я могу здесь хоть всю ночь проторчать, — и снова потянула за ткань. — Просто пообещай.

Доставучая.

Том медленно протягивает руку.

Высокомерная выскочка с претензией на глубокомыслие.

Гермиона переплетает их пальцы, быстро трясет рукой и чему-то улыбается.

Сложная. Нисколько не очаровательна.

— Отлично! Тогда, до завтра? — опять.

Она всегда говорит первая.

Риддл смотрит вслед самому чудаковатому и косматому существу, какое в мире только можно повстречать, а когда Гермиона скрывается из виду, опускает задумчивый взгляд на кисть руки. Он растирает пальцы между собой и думает о том, как много Дамблдор знает о волшебном мире. Определенно, эта наивная девчонка небесполезна, пока что. Том обязательно извлечет из своего обещания максимальную выгоду.

* * *

23 декабря. 1938 год.

Гермиона рассержена настолько, что вот-вот начнет метать гром и молнии в так вальяжно развалившегося в её кресле индивида. Она негодует. Том мало того закончил нумерологические расчеты раньше — черт, она даже вторую таблицу из пяти не просчитала! — так ещё и произвел их каким-то заумным неизвестным Дамблдор способом. А теперь, закинув ноги на её журнальный столик, элегантно поддерживая блюдце одной рукой и держа чашку, между прочим, из её любимого сервиза в другой, он одним видом вызывал в Гермионе бурю. Девочка была уверена, что в этот момент у неё, как и у Альбуса, дергается скула.

— Это, — с глухим стуком её расчеты приземляются на столик рядом с записями Риддла, — абсолютно неправильно!

Том аккуратно отставляет посуду, не издав ни единого звука, и со снисходительной улыбкой рассматривает кривой угловатый почерк.

— Согласен, абсолютно неверно. Ты не пробовала писать более разборчиво? Тогда, возможно, ты будешь считать без ошибок, — щеки предательски краснеют, и девочка вырывает пергамент у него из рук.

— Я про твой способ, — оправдывается Гермиона. — Согласно учебнику, мы должны считать по системе чисел, предложенной Бриджит Венлок.

— Ну, вообще-то, я тоже считал по учебнику. Ты, видимо, читаешь не те книжки, Гермиона.

— Что? — возмутилась Дамблдор, уперев руки в бока. — Да я, чтоб ты знал, изучила всю библиотеку Хогвартса!

— Всю? — спросил Том, скептически подняв бровь. — А точно всю?

— Конечно же, — она указала на мальчика пальцем и пригрозила, — Убери это насмешливое выражение со своего лица, Том Марволо Риддл. Я действительно прочитала почти все книги, что хранятся в библиотеке, — а потом Гермиона, понизив голос, пораженно прошептала. — Но не те, что в запретной секции.

Она в шоке уставилась на Тома, который снова спокойно пил чай, молча подтверждая её догадку.

— Ты пробрался в запретную секцию? — от звонкого крика Риддл поморщился и со вздохом опять поставил чашку на стол на этот раз громче, чем хотелось бы. — Том, книги, хранящиеся там, опасны.

— О, я, видимо, нашел очень опасный способ просчитать натальную карту волшебника, используя свойства «числа зверя» вместо предлагаемых Венлок свойств числа семь. И как никто не умер? Ты звучишь глупо Гермиона, — мальчик окинул её скучающим взглядом, как будто собирался разъяснять ребенку слишком очевидную вещь, — Эти книги, как и многие другие, просто содержат в себе знания. А они не могут быть хорошими или плохими.

Сказанное заставило Дамблдор глубоко задуматься. Том был убедителен. Подавляюще убедителен. Но Гермиона была склонна доверять Альбусу, а он говорил, что тексты в этих книгах не для молодых впечатлительных умов. Шальную мысль: обсудить этот вопрос со старшим волшебником, — девочка поспешно отогнала. Профессор Дамблдор с самого начала был, мягко говоря, не в восторге от Тома. Хуже стало, когда Альбус однажды пришел её навестить и был неприятно удивлен, узнав об их посиделках. Правда, после показательной голодовки, трех дней бойкота и срыва одного урока, Гермиона смогла доказать старшему волшебнику, что присутствие Риддла в её жизни — необходимость. В противном случае, Альбусу придется самому её чем-то занимать. Взрыв в классе трансфигурации с лихвой продемонстрировал весь азарт, находчивость и потенциал юной волшебницы.

— Ты уезжаешь на Рождество? — неожиданный вопрос Тома прервал вереницу воспоминаний.

— Да, — замялась Дамблдор, пряча взгляд, — Обычно мы с Альбусом навещаем мистера и миссис Фламель.

— Вот как? Знаменитые алхимики, — задумался Риддл.

— Прости, Том, я честное слово просила Альбуса оставить меня в замке в этот раз, но он был непреклонен в своем решении, — у девочки, казалось, глаза были на мокром месте.

— Не беспокойся. Я рад уже тому, что можно провести каникулы в Хогвартсе.

Но Гермиона счастлива точно не была. Девочка хотела встретить Рождество со своим первым настоящим другом. Но у Альбуса, казалось, были свои собственные планы на все праздники, и она была их неотделимой частью.

Раздавшийся стук заставил Тома наконец убрать ноги со столика, выпрямиться струной, а потом и вовсе встать, проявляя уважение.

— Добрый вечер, профессор, — произнес Риддл подчеркнуто вежливо.

— Здравствуй, Том, — Альбус вернул приветствие. — Гермиона, ты уже готова?

Девочка покорно кивнула и перевела взгляд на друга, который уже собирался уходить.

— Обещай отвечать на мои письма, — Гермиона под строгим взглядом Дамблдора неловко протянула руку, — Том?

Мальчик показательно громко вздохнул, но все-таки переплел мизинцы в уже хорошо знакомом ритуале, а потом, попрощавшись, ушел.

— Итак, Гермиона, — вернул внимание Альбус, сверяясь со своими часами, — Мы должны поторопиться.

Через несколько минут они стояли перед школьными воротами. Дамблдор по привычке поправил тонкую цепочку, неизменно мотающуюся на шее Гермионы, поддев пальцами золотой кулон.

— Отлично, — пробормотал он самому себе, протягивая руку, — Держитесь, юная леди, мы аппарируем.

Почувствовав под ногами твердую землю и осмотревшись по сторонам, Гермиона была сильна удивлена. Они стояли перед старым, покосившимся домом, где когда-то проживало семейство Дамблдоров. Альбус не часто посещал Годрикову впадину, а уж малышку сюда приводил и вовсе раза два, когда собирал документы для получения опеки.

Гермиона не любила бывать в заброшенном доме, потому что Альбус здесь выглядел мрачнее грозовой тучи. От родового гнезда Дамблдоров веяло отчаянием и горем. Юная волшебница никогда не интересовалась этой стороной жизни опекуна, потому что не хотела бередить ещё видимые невооруженным глазом раны.

Молча волшебник прошел через тяжелые дубовые двери и поднялся на второй этаж, где раньше располагались жилые комнаты. Гермиона же привычно замерла напротив лестницы, рассматривая выцветший портрет, на котором, помимо молодого Альбуса, были изображены юноша, сильно похожий на её опекуна, и девочка с доброй, почти незаметной улыбкой и пустыми чисто-голубыми глазами. Юная мисс Дамблдор давно знала, чье имя она носит.

— Гермиона, — позвали сверху, — поднимайся.

Перескакивая через несколько ступенек, девочка быстро оказалась на втором этаже. Альбус ждал её в комнате, которая раньше всегда была закрыта. Оказавшись внутри, Гермиона сразу признала в помещении детскую спальню. Альбус стоял рядом с прикрытой одеялом кроватью, опираясь на пыльный резной комодик. Когда волшебник повернулся, малышка заметила в его руках продолговатую коробочку, каких было много в лавке мистера Олливандера. Дамблдор протянул ей футляр для волшебной палочки и попросил:

— Открой.

Трясущимися то ли от испуга, то ли от восторга руками Гермиона достала на свет тонкое одиннадцатидюймовое древко, которое приветствовало новую хозяйку снопом ярких искр.

— Грушевая ветвь и волос единорога. Так и знал, что она тебе подойдет, — Дамблдор в задумчивости погладил бороду, прежде чем произнести, — Из золотистой древесины грушевого дерева получаются палочки великолепной волшебной силы, которые проявляют себя с наилучшей стороны в руках людей сердечных, великодушных и мудрых. Не было ни одного случая, когда грушевая палочка оказывалась во владении тёмного волшебника или волшебницы. Эта древесина довольно упругая, поэтому она выглядит совершенно как новая даже после стольких лет. Да, отлично подходит.

— Я не понимаю, Альбус? — взгляд карих глаз, отражающих всю красоту небольшого фейерверка, метался от палочки к волшебнику в полной растерянности. — Ты даешь мне палочку? Почему?

— Дорогое дитя, — профессор наклонился к Гермионе, положив обе руки ей на плечи, — Что ты знаешь о Гриндевальде?

— Он самый темный из ныне живущих волшебников. Говорят, что он хочет развязать войну с магглами, — ответила девочка без запинки.

— Ты права, Гермиона. Однако, это далеко не все, — Альбус отстранился и подошел к небольшому окну. — Геллерт очень вспыльчивый и целеустремленный человек. Это самый жестокий человек из всех, кого мне доводилось когда-либо встречать. Он готов до конца бороться за свои идеалы и не потерпит, чтобы кто-то встал у него на пути. Поверь, дорогая, я знаю, ведь был его другом, — от такого откровения палочка выпадает из ослабевших рук, и этот стук — единственный звук в комнате — посылает по телу волну мурашек.

— Я всё ещё не понимаю, Альбус, — Гермиона нагибается, чтобы поднять с пола теперь уже свою палочку и замирает в ужасе от услышанного.

— Он придет за тобой.