Конец Света (джен)

«Во всех своих делах и начинаниях мы более или менее желаем конца, ждём его с нетерпением и рады, когда дело готово. Только генеральный конец, конец всех концов, желаем мы обыкновенно отсрочить как можно долее.»

Артур Шопенгауэр, немецкий философ,

автор труда «Мир как воля и представление»

Лихорадочно хватая ртом воздух, Гарри очнулся. Сердце бухало в груди как в набат, в ушах стоял звон. Резко сев на кровати, он нервно схватил с тумбочки очки, нацепил их на нос и огляделся. Белоснежные стены... старый шкаф... клетка с Буклей на столе... Неужели он на Тисовой улице? Ведь всё было таким реальным...

Он поднял руки к глазам и в блеклом свете окна стал их медленно осматривать. Они были словно не его: бледные, как у призрака, с тонкими пальцами и проступившими зелёными венами. Затем он ощупал лицо. Казалось бы, никаких изменений. Но он до сих пор не верил в происходящее. Всё это был сон? Нет. Нет, не может быть. Это было по-настоящему. Он ведь… умер.

Гарри вылез из сырой от пота постели и подошёл к шкафу. Потянув за ручку, он уставился в зеркало, что висело на обратной стороне дверцы. По ту сторону стоял худой подросток в потёртой и местами мокрой от пота пижаме. Шрам был на месте, всё как всегда. Лишь глаза казались более яркими, чем обычно. На секунду приглядевшись к ним, Гарри захлопнул шкаф.

Гул в ушах не ослабевал, как не ослабевало и чувство обманчивости происходящего.

* * *

Утро в доме номер четыре по Тисовой улице не сильно отличалось от предшествующих. На кухне во главе стола сидел глава семейства мистер Дурсль, одетый в строгий серый костюм. Он чрезвычайно сосредоточенно пробегал глазами строчки свежего номера «Таймс». Пухлый светловолосый юноша — его сын Дадли — был в полной власти телевизора и оладьев, шесть штук которых он уже уплёл. Миссис Дурсль, хлопотавшая у плиты, эти оладьи как раз и готовила.

И всё было бы как обычно, если бы не тот факт, что миссис Дурсль то и дело бросала беспокойные взгляды за окно, где по небу натужно перемещались свинцовые тучи.

— Что обещают с погодой, Вернон? — спросила она, подойдя к окну и встревоженно осматривая улицу от одного конца до другого.

— Похолодание, — не отрывая взгляда от газеты пробасил мистер Дурсль и сделал пару добрых глотков кофе из своей чашки.

Миссис Дурсль остановила на нём свой озабоченный взгляд, после чего, неопределённо покачав головой, вернулась к плите и стала наполнять сковороду очередной порцией вязкого теста.

— До двенадцати градусов. Не иначе русские испытывают на нас климатическое оружие, — добавил, криво усмехнувшись, Вернон.

Мимолётом взглянув на часы, он чуть не свалился со стула.

— Треклятье, восемь тридцать! Так и опоздать недолго...

Поправляя на ходу галстук, Вернон Дурсль стремительно покинул кухню, а затем и дом. Миссис Дурсль — за ним.

Тучи продолжали ровно двигаться, грозя вот-вот низвергнуть на землю тонны и тонны воды. С опаской поглядывая на них, мистер Дурсль быстро прошмыгнул к своему автомобилю. Жена настигла его, когда он уже открывал дверцу водительского места.

— Меня пугает всё это, Вернон. — Голос её был неровен. Она принялась беспокойно поправлять ворот рубашки мужа.

— Поговори с мальчишкой, — серьёзно сказал он, отнимая руки жены от собственной рубашки. Сев за руль и заведя мотор, он добавил: — Наверняка он тут замешан.

Захлопнув дверцу авто и напоследок взглянув на встревоженную супругу, Вернон Дурсль выехал на пустую дорогу и вскоре скрылся за поворотом.

* * *

Скомканное влажное одеяло валялось на сырой постели. Там же покоилась и мятая подушка. Гарри неподвижно сидел за столом, взгляд его был устремлен за окно. Более трёх часов он просидел в таком положении, почти не шевелясь. Его до сих пор била лёгкая дрожь, не давая покоя, а перед глазами продолжали мелькать обрывки, словно кадры из сна. Так он и встречал наступление утра тридцать первого июля. Правда, погоду за окном с трудом можно было назвать июльской.

Часов с семи снизу стали долетать звуки включённого телевизора, приглушённые голоса родственников и в особенности недовольные высказывания дяди. Но вот уже половина девятого, и глава семейства уехал на работу, шумом мотора своего автомобиля на пару минут нарушив обет молчания Литтл Уингинга.

За дверью комнаты послышались кроткие шаги — кто-то поднимался по лестнице. Через несколько секунд дверь комнаты Гарри отворилась. Это могла быть только его тётка, Дадли уже давно не осмеливался входить в его комнату.

— Ты уже проснулся... — начала она, по-видимому попытавшись быть вежливой. — Ты... ты ведь видишь это? За окном.

Про погоду. Понятно.

Но Гарри не ответил. Даже не обернулся. На протяжении всех трёх часов после пробуждения ему бесчисленное количество раз мерещились налитые кровью глаза из сна. Не факт, что не померещатся они и сейчас, заточенные в глазницы тётки.

— Ты ведь имеешь к этому отношение?

Едва слышно Гарри горько усмехнулся. Похоже, тётя Петунья восприняла это как "нет".

— Но ты же... — голос её подрагивал, и это было отнюдь на неё не похоже. Она почти никогда не позволяла себе проявлений слабости в общении с Гарри. Стало быть, ситуация тревожит её не на шутку, — подумал он. — Ты же волшебник, ты, наверное, можешь всё исправить. Должны же вас учить чему-то в этой вашей.. школе.

Не выдержав, Гарри резко обернулся.

— Неужели вы так наивны? Если я волшебник, это не значит, что я Господь Бог. Думаете, мне самому в радость такая погода? — вспылил он, махнув рукой в сторону окна.

Собрав всё своё самообладание воедино, Гарри с расстановкой добавил, глядя тётке прямо в глаза:

— Я не знаю причину всего этого. Могу лишь догадываться.

Тётя Петунья молчала. Она ждала продолжения.

— Наверняка здесь замешан Волдеморт, — тихо произнёс Гарри, вновь разворачиваясь к окну.

— Тот, который… вернулся?

— Да, — коротко ответил он.

Сказать больше было нечего. После появления дементоров в Литтл Уингинге год назад теперь впору было ожидать чего-то посерьёзнее. Однако никаких новостей, касающихся Волдеморта и его шайки, с момента битвы в Министерстве не было.

— Хорошо… ладно… — тяжело вздыхая, изрекла она. — Спускайся завтракать, пока.. пока всё не остыло.

И вышла из комнаты. Но Гарри не сдвинулся с места — о еде он думал сейчас в последнюю очередь. Ему в голову пришла мысль, и он словно вышел из оцепенения. Он стал копаться в наваленной на столе куче из старых газет и исписанных свитков пергамента. Оторвав более-менее чистый и сносный кусок, он взял в руки ручку и наскоро вывел:

Здравствуй, Гермиона!

Как ты? Как лето проводишь?

Он застопорился. Нет, всё-таки он не мог писать об этом в письме. Даже Гермионе. Описать свой сон? Ощущения все равно передать не удастся, и на бумаге останется это всё банальным кошмаром. Да и потом у неё, наверное, и своих дел по горло. Поэтому Гарри посчитал, что наилучшим вариантом будет просто убедиться, что с ней всё в порядке.

Подписав письмо, он свернул пергамент в трубочку и устремил взгляд на Буклю. Сова сидела на своей жердочке в клетке и сладко дремала, спрятав белую голову под крыло. Открыв клетку, Гарри аккуратно провёл пальцами по оперению на спине Букли. Сова моментально пробудилась, выпрямившись и широко раскрыв чуть сонные янтарные глаза.

— Работа есть, — объяснил сове Гарри и на миг задумался: а стоящая ли это работа — из-за пары бытовых вопросов посылать Буклю за десятки, а то и сотни километров отсюда… Хотелось бы верить, что да.

Вылетев из собственной клетки, разбуженная сова приземлилась на спинку стула и покорно вытянула лапу. Гарри аккуратно стал привязывать письмо.

— Спасибо, что понимаешь. И, пожалуйста, не потеряй его.

Он подошёл к окну и распахнул его; оттуда тотчас повеяло пронизывающим холодом. Взмахнув крыльями, Букля поднялась в воздух и стремглав вылетела, не издав ни звука на прощание.

Вот и всё. Теперь он один.

Сменив пижаму на джинсы и растянутый свитер, Гарри спустился на кухню. Толстяк Дадли смотрел телевизор и, очевидно, поглощал уже порцию десятую оладий, которые он обильно поливал джемом. Про диету Дурсли как-то и забыли. Впрочем, даже при ней Дадли стал тоньше в обхвате, дай бог, на пару дюймов, а недовольства при этом было выше крыше, причём исходило оно не только от самого Дадли, но и от дяди Вернона. И, похоже, это была основная причина отказа от диеты.

К счастью Гарри, тёти Петуньи на кухне не было.

— Как каникулы проводишь, большой Дэ? — спросил Гарри, проверяя сковородки на наличие еды.

— Ты пгости, оадьеф бофе нет, — сквозь набитый рот выговорил Дадли, сладко причмокивая.

— Эх. Ну ничего, бекончик сделаем. Признайся, у тебя какой бок вкуснее: левый или правый? — взяв в руки вилку и нож, спросил Гарри, медленно приближаясь к кузену. Жевательный процесс Дадли в момент резко замедлился — он с недовольством наблюдал за братом, пока не проглотил всё и неожиданно не завопил во всю глотку:

— МА-А-АМ!!!

Всё понятно — Дадли в своём репертуаре. Сейчас придёт тётя Петунья и наверняка поднимет шум. И надо это Гарри?

Хлопнув дверью, он вышел из кухни и, наскоро накинув куртку, покинул дом.

Холодный пронизывающий ветер хлестал по лицу, поднимая с земли волны пыли и грязи. Он срывал с деревьев листья, проникал под одежду и топил в своих ледяных объятиях.

Гарри направлялся в парк. В тот самый парк, где год назад встретил Дадли с его дружками. Что ж, с тех пор немало воды утекло…

Литтл Уингинг казался совершенно безлюдным. Пустые детские площадки, закрытые магазины и сухие газоны, наполненные пожухлой травой. Лишь плотно занавешенные окна домов, подсвеченные жёлтым изнутри, выдавали местных жителей. Похоже, не на одних Дурслей погода действовала угнетающе. И шагая по пустой улице, Гарри всеми фибрами души чувствовал… что-то не так. Этот день, эти тучи. Это небо. Всё как-то… иначе.

Перемахнув через ржавый забор, он оказался в парке. Парк был пуст. Из множества качелей целыми оставались лишь те единственные, которые шайка Дадли не тронула — видимо, оставили для своего вожака. На них Гарри и сел. Сломанные цепи остальных болтались на ветру и бились друг о друга, неприятно бряцая. Странное дело — ему почему-то казалось, что эти звуки как будто имеют последовательность…

Дождь хлынул настолько неожиданно, что заставил Гарри вздрогнуть. Поглубже укутавшись в необъятную куртку, он огляделся. Никого. Только гром гремел где-то вдалеке. И с каждый секундой дождь усиливался. Однако Гарри и не думал возвращаться на Тисовую улицу. Сейчас ему как никогда хотелось побыть одному. Промокнуть под этим пускай и таким ледяным дождём — это не имеет значение…

Может быть, он действительно замешан в погоде? Или она просто угадывает его внутреннее состояние?

Дождь перерос в ливень, и гром гремел уже где-то совсем рядом. Небо то и дело рассекали вспышки молний. Одежда Гарри промокла насквозь, куртка нисколько не спасала, а вода с волос стекала ручьями. Очки заливало, и разглядеть что-либо дальше ограды парка было практически невозможно. Нащупав в кармане палочку, Гарри достал её и, сняв очки и постучав по ним, произнёс:

— Импервиус!

Одев их обратно, он сильно удивился: Водоотталкивающие чары не сработали.

— Импервиус! — попробовал он ещё раз.

Снова ничего.

— Что за… Импервиус!.. Импервиус!

Сколько бы раз Гарри не пытался применить заклинание, оно не работало. И вот уже ливневая стена подошла к Гарри совсем близко. Окружающий мир вокруг словно растаял. Тяжёлые капли падали на землю, превращая её в грязную жижу. Насквозь промокшего Гарри начала бить мелкая дрожь. Спрятав палочку, он снял очки и, сам не зная зачем, стал дрожащими пальцами протирать их…

Ещё до того, как Гарри снова надел очки, он смутно увидел то, что привело его в ужас. Это были они — те самые глаза из сна. Налитые кровью, неправдоподобно ярко светившие из-за стены дождя. Но они были меньше — глаза принадлежали человеку. Однако за исключением размеров ничего человеческого в них не было. Поначалу Гарри не понял, в чём дело, однако вскоре сообразил — вспышки молний не отражались в них. Глаза выглядели стеклянными.

Спустя мгновение стену дождя преодолело и тело их обладателя. Это был невысокий мужчина средних лет, и одет он был в немного помятый чёрный костюм, такого же цвета рубашку и сильно контрастирующий бордовый галстук.

Лицо его не было красивым: черты его были угловаты и безжизненны. Глубоко посаженные глаза, тяжело нависшие брови, высокий лоб и тонкие губы. Но что особенно поразило Гарри, так это то, что этот мужчина был абсолютно сухим: и волосы, и одежда. Будто дождь не существовал для него.

— Здравствуй, Гарри, — произнёс спокойный, почти металлический голос. И каждая буква из его уст заглушала окружающий шум — Гарри удивительно отчётливо его слышал.

— Кто вы? — выдохнул Гарри, вскочив с качелей и вспоминая, куда убрал палочку.

У него было крайне плохое предчувствие.

Незнакомец ответил не сразу. Но когда он это сделал, от его голоса у Гарри по спине побежали мурашки.

— Важно не кто. Важно — зачем.

Лицо мужчины не выражало ровным счётом ничего. Оно было пустым.

— Срок подошёл к концу, Гарри, — продолжал он. — Ты был выбран для этой цели.

Это был абсолютно ледяной и отстранённый голос, не имеющий никаких эмоциональных оттенков, присущих людям. От него по спине Гарри побежали мурашки.

Не в силах сдвинуться с места, мальчик смотрел сквозь заливаемые дождём очки в красные глаза незнакомца.

— Какой цели? — перебарывая волнение, спросил он.

Шум дождя заглушал его слова, тяжёлые капли пузырились под ногами. Сантиметр за сантиметром холод пробирался ему под кожу.

— Держи.

И он бросил Гарри какой-то предмет, мягко прошелестевший металлическим звуком. Незамедлительно поймав его, Гарри опустил взор — это были серебряные карманные часы на цепочке. Он присмотрелся. На крышке часов значилась маленькая витиеватая «H», окружённая своеобразными узорами.

Открыв их, Гарри не увидел ничего необычного. Кроме одной детали — часы шли против часовой стрелки. Сейчас они показывали почти ровно двенадцать.

Гарри непонимающе поднял взгляд на незнакомца.

— Это отсчёт, — опередив вопрос, сказал незнакомец. — Ровно тринадцать оборотов.

— Я не…

— Прими мои поздравления. Это честь для смертного.

Ещё до того, как Гарри открыл рот, чтобы задать другой вопрос, дождь усилился. Его стена поглотила силуэт незнакомца и быстро приближалась к юноше, сантиметр за сантиметром. Земля вдруг исчезла из-под его ног, превратившись в водоворот. Пространство сжималось, и преграда из дождя была уже совсем рядом. Гарри сделал глубокий вдох…