Без безразличия (гет)

Гермионе было очень больно. Сердце гулко стучало в груди, слёзы подступали к глазам, каждый вздох давался с трудом. Она как будто пробежала десять миль, после чего упала с высокого обрыва на жёсткий холодный пол. Но просто лежать и жалеть себя было никак нельзя, поэтому она даже не останавливалась, а всё шла и шла, порой переходя на бег, лишь бы поскорее оказаться как можно дальше от чёртового кабинета чёртового Малфоя. Нет, ей совсем не хотелось сейчас называть его по имени. Проще было считать его просто Малфоем. Или ещё лучше − пусть лучше он снова станет безликим профессором Малфоем. Тем самым, которого Гермиона так невзлюбила с первого же урока.

Она и сама не заметила, как добралась до башни Гриффиндора. Боль и не думала утихать, а Гермиона уже добежала, хотя и не была готова делать вид, что всё в порядке. Конечно, о запланированной встрече с Маклаггеном она и подавно забыла, так что, когда он возник у неё на пути, думала проскочить мимо. Но не тут-то было.

− Гермиона... Эй, Гермиона! − выкрикнул он, когда понял, что она его не замечает. − Мы же договорились встретиться в библиотеке, так?

«Нет, не так!» − захотелось ответить Гермионе. Хотя она понимала, что и правда пообещала Кормаку помощь. С другой стороны, очевидно, что сейчас она не в состоянии думать о Нумерологии, и уж тем более − объяснять кому-то материал. А последней каплей стало то, что кто-то очень расстроенный внутри Гермионы вопил о том, что именно Маклагген − главный виновник сегодняшнего происшествия. Если бы не он со своей пришедшейся так некстати просьбой, если бы Гермиона была свободна этим вечером, если бы она осталась с Люциусом, то не разгорелось бы никакой ссоры.

«И ты бы не узнала, какой Малфой мерзавец», − прошептал внутренний голос. Так, словно не понимал, что Гермиона всегда об этом знала, с самого начала. Таковы были правила игры, в которой она проиграла.

− Да, точно, − наконец ответила Кормаку. − Но я не смогу, прости.

− В смысле?

− Произошло кое-что непредвиденное, у меня сейчас срочное дело. Извини, − пробормотала Гермиона себе под нос и, плюнув на все приличия, помчалась ко входу в гостиную.

Она не могла больше стоять рядом с Маклаггеном ни минуты, ни секунды. Хотя бы потому, что оставила трусики в кабинете и теперь отчётливо чувствовала, как по внутренней стороне бедра стекает капля спермы. Кроме того, Гермиона почти не сомневалась, что вот-вот проиграет схватку со слезами и разрыдается как ребёнок − только более горько. Так что она без зазрения совести убежала в гостиную, откуда, не сказав ни слова приятелям, прошла в свою спальню. Гермиона могла только молиться о том, чтобы сейчас там не оказалось Джинни. Но когда в последний раз реальность проявляла благосклонность и совпадала с желаниями? Гермиона не могла припомнить такого.

− Ты же говорила, что сегодня задержишься... Ой, − подруга осеклась, уставившись на Гермиону как на призрака. − Что с тобой? Что случилось?

− Ничего, − с трудом выговорила Гермиона, тут же спрятав лицо за ладонями. Пальцы тут же увлажнились тёплыми слезами. Видимо, поплакать в одиночестве − непозволительная роскошь. Хотя, может, оно и к лучшему? Не зря же Джинни − единственная, кто в курсе того, что Гермиона ввязалась в «отношения». Пусть и не знает подробностей, но хотя бы может утешить, а это уже что-то. Потому что в последнее время самым близким человеком для Гермионы стал Люциус: она привыкла делиться с ним чем-то важным, и он умел её успокаивать. Но в этой ситуации он значился последним в списке возможных утешителей. Вернее, вряд ли он вообще попал бы в подобный список.

− Не пугай меня, − не скрывая беспокойства, прошептала подруга. − Что такое? Что?

− Не знаю, − Гермиона помотала головой. Не могла же она сказать, что профессор Малфой практически насильно занялся с ней сексом на собственном рабочем столе, объяснив это ревностью к драккловому Маклаггену. — Наверное, всё теперь... То есть… Думаю, те отношения, что у меня были... Они закончились.

− И это плохо?

− Не знаю, − снова сказала Гермиона и в тот же самый миг поняла, что и правда − не знает. Вроде бы эту связь давно стоило оборвать, потому что она была со всех сторон неправильной и неуместной, непонятной и странной, а самое главное − бесперспективной. Такой исход мог бы стать очень удачным, если бы не одно «но». Если бы Гермиона не успела влюбиться в Люциуса Малфоя. Если бы не привязалась к нему. Если бы не хотела быть с ним, не хотела бы чувствовать его аромат, не хотела бы просыпаться рядом с ним…

− Что значит «не знаю»? — не унималась Джинни. — Ты должна хоть что-нибудь сказать! Потому что вот так заявляться сюда в слезах и ничего не говорить — это совершенно не… Гермиона? Дракл тебя дери, Гермиона…

В тот вечер никакие «должна» или «обязана» не действовали. Гермиона пропустила мимо ушей всю тираду подруги. Быстро проскользнув к своей кровати, залезла под одеяло прямо в одежде.

− Мне стоит позвать мадам Помфри? — осторожно спросила Джинни, словно боясь положительного ответа.

− Нет. Нет, конечно же, нет.

− Ладно. Тогда я пойду в гостиную… Или мне посидеть с тобой?

− Лучше иди.

Гермиона не была до конца уверена, стоит ли ей оставаться одной. Но в то же самое время понимала, что не в состоянии сейчас длиться сокровенным — даже с лучшей подругой. Тем более, теперь называть фамилию Малфоя было бы совсем лишним, раз уж всё закончилась.

Для протокола: в том, что этому нелепому роману пришёл конец, Гермиона теперь уже не сомневалась. И она не собиралась из-за этого всерьёз расстраиваться − в её жизни случались вещи и похуже.

* * *

Гермиона не прогуляла ни одного урока до конца недели, исправно посещала даже занятия по ЗОТИ. Но о дополнительных парах по целительству благополучно предпочла не вспоминать. Малфой же в свою очередь делал вид, что ничего экстраординарного не произошло. По-прежнему периодически спрашивал Гермиону на уроках, по-прежнему выставлял ей высокие баллы за письменные работы, по-прежнему вёл себя как ни в чём не бывало.

Поначалу Гермиона злилась из-за этого — сама-то она ценой огромных усилий вела себя нормально. «Как же ему удаётся так сдерживать эмоции?» − задавалась она вопросом. До тех пор, пока не приняла как данность то, что никаких эмоций могло и не быть. С чего она взяла, что Малфой переживает из-за их ссоры? Может, ему и была неприятна данная ситуация, но вряд ли он страдал из-за этого дольше часа (если вообще страдал — всё же это совершенно не в его духе).

Гермиона бросила на него пристальный взгляд во время очередной лекции в конце недели, Малфой это заметил — и ответил таким же взглядом. Холодным. Гермиону словно током дёрнуло, и она мгновенно спрятала глаза, сделав вид, что изучает конспект. Больше подобных экспериментов она не проводила и молила Мерлина о том, чтобы он не позволил ей столкнуться с Малфоем где-нибудь в пустом коридоре Хогвартса тет-а-тет. Нет уж, проще провалиться сквозь землю, чем выдержать его взгляд. А если он начнёт что-то говорить, как ей быть? Нет-нет-нет, Гермиона не была готова к такому. Она слишком хорошо помнила, как хорошо ей было с ним в постели. Но ещё лучше — насколько униженной себя чувствовала, когда он брал её силой.

В тот же день после занятий Гермиона уверенным шагом направилась в кабинет директора, где сообщила МакГонагалл, что считает правильным прекратить дополнительные занятия по целительству.

− Что-то не так? Вы не поладили с профессором Малфоем?

− Вовсе нет, − Гермиона почти не стыдилась этой наглой лжи. Почти. — Просто мы уже разобрали все темы, что значились в плане. К тому же, мне нужно готовиться к выпускным экзаменам… Сами понимаете: каждая минута на счету.

− Если ты уверена, что так будет лучше, то я не возражаю, − быстро согласилась директор.

И Гермиона запоздало поняла, что при всей нагрузке, при совмещении преподавательской деятельности с работой главы школы, со многими проблемами, обострившимися во время войны... Вряд ли МакГонагалл было дело до такой мелочи, как какие-то там дополнительные уроки для одной конкретной ученицы. Ученицы, возомнившей вдруг, что мир крутится вокруг её персоны. Странно, что у директора вообще нашлось время озаботиться воплощением этой идеи. И часть Гермионы была благодарна МакГонагалл за заботу и за то, во что всё это вылилось — в первые серьёзные чувства, практически в роман… А другая часть злилась на директора из-за того, что та всё это допустила. Ведь узнай руководство школы о её связи Малфоем — всему тут же положили бы конец. Только вот… никто не узнал.

− Да, я уверена, − кивнула Гермиона. − Думаю, профессор Малфой со мной согласится.

− Так ты ему ещё не сообщала?

− Нет, я... Но я поговорю с ним в ближайшее время.

К слову: Гермиона не собиралась ничего ему сообщать. По крайней мере, лично.

Расписавшись в собственной трусости, к вечеру она всё-таки взялась за пергамент с пером и нацарапала короткую записку. Записку, в которой обращалась к нему «уважаемый профессор Малфой», в которой ни на что не намекала и ни в чём никого не обвиняла.

* * *

Гермиона не взялась бы сказать об этом с уверенностью, но ей казалось, что если бы она не встречалась с Малфоем каждый день, то у неё получилось бы его забыть. За месяц без Люциуса Гермиона лишь прошла очень длинный путь от чего-то, что можно назвать «Не смотри на него, не смотри!» до «Если ты совсем не будешь на него смотреть − это вызовет подозрения, так что можешь одним глазком…»

Но дальше этого дело не шло. Отчасти оттого, что Гермиона делала самой себе поблажки. Например, позволяла себе работать над эссе по ЗОТИ дольше, чем над заданиями для других предметов − чтобы Люциус прочёл и оценил. Чтобы вспомнил о ней. Гермиона злилась на себя, но линию поведения не меняла − это было сильнее неё. Даже напоминания о том, что Малфой − мерзавец, что он ей совсем не подходит, что он сделал ей очень-очень больно (во всех смыслах), не работали.

И он продолжал делать ей больно. Когда во время очередного «послабления» Гермиона во время ужина бросила пару беглых взглядов в сторону преподавательского стола, Малфой вёл оживлённую беседу с профессором Вектор. Когда она повторила тот же манёвр спустя полчаса — их беседа всё ещё продолжалась. Позднее, день спустя, Гермиона снова наблюдала за преподавателями − опять Малфой и Вектор сидели рядом и о чём-то непринуждённо (насколько можно было судить со стороны) разговаривали. Вот Вектор что-то сказала, вот губы Малфоя изогнулись в фирменной сдержанной улыбке, снова какая-то фраза… Никто из них и не думал смотреть в сторону гриффиндорского стола.

− Как думаешь, межу ними что-то есть? − не выдержав, спросила Гермиона у Джинни. − Межу Малфоем и Вектор.

− Вряд ли, − подруга безразлично пожала плечами, хотя обычно активно поддерживала любые сплетни о чьей-либо личной жизни.

− Почему?

− Ну, ты же знаешь Малфоя. У него запросы, наверное, королевские... А Вектор, насколько мне известно, полукровка... Вряд ли он стал бы что-то такое начинать...

− Пожалуй, ты права, − согласилась Гермиона. Хотя прекрасно понимала, что вряд ли Люциуса заботит чистота крови очередной любовницы. Не после того, как он спал с ней. С какой стороны ни глянь, преподаватель-полукровка − более подходящая кандидатура, чем магглорождённая студентка. Да даже если бы они с Вектор решили встречаться открыто — сомнительно, что кто-то стал бы возмущаться.

− А с чего это тебя так волнует? Опять начинаешь выискивать в Малфое недостатки? Забудь ты уже о нём... — Джинни, сама того не зная, дала удивительно точный совет.

Но у Гермионы не получалось забыть. Она дошла до того, что тайком рассматривала колдографию Малфоя, когда оставалась одна в спальне. Вернее, две колдографии: на одной Люциус один, а на другой — вместе с Гермионой. Тем утром, когда были сделаны снимки, ей эта затея казалась баловством. А теперь «баловство» стало главным документальным подтверждением того, что она и правда была счастлива рядом с Люциусом.

Ключевое слово — «была».

«Случались вещи и похуже, − повторяла себе Гермиона. — Любой скажет тебе, что есть события и похуже неудавшегося романа. Ты и сама это знаешь».

Да, она понимала, что проблема с модифицированными воспоминаниями родителей стоит куда острее, но этот вопрос просто отложила до окончания школы. Не забывала и о том, что её друзья погибли во время недавней войны. Да что там — помнила, как сама каждую секунду боялась проститься с жизнью, помнила пытки и летящие в неё заклинания. Только вот легче ей от этих отрывков прошлого не становилось. Да, случались вещи и похуже. И, наверное, ещё случатся. Но чувства к Люциусу Малфою пока располагались слишком близко, они были очень реальны, почти осязаемы.

Борясь с ними, пару раз Гермиона даже соглашалась на свидания. Ну, если совместную прогулку по Хогсмиду можно назвать свиданием. Гермионе удавалось поддерживать беседу, но в такие моменты она чувствовала себя неудачливой актрисой, которая пытается играть в счастье. И во время одной из таких прогулок она увидела вдалеке, у «Трёх мётел», Малфоя… И замерла. Хотелось, чтобы он подошёл и потребовал объяснений, но… Люциус вроде бы её даже не заметил. Ни Гермиону, ни её «ухажёра».

Это точно был конец. Конец.

* * *

К концу марта ситуация не изменилась. Близились пасхальные каникулы, и Гермиона, как и перед Рождеством, решила провести их в школе. И на сей раз не предвиделось никаких заманчивых предложений от Люциуса Малфоя. Гермиона почти перестала о нём думать − хватало забот и без того.

Как и положено Гермионе Грейнджер, она вся погрузилось в учёбу − ведь до выпуска оставалось каких-то два месяца. В последние выходные перед каникулами, когда большинство школьников уже отправились по домам, Гермиона перебирала пергаменты с конспектами. В одном из ящиков случайно наткнулась на подарок Луны − зелье, что та вручила ей на день рождения. Один его глоток должен был избавить человека от всех плохих мыслей, а также помочь разобраться в своих истинных желаниях. Гермиона посетовала, что не вспомнила о флакончике на месяц раньше − вот тогда бы он пригодился. Правда, она особенно и не верила в его действенность. Может, оттого тем утром, особенно не задумываясь, одним глотком выпила зелье и продолжила заниматься своими делами.

Когда пришло время обеда, Гермиона привычным мимолётным взглядом отметила для себя, что Люциус на месте. Большой зал был полупустым, поэтому в этот раз присутствие профессора стало как-то ярче, отчётливей. Пришлось даже завести оживлённую беседу с немногочисленными гриффиндорцами за столом − лишь бы отвлечься. Когда перед уходом Гермиона снова взглянула на преподавательский стол, Люциуса там уже не было.

«Тебе не должно быть до этого никакого дела», − Гермиона пыталась убедить в этом саму себя.

Но, покинув Большой зал, направилась не в гостиную факультета, а к кабинету Малфоя. Оправдывала это тем, что сможет начать новую жизнь после каникул. А сегодня, именно сейчас, ей нужно хотя бы коснуться его.

«Если его не окажется на месте − я уйду и больше не вернусь», − пообещала она себе.

Потом постучалась, и дверь тут же открылась.

− Нам надо кое-что обсудить, профессор, − сказала Гермиона максимально деловым тоном, от волнения позабыв о приветствии.

Малфой не возражал. Он отошёл, пропуская её в кабинет.

К сведению: Гермиона успела соскучиться по этому месту. По большому столу с увесистой столешницей, по высокому окну, которого не касались шторы, по массивному шкафу… Чёрт, да здесь всё было большим, высоким, мощным — как и Малфой. Странно, что Гермиона не заметила этого, когда первый раз переступила порог его кабинета.

− Я как раз собирался с тобой поговорить, − заговорил Люциус. И Гермионе показалось, что она никуда отсюда и не убегала. А если и убегала, то это был не конец.