Through a Mirror, Darkly (гет)

Поцелуй

В тот раз я выбрала другую дорогу к своей артистической. Я никогда не ходила обходным путем, он был слишком темным и пугающим. Но я сейчас я любой ценой желала избежать встречи с Раулем, так как он снова, как и две недели назад, был полон решимости зажать меня в угол. И несмотря на страх перед темными переходами они казались мне меньшим из двух зол.

Он не ожидал столкнуться со мной. Мы одновременно вышли из-за угла и оказались лицом к лицу. Лицом к черепу. Я отшатнулась, не столько шокированная его внешностью, описание которой я уже слышала бесчисленные множество раз, как просто удивленная от самого факта встречи с кем-либо в этом пустынном коридоре.

— Боже! — выдохнул он и уже развернулся, чтобы скрыться в темноте, но я выкрикнула: — Ангел! — и он заколебался на какую-то долю секунды, которой мне хватило для того, чтобы схватить его за край плаща.

Он наполовину развернулся, глядя на меня со злостью или… страхом? Он бы вырвал у меня плащ, но я вцепилась в него, как клещ.

— Пожалуйста, Ангел, не уходи.

На какое-то мгновение мне показалось, что он собирается оставить меня со своим плащом, но внезапно в конце коридора послышались шаги, и он снова заколебался. Я воспользовалась его заминкой и, взяв мужчину за руку, потащила за собой:

— Сюда, — и завела его в свою комнату. Быстро заперев за нами дверь, я обернулась к нему.

Он стоял в пол оборота, как будто желая сбежать, ни слова не говоря. Наблюдая за мной. И, напрягая зрение в плохо освещенной газовым рожком артистической, я наконец смогла рассмотреть своего благодетеля. Своего друга.

Первым, что поразило меня, был его рост. Я не коротышка, но даже при том, как сильно он сейчас сутулился, мужчина возвышался надо мной более, чем на голову. Также он был необычайно худым, стройный — слишком мягкое слово для описания мужчины, чью руку я могла обхватить пальцами. Сейчас я прекрасно понимала, почему о нем думали, что он является скелетом. Что же касается его лица…

«Воплощение уродства» — вот как описала его одна из хористок. Это было правдой. Его лицо было настолько уродливым, настолько выходящим за все рамки нормальности, что его невозможно было судить по человеческим меркам о красоте. Он был просто… моим Ангелом.

Он стоял, не двигаясь, как будто скованный под моим взглядом. У меня не получалось разобрать выражение этих странных, горящих, золотых глаз. Надежда? И что-то сродни тоски. Но самой сильной эмоцией был ужас. Он окаменел от страха. Но почему? Неужели причина была во мне, в моей реакции? Это осознание дало мне решимость сдвинуться с места, подойти к нему и осторожно протянуть руку к его щеке. К его бледной, впалой щеке. Он напрягся, и я сглотнула образовавшийся в горле комок. Неужели ему так часто причиняли боль, что он только ее и ожидал от чужого прикосновения? Мягко, медленно, как будто я имела дело с раненым зверем, я провела кончиками пальцев по его коже.

Он задрожал, закрывая глаза, и немного расслабился. Неуверенно он поднял руку и едва ощутимо прижал мою ладонь к своему несчастному лицу.

— Кристина, — выдохнул он тихо, сломлено. Он дрожал так сильно, что я начала действительно беспокоиться. Как болело мое сердце! Другой рукой я откинула длинную прядь волос с его лба и прошептала:

— Ангел, — я замолчала, а затем начала снова: — Ангел, как тебя зовут?

Он обескураженно посмотрел на меня:

— Мое имя? — он повторил, — Эрик, мое имя Эрик.

— Эрик, — выдохнула я. Медленно приблизив свое лицо к нему я прошептала: — Я люблю тебя, Эрик, — и, закрыв глаза, поцеловала его в губы. Они были прохладными и мягкими. Спустя мгновение его руки нежно обняли меня, и мы стояли так долгое время, восхищенные, цельные. А в следующее мгновение он притянул меня еще ближе и его губы мягко накрыли мои, а затем… О, Боже, он провел языком по моим губам, и я приоткрыла их, приглашая его внутрь. Еще, о, пожалуйста, еще!

Его тело тело было единственной опорой, когда я, ослабевшая от желания, опустилась на колени, утягивая его за собой. Мои пальцы запутались в черных волосах, привлекая его еще ближе, побуждая продолжать. Осторожно уложив меня на пол, он немного отстранился, только чтобы спуститься поцелуями ниже. Теплое дыхание щекотало кожу, посылая толпы мурашек по всему телу. Я инстинктивно приподняла бедра, прижимаясь к его паху, а затем все мои мысли закончились.

Очнулась я на диване в ярко освещенной комнате, совсем не такой, какой я ее запомнила. Я практически расплакалась от осознания, что это всё, возможно, было просто сном. Но потом я почувствовала его запах на себе, аромат сандалового дерева, мускуса и земли, его вкус на своих губах. Не сон, хвала Всевышнему, не сон.

Я села, удивленная тем фактом, что полностью одета, что настолько сильные чувства мог вызвать всего лишь поцелуй. А уже спустя несколько минут я услышала тихий возглас:

— Ты уже встала! — кажется, его голос прозвучал слегка разочарованно.

Я подняла голову и улыбнулась:

— Привет, Эрик.

— Извини меня. Я надеялся вернуться до твоего пробуждения. Мне нужно было… просто забудь. Как ты себя чувствуешь?

— Со мной все хорошо, Эрик. А ты?

— О, вполне неплохо, — ответил он неуверенно.

— Присоединишься ко мне?

— Присоединюсь к тебе?

— Да, я так надеялась, что ты все еще будешь здесь, когда я очнусь, — я отодвинулась и похлопала место рядом с собой на диване. — Пожалуйста, посиди со мной.

Молчание, а затем:

— Очень хорошо, — и я с изумлением увидела, как огромное зеркало отъехало в сторону и Эрик шагнул внутрь. К моему разочарованию на нем была маска, закрывающая все лицо. Он просто ступил в комнату и застыл у зеркала, не решаясь подойти ближе.

— Пожалуйста, Эрик. Тебе не нужна маска. Снимешь ее?

— Пожалуйста, не стоит просить меня об этом.

— Но ты же показываешь свое лицо посторонним в Опере, — мягко напомнила ему. — Почему я не могу снова увидеть его?

— Это другое, — пробормотал он неловко, — они видят Призрака, а не Эрика.

Я вздохнула:

— Я понимаю, — и это действительно было так. Я и сама носила костюмы на сцене, в которых никогда не вышла бы на улицу. Потому что там смотрели бы не на египтянку-рабыню, а именно на меня, Кристину.

— Посиди со мной, — снова повторила, и наконец он подчинился. Эрик был натянут, как стрела, и ему явно было неловко. Жалел ли он о произошедшем? Я ненавидела напряжение, возникшее между нами, и, стараясь преодолеть его, я спросила:

— Я уже рассказывала тебе о последней неудаче Карлотты?

— Нет, еще нет, — и он склонил голову набок в знак внимания.

И я рассказала ему все об этом маленьком происшествии: ее визг («Да, мы услышали бы его даже на Небесах») и ее возмущенный вид. «Она выглядела так забавно, и я не знаю, как нам удалось сдержать смех, — я хихикнула — думаю, она могла просто взорваться от ярости!»

Эрик тоже засмеялся, и этот теплый, волнующий звук напомнил мне о том, как соприкасались наши губы в чувственно поцелуе.

— Легко могу себе представить! — о, Боже, он что, читает мои мысли? Покраснев, я опустила взгляд на свои сложенные на коленях руки. Но тут он продолжил:

— Униженная перед теми, кого она считает пылью под своими ногами.

Слава Богу, он все же не читает мысли:

— Конечно, она сказала, что это Призрак схватил ее. Это был Призрак, Эрик?

Он засмеялся, заставляя меня снова затрепетать:

— Нет, нет. Если кто-то и схватил ее, то точно не я.

Он вздохнул, а я внезапно кое-что осознала:

— Наверное, это тяжело, когда тебя винят в каждом незначительные происшествии.

Он снова засмеялся и хитро проговорил:

— Ну, не все незначительные происшествия не являются моей виной. Должен признать, первые пару лет я наслаждался мелкими проделками, но сейчас… — он тяжело вздохнул.

— Как давно ты живешь здесь, Эрик?

— Я всегда был здесь, — ответил он, глядя как будто сквозь меня. — Когда были подняты первые занавеси и впервые осветилась сцена, я уже был здесь, — Эрик еще раз вздохнул, — я живу здесь уже более десяти лет.

Его слова поразили меня. Было сложно судить по его лицу, но:

— Ты ведь не молод, Эрик? — мягко спросила, уже зная об ответе. Он отвел взгляд, но промолчал. Я протянула руку к его плечу, но он уже поднялся.

— Давай споем, Кристина! — и он помог мне подняться. А затем без предупреждения начал дуэт из Отелло, и я не знаю, как я смогу снова стать его ученицей, когда этот ангельский голос сводил меня с ума от желания. А когда пришла очередь Дездемоны, я пела с подлинной страстью и осознанием, которые никогда не испытывала раньше. Никогда раньше я понимала того сумасшедшего чувства любви, которое подтолкнуло Отелло к убийству любимой.

Думала ли я тогда, что Эрик, такой холодный и скованный, не отвечал на мои чувства? Сейчас я знаю это наверняка. Его любовь ко мне, изливавшаяся в каждой ноте песни мстительного Мавра, была такой же всепоглощающей, чистой и страстной, как и моя. И в какой-то момент я почувствовала жалость к идиоту, который захотел бы встать между нами.

Наконец, дует закончился, и мы молча стояли лицом к лицу. А я вдруг испытала какую-то извращенную радость от того, что на нем была маска, потому что вид его рта, его губ, недавно целовавших меня, стали бы моей кончиной. Теперь занятия превратятся для меня в настоящую пытку, так как каждый раз, когда я слышу его, мне хочется сорвать одежду и броситься на него. Не слишком хорошо для концентрации.

Кажется, его мысли шли параллельно с моими, потому что он тяжело вздохнул, а потом задумчиво пробормотал:

— Это звучало так, как и должно звучать, — он выпрямился и пояснил: — ты научилась всему, чему я мог научить тебя, — а затем добавил: — теперь ты можешь подарить человеческим существам немного божественной музыки.

— Значит, занятий больше не будет? — спросила я с грустью.

— Нет, во всяком случае, не такие. Но тебе все еще необходимо тренироваться, и тебе придется разучить много новых ролей. Так что, боюсь, ты по-прежнему нуждаешься в своем учителе.

Я улыбнулась, беря его за руку:

— Я рада, мне бы не хотелось, чтобы…

Меня прервал громкий стук в дверь. И проклятье, проклятье, проклятье — Рауль звал меня с другой стороны:

— Кристина! Кристина! Я знаю, что ты там с ним! Открой дверь!

— О, Боже, — прошептала, в ужасе глядя на Эрика, — если он продолжит, то скоро выломает дверь!

— Пойдем, — проговорил Эрик, сжимая мою руку и подводя к зеркалу, — оно отъехало в сторону, но стоило нам войти внутрь, как проход снова закрылся. А в следующее мгновение дверь в артистическую поддалась, и Рауль вломился в комнату. Эрик притянул меня ближе.

— Все хорошо, — прошептал он в мои волосы, — стекло толстое и очень прочное, а он никогда не обнаружит рычаг. Мы в безопасности.

— О, Боже, Эрик, — я беззвучно расплакалась в его рубашку.

— Мы в безопастности, — повторил мужчина, мягко гладя мои волосы, — мы в безопасности. Пойдем со мной.

В доме у озера

В узком темном коридоре, в котором мы оказались, я с трудом могла рассмотреть даже собственную руку, а одетый во все черное Эрик и вовсе стал, за исключением мерцающих во мраке золотых глаз, совершенно невидимым. Эти глаза очень сильно напоминали кошачьи, намного более яркие здесь, практически в абсолютном мраке, чем в моей комнате. И, возможно, они предоставляли ему также кошачью способность видеть в темноте, или же он просто очень хорошо знал дорогу. Как бы то ни было, мужчина уверенно вел меня, спотыкающуюся, сквозь абсолютный мрак, пока наконец мы не завернули за угол и он не извлек небольшой фонарь. Я услышала тихий щелчок, и вспыхнувший свет на несколько секунд ослепил меня.

— Путь, которым мы пойдем, ведет через подвалы, поэтому мы должны сохранять тишину, чтобы избежать разоблачения, — прошептал Эрик, склонившись к моему уху. Я кивнула, показывая, что поняла, и он продолжил: — Было бы лучше провести тебя через озеро, но этот путь будет слишком длинным для тебя, а я не смогу пронести тебя все расстояние самостоятельно. Здесь есть другой проход, правда, боюсь, чтобы воспользоваться им, нам придется немного проползти. Пошли! — и он снова взял меня за руку и повел вперед.

Как удивительно было увидеть знакомую мне в мельчайших деталях Оперу изнутри! Мы все еще находились в верхних подвалах, где хранились разнообразные декорации и другое «имущество» театра; здесь же были установлены различные механизмы, обеспечивающие работу этого удивительного здания. Я и раньше иногда из любопытства спускалась в подвалы, разговаривая с отставными работниками сцены и выпрашивая истории у пожилых людей. Но сейчас мы шли незнакомыми мне путями, постоянно сворачивая и протискиваясь через перегородки. Это было похоже на какую-то детскую игру по прохождению запутанного лабиринта. Наконец, мы добрались до третьего подвала и Эрик снова склонился ко мне.

— Ты должна следовать за мной, не отходя ни на шаг. Скоро будет небольшой проход в стене, и, как я уже предупреждал, тебе придется ползти: он слишком низок, чтобы не сгибаясь пройти через него. Будь осторожна: через несколько метров ты увидишь люк в полу и должна будешь прыгнуть вслед за мной. Но не стоит бояться, я поймаю тебя.

А затем он развернулся и подошел к стене. Не знаю, какой механизм он задействовал, но внезапно раздался скрежет, и часть стены отъехала в сторону, открывая низкий туннель. В последний раз бросив на меня взгляд, Эрик опустился на колени и пополз. Не имея другого выбора, я последовала за ним, а повторившийся через несколько секунд скрежет дал мне понять, что проход снова закрылся.

Возможно, я бы запаниковала, если бы не услышала впереди голос Эрика: «Я здесь. Не стоит бояться!» — и, как по волшебству, страхи улеглись. Должна признать, это было тяжело: ползти вот так в корсете и платье. Мой же турнюр постоянно цеплялся за низкий потолок, и хотя мне пришлось преодолеть не более двадцати футов, когда я достигла упомянутого Эриком люка в полу, то пребывала в крайне растрепанном состоянии. С трудом свесив ноги в провал, я засомневалась, и, если бы не настойчивый приказ: «Прыгай!» не уверена, решилась ли бы я на это вообще.

Я падала, казалось, целую вечность перед тем как почувствовала сильные руки, поймавшие меня. Наконец-то я была в безопасности! Он держал меня дольше, чем это было действительно необходимо, и я просто наслаждалась крепкими объятиями.

Затем он осторожно опустил меня на землю. И, в третий раз взяв меня за руку, провёл через еще одну скрытую дверь.

— Добро пожаловать, — просто сказал он, — все здесь принадлежит тебе.

К моему удивлению, мы оказались в совершенно нормальной гостиной с обычным ковром на полу. Только отсутствие окон и множество музыкальных инструментов отличало подземный дом от стандартной парижской квартиры.

— Сюда! — позвал он снова и открыл следующую дверь. Не заходя внутрь, он проговорил: — ты можешь отдохнуть здесь, а потом, когда пожелаешь, выйти и разделить со мной трапезу.

Сказав это, он склонился в легком поклоне и оставил меня одну.

Переступив порог, я вошла в прекрасную комнату, обставленную в стиле Луи-Филиппа. С интересом обследовав ее, я обнаружила еще одну дверь, которая вела в красивую ванную с, как я также выяснила опытным путем, горячей и холодной водой. В шкафах же были аккуратно сложены платья, сапожки, шапки, гребни и другие мелочи. В общем, здесь было все, чего могла пожелать самая привередливая женщина. Это вызвало у меня сложные чувства: наверняка Эрик потратил на приобретение всего этого уйму времени и денег. И я действительно не могла решить, стоит ли мне чувствовать себя польщенной или же обеспокоиться. Сначала я даже почувствовала укол ревности, увидев роскошную и, вне всякого сомнения, предназначенную для женщины комнату и вспомнив о предполагаемой «Леди» Призрака и ее розах. Но потом я заметила, что на всем, начиная с щеток и наволочек и заканчивая самим платяным шкафом, были мои инициалы «К. Д.» Вдруг пришло ощущение, что я попала в волшебную сказку.

Я не стала принимать ванну, хотя мне этого и хотелось; вместо этого, быстро обтеревшись мокрой губкой, я надела мягкое, розовато-лиловое платье, так как моя одежда явно была в не лучшем состоянии. Платье легло идеально, и я, заколов волосы в высокую прическу, вышла из комнаты.

Должно быть, Эрик услышал звук закрываемой двери, так как сразу же вышел в гостиную.

— Сюда, — проговорил, учтиво предлагая мне руку, — я приготовил закуски.

Он провел меня в небольшую, но элегантную столовую, где я и правда заметила несколько холодных блюд, среди которых были цыпленок, креветки и салат. Мужчина отодвинул передо мной стул, и, когда я села, налил мне бокал вина.

— Токайское, — пояснил он, поймав мой вопросительный взгляд, — из подвалов Кенигсберга.

Я сделала небольшой глоток и поинтересовалась:

— Ты очень красиво обставил комнату, Эрик. Но откуда ты взял эту мебель?

— Коммунисты оставили ее после себя, — ответил он, присаживаясь напротив. — Они не имели ничего против добротных вещей, если те являлись их собственностью, — он замолчал, крутя в пальцах свой пустой бокал.

— Вино прекрасно. Разве ты не составишь мне компанию?

— Спасибо, но нет.

— И ты не собираешь есть? Мне бы не хотелось, чтобы ты остался голодным из-за меня.

— Я уже пообедал. Пожалуйста, приступай. Ты, должно быть, и сама голодна.

— Так и есть, — призналась я и начала накладывать себе еду. — Скажи мне, — произнесла, надеясь преодолеть возникшее напряжение, — откуда ты взял вино? Неужели ты сам бывал в Пруссии?

— Я был там, — проговорил Эрик и, к моему облегчению, начал рассказать смешные истории из своих путешествий. Он был великолепным рассказчиком, и я вдруг поймала себя на размышлениях о несправедливости судьбы. Его лицо приговорило мужчину к жизни в подвалах, тогда как он мог бы стать самым желанным гостем в Париже.

Наконец, с едой было покончено, и он, снова предложив мне руку, провел меня обратно в гостиную.

— Не хотела ли бы ты еще вина, или же ты, как англичанине, предпочтешь чай? — учтиво предложил он.

— Вино, если можно. Спасибо, — поблагодарила, когда он сходил и принес мне бокал.

— Что это за забавный инструмент, Эрик? — спросила, указывая на необычного вида струнный инструмент, лежащий на подушке. Он был как две капли воды похож на тот, что держала молодая девушка, нарисованная на обложке моей индийской книжки.

— Это ситар, — пояснил Эрик, аккуратно беря его в руки. — Не желаешь ли послушать, как он звучит?

— С удовольствием, — радостно согласилась. Усевшись на подушку, он несколько раз провел по струнам пальцами и начал.

Эрик играл странную, тревожную мелодию. Не знаю, какие последовательности аккордов он использовал, но это не было похоже ни на что из слышанного мною раньше. В этой мелодии звучала одновременно первобытная дикость и неземная гармония, это было воплощением мечты, и я практически плакала от божественной красоты этой мелодии.

А затем он запел, и снова меня поразило звучание, на которое способен человеческий голос. Мелодия превратилась в веселую песню, и я с трудом подавила желание вскочить и пуститься в пляс. Правда, я все же не удержалась и начала отбивать ногой ритм. А когда он закончил, с воодушевлением захлопала в ладоши.

Он поднялся и поклонился:

— Благодарю, Кристина. Я так понимаю, тебе понравилось?

— Да, очень. Это напомнило мне о песнях, которые играл мой отец на ярмарках перед тем, как профессор Валериус взял нас к себе. О, Эрик, матушка Валериус! Я совершенно забыла о матушке Валериус! Она будет переживать. Господи, как она вообще без меня справится?

Обычно я готовила нам ужины и легкие закуски, когда же меня не было рядом, нанятая девушка приходила, чтобы «помочь ей». Но сейчас я ничего не сообщила домработнице о своем отсутствии, и она не знала, что нужно будет прийти.

— Прости меня, я забыл упомянуть. Я уже отправил письмо вашей домработнице так же, как и мадам Валериус, пока ты отдыхала. С твоей матушкой все в порядке. Я сообщил ей, что ты на Небесах со своим «Ангелом» и скоро вернешься. Домработнице же было сказано позаботиться о пожилой женщине до твоего возвращения. Все в порядке.

Я облегченно выдохнула:

— Спасибо, что позаботился о ней.

— Не стоит благодарности, — казалось, он слегка смутился. — Как я уже сказал, мне следовало предупредить тебя сразу же. Это совершенно вылетело у меня из головы.

— Как и у меня. И все же, я не имела права забывать.

— С ней все в порядке. И она присмотрена. Ты можешь остаться здесь на столько, на сколько пожелаешь.

— Но сколько я могу пробыть здесь? Рауль уже наверняка ушел из моей артистической.

— Не удивлюсь, если он все еще ошивается где-то поблизости. Думаю, будет лучше, если ты ты переночуешь здесь.

— Я не хочу причинять тебе неудобства.

— Глупости. Ты можешь остаться здесь на столько, на сколько это будет необходимо.

— Спасибо, Эрик, но…

— А тем временем, — он перебил меня, — мы будем репетировать. Я хотел бы, чтобы ты разучила партию Маргариты. Полагаю, пришло время расширить твой репертуар.

На самом деле, его внезапная настойчивость заставила меня немного занервничать. Но, признаться, во время наших занятий он вел себя еще более авторитарно, разыгрывая бестелесного наставника. Правда, здесь и сейчас, глубоко под землей, это вызывало у меня намного больше беспокойства. «Впрочем, — я напомнила себе, — он не дал мне ни малейшего повода сомневаться в его намерениях или же бояться его».

Как бы то ни было, моя жизнь явно приняла интересный поворот.