2012. Сиракузы (гет)

Римский консул Марк Клавдий Марцелл славился тем, что не проиграл ни одной битвы. Лишь те, кто сдавался в плен, могли надеяться на снисхождение, ведь в противном случае он вынужден был проливать кровь своих солдат, а на свете нет ничего ценнее крови римского воина! Если же противник оказывал сопротивление, Марцелл бывал безжалостен.

Сицилию он невзлюбил, как только вступил на её берег: эта скудная каменистая почва, о которую сбивались самые крепкие калиги(1); иссушающий зной, а главное, отвратительный в своём упрямстве народ. У привыкших к вольной жизни островитян были собственные представления о чести. Рим слишком долго цацкался с этими пройдохами, уговаривая войти под защиту империи. В итоге, те облапошили Сенат и примкнули к ненавистному Карфагену! И горько поплатились за это! Долго же будут помнить истошные вопли жителей Энны(2), которых резали, словно свиней на убой. Ещё не рассеялся дым над сожжённой Мегарой(3). И Сиракузы ждёт та же участь. С каждым днём терпение Марцелла испаряется, словно вода под палящим сицилийским солнцем.

В последнее время со стороны упрямого города исходит адский смрад, от которого бледнеют даже видавшие виды центурионы. «Может быть, осаждаемые умирают от неведомой болезни? — всё чаще слышит Марцелл панический шёпот среди проверенных боями воинов. — А вдруг это эпидемия? Стоит ли идти на штурм?» Консул в затруднении. Конечно, он не боится ни болезни, ни смерти. Но ему совсем не хочется терять солдат, которые прошли с ним не одну войну.

Эти Сиракузы — словно заколдованы! Взять их с моря так и не удалось. Проклятые архимедовы машины превратили римский флот в посмешище! Марцелл слышал громкий хохот с осаждаемых стен, когда его лучшую трирему(4) подцепили на крюк и подняли вверх, словно рыбу на удочке. Пехотинцы камнем падали с палубы и тонули, не сумев избавиться от тяжёлых доспехов. Этот хохот до сих пор звенит в ушах напоминанием о позоре. Но Марцелл всё равно смоет его кровью сиракузцев, даже если сам Гадес устроил в этом городе свою резиденцию!

Марцелл вышел на палубу и горделиво огляделся. На бледно-сером небе розовыми пятнами забрезжил рассвет. На этом фоне мощные корабли с крепкими мачтами, развевающимися на лёгком ветру серебристыми флагами и ровными рядами вёсел, выглядели мрачно и величественно, как и положено флоту великой и непобедимой империи. Это зрелище всегда воодушевляло и придавало сил.

— Мне тоже нравится, — услышал Марцелл за спиной, но не обернулся. Этот высокий голос принадлежал Эвмиону — жрецу, сопровождавшему войско в походе.

Консул довольно кивнул и сдержанно улыбнулся в ответ. Эвмион был не из тех, кто способен на удар в спину.

— Как ты думаешь, жрец, боги благоволят мне?

— Безусловно.

— Почему же я этого не чувствую?

— Боги помогают тому, кто выполняет их волю.

— Ты считаешь, я зря теряю время? Что нужно брать город? Но сейчас штурм не приведёт к победе!

— Жизнь солдата — в войне. Смерть на войне — его счастье.

— Согласен, — нахмурился Марцелл.

— Сегодняшнее жертвоприношение развеет твои сомнения. Боги подскажут верный путь, — жрец дружески похлопал консула по плечу.

* * *

Скудный завтрак из чечевичной каши и куска чёрствого хлеба лишь раззадорил аппетит.

— Самое сложное — попасть на корабль, — говорил Гарри, собирая кусочком хлеба остатки чечевицы с глиняной тарелки. — Потом действуем по обстоятельствам.

— А тебе не кажется, что нужно сначала разведать обстановку? — с сомнением спросила Гермиона. — У Марцелла на службе тоже могут быть маги.

— Правда? — изумился Гарри.

— Конечно. Говорят, римские маги зачаровывают корабли, чтобы те не тонули в шторм, и накладывают защиту на легионеров от прямых атак.

— Это меняет дело, — задумался Гарри.

Неожиданно открылась дверь, впустив внутрь лёгкое облако серой пыли и... молодого человека, который тут же остолбенел, увидев Гарри.

— Кто это? — Гарри инстинктивно потянулся к палочке.

— Это, — Гермиона вдруг зарделась, — мой друг. Его зовут Марк.

Мужчина снял с плеча холщёвый мешок и по-хозяйски опустился на лавку. Они с Гермионой обменялись тревожными взглядами.

— Привет, — обратился к нему Гарри.

— Доброе утро, — ответил тот по-английски с небольшим акцентом.

Гермиона, заметив удивлённый взгляд Гарри, смущённо пояснила:

— Я обучала Марка языку. Думала — пригодится.

— Пригодится кому?

— Я же не знала, когда ты появишься!

Гарри внезапно всё понял. Два долгих года. Конечно, за это время Гермиона обзавелась знакомыми и, возможно... любовником.

— Друг, говоришь? — он хмуро посмотрел на Марка.

Тот не отвёл взгляда, и Гарри подумал, что ни одна женщина не устоит перед этими красивыми, почти чёрными глазами и мужественными чертами лица.

Гермиона, тем временем, заглянула внутрь принесённого Марком мешка и, пробормотав извинения, вышла из кухни.

— Давно вы знакомы? — спросил Гарри.

Марк с достоинством помолчал и ответил:

— С тех пор, как она приехала в Сиракузы.

— И что вас связывает? — Гарри начал закипать от спокойствия собеседника. Что может связывать одинокую молодую женщину и этого красавчика? Конечно...

— Я люблю её, — просто ответил Марк. — А она — меня.

— Понятно, — Гарри резко встал, задев рукой тарелку. — Видимо, из-за тебя Гермиона не хочет покидать Сиракузы?

Марк лишь пожал плечами.

— Пойду прогуляюсь, — объявил Гарри и вышел во внутренний дворик.

Солнце освещало кушетку, на которой лишь несколько часов назад Гермиона отдалась ему. Всего лишь несколько часов, и всё, что казалось таким простым, понятным и правильным, стало странным, фальшивым и нестерпимо, невыносимо противным! Будто то, что он считал важным, хранил в себе, словно драгоценность, заменили подделкой. Совладать с мыслями было невмоготу.

«Я убью его!»

«Нет, он ни в чём не виноват!

«Гермиона, как ты могла?»

Гарри представил их вдвоём: нежный взгляд Гермионы, устремлённый на этого сицилийца, спокойно признающего факт их взаимной любви, будто говорил об этом не раз; и слепая ярость охватила разум. Он выхватил палочку и направил всю свою внезапную ненависть на матрас, застилающий кушетку. Столб красного огня поднялся над портиком и взвился высоко вверх, испепеляя солому и шерстяную ткань.

* * *

Жертвоприношение обставлялось с большой помпой. Эвмион в этот раз превзошёл сам себя. Легионеры выстроились вдоль бортов в полной выкладке, знаменосцы встали по четырём сторонам, образуя прямоугольник. Красные и золотистые флаги реяли над сияющими серебром остриями копий и шлемами. Марцелл в парадной тоге стоял на мостике и сверху оглядывал войско флагманского корабля. Позади плотно толпились военачальники. Посередине палубы была установлена жертвенная чаша, над которой Эвмион громко и чётко произносил молитву:

— О, Юпитер всеблагой! Прими в дар эту плоть и кровь от тех, над кем простирается твоя власть. Тебе возношу почести, тебя прошу о милости. Ниспошли нам победу над теми, кто...

Во время молитвы было положено хранить молчание, чтобы не разгневать бога, который, возможно, в эту самую минуту прислушивается к словам жреца. Но, когда по знаку Эвмиона на палубу втащили упирающегося козла, Марцелл чуть отклонился назад, к своей свите, и злобно прошипел:

— Это что такое?! Не могли быка найти?

— Да где сейчас его найдёшь? Солдаты и так уже боевых коней жрут, — шёпотом ответили ему.

Марцелл помрачнел.

Козёл обречённо проблеял, дёрнулся в сильных руках и замер, когда острый нож сделал разрез на шее, и мохнатая шкура окрасилась алым. К шуму волн и тревожным крикам чаек добавился звук льющейся в бронзовую чашу крови. Потом вспороли брюхо, и гаруспик(5) сосредоточенно запустил туда руки.

— Как думаешь, что он найдёт в козлиной утробе? — услышал позади себя Марцелл.

— Архимедову задницу, — раздался тихий ответ.

Марцелл шикнул на нарушителей обряда и бросил недобрый взгляд в сторону осаждаемого города.

Прорицатель долго копошился во внутренностях животного, потом, видимо, нащупал то, что искал, и с силой выдернул наружу.

И в этот момент произошло чудо! Над Сиракузами возникла яркая вспышка. Казалось, кто-то неведомый и великий указал огненным перстом туда, куда были устремлены надежды и желания целого воинства, на место их победы! Победы великого Рима!

И словно девятый вал, волна воодушевления накрыла храбрых воинов империи: над триремой прокатилось стихийное и восторженное «ура!», которое тут же было подхвачено на других кораблях. Вскинулись тубы, и над гаванью раздались звуки, от которых кровь закипала бесстрашием, доблестью и осознанием, что великий Юпитер не оставит их в бою.

Только изумлённый Эвмион не разделял общей радости, а лишь долго удивлённо смотрел, как гаснет над городом огненный столб.

(1) Калиги — обувь римских солдат.

(2)(3) Энна и Мегара — сицилийские города, разрушенные во время Пунических войн.

(4) Трирема — трёхпалубный корабль.

(5) Гаруспик — прорицатель, определяющий будущее по внутренностям жертвенных животных.