Понедельник, 15.00 (джен)

Всего за несколько минут Адриан добирается до отеля. Сотрясаемый сильной дрожью, он проходит по нему так быстро, как позволяют дрожащие ноги, и запирается в своей комнате на два оборота.

Встав под душ, прижав ладони к кафелю стены, он замирает неподвижной статуей.

Горячая вода сбегает по коже, снимает с мышц нечеловеческое напряжение, владеющее им с тех пор, как он увидел отца. Адриан не знает, сколько времени стоит, запершись в ванной, но теперь вся комната наполнена густым влажным туманом. Влажный воздух проникает в легкие, усиливает пугающее чувство удушья, которое отказывается его покинуть.

Адриан на мгновение закрывает глаза, пытаясь сконцентрироваться на мягком плеске воды по душевой занавеске.

Он хотел увидеть отца и теперь горько об этом жалеет. Он так хотел бы стереть этот день из памяти. Забыть то, что услышал. Позволить воде унести с собой горе, которое вдребезги разбивает его сердце.

Но слова отца преследуют его. Терзают. Застревают в голове с такой силой и яростью, как если бы были выжжены кислотой.

«Она должна была вернуться».

«Я готов был сделать всё, что мне казалось лучшим для тебя».

Адриану кажется, что череп сейчас взорвется. Эти несколько слов резко отбрасывают его обратно ко всему, что он перенес за последние годы. Смерть матери, равнодушие отца, бессчетное количество раз, когда Ледибаг или он были на грани худшего… Все испытания, все страдания, большинство которых можно было бы избежать, если бы отец попытался хотя бы немного понять его.

Адриан может лишь отметить иронию ситуации.

Вся эта боль.

Всё это горе.

Всё потому, что отец хотел защитить его.

Несколько долгих минут спустя Адриан решает закончить душ, который начинает принимать опасный оборот попытки утопиться.

Быстро вытершись и одевшись, он возвращается в комнату. В последний раз проведя полотенцем по голове, чтобы вытереть висящие на кончиках волос капли, Адриан смотрит на ладонь, которую горячая вода покрыла красными пятнами.

Та самая рука, на которой когда-то сверкало кольцо.

Камень Чудес.

Его отец не знает, что он был Черным Котом.

Адриан не знает, должен ли рассказать ему о своей двойной жизни. Признаться, что он Черный Кот, значит рисковать разрушить хрупкую связь, которую он вопреки всему не отчаивается однажды создать между ними. Поскольку вопреки гневу, вопреки горю, вопреки годам равнодушия и боли, Адриан не теряет надежду найти однажды силы простить отца.

Адриан парализован между скручивающим желудок ужасом и почти нездоровым желанием выплеснуть в лицо отцу всё зло, что тот ему причинил. Он неспособен размышлять, принять хоть какое-то решение.

Его ужасает мысль о разговоре.

Он горит желанием признаться во всем.

Он хочет идти вперед.

Он хочет сбежать.

Он ненавидит отца за то, что тот сделал.

Он любит его, вопреки здравому смыслу.

Он должен признаться.

Он должен молчать.

Адриан больше не может. Его тайна словно яд пожирает его, истощает, вгрызается в самую сердцевину костей. Голова болит так, что хоть вой, пульс стучит с бешеной скоростью, сумасшедшие удары сердца вызывают ощущение, будто грудь вот-вот взорвется изнутри.

Это безумие должно прекратиться.

Спустя долгие часы размышлений Адриан принимает решение.

Каковы бы ни были последствия. Если он хочет, чтобы отношения с отцом зиждились на здоровых основаниях, он должен всё рассказать.

В следующий понедельник, когда отец звонит ему, начиная разговор неуверенным голосом, Адриан немедленно предлагает встречу в том же кафе, в котором они виделись на прошлой неделе. И ровно семь дней спустя Адриан снова оказывается лицом к лицу с отцом.

Мгновение он стоит, крепко вцепившись в спинку стула. Вопреки усилиям, которые он прилагает, чтобы сохранить спокойствие, Адриан не может подавить внезапную вспышку тревоги в груди. Его нервозность так велика, что кажется, будто она физически проникает под кожу, хрустит под ней, точно горсть битого стекла. Нервы натянуты до предела, но он не может отступить.

Не хочет отступить.

Адриан глубоко переводит дыхание, мысленно готовясь к противостоянию с отцом. Он собственно не стремится доводить именно до противостояния, но учитывая то, что он должен сообщить, разговор обещает стать далеко не приятным.

— Ты не собираешься садиться? — подчеркивает Габриэль, осторожно приподняв бровь.

— Да, да, — немного слишком напряженно отвечает Адриан, садясь напротив отца.

Габриэль мгновение рассматривает его, машинально поправляет очки кончиком пальца и тяжело вздыхает.

— Нам надо поговорить, — бросает он с решительным блеском в глазах.

— Отец… — медленно начинает Адриан.

— Нет, послушай меня, — прерывает его Габриэль, поднимая ладонь, чтобы заставить замолчать.

Адриан инстинктивно напрягается. Кулаки сжимаются, а мышцы плеч напрягаются, неприятно натягивая ткань рубашки.

— Пожалуйста… — добавляет Габриэль, глядя ему в глаза в поисках одобрения.

Мгновение Адриан остается неподвижен. Он не уверен, что хочет позволить отцу вести разговор. Так же, как и не уверен, что ему удастся долго хранить секрет, вес которого грозит его раздавить.

После долгого момента колебания он кивает.

Он выслушает отца.

Или, по крайней мере, попытается.

— Я понимаю, что прошлый разговор был… сложным, — осторожно начинает Габриэль.

— Это меньшее, что можно сказать, — немедленно замечает Адриан.

Габриэль бросает на него предупреждающий взгляд. Колкий взгляд, до жути похожий на те, которые он адресовал Адриану, когда тот был подростком и имел наглость вызвать его неудовольствие.

— Отец, — несмотря ни на что, продолжает Адриан, не в состоянии ни секунды больше сражаться с отравленными мыслями, которые слишком долго грызут его. — Вы сказали, что были готовы на всё. А что насчет жителей Парижа? Черного Кота? Ледибаг?

Мозг велит ему замолчать. Восстановить контроль над собой, вернуть разговор в более дипломатичное русло.

Но поздно.

Слова срываются с губ, подпитываемые отчаянием, которое лишь растет с каждой секундой.

— Вы думали о них? — выдыхает Адриан, борясь с жгущими глаза отчаянными слезами.

Все те случаи, когда Ледибаг была ранена.

Все те ужасные моменты, когда та, кого он по-прежнему любит больше всего на свете, едва избегала худшего.

Все те сражения, когда сам он принимал удары.

— Что бы вы стали делать, если бы они были серьезно ранены? — дрожащим голосом произносит он. — Или если бы они… Если бы они были…

Не в состоянии продолжать, он резко замолкает. Мягко проводит ладонью по лицу и вдыхает. Медленно. Глубоко. Позволяя новому притоку воздуха с трудом раздвинуть тиски, сжимающие его грудь.

— Адриан, ты не понимаешь… — отвечает Габриэль, наклонившись к нему со сверкающим взглядом. — У меня не было выбора. У тебя не было никого в мире, кроме меня, и если… Если бы со мной что-то случилось, ты бы остался совсем один.

Габриэль выпрямляется, положив ладони перед собой, и испускает долгий вздох.

Адриан машинально сжимает кулаки. Его дыхание прерывисто, пульс сходит с ума. Стук сердца отдается в висках, заглушая слова отца. Теперь он слышит лишь этот бурный грохот, подпитываемый бушующей в нем бурей эмоций.

Гнев. Горе. Сожаления.

Этот разговор доводит его до предела. Каждое слово отца — мощный удар по слабой стене, которая еще сдерживает его чувства. Каждое слово атакует хрупкий панцирь, покрывает его трещинами, пока не образует опасно широкую брешь.

Борясь с новой волной тошноты, скручивающей желудок, Адриан снова вдыхает.

Он должен сохранять спокойствие.

Должен бы.

Но…

— Эта мысль была невыносима для меня, — убежденно произносит Габриэль, не замечая терзаний единственного сына. — И потому… Цена неважна. Я должен был убедиться, что для тебя всё будет устроено наилучшим образом. Что ты будешь в безопасности. Что о тебе будет кому позаботиться. Что ты…

— Я БЫЛ ЧЕРНЫМ КОТОМ! — рявкает Адриан, вскакивая со стула.

Это слишком.

Его тайна слишком тяжела, тонкая стенка, защищавшая его от эмоций, слишком хрупка. Решительный тон, которым говорит отец, становится последней каплей, которая разбивает остатки самоконтроля Адриана.

Габриэль резко подпрыгивает от этой вспышки. В оцепенении он пристально смотрит на Адриана, ничего не говоря. Потом его лицо медленно искажается по мере того, как он осознает слова сына. И всего за несколько секунд Габриэль становится бледным, словно труп, а зрачки расширяются от ужаса.

Вытаращив глаза, он смотрит на Адриана с выражением чистого ужаса.

Охваченный ощущением бесконечной усталости, Адриан тяжело падает на стул. Ему кажется, будто он опустошил все свои силы, словно это цунами эмоций, столь же короткое, сколь мощное, унесло с собой всю оставшуюся у него энергию.

Тело чувствуется тяжелым, а сердце еще тяжелее.

— Я был Черным Котом, — устало повторяет он.

— Н-нет… Это… Ты… Эт-то невозможно… — бормочет Габриэль, и его руки вдруг начинают дрожать. — В-всё… Всё это время…

Не в состоянии произнести ни слова, Адриан механически кивает. Ему кажется, будто язык у него из свинца, а по горлу словно провели наждачной бумагой.

Отец смотрит на него так, точно только что увидел призрака.

— Это был… Эт-то был ты… — с ужасом произносит он. — Я-я хотел защитить тебя, а ты…

Габриэль обрывает фразу и замыкается в пораженном молчании.

Он явно в состоянии шока. По его телу пробегает конвульсивная дрожь, взгляд лихорадочно блестит, на лице расплывается мертвенная бледность, и кажется, что он сейчас потеряет сознание. Габриэль открывает рот, закрывает его, проводит ладонями по лицу.

Он выглядит как человек, которого только что толкнули в самый жуткий кошмар.

Долгое мгновение отец и сын молчат. Габриэлю очевидно требуется время, чтобы осознать страшную новость, которая вдребезги разбила его убеждения, а Адриан не уверен, что хочет продолжать разговор. Крепко сжав руки на коленях, он борется с глухим ощущением тошноты, которое отказывается покидать его.

И вдруг в комнате раздается смущенное покашливание. Агент, стоящий в нескольких метрах позади Габриэля, подчеркнуто посматривает на часы, молча давая понять, что время относительной свободы бывшего злодея подходит к концу.

Габриэль вздрагивает, а потом тяжело вздыхает. Он слегка поворачивает голову к сыну, не решаясь встретиться с ним взглядом.

— Адриан, — произносит он голосом, полным почти невыносимой боли. — Я…

Слова застревают у него в горле, мешают ему продолжать. Габриэль качает головой, тяжелым шагом удаляется и выходит из зала, не добавив больше ни слова.

В следующий понедельник в пятнадцать часов телефон Адриана молчит. Впервые за годы отец не пытается с ним связаться.

Адриан не знает, что думать об этом внезапном отсутствии связи. Отцу, конечно, нужно время, чтобы усвоить разрушительную новость, которую он сообщил ему неделю назад. Адриан сам еще не может подобрать слов тому, что чувствует. Облегчение? Грусть? Удовлетворение от того, что, наконец, берет свою жизнь в свои руки, хотя это и оказалось еще болезненнее, чем он думал?

Он не знает.

Что бы там ни было, ему по крайней мере повезло в том, что он не один. Хотя Нино не знает об испытаниях, которые Адриан выдержал из-за отца, он не преминул заметить значительный упадок духа лучшего друга.

И Нино предлагает ему вечеринку с бывшими одноклассниками. Он подробно описывает планы, радостно перечисляет список всех, кого рассчитывает пригласить.

— Уверяю тебя, Адриан, будет суперски! — с энтузиазмом заявляет он. — Будут все, и Алья согласилась, чтобы использовали ее квартиру.

Адриан слушает его с практически не скрываемым весельем и с радостью соглашается. Ему необходимо развеяться после тяжелой недели.

А что может быть лучше спокойной вечеринки с друзьями?

Проходят недели, а Габриэль ни единого раза не попытался связаться с сыном.

Благодаря Натали Адриан знает, что может не бояться за здоровье отца, и в иных обстоятельствах он, вероятно, обиделся бы на его молчание. Был бы расстроен тем, что его вот так исключает из своей жизни человек, чье мнение, вопреки всему, важно для него. С тревогой спрашивал бы себя, не уничтожил ли он возможность возобновить однажды отношения с ним.

Но сейчас, впервые за очень долгое время он чувствует себя совершенно безмятежно.

Его жизнь снова перевернулась — на этот раз в хорошем смысле. На вечеринке, организованной Нино, он чудесным образом вновь обрел Ледибаг. Маринетт. Свою бывшую напарницу. Свою единственную любовь.

Восхитительное ощущение эйфории, которое он испытывает с тех пор, как его Леди вернулась в его жизнь, не стирает чувства предательства, которое он испытывает по отношению к отцу. Но делает его более терпимым. Оно пробуждает в нем желание двигаться дальше, найти мужество простить, наконец, этого человека, который принес ему столько страданий.

Стоя перед зданием, в котором под надзором живет его отец, Адриан задумчиво смотрит на телефон. Пятнадцать часов, понедельник. И снова знаменитый Габриэль Агрест блистает молчанием.

Адриан машинально проводит ладонью по затылку, взъерошивая светлые волосы. Сдерживая рвущийся с губ тяжелый вздох, он поднимает глаза на величавое здание напротив. Где-то среди его многочисленных комнат находится Габриэль Агрест. И, похоже, он решил замкнуться в идиотском молчании, вместо того, чтобы поговорить с Адрианом.

Учитывая ситуацию, его позиция более чем понятна. Адриан не отваживается даже представить, что должен был испытать отец, обнаружив, что подвергал опасности того, кого пытался защитить любыми средствами.

Можно усмотреть иронию в том, что реакция Габриэля до странности похожа на реакцию его сына, когда тот узнал ужасную правду о личности Бражника. Бежать от тех, кого он любит, отрезать себя от внешнего мира, сидеть разбитым болью в ожидании, когда время сделает свое дело и начнет, наконец, исцелять раны.

Но Адриан сыт по горло молчанием отца. Его отсутствием. Он сам слишком долго избегал их встречи и теперь, когда чувствует себя готовым двигаться дальше, он отказывается терять еще несколько лет, пока они снова начнут разговаривать.

Он хочет общаться, он хочет понять. И, возможно, однажды простить этого человека, который заставил его столько страдать.

Но сначала должен возобновить контакт с ним. И на этот раз на встречу с отцом придет он.