Акварели (гет)

Что ж, по крайней мере, Розе не нужно было добираться в Министерство Магии с помощью общественного туалета. Хоть в этом ей повезло.

Камин она установила буквально через неделю после того, как въехала в собственную квартиру, а ещё через несколько дней — подключила к каминной сети. С её-то характером, Роза вполне могла бы потянуть и подольше, вот только процедура смывания самой себя в унитаз грязного общественного туалета, которой предлагалось пользоваться рядовым сотрудникам Министерства, казалась ей слишком уж унизительной. А пользоваться телефонной будкой, точнее, лифтом для посетителей, слишком часто было чревато: сидевший в Атриуме охранник уже во второй раз покосился на неё подозрительно, и больше Роза не рисковала. Будь она членом Визенгамота, уж лучше бы предложила как-нибудь усовершенствовать систему входов и выходов!

С камином было удобней и проще.

В последний раз одёрнув парадную мантию, которая с выпускного успела стать немного коротковатой, Роза зачерпнула дымолётного пороха и произнесла нужный адрес прямо во вспыхнувшее зелёное пламя. Она знала таких, кому не по душе было перемещаться с помощью камина, но сама любила все способы волшебных путешествий. Да и не волшебных тоже. Розе нравилось ходить, и бегать, и даже ездить в маггловском метро и на маггловских автобусах. Ей нравилось аппарировать и пользоваться порт-ключом, нравилось разбегаться и врезаться в платформу девять и три четверти (пусть даже это больше ей не грозило), и нравилось смело шагать прямо в зелёный огонь.

Языки пламени были очень красивыми и так и просились попасть на картину.

Роза пообещала себе (и огню), что если не умрёт со стыда во время или после прохода по Хогсмиду, то обязательно нарисует каминное пламя. Видимо, из благодарности камин позволил ей вышагнуть красиво и гордо, а вовсе не так как получалось у многих — пошатываясь, а то и вовсе на четвереньках.

Качнувшись на каблуках (невысоких, но всё равно непривычных и неудобных, раздражающих ещё и тем, что в классические туфельки пришлось трансфигурировать любимые кроссовки, ничем не заслужившие такого жестокого обращения), Роза продемонстрировала свой пропуск охраннику и направилась к лифтам. Единственной мыслью, бившейся в голове, было не подскользнуться, не споткнуться и, самое главное, не упасть, а ещё — не потерять левую туфельку, которая почему-то завредничала и принялась сваливаться с ноги.

У фланировавших по Атриуму волшебниц подобных проблем, похоже, не возникало. Их лица были безмятежными и довольными, даже — радостными и предвкушающими изысканный праздник, и Роза совсем упала духом. Очевидно, у неё были какие-то неправильные ноги. Или какие-то неправильные туфли. Или какое-то неправильное всё сразу.

Она совсем было приуныла, однако чуть повеселела, когда вошедшие вместе с ней в лифт ведущие специалистки отдела магических игр и спорта, как и она привыкшие к удобной одежде и обуви, принялись наперебой жаловаться на тесные платья и узкие туфли.

Правда, настрой чуть испортила другая соседка по лифту — кудрявая брюнетка, державшая под руку Панси Паркинсон. Последнюю Роза знала, потому что во всей волшебной Британии не было никого, кто не знал бы главного редактора «Ежедневного пророка», и именно эту должность занимала мисс Паркинсон.

— Красота требует жертв, — скривилась сопровождавшая её брюнетка, пальцы которой были густо унизаны кольцами, и Роза почти ей поверила, да только «спортивные» ведьмы в ответ разразились дружным и заразительным хохотом.

— Вот и приноси их сама, — отсмеявшись, сказала одна из них, та, что постарше, — а у нас есть дела поважнее.

Панси Паркинсон чуть тряхнула головой, отчего концы её подстриженных в аккуратное ровное каре волос взметнулись вперёд и назад.

— Я думаю, — с холодной улыбкой сказала она, — у каждой из нас свои приоритеты и мы должны относиться к ним с уважением.

Лифт тренькнул, его резные двери разъехались, выпуская волшебниц в сверкающий, украшенный шарами и еловыми лапами зал, и все они разошлись в разные стороны, но голос самой известной журналистки из ныне живущих (ещё более опасной, чем Скитер, но всё же куда более приятной в общении) ещё долго звучал в ушах Розы.

Он не стих даже тогда, когда Роза услышала другой голос — тот, от которого по её коже пробегали мурашки.

— Мисс Уизли! — Министр приветливо махнул ей рукой.

Здесь, в ярком свете, среди блестящего хрусталя, приглушенного гула чужих голосов, сверкания чужих драгоценностей и лоска чужих нарядов, он казался ей не Драко, а именно министром. Чужим. Бесконечно далёким.

Между ними зияла пропасть, и нужно было быть полной дурой, чтобы этого не замечать.

Что она вообще о себе возомнила? Самый важный человек в стране, министр магии — и желторотая девчонка, едва-едва закончившая школу? У неё же не то что молоко на губах не обсохло, у неё все руки в краске, даже в салоне не справились, и на голове вечный бардак, и даже сегодняшняя коса слишком растрепанная по сравнению с гладкими причёсками остальных, и губы искусаны, и…

— Прекрасно выглядишь, Роза, — улыбнулся он, когда она подошла ближе.

— А вот чувствую себя — не особенно, — вполголоса призналась Роза, удивившись собственной откровенности.

Она не собиралась жаловаться. Тем более, не здесь, не сейчас, не на балу, не при министерских гостях, с которыми несомненно нужно вести важные разговоры. Беседы государственного значения. Не зря же говорят, что в политике многое решается отнюдь не за официальными встречами…

Министр, впрочем, ни словом не дал ей понять, будто она сделала что-то неуместное. Придерживая её за талию, он увлёк её куда-то в сторону, где было меньше людей и больше пустого пространства, и Розе потребовалось несколько секунд, чтобы догадаться, в чём дело. Собственно, достаточно было просто чуть приглядеться: именно здесь, на специально выделенном участке паркета в изящном вальсе кружились довольные, увлечённые друг другом и праздником пары.

Танцевать Роза умела. И даже любила. В основном, когда никто не видит. Но — она была уверена, — танцевать с ним тоже войдёт в число её любимых видов времяпровождения. Уже начинало входить, а ведь они ещё даже не начали.

— Переживаешь по поводу завтра? — спросил Драко, подавая ей руку, и это вовсе не выглядело вопросом, скорей утверждением.

— И по поводу послезавтра тоже.

— Я бы мог посоветовать тебе не переживать, но вряд ли такие советы хоть кому-нибудь помогают.

— Пожалуй, и правда никому…

— Ещё я мог бы сказать, будто не поздно всё отменить, но… Нет, впрочем, не мог бы.

Заинтригованная, Роза подняла на него взгляд. Он был так близко, такой похожий и не похожий на её рисунки одновременно. Наверное, пора было привыкнуть, но она сомневалась, что смогла бы, даже если бы он находился рядом с ней двадцать четыре часа в сутки ближайшую тысячу лет.

— Почему? — спросила она.

Уголки его губ приподнялись в улыбке, взгляд потеплел.

— Потому что я — не тот, кто предположит, будто ты хочешь всё отменить. Ты, Роза Уизли, художница, а художники всегда идут до конца. И с широко раскрытыми глазами, я полагаю.

От удивления она едва не сбилась с ритма, но он не позволил ей этого сделать — подхватил, закружил, прижимая к себе. Только через несколько фигур Роза обнаружила, что забыла дышать, и только через несколько вдохов и выдохов — поняла, что он прав.

Ей было страшно, до ужаса страшно, но попади ей в руки маховик времени, она не стала бы ничего исправлять. Она не стала бы ничего отменять.

Она действительно хотела это сделать. Она хотела пройти обнажённой по Хогсмиду и ощутить под ногами хруст свежего снега, а на языке — привкус правды и привкус победы, которая неминуемо наступит, когда ошарашенный Скримджер сдержит своё обещание.

Возможно, проблему можно было решить много проще, и для того, чтобы вернуть законопроект на доработку, хватило бы одного слова министра, но… Никто не тянул её за язык. Она сказала то, что сказала. Ляпнула глупость, да, может быть. Но это была её глупость. Самая нужная, как ей казалось в тот момент, для неё самой и, в гораздо большей степени, для тех, кого она защищала. И это было безумно важно — кого-нибудь защищать, а ещё важнее — сделать что-нибудь значимое, не отказаться от самой себя, пройти свой путь до конца и с широко раскрытыми глазами.

И то, что ей всё ещё было страшно, ничего не меняло.

Бояться чего-то — нормально, но ещё не повод от этого «чего-то» отказываться. Бояться чего-то — нормально, но ещё не повод отказываться от вещей, которые ты считаешь правильными и важными. Не повод отказываться от самой себя и не повод отказывать самой себе в смелости. Потому что в том, чтобы пойти навстречу своему страху или решиться на что-то, несмотря на ужас, ударяющий под колени, тоже есть своя смелость.

Может быть, её даже больше, чем в том, чтобы просто броситься навстречу опасности, очертя голову.

Завтра вся страна узнает о том, что она натворила, точнее, только собралась натворить, а пока...

— Сбежим? — спросила она.

Шепнув отводящее глаза заклинание, Драко взял её за руку.

* * *

В кабинете министра было довольно темно, и никто из них не озаботился ни включением ламп, ни хотя бы трепещущим огоньком Люмоса. Хватало света, доносящегося с «улицы»: зачарованное окно с урбанистической панорамой работало на полную катушку, имитируя настоящий, не заколдованный вид, от которого бывает и шумно, и ярко…

Шумно, впрочем, не было.

Было тихо.

Они сидели рядом: Драко — в кресле, Роза — на подлокотнике, прижимаясь друг к другу плечами. Парадные мантии были небрежно сброшены прямо на стол, и Драко в рубашке с подвёрнутыми рукавами и простых серых брюках теперь казался роднее и ближе. Даже платье больше не казалось Розе неудобным и неуютным, хотя, справедливости ради, неудобным оно и не было: свободное и широкое, оно прикасалось к телу лишь на плечах, а в остальном… Ладно, может быть, вечно задирающийся подол и не был самой удобной вещью на свете, но сейчас именно он позволял руке Драко спокойно, небрежно и одновременно волнующе лежать у неё на колене.

Здесь, в кабинете министра, на этом самом кресле, всё было хорошо и спокойно.

Самое правильное место, где Роза только могла оказаться, или что-то вроде того.

Место, которое вряд ли бы кто-то одобрил.

— Скорпиус не приехал на каникулы, — неожиданно сказал Драко. — Ты понимаешь, в чём дело?

Роза сглотнула. Она скучала по Скорпиусу и, честно, не понимала, почему он не в Англии. Точнее, отказывалась понимать: ненависть к отцу казалась ей такой надуманной и глупой, что просто не подходила на роль настоящей причины...

— Он так давно не писал мне.

— Возможно, тебя это удивит, но и мне тоже.

— Нет, не удивит, — горько сказала Роза, прижимаясь лбом к виску Драко.

А вот Драко, кажется, удивило.

— И почему же?

— Он… — Роза запнулась. — Он тебя…

— Ненавидит? — выплюнул Драко. — О, можешь не отвечать. Я так понимаю, мой драгоценный сын сбежал во Францию только для того, чтобы не встречаться со своим ужасным, ужасным отцом.

У Розы было несколько возражений к последнему утверждению.

Во-первых, Драко не был ужасным. Во-вторых, Скорпиус не сбегал во Францию, его отправили туда сами родители. Сам Драко.

Она хотела сказать про Францию вслух, но не успела. Драко опередил её — развернувшись, и поцеловав в губы, и лишив не только связных мыслей, но и дыхания. Потом, после поцелуя, она почему-то заговорила совсем о другом.

— Скорпиус сказал, что ты изменил Астории.

— Ну, полагаю, если нас с тобой считать за измену, то да, изменил.

Технически, ещё нет.

Роза нахмурилась.

— Нет, ещё раньше.

Теперь нахмурился и Драко. В его глазах на секунду мелькнуло искреннее непонимание, которое тут же сменилось странным, отстранённым выражением.

— А ещё раньше, как ты выразилась, Астория несколько лет подряд изменяла мне. — В бесстрастном, холодном голосе отчётливо сквозила уязвлённая гордость. — И несколько же лет просила развода, только я не хотел его давать, потому что слишком трясся над своим имиджем.

Роза внутренне сжалась. Вряд ли отец решил бы привести на семейный ужин женщину, с которой его связывали двухдневные, двухнедельные или даже двухмесячные отношения. Скорее всего, связь с Асторией была проверена временем. Скорее всего, именно с ним она и изменяла своему мужу.

Раскрывать чужой секрет вслух было страшно, и Роза решила спросить о другом.

— А что изменилось сейчас?

Его пальцы на её колене чуть сжались.

— Что изменилось сейчас? Мне стало наплевать на мой имидж? Или… Я взял свою жизнь в свои руки, вот что случилось.

Ей хотелось верить, что она, Роза Уизли, причастна к таким изменениям, потому что в ней самой изменилось очень многое. Или — пусть не изменилось, а просто проснулось, но всё равно.

Наверное, каждый в своей жизни встречает человека, который способен пробудить в нём то, о чём раньше нельзя было и догадаться. Или то, о чём ты сам постоянно догадывался, но никак не мог в себе отыскать. Или то, что должно было пробудиться.

Наверное, каждый встреченный нами в жизни человек что-то в нас пробуждал — там и тут, по мелочи или по крупному… Неважно. Но были и совершенно особенные люди, пробуждавшие сразу всё. Всё самое лучшее, если нам повезёт.

Розе, кажется, повезло.

И, словно в противовес своему везению, нарушая мягкое спокойствие министерского кабинета, она вдруг снова вспомнила об Астории. И тут же подумала о своей матери: сама она встречает Рождество здесь, в Министерстве, вместе с человеком, которого хотела рисовать бесконечно, но что оставалось Гермионе Грейнджер? Вряд ли Хьюго остался с ней, а не умчался к друзьям, пусть праздник и считался семейным, и вряд ли сама Гермиона решилась вернуться в дом на площади Гриммо, где за общим столом сидел человек, который когда-то был ей семьёй, а теперь держал за руку другую женщину.

Или, может быть, матери было наплевать на то, с кем спит её бывший муж, и дом на площади Гриммо для неё представлял собой идеальное место — ведь там собрались те, кого она считала друзьями.

Ещё днём Розе казалось, что выдёргивая мать из-за стола, она спасает её. Сейчас она думала, что, скорее всего, совсем не спасла, а скорее обрекла на одинокие вечер и ночь.

Ей стало стыдно и грустно.

Эти мысли пронеслись в голове быстрее секунды, но Драко успел их заметить. Распознал по дыханию, не иначе.

— Всё в порядке?

Интересно, в целом свете существовал хоть один способ ответить на вопрос, не упомянув о его бывшей жене? Наверное, нет.

И Роза решилась.

—Я видела её, — тихо сказала она.

— Кого?

— Твою жену. Асторию. Она пришла на наш рождественский ужин с моим отцом.

— Сегодня утром мы подали на развод, так что она уже почти не моя же… — начал было он, но тут же осёкся, догадавшись, что главными словами здесь были вовсе не «твоя» и не «жена». С его губ сорвался тяжёлый вздох. — А я как раз собирался тебе рассказать. Хорош бы я был с информацией, которую ты уже знаешь.

* * *

— Ты знал? — спросила Роза, отстранившись, и Драко обернулся в кресле, чтобы видеть её лицо.

В любой другой ситуации и с любым другим человеком он тоже отступил бы назад — и ощетинился бы иголками как дикобраз. Или, наоборот, шагнул бы вперёд и поторопился бы ударить, пока ему самому не досталось.

Но рядом с ним была Роза, и Роза смотрела на него серьёзными и внимательными глазами, в которых он не видел угрозы (а даже если бы и видел, то всё равно не смог бы сказать ничего колкого и ядовитого), и он ответил очень просто, проще некуда.

— Да.

В любой другой ситуации и с любым другим человеком можно было ожидать всего, что угодно, от слёз до обид, да и сама Роза однажды вылетела из его кабинета, даже не удосужившись выслушать хоть какие-нибудь объяснения, но…

С тех пор многое изменилось, в том числе и вопросах доверия.

Роза поднялась и нервно зашагала по кабинету. Прошло немало секунд прежде, чем обхватив себя руками за плечи, она наконец-то спросила:

— И каково это было? Скрывать от меня?

Драко, вставший следом за ней, качнулся с носка на пятку и сунул руки в карманы. Вся его жизнь приучила Драко к тому, что отвечать честно в большинстве случаев было глупо и небезопасно, а потому с течением времени отвечать честно стало ещё и по-настоящему сложно, вот только рядом с ним была Роза и он не собирался ей врать.

Мог бы сказать, например, что не хотел выдавать ей секрет, который, по сути, принадлежал не только и не столько ему, но не собирался ей врать. Причина была вовсе не в этом.

— Было неуютно. — Драко пожал плечами. — И сложно. Запутанно.

Я не знал, как ты отреагируешь. И мне бы не хотелось, чтобы ты послала меня к русалочьей матери после таких заявлений, но пару раз, в самом начале, когда мы почти ещё не знали друг друга, меня одолевало желание сделать так, чтобы дочь Рона Уизли никогда с ним больше не заговорила.

У его честности и откровенности были свои пределы. Того, о чём он подумал, Драко не стал говорить вслух. По большому счёту, оно вполне подходило под эпитет «запутанно».

— И ты не злишься? — спросил он вместо того, чтобы говорить что-то ещё.

Роза качнула головой.

— Мне тоже неуютно скрывать всё от Скорпиуса, — она криво улыбнулась, опустив руки и неловко одёрнув подол короткого платья, — но это не только мой секрет.

— Не хочу говорить о секретах.

— А о чём хочешь?

— Вообще не хочу говорить.

Наклонившись к Розе, он мягко коснулся губами её губ. Они целовались уже не раз, но каждый поцелуй всё равно был особенный. Этот, например, отдавал кисловатым привкусом шампанского, и горьким привкусом только что сказанных слов, и сладостью, её обычной сладостью, похожей на нежную кофейную пену, чуть посыпанную сахарной пудрой.

— Было бы символично, если бы над нами сейчас расцвела омела, — улыбнулась Роза ему в губы, когда они остановились, хватая воздух пересохшими ртами.

Драко усмехнулся.

— Не столько символично, сколько банально.

— Тогда хорошо, что никакой омелы нет, — теперь она говорила серьёзно. — Потому что для меня это что угодно, но только не банальность.

Для меня тоже,со страхом признался себе Драко, словно только сейчас осознав. Для меня тоже.

* * *

Потом, когда огоньки наколдованной рекламы всё ещё подмигивали им из окна, а кресло было трансфигурировано в кушетку и по телу разливалась приятная слабость, Роза выскользнула из его объятий — и это ощущалось как пустота.

Она не тянулась за платьем или мантией, не пыталась прикрыться и спрятаться от него. Встала и распрямилась, прекрасная как Годива на старинных картинах, только в тысячу, нет, миллион раз прекраснее. Распустила окончательно растрепавшуюся косу и сказала:

— Хочется пить.

Лениво потянувшись, Драко нашёл под кушеткой свою волшебную палочку и призвал со стола свою кружку, а после короткого «Агуаменти» в белом фарфоре заиграли прозрачные блики воды. Роза приняла кружку и легонько встряхнула её, наблюдая за маленькими волнами, прокатившимся по водной поверхности.

— Что такое? — спросил Драко.

Роза пожала плечами.

— Просто непривычно видеть чистую воду. — Она не отрывала взгляда от кружки, но всё равно будто почувствовала его недоумение и тут же продолжила: — Вода, с которой я сталкиваюсь, обычно цветная от краски.

В полумраке кабинета белый фарфор, казалось, светился призрачным светом. Глаза Розы, когда она встретилась взглядом с Драко, сияли.

— Подкрасить? — усмехнулся он, в шутку взмахнув своей палочкой.

На душе было легко и светло.

Роза рассмеялась, запрокинув голову, и он залюбовался волнистыми и взъерошенными после косы рыжими волосами, спадавшими на обнажённые белые плечи, и тонкой шеей с бьющейся голубой жилкой, и полными губами, и тёмными ресницами, отбрасывающими на щёки длинные тени.

— Я пью воду, которая остаётся после моих акварелей, — сказала она, отсмеявшись. — Она очень вкусная, правда.

Отложив палочку в сторону, Драко притянул её к себе и провёл пальцами по острой ключице, соединяя две родинки одной воображаемой линией.

— Правда? — спросил он, и голос его звучал хрипло и голодно.

Роза сделала глоток и отставила кружку. На её губах заблестели прозрачные капли.

— Шутка, — ответила она, но не улыбнулась, а обхватила его лицо ладонями и, приподнявшись на носочки, потянулась за очередным поцелуем.