То, что скрыто в темноте (джен)

POV Гарри

Я всегда считал, что во мне живут два человека. Магглы дали этому название — раздвоение личности. А как бы сказали у нас, в волшебном мире? Иногда, глядя в зеркало, я вижу маленького напуганного мальчика из чулана со взъерошенными черными волосами, как гнездо ворон. Но когда в его глазах загорается страх, на смену ему появляется возмужавший юноша с прямой спиной, вытянутой рукой с зажатой в ней палочкой и тяжелым пронизывающим взглядом. Он прикрывает мальчугана своей спиной, отгораживая от несчастий, бед и ужасов этого мира.

Как-то постепенно, этот незнакомый юноша прочно обосновался на новом месте. Голос того мальчишки затихал, исчезал из сознания. Он просто был, и молча наблюдал за моей жизнью, снисходительно улыбаясь. Иногда выходил, смотрел на мир своими широко распахнутыми глазами. Он был слишком светлым, слишком солнечным для этого мрачного мира. Он бы не выжил, он бы погиб, завял, как цветок без тепла и любви. Наверное, поэтому на смену доктору Джекилу и пришел мистер Хайд — он всегда был недалеко, почти рядом, сокрытый темнотой. Но вот парнишка покачнулся под тяжестью свалившегося на него бремени, оступился, приседая на колени. А тот, другой, он видел это. Он не мог допустить, чтобы произошло несчастье с его «маленьким братом». И тогда он вышел из тени, вскинув палочку. Его глаза сверкали зеленью, а подбородок был вздернут вверх. Он стал защитником, товарищем, аврором, мужем, на которого можно положиться, боевым магом и командором отряда специального назначения при Министерстве. Он решил оставаться всегда на виду, на страже. Оберегал покой того, кого пытался отгородить от всего этого безумия. Но у него не было единственного, что присутствовало у маленького испуганного мальчишки. Он так никогда и не научился любить, как он…

**

Я стоял, оперевшись спиной о стену ветхой хибарки с облупившейся рыжей краской, где-то на границе с Шотландией. Следующим пунктом моего назначения был близлежащий порт. От него через пару дней отходило большое грузовое судно, на котором я надеялся попасть в Канаду. Да, не думал я, что на старости лет придется вот так убегать. Но выхода не было.

Пейзаж впереди приносил не столько успокоение, сколько нагонял скуку. Высохшее поле неровной коричнево-черной земли с пока ещё редкими травинками не внушало оптимизма. Я засунул замершие ладони поглубже в рукава теплого шерстяного свитера и прижал их к груди, скрестив руки. Cтоял, смотрел вперед, на длинную извилистую ленту дороги, скрывающуюся на склоне в высоких частых деревьях. Машин не было… Мой гость задерживался. У нас не было времени… у меня не было времени ждать. Но Он держит меня здесь, не дает исчезнуть из своей жизни уже сегодня. Аппарировать он отказался напрочь — боялся, что приведет за собой хвост. За ним все ещё могли следить. Почему? Да черт его знает. Вдруг Кингсли всё-таки что-то понял между строк, из моих сухих показаний членам Визенгамота? Хотя, он же сам принял в этом непосредственное участие… И теперь я ждал моего визави. Того, кто так круто изменил мою жизнь. Скорпиуса Малфоя…

Всё прошло как по нотам, и мой план сработал словно часы. Нашим достопочтенным судьям нужен был виновник, преступник, и они его получили, даже не расстроившись, отдав меня дементорам. Они всегда меня не любили и боялись.

Неуравновешенный и буйный, я не внушал доверия. Но по магической силе мне не было равных. После победы над Воландеморта мой внутренний резерв увеличился почти вдвое за год. Я понял это, когда, прочитав в Пророке очередную статью о том, что разгуливающие на свободе Пожиратели зверски убили семью магглов, разнес в щепки пол-этажа в особняке на Гриммо. Меня нашла Гермиона, которая решила забежать взять книги в библиотеке. Магическое истощение и два дня без сознания в Мунго были итогом вспышки моей агрессии. Кингсли рвал и метал, порывался устроить мне полное обследование, навешать маячков в доме, чтобы, не дай Мерлин, я не окочурился в одиночестве в один прекрасный день. Я тогда ещё жил один. Джинни доучивалась последний год в Школе, Рон с Гермионой были больше заняты налаживанием своих отношений после безумного года «седьмого курса». Я был предоставлен сам себе в часы, свободные от обучения в Аврорате. И сходил с ума я тоже в одиночестве…

Переломным моментом стал день, когда спустя восемь месяцев учебы нас отправили на задание в одно старое поместье. Дело выглядело плевым. Приходили сообщения о периодических всплесках магии в этом районе. Но так как дом был много лет нежилым, и отсутствовали данные, что хозяева вернулись, в особняк направили молодняк во главе с одним опытным аврором. Возможно, если бы не чрезмерное любопытство курсанта Найджела, не активировалась бы сигнализация на артефакте, и всё обернулось бы по-другому. Но все пошло не по плану учебного центра, и в течение последующих тридцати минут в лабиринтах подвала поместья звучали щелчки заклинаний и дикие, раздирающие душу крики. Найджел умер первым, сгорев заживо в завернувшейся под действием неизвестного заклинания собственной же мантии. Его рука все так же тянулась к золотой чаше на постаменте. Затем прибыли хозяева… Аврор умер вторым — милосердная Авада в сердце. Молодняк разбежался по коридорам, забыв всё, чему учили на занятиях. Ужас от страшных смертей товарищей был слишком силен, заставив сработать звериный инстинкт спасти собственные шкуры. Сидел на полу, пытаясь слиться со стеной и прислушиваясь к звукам. Капающая вода мешала сосредоточиться и постоянно сбивала с мыслей. Сжимал палочку настолько сильно, что болели пальцы. Перед закрытыми веками до сих пор стояли силуэты в черных длинных мантиях. Белые маски яркими пятнами въедались в сознания. Эти твари, гулявшие до сих пор на свободе… Я слышал крики тех, кому не повезло напороться на «хозяев», их надрывный плач и скулящие, умоляющие слова о пощаде. Пожирателей было пятеро. Я убил их всех, впервые использовав третье Непростительное. Я видел истерзанные тела сокурсников и залитый яркой кровью пол в Ритуальном зале, освещенном блеклым светом зажегшихся свечей. Меня вырвало там же, прямо возле постамента со злополучной золотой чашей, как только последний нападавший кулем рухнул на каменный пол. Меня колотило и рвало желчью. У меня тряслись руки, но я, пересилив себя, заставил подняться наверх и выйти за границу аппарации, чтобы вернуться в Аврорат. Вид всего окровавленного и совершенно невменяемого мальчика-героя с абсолютно сумасшедшими глазами вызвал почти ощутимую панику во всем отделе. Потом я отключился. А проснулся совсем другим человеком…

Что-то переключилось во мне тогда окончательно, в подвале старого заброшенного поместья, в темных и холодных лабиринтах с капающей с потолка водой. В какой-то момент я помню, как сжался от замораживающего сердце страха настолько, что даже не мог заставить себя встать из-за спасительного угла и поднять палочку вверх. Перед глазами снова стояла Последняя битва, пустые глаза учеников на обломках Замка, на земле, засыпанные золой и грязью. Я не хотел снова видеть это, переживать это. Но потом, всё стало по-другому — был я, но другой, было желание убивать этих тварей и защитить невиновных. Я понял, что от меня уже ничего не зависит… Я отошел в сторону от себя. Я баюкал свое сломанное сердце и искалеченную душу, жалел себя, прячась за Ним…

Это странное ощущение — видеть себя словно со стороны. Но только так я смог выжить и остаться более менее в своем уме. Хотя, если посмотреть глубже, я далеко не нормальный, скорее, даже наоборот. Это кстати смешно. Почти никто не заметил разницы. Всё списывалось на тяжелое детство, Последнюю битву и трагическую случайность в заброшенном поместье. Кто-то жалел и вздыхал. Другие хвалили, что я не сдался, а стал тверже и решительнее в своих стремлениях, желании очистить мир от того дерьма, которое осталось от Воландеморта. Только Кингсли видел эти перемены, видел мою сущность, видел все. Поджимал губы, хмурил густые брови и качал головой, задумчиво теребя переносицу. Он понимал, что службой я могу усугубить свое и так нестабильное психическое состояние. Отговаривал меня. Но, поняв, что всё бестолку, лишь остался моим надсмотрщиком. Я благодарен ему за это. Он был рядом, поддерживал. Иногда злился, когда я, вырываясь на передовую, еле уносил живым ноги с операций и потом отлеживался по недели в Мунго, восстанавливая себя, как паззл. Иногда грустно вздыхал, когда я заговаривал, что хочу завести семью… чтобы было… И в один прекрасный день я заслонил его собой… У него появился Долг жизни передо мной…

Я знал, что Кингсли захочет помочь мне и теперь, когда я стоял в камере предварительного заключения на низших уровнях Аврората. Это был рискованный поступок, но я надеялся, что самоотверженный до мозга костей Министр докопается до правды у своего подопечного, и не ошибся. Он пришел тем же вечером, сел рядом на колченогий табурет и опустил голову на согнутые руки на коленях. Он слушал меня внимательно, не перебивая. Он понимал насколько хреновая ситуация. Он нашел лишь один выход. Тот, который видел и я. Он согласился.

Достать пропуск в камеры предварительного заключения в Аврорате для чужака так, чтобы информация никуда не просочилась дальше одного человека, было, думаю, трудно. Но не сложнее, чем доставить под Империо и обороткой в виде меня туда же безвольную тушу этого мерзавца Адриана Плоуди, который не был мертв на самом деле, а преспокойненько лежал в полусонном и почти бессознательном от чар состоянии на съемной квартире на окраине маггловского Лондона под присмотром домовика. Конечно, об этой части моей собственности было известно лишь мне и ещё одному человеку.

Именно Адриан оставил на моём мальчике все эти отметины, следы от лезвий на спине, превращающиеся в причудливый рисунок. Они притягивали настолько, насколько и отталкивали. Это он сделал так, что Скорпиус шарахался от любых звуков, забивался испуганной мышкой под столы и за диваны. Это он играл с ним, пуская Круциатусы по телу, а потом долго трахал на сухую и без подготовки, пока мальчишка не перестал сопротивляться и брыкаться, а просто висел безвольной тряпкой, перекинутой через кресло в беседке. Отдых Малфоя на прекрасном побережье в отличном отеле превратился в личный ад, из которого почти не было надежды выбраться. Конечно, никто так и не узнал о тех днях, в которые я насильно вливал в него зелье за зельем, только чтобы привести в порядок физически и психологически. Как вытаскивал из ванны со вспоротыми венами и прятал все острые предметы и палочку в номере в отдельный запираемый ящик. Как снимал уже задыхающееся тело с веревки, прикрепленной к широкой балке под потолком, растирал горло, отпаивая молоком, восстанавливая голос. Как боялся оставить хоть на час, чтобы сходить в магазин за едой — потому что слишком много способов вокруг, чтобы попытаться остановить свою жизнь одним из них. Как снова приучал к людям, к обществу, объяснял, что не все такие мрази, как те подонки, что совершили такое с ним. Заставлял его говорить, рассказывать о своих мыслях, чувствах, страхах, переживаниях. Может, это и казалось жестоким, но только так Скорпиус мог не зацикливаться на себе и впоследствии более спокойно вспоминать трагические события. Чтобы каждая минута в его памяти той проклятой ночи не оборачивалась очередной истерикой.

Скорпиус постепенно привыкал ко мне, уже не боялся моих прикосновений и моего присутствия рядом. Спокойно ходил из комнаты в комнату, отваживался даже выходить к морю самостоятельно, хоть и на моем участке, сидел на берегу, вытянув ноги, смотрел, как пенистые волны облизывают узкие длинные ступни. Но все равно я был всегда недалеко, следил за ним, охранял. Меня бесила безвыходность. Малфой сразу же отказался от каких-либо заявлений в Аврорат. Он запомнил лишь одного насильника, но этого вполне хватило по особым причинам, чтобы отречься от любых попыток добиться справедливого суда. Богатенького папенькино сынка местного воротилы Адриана Плоуди знали почти все. А его отца — и подавно. Слишком большая шишка, слишком много власти и максимум безнаказанности. Без его денег Министерство перестанет получать ежегодное неплохое пожертвование, воровской мир лишится одной из «крыш», как и игорный бизнес. У этого человека много связей как и в маггловском, так и волшебном мире, благами которых он пользуется напропалую. Скорпиус понимал, чем может окончится его обвинение в изнасиловании в адрес этого сученка.

— Гарри, я ведь успел увидеть его мельком, ещё до того, как мне на глаза нацепили повязку. А потом один из них назвал его имя, и в голове всё встало на свои места. А других я не узнал… — Малфой сидел в большом плетеном кресле, подогнув под себя ноги. Тонкие пальцы с силой сжимали бокал с лимонадом. — Наверное, тогда я и понял, что лучше меньше сопротивляться и… попытаться расслабиться, как бы противно мне не было. Может это и спасло меня… И я смог доползти до той улицы, где ты меня увидел.

Родители Малфоя погибли пару лет назад. В одном крыле Малфой-менора, где проходил ремонт уже старинного особняка, треснула крыша, и под завалами остались и Драко, и Астория, мать Скорпиуса. Люциус скончался через три года после Победы — пневмония легких после Азкабана. Медики не особо боролись за его жизнь. А Нарцисса не намного пережила мужа.

Скорпиус остался один, и еще год до своего совершеннолетия был на попечении у МакГонагалл — она взяла смышленого, спокойного и воспитанного мальчика под свое крыло. А летом ему исполнилось семнадцать, и Малфой решил сделать себе подарок — поехать к морю во Францию на полтора месяца, благо директор по знакомству нашла отличный отель и великолепные рекомендации к нему. По тем же рекомендациям, как выяснилось, поехал и я…

Территория отеля была огромная, и мальчишка часто гулял вечерами вдоль берега моря, купался в уже остывающих соленых водах, забредал в красивые сады на восточной части. А ночью иногда выбирался в клубы неподалеку — в город по соседству, хоть и маггловский. Туристов там любили — были бы деньги. Скорпиус открывал для себя свободу и развлечения, его юношеская душа требовала приключений и веселья. Но никто не мог предположить, что очередная вылазка в уже известный ему клуб выльется в почти месяц восстановления физически и эмоционально.

Я ни о чем не жалею. И тем более, не ищу каких-то оправданий своих поступков. Каждый получил по заслугам. И Стинкс за свое бездействие и нежелание пойти наперекор друзьям и помочь однокашнику в беде — он не участвовал, просто смотрел и молчал; и Корни Юэн за такое пренебрежение магией — ведь из-за того, что он привез этот проклятый артефакт, в «умную» голову Плоуди пришла эта великолепная мысль об изнасиловании. И Нотт за то, что поддерживал их всех в этом деле: Саймон всегда шел на поводу у своих друзей — что они, то и я. Грейхем заслуживал смерти, но жизнь с его инвалидностью в маггловском мире без покровителя-дружка Адриана — всё равно, что умереть. Только более медленно и мучительно. Пускай подумает. Для Адриана же у меня было припасено кое-что получше.

О садистских наклонностях богатенького проходимца, как ни странно, мне поведал Ройс после того, как я заклинаниями раздробил ему кости в обеих ногах. Он сказал, что это зрелище понравилось бы Плоуди. Вообще, Грейхем много чего успел рассказать мне, пока я методично, раз за разом взмахивал палочкой, причиняя ему новую, почти невыносимую боль — в Аврорате учили не только защите, но и нападению. И так получилось, что именно его мне удалось найти первым. Да, можно сказать, я даже не соврал на суде, просто не уточнял детали, ведь поиски виновников начались только после слов Скорпиуса о том, что он услышал имя Плоуди. Но на тот момент этот ублюдок был недоступен для меня — в Штаты даже мне портключ никто просто так не выделит. Тем более, я вроде как нахожусь на работе в Хогвартсе. Я знал, что он от меня всё равно никуда не денется — рано или поздно придется вернуться в Лондон. Значит, я должен был просто подождать.

Ждать пришлось много — почти полгода. Плоуди вернулся из поездки и почти сражу же отправился к Ройсу. То, что он увидел там, ему совсем не понравилось. Он понял, что кто-то умудрился узнать об их маленьком летнем приключении. Грейхем страдал частичной амнезией — к сожалению, магия у меня тогда дала сбой. Я и так еле контролировал её, только чтобы в состоянии бешенства не угробить этого ублюдка раньше времени — мне ещё нужно было навесить на него сигнальные чары, чтобы сработало, когда Адриан решит навестить своего дружка. Они и сработали, но я и думать не мог, что Плоуди окажется таким шустрым и притащит к этому магглу своего знакомого колдомедика, а тот в свою очередь займется его памятью, что впоследствие меня и погубило.

В официальных документах так и осталось: «Адриан Плоуди погиб при контакте с зельем, не совместимым с жизнью, в подвале особняка на площади Гриммо, двенадцать». На самом же деле эта сволочь осталась жива. На него у меня были совсем другие планы.

После того, как сработали Оповещающие чары, я сразу же направился к МакГонагалл, выпросил пару выходных и аппарировал на квартиру к Ройсу. Я знал, что его богатенький покровитель там же и затаился возле подъезда, ожидая пока Адриан выйдет. Это случилось в середине ночи — скрипнула тяжелая металлическая дверь, и отпрыск одной из богатейших семей Великобритании вывалился на улицу, на ходу закуривая сигарету. Мне не составило труда упаковать его парализованную заклятием тушу в веревки и перенести в свой дом на площадь Гриммо. А потом начался допрос.

Я узнал почти всё, что хотел. Не сразу, конечно. Сученыш был сначала весь из себя сердобольный и неприступный. Он любил делать больно другим, но, как выяснилось, совсем не терпел боль по отношению к себе любимому. После того, как я узнал сколько ещё было жертв этой садистской твари, Плоуди потерял сознание на три часа. Пришлось приложить немало усилий, чтобы утихомирить взбесившуюся магию и найти зелье, способное привести его в чувство

Но потом, когда этот засранец пришел в себя, он проболтался о том, что получилось немного восстановить память Ройса. Наверное, мальчишка хотел меня запугать. Частично у него получилось, но только по той причине, что это сбивало все мои планы. Я оглушил его и рванул на квартиру к Грейхему, но опоздал. Ройс уже был у отца Адриана…

Все летело к чертям. Я понимал, что в ближайшее время до меня доберутся либо люди Плоуди, либо официально Аврорат с обвинением в нападении и похищении человека. Это по минимуму. Замять это дело уже никак не удастся — они потребуют моей крови это точно. Но и оставлять безнаказанными этих ублюдков, сделавших такое со Скорпиусом, я тоже не мог. Можно было просто убить Адриана и попытаться сбежать, потому что на поцелуй к дементору как-то не тянуло, но бегать всю оставшуюся жизнь и прятаться… Тут даже Кингсли бы не помог… Кингсли…

План в голове начал выстраиваться сам собой, как только я попал в дом на Гриммо и посмотрел на связанного насильника, сидящего на стуле. Я поднялся из подвала в гостиную и принялся мерить её шагами. Взгляд плавно скользил по стенам, каминной полке, на которых были развешаны и расставлены фотографии в рамках разных лет. Я наткнулся на фото Сириуса, перекинувшегося в собаку, рядом с отцом и застыл. Это фото я нашел несколько лет назад, когда перебирал старые вещи крестного в его комнате. И в голову пришла мысль…

Во время одного рейда, когда мы брали группу террористов, был арестован некий зельевар, изготовляющий усовершенствованные бомбы, яды и сильнодействующие химические вещества. Большая часть улик переместилась в следственный отдел Аврората, а оставшееся распределили между начальниками боевых групп, чтобы те проанализировали действия некоторых смесей с точки зрения пригодности в нашей работе. Одним из таких веществ, завалявшимся у меня, было зелье, уничтожающее любой органический материал. Почти подчистую. Это чем-то напоминало кислоту. Растворялись кожа, мышцы, кости. У этого оружия был лишь один «дефект», который как раз и собирались устранить — оставалась часть крови в неизменном виде. Он-то мне и был нужен. А далее всё завертелось быстро и очень аккуратно.

Сделать надрез на руке Плоуди вдоль вены, выпуская кровь, много крови, почти до критического состояния. Потом переместить Адриана на свою съемную квартиру, вливая в него кроветворное, общетонизирующее и ранозаживляющее. Наложить сонные чары, приставить домовика и запереть. Вернувшись на Гриммо, вылить содержимое флакона на место, где сидел Плоуди, смешать с вытекшей кровью, дождаться реакции. Потом навесить на дом чары и вернуться в Хогвартс.

Найти Скорпиуса оказалось легко — он ждал меня. Объяснить, что нужно будет делать после моего неизбежного ареста, где искать квартиру с Плоуди и оборотное зелье длительного действия было тоже не трудно. Сложнее всего было остановить подступающую панику у Малфоя. Мальчишка вцепился в меня двумя руками и ни в какую не хотел отпускать. Он шептал что-то в горячечном бреду, а по щекам лились слезы. Мне потребовалось почти два часа, которых у меня не было, чтобы привести его в более-менее адекватное состояние. А дальше все мои надежды были на Кингсли. И он не подвел…

**

Я вошел в дом и присел на старый промятый диван, закутавшись в теплый плед. Малфой пока не приехал, а у меня оставалось все меньше времени. И всё же я откинул голову назад и попытался немного поспать. Впереди была долгая и трудная дорога.

— Здравствуй, Гарри.

Я открыл глаза. Малфой стоял в дверях, сжимая в руках небольшую дорожную сумку.

— Как добрался, Скорпиус? — стукнул ладонью возле себя, приглашая.

— Хвоста не должно быть. Я еле уломал МакГонагалл дать мне разрешение на выезд из школы. Пришлось наврать с три короба.

Он подошел ко мне и тяжело плюхнулся рядом.

— А при чем тут хвост? Я же говорил — никто не знает о твоей причастности.

— Гарри, это же ведь я подсунул Грегори Стинксу то отравленное пойло. Кто-то точно поймет.

— Нет, это очень маловероятно. Тем более, у них уже есть виновный. Точнее был…

Скорпиус поежился и забрался на диван с ногами. Я развернулся к нему, накрывая краем пледа.

— Ты сожалеешь о том, что помог мне?

Скорпиус отрицательно покачал головой.

— Нет, не жалею… Это просто очень тяжело. Сначала, когда только начал отходить от того, что произошло, я хотел их всех убить. Собственноручно. Потом пришел страх, что если у меня не получится, то они сделают это со мной… ещё раз, — он вздрогнул и положил мне голову на плечо. — А потом мне стало почти все равно. Я успокоился, разобрался в себе. Мне лишь хотелось справедливости. И этой справедливостью стал ты.

Скорпиус улыбнулся и уткнулся носом мне в шею.

— Я буду скучать, Гарри… Я знаю, мы с тобой уже обсуждали это, но… Я хочу приехать к тебе после окончания Хогвартса.

Я отрицательно покачал головой.

— Это слишком опасно, ты же знаешь. Я и сам пока не знаю, где осяду, вряд ли у тебя получится меня найти. — Я коснулся пальцами мягких прядей. — Скорпиус, ты знаешь… мой характер. А если я опять потеряю контроль над собой? Если с тобой что-то случится? Я притягиваю неприятности…

— Я смогу удержать тебя в себе. В тот же раз смог…

— Да, в тот смог…

Я прикрыл глаза и окунулся в воспоминания. Это случилось в одну из ночей через пару недель после нападения на Скорпиуса. Я тогда сидел в плетеном кресле на террасе моего домика, читал. Мне совсем не хотелось спать, а гулять я пока не ходил — не мог оставить Малфоя одного. Крик из спальни выдернул из мыслей, и я пулей понесся к источнику звука. Мальчишка, обезумев, метался на разворошенной кровати, вцепляясь пальцами в смятую простынь, орал, а по его щекам текли слёзы. Чтобы хоть как-то его утихомирить, пришлось самому забраться на кровать и прижать своим весом Малфоя, обхватывая руками. Он постепенно затихал, пока я шептал на ухо всякую успокаивающую фигню и гладил по волосам. Но потом, открыв глаза и поняв, что придавлен к матрацу, забился еще сильнее. Сон никак не хотел уступать место реальности, и Скорпиус подумал, что вновь очутился там, в своем кошмаре. Размазывая влагу по лицу, он сбивчиво рассказывал мне всё, что произошло с ним в ту ночь, все, что пришлось вытерпеть. Его речь была быстрой, мысли метались с одного на другое, но Малфоя наконец-то прорвало: кошмар, что он держал в себе всё это время, вылился в полноценную истерику. А я готов был взорваться. От его слов, от действий тех подонков. Мне хотелось разорвать их голыми руками. Я даже не заметил, что стихийная магия вот-вот вырвется на свободу, сметая все вокруг. Я терял контроль над собой. На смену спокойному моему «я», приходило вновь то, другое, что помогало мне выживать, что хотело мести… Скорпиус сначала испугался, глядя на то, как меняется мое лицо, как я зверею. Но потом неожиданно повис на моих плечах, обхватывая всего руками и ногами, придавливая к кровати. Я боялся сделать ему еще больнее, чем было, своей силой, поэтому сдерживался, как мог. Приступ закончился только через час…

Тогда я и рассказал Скорпиусу о себе, о своих личностях… Теперь он знал мою маленькую тайну. Ту, которую кроме меня знает лишь один человек. И я ему доверяю. Мальчишка ничего не требовал взамен. Он просто отдавал самого себя целиком, без остатка, делился настроением, эмоциями, поддерживал меня, веселил. Он заставлял прислушиваться к той части меня, которая почти уже не подавала признаков жизни, лишь иногда вылезая на свет, радуя окружающих моей улыбкой, походившей в другое время на оскал... Он заставлял меня просыпаться, распахивая удивленные глаза, изучать этот мир… прекрасный мир. Я потерялся в себе, я забылся… Рядом с ним я был другим.

А после того, как закончился мой отпуск, мне пришлось снова забиться в свою броню, заставить забыть те светлые дни, которые дарил мне Скорпиус на пляже Лазурного берега. Потому что маленькому испуганному мальчику из чулана не было места там, где необходим холодный расчет и трезвая голова. Моя «темная сторона» собиралась мстить. Малфой был недоволен. Он не хотел расставаться вот так, спешно, без надежды на продолжение. Я убедил Скорпиуса, что нам лучше видеться как можно реже, будто мы и не знакомы вовсе. Мы сидели в баре на окраине маггловского Лондона. Я пил виски, совсем не чувствуя вкус напитка. Малфой говорил, что все равно будет поддерживать со мной связь, пусть я и старый упрямый баран. Что я стал для него родным и близким человеком, что он без меня будет скучать… Я слушал его речь, а мое сердце ныло и рвалось на части. Зверь рычал, отвергая бурлящие внутри чувства, привязанность и надежду, а маленький мальчик ликовал — у него появился друг… Скорпиус положил ладонь мне на руку и уткнулся носом в шею, как всегда делал, когда был расстроен. Посетителей в баре было мало, а имеющимся — абсолютно плевать, что происходило за угловым столиком полутемного помещения. Сжал его пальцы своими, но замер, когда почувствовал легкий поцелуй в уголок губ. Сухие губы прикоснулись и исчезли, а я будто окаменел. Это слишком реально, чтобы быть правдой. Я притворился, что мне показалось…

Скорпиус ушел от меня расстроенный. А через три дня я напросился на работу в Хогвартс. Пришлось постараться, но это стоило того, чтобы увидеть удивленно-счастливые глаза Малфоя…

Я так прикипел к нему за время нашего вынужденного совместного отпуска, просто прирос всей душой. Я видел этот переход от загнанного в угол зверька до жизнерадостного юноши. Когда он улыбался и смеялся над моими попытками рассказать старый бородатый анекдот, когда забирался ко мне под бок в широком плетеном кресле на крыльце моего бунгало, когда обнимал меня и говорил, что я его рыцарь, спасший красивого заморского принца от злобного дракона… Мое сердце замирало и будто бы оттаивало, а губы упорно шептали: «Это всё не так, Скорпиус. Ты просто благодарен мне за спасение». Он смеялся и повторял, что всегда хотел узнать что такое влюбиться… Глупый…

Я присматривал за мальчишкой в Школе. Думал, что юные насильники когда-нибудь, возможно, захотят повторить свое летнее приключение, но на этот раз в Замке, если уж Скорпиус почти постоянно находился под их носом. Но то ли совесть и запоздалое чувство вины наконец проснулись, то ли эти трусы не решались на подобное в отсутствие своих сильных защитников, но Малфоя они сторонились и даже не предпринимали никаких поползновений в его сторону. Слава Мерлину. Не знаю, как бы я повел себя тогда в такой ситуации. Но что пришлось бы немедля проследовать в Азкабан, это уж точно…

Скорпиусу я назвал имена его мучителей только зимой. Мне нужна была его помощь в одном щекотливом деле. Я думал, мальчишка либо взбесится и пойдет мстить сам, либо наоборот, снова закроется в себе. Но Малфой на удивление все принял стойчески. Я горжусь им…

**

Скорпиус потянулся и открыл глаза. Он и не заметил, как уснул, после того, как уткнулся носом в мое плечо. Видимо, дальняя дорога и эмоциональное напряжение сморили мальчишку. Малфой зевнул и глянул на меня.

— Я уснул…

— Да, — улыбнулся. — Это плохо?

— Не очень хорошо. Я хотел подольше побыть с тобой…

— Ты и так со мной.

Скорпиус повернул ко мне голову.

— Это ведь временно. Ты же не хочешь, чтобы я был с тобой, приехал к тебе…

Я выдохнул и прижал его к себе, зарываясь в волосы.

— Скорп, ты же понимаешь, что я не смогу остаться с тобой. Он, другой, не позволит.

— Ты так четко ощущаешь его в себе?

— Я — это он. Я просто знаю, что он есть.

— Так спорь с ним, доказывай свою точку зрения. Добивайся, чего сам хочешь.

— Нет, не выйдет. Он сильнее меня.

— Гарри, я не понимаю. Ты же… хотел бы остаться со мной.

— Да, хочу, но… Он дал мне день — попрощаться с тобой. А потом он снова придет…

— И это твоё окончательное решение?

— Не моё, но — да…

— Тогда, давай не будет терять времени…

Скорпиус вывернулся в моих руках и поцеловал.

**

Я уходил от маленького старенького домика, на пороге которого стоял Скорпиус и смотрел мне вслед. На душе было грустно. Маленький мальчик внутри меня тихо плакал, сжавшись в комочек на своей маленькой кроватке. Возле него стоял его Защитник и всё никак не решался погладить того по голове в успокаивающем жесте. Это были новые чувства и желания для него, так не свойственные его натуре. Они сбивали и были непривычными. Так не хотелось поддаваться им — казалось, это просто слабость. А слабым быть ему было никак нельзя. Но Защитник обещал оберегать мальчишку, а теперь стоял и не знал, как успокоить расстроившегося мальчугана. Он знал лишь один способ и хотел обдумать его. Обязательно, но немного позже.

На губах до сих пор ощущался легкий поцелуй Скорпиуса, а в ушах все повторялись и повторялись слова, дарующие такую призрачную и такую желанную надежду.

«Я найду тебя, Гарри. Обещаю».