Visitation (джен)

Примечания:

Одиннадцать страниц.

Бечено

Это был настоящий шок для Джеймса, когда они прибыли в дом этим утром. Он только-только смог снова нормально дышать после того, как его протолкнули через трубку аппарации, но его легкие перестали функционировать, когда он увидел пункт назначения — старый семейный дом Блэков.

Блэки были одной из немногих семей, которые, непонятно почему, всегда предпочитали жить в маггловском Лондоне — разумеется, скрываясь под защитными заклинаниями. Джеймс никогда не понимал, почему семья сторонников превосходства чистокровных пожелала жить среди мерзких магглов. Это было за пределами его понимания. Когда он спросил Сириуса об этом, его друг просто закатил глаза и сказал что-то вроде: «Я не имею ни малейшего представления. Моя семья сошла с ума, приятель. Я единственный порядочный человек из всей этой сумашедшей семейки».

Он навещал Сириуса только один раз во время летних каникул между вторым и третьим годами обучения в Хогвартсе. Блэки и Поттеры были в родстве через мать Джеймса, поэтому леди Блэк сочла необходимым пригласить единственного наследника Поттеров. Учитывая перспективу будущего альянса, несомненно, у нее на уме было нечто большее, чем просто позволить другу своего сына остаться с ночевкой. Вальбурга была весьма разочарована, обнаружив, что Джеймс, похоже, был тем, кто поддерживал промаггловские взгляды Сириуса вместо того, чтобы дискредитировать их.

В конце концов, они были чистокровными. Она пыталась вразумить их, но вскоре была вынуждена сдаться. Вероятно, Джеймс сам был виноват в том, что Вальбурга приказала своему домашнему эльфу обращаться с ним как с ничтожеством. И она, и лорд Блэк поставили перед собой задачу доставить ему как можно больше неудобств и заставить чувствовать себя нежеланным гостем — не показывая ему напрямую свою неприязнь, о нет! Это было ниже их достоинства. В конце концов, они были аристократами. И чистокровными! Аристократические чистокровки!

На самом деле это была не такая уж большая потеря, если быть до конца честным.

Ему потребовалось в общей сложности семь писем и добрую половину их обратного пути в Хогвартс, чтобы убедить Сириуса прекратить извиняться за свою семью.

Джеймс помнил истории, которые Сириус рассказал ему за несколько лет дружбы, но из-за того, что он вырос в доме, полном любви и смеха, ему было трудно представить обстоятельства, с которыми Сириусу приходилось сталкиваться каждый день перед поступлением в Хогвартс и во время летних каникул. Это также заставило его понять, почему его лучший друг всегда отказывался возвращаться домой на рождественские каникулы, что положило начало их совместному отдыху в доме Поттеров.

Конечно, позже каникулы превратились в «Почему бы тебе просто не переехать» — соглашение, которое Сириус принял с благодарностью. Причины для этого, однако, были не такими уж беззаботными. Какие родители выгнали бы своего сына из дома до того, как он достиг совершеннолетия, только потому, что он не соглашался с их мнением?! Джеймс приходил в бешенство каждый раз, когда думал об этом.

Оказаться вытолкнутым из аппарации прямо в парадную дверь этого самого места было немного обескураживающе, впрочем, если остановиться и рассудить логически, он мог это понять, по крайней мере, отчасти. Джеймс понимал, что Гарри никак не мог жить в руинах, которые когда-то были их домом, но не мог взять в толк, почему вместо особняка Поттеров он предпочел эту грязную, жуткую дыру с, вероятно, обезумевшим домашним эльфом, который шнырял по дому и сыпал оскорблениями.

Вероятно, надо будет спросить его как-нибудь в ближайшее время. Возможно, его сын был больше похож на него, чем он первоначально думал, исходя из тех скудных знаний, которыми Лили снабдила его за эти годы. Может быть, его сыну не нравилось поместье, он считал его слишком большим и безличным. Мерлин свидетель, насколько Джеймс согласен с этим. Не говоря уже об их другом доме, том, что во Франции. Летнем доме.

Он был там один раз во время летних каникул после первого курса. Родители решили, что это будет чем-то особенным для него после завершения первого года магического образования. Не то чтобы его раньше не учили определенным заклинаниям, рунам и этикету, но, знаете… официальное магическое образование имело большое значение! Им удалось пробыть там целый час, прежде чем его глаза распухли так, что чуть не вылезли наружу, и он начал яростно чихать, не в силах остановиться. Аллергия — отстой!

Тем не менее, это был красивый дом, по крайней мере, из того, что Джеймс мог вспомнить. Всего в нескольких минутах ходьбы от пляжа, большой, но не настолько большой, как поместье, и окруженный цветами и кустарниками. Теперь, когда он подумал об этом, он задался вопросом, почему его родители просто не избавились от источника аллергии и не заменили его чем-то другим, но опять-таки, отцу никогда по-настоящему не нравился никакой другой дом, кроме коттеджа, так что он, вероятно, отговорил маму от этого. И выяснять, на что у него аллергия, было, вероятно, адской работой и закончилось бы исчезновением всего живого в радиусе двухсот метров.

Стянув простую футболку, которую дала ему Гермиона, он внимательно оглядел комнату. Либо его вернувшееся через тринадцать лет «я» было совершенно слепым даже в очках, либо Гарри полностью изменил интерьер площади Гриммо. Он предположил последнее. Ни один нормальный человек, находящийся хотя бы в какой-то степени в здравом уме, не смог бы провести больше недели в таком мрачном доме, как этот.

Стены были оклеены обоями кремового цвета, контрастировавшими с темной кроватью и шкафом. Учитывая темно-бордовый ковер, подумал Джеймс, он знает, что послужило образцом. На одном из прикроватных столиков стояла ваза с яркими полевыми цветами, а простыни были простыми, белыми, но невероятно мягкими. Может быть, кто-то наложил на них заклятие?

Он провел рукой по своим взъерошенным волосам и откинул простыни. Матрас был настолько же мягким, насколько выглядел. Он глубоко вздохнул и закрыл глаза. Он, должно быть, лежал на облаках, другого объяснения не было. Тот факт, что он в значительной степени провел свои последние двадцать лет, сидя на холодной земле или прогуливаясь по мощеным улицам, также мог быть частью этого объяснения. Если как следует подумать об этом, то, вероятно, это была единственная причина. Их с Лили кровать в коттедже была такой же мягкой, как и эта.

Сонный, он повернул голову направо и мягко улыбнулся своей жене. Ее рыжие волосы разметались по подушке, отчего казалось, что она охвачена огнем. Пряди были все еще слегка влажными после душа, который им обоим не терпелось принять, как только они остались одни. Ее кожа сияла в заблудившихся лучах солнечного света, которым удалось пробиться сквозь толстые, тяжелые темно-бордовые шторы, закрывавшие окно.

Джеймс поднял свою уставшую руку и нежно провел кончиками пальцев по ее щеке. У нее вырвался вздох, прежде чем она перевела на него свои изумрудные глаза.

— Привет, — сказал он низким голосом. Его пальцы подняли прядь рыжих волос и начали играть с ней. Ощущение бархата на его коже…

— Привет, — она нежно улыбнулась, еще сильнее повернула голову на подушке и запечатлела поцелуй на его ладони.

— Ты выглядишь измученной.

Она действительно была такой. Под глазами были темные круги, которые резко контрастировали с ее бледной кожей. Ее щеки казались впалыми, шея слишком тонкой. Она тихо засмеялась и перекатилась на левый бок, чтобы иметь возможность прямо смотреть на него.

— Ты тоже.

Джеймс пожал плечами и продолжил играть с ее волосами.

Они лежали в приятной тишине несколько минут, прежде чем Лили громко выдохнула, отвлекая его внимание от своих волос.

— И как мы, по-твоему, будем жить дальше? — ее голос был тихим, чуть громче шепота. Джеймсу пришлось полностью сосредоточиться, чтобы ничего не пропустить.

Ему не нужно было спрашивать, что она имела в виду, потому что этот вопрос витал в его голове большую часть дня, каждый раз звуча немного по-другому, но всегда имея в виду одно и то же.

Однако у него не было возможности ответить, поскольку Лили продолжала тихо говорить.

— Я имею в виду, что мы не были рядом с ним большую часть его жизни.

— Не говори так, — поспешил сказать Джеймс, увидев непролитые слезы, блестевшие в ее ярких глазах.

— Но это правда! — воскликнула Лили, приподнимаясь, чтобы сесть в кровати. — Мы могли быть рядом в виде призраков, но Гарри никогда не знал об этом! Мы ему были не нужны. Он вполне неплохо справлялся сам по себе, и у него были его друзья и семья Уизли, которые составляли ему компанию. Как мы теперь должны действовать? Я хочу сказать, посмотри на нас!

Ее руки взволнованно метались в воздухе, пока она доводила себя до исступления. Джеймс моргнул, глядя на нее, позволяя ей выплеснуть все, что наболело. Он хорошо знал свою жену, и понимал, что она будет чувствовать эту подавленность и незащищенность в течение очень долгого времени, если у нее не будет возможности поговорить об этом, даже если этот разговор превратится в односторонний монолог.

— Внезапно мы снова ожили. Вот так, раз — и все, — она щелкнула пальцами, чтобы подчеркнуть свою точку зрения.

Джеймс всегда считал эту привычку совершенно очаровательной. Обычно, если вы имели дело с запаниковавшей или расстроенной Лили Эванс, вы бы не осмелились назвать ее очаровательной. Ее волосы могли развеваться во все стороны, ее глаза могли блестеть от беспокойства, а на носу могли появляться эти милые маленькие морщинки, но вы ни при каких обстоятельствах не должны были называть ее очаровательной. Так что он этого не сделал. Но он определенно так думал и не смог удержаться, чтобы не позволить легкой улыбке прокрасться на его лицо.

— Мы почти одного возраста с Гарри, Джеймс! Какому сыну нужны родители того же возраста, что и он сам?

Этот вопрос стер улыбку с его лица. Он даже не думал об этом. Конечно, он беспокоился, что Гарри, возможно, не захочет узнавать его получше или может как-то обвинить его в том, что его не было рядом, когда он больше всего нуждался в отце, но он даже не подумал об их разнице в возрасте. Теперь, когда Лили довольно жестко ткнула его носом в это обстоятельство, он тоже начал беспокоиться.

Лили и он могли бы видеть в нем своего сына, как они всегда видели. Для них не имело значения, был ли Гарри полуторагодовалым малышом или взрослым парнем почти двадцати лет. Он навсегда останется их сыном. Но что чувствовал он сам? Решит ли Гарри, что, даже если теоретически он знал, что они его родители, он позволит им, самое большее, завязать дружбу? Был бы Джеймс зол, если бы его сын захотел просто дружить? Нет. Будет ли это беспокоить его? Да. Попытается ли он убедить Гарри, что он должен принять их как своих родителей?

Джеймс вздохнул. На этот вопрос он тоже знал ответ. Если бы Гарри сказал им, что не хочет иметь с ними ничего общего, они бы ушли. Конечно, не без тщательного обсуждения, но в конце концов они бы ушли, если бы он этого захотел. Они бы отправляли ему письма каждую неделю или около того и просили Гермиону регулярно сообщать новости, но они бы никогда не потребовали от Гарри чего-либо, чего он не был готов дать или сделать.

Лили наблюдала за эмоциями, играющими на лице ее мужа. Он пришел к тому же выводу, что и она. Они не могли просить Гарри вести себя как сын только потому, что его родители снова были живы. Они никогда не перестанут вести себя как родители, но они не могли просить его научиться вести себя как сын, только для того чтобы сделать им одолжение. Может быть, на этот раз время будет на их стороне и каким-то образом сделает так, что все получится?

— Так что нам делать? — робко спросил Джеймс, не поднимая глаз от постели.

— Мы ничего не можем сделать, согласен?

Лили убрала несколько прядей растрепанных черных волос с его лица и положила руки на обе его щеки. Она подождала, пока он посмотрит ей в глаза, прежде чем продолжить. — Я полагаю, он тот, кто должен проявить инициативу. И когда он это сделает, когда он скажет нам, что хочет, чтобы мы остались с ним, тогда мы будем там и никуда не уйдем.

Джеймс моргнул, глядя на ее теперь уверенное, хотя и немного грустное лицо, и слегка нахмурился. — Когда?

Внезапно исчезла Лили Поттер, жена и мать, а появилась Лили Эванс-Поттер, озорная и беззаботная женщина. — Когда. Я не приму никаких «если».

Джеймс громко рассмеялся, увидев столь привычную ухмылку на ее лице, подался вперед и сильно прижался губами к ее губам. — Мерлин всемогущий, я люблю тебя.

— Замечательно, теперь я должна соперничать с Мерлином? Тебе Смерти было мало?

Лили вскрикнула, когда Джеймс запрыгнул на нее сверху и начал щекотать ее с вновь обретенной энергией.

— Пощади! Смилуйся! — она засмеялась, слезы веселья текли по ее щекам.

Подушки давно были сброшены на пол, одеяло сбилось в ногах кровати. Однако им не потребовалось много времени, чтобы ощутить напряжение дня. Вскоре они оба лежали на спине, хватая ртом воздух. Время от времени у них вырывалось хихиканье, пока они приходили в себя.

Солнце уже полностью взошло, освещая комнату на полную катушку. Занавески не давали жестокому яркому свету ослепить их.

Лили с трудом повернулась на бок и придвинулась ближе к Джеймсу, чьи руки немедленно обвились вокруг нее, крепко прижимая к его теплому телу.

— Все образуется, — пробормотал он, когда дыхание Лили замедлилось. — У нас все будет в порядке.

Джеймс повернул голову и запечатлел нежный поцелуй на лбу своей жены. Они во всем разберутся, подумал он с новой уверенностью, закрыв глаза и прислушиваясь к мягкому дыханию рыжеволосой. Вместе они справились бы с чем угодно.

* * *

Ей не удалось выспаться как следует. Солнце все еще стояло высоко, и, судя по интенсивности света, было чуть за полдень.

Гермиона застонала и села, протирая глаза, чтобы избавиться от давящей усталости. События предыдущего дня были изматывающими. Встреча с некогда мертвыми родителями Гарри была тем, что она наверняка запомнит на всю свою жизнь.

Это может показаться странным, но она всегда испытывала большое уважение к семье Поттеров, даже до того, как встретила Гарри в поезде на первом курсе, уважение, которое граничило с поклонением. С тех пор как Гермиона обнаружила, что она ведьма, она пыталась узнать как можно больше о новом мире, и это, конечно же, включало в себя чтение учебников как по древней, так и по современной истории.

Чтение о том, что удалось сделать Поттерам, что они сделали в своей жизни и чем это закончилось, в некотором роде заворожило ее. Тогда это все еще было похоже на сон, и чтение о защитных чарах, пророчествах, битвах и дуэлях только подпитывало ее фантазию. Прочитав, что сама Лили Поттер была магглорожденной, как и Гермиона, она смогла почувствовать себя той неизвестной героиней, которой она начала поклоняться.

Встреча с Гарри в «Хогвартс-экспрессе» была подобна падению в холодную воду. Гермиона только начала привыкать к мысли, что магия существует, что она была частью этого фантастического мира. При всем везении, которое, как она верила, у нее было, Гермиона не могла даже подумать о возможности того, что Гарри Поттер, сын Джеймса и Лили Поттеров, будет на ее курсе в Хогвартсе и станет одним из первых людей, с которыми она заговорит, а позже даже подружится. Он был ее первым настоящим другом. Никогда бы она не поверила, что такое возможно, но то, как она постепенно узнавала Гарри, видела, какую боль причинила ему та роковая ночь, которую она сочла ужасающей, но странно завораживающей, сделало все это слишком реальным для нее.

За это время она по-настоящему поняла. Она поняла, что Джеймс Поттер не был мучеником, героем, который умер, чтобы дать Избранному силу бросить вызов Тому-Кого-Нельзя-Называть. Она поняла, что Лили Поттер не была героиней, которой она поклонялась с тех пор, как взяла в руки эту книгу. Она поняла, что Гарри Поттер не был персонажем какого-то захватывающего художественного произведения.

Нет, она поняла, что Джеймс Поттер был любящим отцом, который отдал свою жизнь за свою семью, чтобы защитить их, не задумываясь об этом дважды. Она поняла, что Лили Поттер была отчаявшейся матерью, которая сделала бы все, чтобы спасти жизнь своего сына, независимо от того, что это значило бы для нее, и она поняла, что Гарри Поттер был и остается сиротой, ребенком, который вырос без любви своих родителей.

Однако все это шокирующее и печальное знание никак не повлияло на ее чувства. Она преклонялась перед их мужеством и любовью к сыну.

Увидев прошлой ночью Джеймса и Лили Поттеров вживую, увидев, как они стоят перед ними, Гермиона была поражена. Она чувствовала себя абсолютно нелепо и никогда бы не призналась в этом даже под Сывороткой Правды, даже Гарри, нет, особенно Гарри. Сказать ему, что она обожала его родителей и считала их героями, вероятно, не понравилось бы ему и поставило бы их в неловкое положение, а это было последнее, чего она хотела. Нет, ей придется приложить все усилия, чтобы удержать фанатку внутри себя под контролем и дышать.

Она спрыгнула с кровати и направилась в ванную. Сначала нужно было привести себя в порядок, а потом она могла начать беспокоиться о Гарри. Она даже представить себе не могла, насколько он, должно быть, растерян сейчас…

* * *

Гарри громко зевнул, наливая себе большую чашку кофе. Он никогда не был большим поклонником напитка с кофеином, поскольку всегда предпочитал ему чай, но за последние несколько лет вроде как пристрастился к нему. Он понятия не имел, почему. Вероятно, просто становился старше.

Он совершенно точно помнил, что ему никогда по-настоящему не нравилось есть что-либо, содержащее бананы, но теперь? О, Гермиона пекла лучший банановый хлеб на всей долбаной планете, и он застрелился бы прямо на месте, если б не съел хотя бы половину за один присест!

Гарри вздохнул, почувствовав, как горячая жидкость потекла по его горлу и согрела каждую клеточку его тела. Вот так действовал на него кофеин. Он не обязательно будил его, но разогревал тело, расслаблял мышцы и давал ему возможность расслабиться.

Осторожно, чтобы не пролить ни капли обжигающе горячего напитка, он поставил свою кружку на стол и вернулся в основную часть кухни, чтобы проверить продукты, которые они там хранили. Холодильник был пугающе пуст, если не считать одного апельсина, двух яиц и наполовину пустой упаковки молока. Он нашел немного остатков хлопьев в одном из шкафчиков над плитой, взял молоко и приготовил себе невеселый на вид завтрак. Вообще-то, он мог бы испечь несколько блинчиков, но опять же, было уже за полдень, и ему сейчас не хотелось по-настоящему заниматься какой-нибудь работой. В любом случае, приближалось время обеда, так зачем вообще беспокоиться?

Сидя там, посреди пустой кухни, давясь старыми хлопьями, у него не было другого выбора, кроме как позволить своим мыслям вернуться туда, где они были до того, как он заснул. Его родители.

Было много вопросов, большей частью оставшихся без ответов, но одно Гарри знал наверняка — он хотел, чтобы они остались.

Он хотел получше узнать своих родителей, по-настоящему узнать их. Все, что он знал о матери и отце, было рассказано ему людьми, которые их знали. Такие люди, как Хагрид, Ремус, Сириус — особенно Сириус — и даже Макгонагалл, давали ему маленькие, совсем крошечные кусочки информации, которые он всегда жадно впитывал, как сухая губка. Каждый раз, когда он слышал имя одного из своих родителей, он сосредотачивался на запоминании каждой произнесенной фразы, каждого рассказанного воспоминания.

Некоторые дни он провел, рассматривая фотографии, которые получил от них, и сопоставляя их с историями, которые он слышал до сих пор, представляя, как могли бы звучать их голоса, когда они смеются, кричат или просто разговаривают. Он придумал сценарии, в которых мог бы представить, как реагировали бы его родители. Он делал это так часто, что в его сознании сложился устойчивый образ того, кем были его родители, но он не знал, говорит ли этот образ правду. Скорее всего, нет.

Гарри хотел иметь возможность поговорить со своим отцом, рассказать ему о своих проблемах и попросить совета. Он хотел иметь шанс послушать, как его мама ругает его за то, что он не помыл руки перед ужином, и обнять его после, чтобы показать ему, что она на самом деле не сердится.

Гарри хотел иметь родителей, но не знал, было ли это все еще возможно. Он ничего не знал о том, как следовало вести себя сыну, или, более конкретно, как бы он вел себя, если бы Джеймс и Лили не отдали свои жизни, чтобы защитить его. Он понятия не имел, как быть сыном Поттеров, и это знание было более ужасающим, чем все, с чем он когда-либо сталкивался.

Что, если он сделал что-то не так? Что, если у них в голове запечатлелся образ того, каким он был в детстве и каким они всегда представляли его себе? Что бы они сделали, когда обнаружили, что он совсем не такой? Что он не был чрезмерно радостным человеком? Что у него не было детства, которого они хотели ему дать, и что это изменило его больше, чем они надеялись? Что, если им не понравилось, каким он стал?

Гарри бездумно смотрел в свою тарелку с размокшими хлопьями, забыв, что держит ложку в руке.

Он не хотел разочаровывать их, но ему было страшно сделать именно это.

Так много путаных мыслей пронеслось в его голове, что царапающий звук справа заставил его резко подпрыгнуть. Его руки дернулись, расплескивая молоко по краям наполовину пустой миски с хлопьями. Гермиона сидела на стуле рядом с ним — волосы растрепаны, футболка сползла с левого плеча, и понимающая ухмылка освещала ее красивое лицо.

— Извини, — смущенно пробормотал Гарри и потянулся за палочкой, чтобы убрать молоко и миску с хлопьями. Слишком поздно он понял, что только что избавился от части своей посуды, сам того не желая. Он громко вздохнул и откинулся на спинку стула. В тот момент он был не в своем уме, и Гермионе действительно следовало конфисковать его палочку. Он не хотел, чтобы в конечном итоге исчезло еще больше его вещей.

— О чем задумался? — ее голос был мягким. Теплая рука легла на его бедро, рассеянно рисуя маленькие круги на ткани джинсов.

Гарри глубоко вздохнул и накрыл ее руку своей. Он всегда мог рассчитывать на то, что она заставит его успокоиться, рассеет хаос в его голове, и даже если он, возможно, не сможет найти логическое решение проблемы, она определенно сможет.

— Просто думаю о своих родителях.

Рука Гермионы мягко сжалась, пока она ждала, что он продолжит. Она знала, что в конце концов он все расскажет ей, просто ему нужно время, чтобы разобраться во всем самому, прежде чем он сможет говорить об этом.

— Я хотел понять, — пробормотал он и поднял голову, чтобы выглянуть в волшебное окно, которое он установил несколько месяцев назад. Гермиона пожаловалась на темноту в комнате, и он охотно согласился с ней. — Я задавался вопросом о том, как я должен вести себя с ними, понимаешь? Я имею в виду, я должен был бы знать, но я не знаю. Блин, я даже не знаю, как выразить это словами!

Раздраженный, он потянулся руками к голове и поправил волосы, взъерошив их еще больше. Гермиона чуть поморщилась, увидев, как кожа на его голове слегка шевельнулась.

— Они были мертвы столько, сколько я себя помню. Они умерли, когда им было чуть за двадцать. Теоретически мы могли бы быть братьями и сестрами! Представь, что я иду по Косому переулку с мамой и папой, и дети, которые не знают, кто они такие, спрашивают своих родителей, почему они никогда не знали, что у меня есть брат и сестра? Или, по крайней мере, брат… Мама на самом деле не похожа на мою сестру. Я даже не…

— Гарри, дыши. Ты найдешь решение.

— Но что, если они подумают, что это проблема? Мы почти одного возраста, Гермиона! Они ни за что не подумали бы, что для них было бы уместно вести себя так, будто я все еще малыш. Не то чтобы я этого хотел, конечно, но было бы… приятно… ты знаешь.

Молодая ведьма грустно улыбнулась, глядя на своего расстроенного парня. Его руки слегка дрожали, чего он, вероятно, даже не замечал. Он медленно разваливался на части под давлением своих забот; наблюдать за этим было тревожно, поскольку она знала, что не может сделать ничего, что действительно помогло бы ему. Единственными людьми, которые могли помочь ему успокоиться, были его родители, а Гарри делал все возможное, чтобы не попадаться им на пути.

Это началось несколько часов назад, вскоре после того, как он с Джеймсом перенеслись в дом. Джеймс в изумлении замер в прихожей, где их ждали Гермиона с Лили, и даже не обратил внимания, что Гарри прокрался мимо него и поднялся по лестнице, спрятавшись в своей спальне. Она думала о том, чтобы последовать за ним, но в подобных ситуациях ему нужно было личное пространство. Всякий раз, когда Гарри не знал, как действовать, он исчезал на несколько часов и снова появлялся с решительным выражением лица, готовый столкнуться с любой проблемой, которая возникала у него на пути.

Гермиона тихо вздохнула и села прямо. — Гарри, я сомневаюсь, что твои мама и папа сделали бы что-нибудь, кроме как попытались бы наладить с тобой отношения. Нет, пожалуйста, дай мне закончить, — поспешила добавить она, поднимая руку, когда Гарри начал хмуриться и открыл рот, чтобы ответить. — Они твои родители, Гарри. Они отдали свои жизни за то, чтобы у тебя был шанс прожить свою. Они отказались перейти в загробную жизнь, чтобы остаться рядом с тобой, даже если ты никогда не видел, не слышал и даже не знал, что они там были. По крайней мере, Лили. Джеймс пожертвовал не только своей жизнью, но и своей магией, чтобы удерживать твою маму рядом с тобой, прекрасно понимая, что он, возможно, никогда больше тебя не увидит, а также зная, что ты не сможешь увидеть свою маму. А теперь скажи мне, что они сделали все это, только для того, чтобы сейчас отвергнуть тебя? В этом просто нет никакого смысла!

Ее лицо стало ярко-красным, она хватала ртом воздух, доведя себя до одного из своих печально известных приступов безумия.

Гермиона ждала ответа Гарри, но когда через пять минут ничего не произошло, она заставила его посмотреть на нее. Разглядывание пустого стола не поможет ему преодолеть свою неуверенность. Не то чтобы взгляд на нее сильно помог бы ему, но она, по крайней мере, хотела в это верить. Его глаза были странно сухими, но все же блестели. Она восприняла это как хороший знак. Плачущий Гарри означал бы, что было бы сложнее заставить его прислушаться к ее доводам.

— Тебе нечего бояться, любимый, — ее большой палец провел по линии его подбородка, когда она посмотрела ему в глаза. — Все будет хорошо. Я знаю, что так и будет.

После еще нескольких минут молчания, как раз перед тем, как Гермиона хотела заставить его сказать хоть что-нибудь, Гарри моргнул и глубоко вздохнул. Когда он начал говорить, его голос был застенчивым и печальным. — Но я не знаю, как вести себя с ними.

Она могла видеть, что это признание отняло у него много мужества, но это застало ее немного врасплох, поскольку это не было тем, что, как она думала, занимало его мысли.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурилась она.

Гарри опустил взгляд, руки Гермионы упали с его щек вниз, безвольно сложившись на его правой ноге. — Я не знаю, как быть сыном, Миона. Я имею в виду, конечно, я знаю, как должен вести себя сын, но опять же, я знаю довольно много сыновей, и все они ведут себя по-разному. Малфой — просто чертов придурок, который поставил перед собой задачу угодить своему отцу. Симус говорит о своем отце так, как будто он лучший человек на планете, который водит его на спортивные мероприятия и вызывает всеобщий смех. Рон…

Странное чувство грусти, смешанное с ностальгией, разлилось по ее телу, делая ее какой-то невесомой. У нее уже довольно давно не было никаких контактов с их бывшим лучшим другом, и прошло несколько недель с тех пор, как он пытался каким-либо образом связаться с ними. Если подумать, они на самом деле ничего не слышали ни от кого из Уизли. Было просто очень неловко всякий раз, когда они их видели, даже если они встречались с ними в нейтральном месте, таком как Косой переулок.

То, что Гарри и Гермиона когда-то встречались с обоими младшими Уизли, делало почти невозможным для мистера и миссис Уизли оставаться беспристрастными. Они явно не хотели обидеть никого из них, поэтому всякий раз, когда миссис Уизли приходила навестить их, она настаивала, что она на их стороне, что она разочарована в своих детях и что Гермиона и Гарри поступили правильно. Как бы то ни было, она оставалась матерью Рона и Джинни, и каждая мать, которая была хоть немного похожа на нее, по меньшей мере отчасти встала бы на сторону своих детей. Это было вполне естественно.

Вспоминать о том, что произошло, было уже не так больно, как раньше. Гермиона пережила ту боль, которую причинил ей Рон. Она была счастлива, что Гарри увеличил дистанцию между ней и рыжеволосым, потому что в противном случае она бы не чувствовала себя так хорошо и искренне счастливой, как сейчас. Она была уверена в этом.

Впрочем, воспоминание о том, что произошло, не оставило у нее ничего, кроме сожаления по отношению к рыжему волшебнику — сожаления о том, что их дружба закончилась, и сожаления о том, что ее доверие к нему было полностью разрушено. Гермиона не жалела, что когда-то подружилась с ним или дала их отношениям шанс, о нет. Она никогда не пожалеет об этом! Это были одни из лучших лет в ее жизни, когда она знала, что Рон и Гарри всегда будут рядом, чтобы обнять ее или рассмешить.

Когда все эти воспоминания нахлынули на нее, она приняла решение. Она пообещала себе, что никогда больше не захочет видеть этого парня, но… Когда-то они были друзьями, которые прошли через многое. Это должно было что-то значить… верно?

— Я скучаю по нему, — услышала она свои слова еще до того, как решила произнести их вслух. Это была просто случайная, уязвимая мысль.

Кровь прилила к ее телу, заставив сильно покраснеть. Она не хотела высказывать это так прямо! Сначала она хотела уменьшить воздействие. О, во имя окровавленного носка Мерлина, который только что наступил ногой на занозистую деревянную балку!

Однако, прежде чем она смогла каким-то образом спасти ситуацию и сделать ее менее неловкой, ее прервал низкий голос Гарри. — Я тоже так думаю.

Они сидели в тишине, которая казалась ей нескончаемой. Солнце путешествовало по небу, указывая на пролетающее время.

— Как ты думаешь, — робко спросила Гермиона, прекрасно чувствуя, что Гарри совершенно неподвижен рядом с ней, — нам следует связаться с ним?

Поскольку он не ответил, она попробовала еще раз. — Как ты думаешь, он ответил бы, не добавляя оскорблений и не взрываясь нам в лицо? Или послав громовещатель?

Гарри вздохнул. Его бицепс напрягся, привлекая к себе взгляд Гермионы, когда он поднял руку, чтобы потереть лицо. — Я не знаю.

Сглотнув, она заставила себя мыслить здраво. И не думать о том, как восхитительно выглядели его руки в этой футболке, прилипшей к коже… нет!

— Ты думаешь, нам следует попытаться снова связаться с ним?

— Я не знаю.

Может быть, им следует попытаться дать ему шанс, но опять же, он действительно все испортил. Сверх всякой меры. Она действительно хотела вернуть их прежние отношения, нет, не романтические, а отношения между лучшими друзьями. Она скучала по своему бывшему другу. Ей не нравился человек, в которого он превратился, но прежний Рон должен был быть где-то там.

Однако им придется принять решение некоторое время спустя, поскольку их разговор был прерван звуком двух пар ног, спускающихся по лестнице в сторону кухни, и дверь открылась. Гарри придется столкнуться с неизбежной проблемой сейчас, а не создавать новую.

Гермиона была уверена, что в данном случае нет вообще никакой проблемы, поэтому, когда она увидела, что Лили и Джеймс Поттеры вошли в комнату и почти сразу замерли, увидев, что они не одни, она встала и направилась к ним. Они разберутся с этим в свое время, но для того, чтобы это произошло, им нужно было побыть наедине.

Она протиснулась в пространство между неподвижным Джеймсом и еще более неподвижной стеной и поспешила вверх по лестнице, предоставив семью Поттеров самим себе.