Подкидыш (джен)

Осень, 1980 г.

Утро только начиналось. Оно наступало тихо, незаметно, с первыми лучами восходящего солнца. Осторожно переступая через живую изгородь, огибая каждую травинку, крался свет, рождая первые шорохи. Он пробирался через щели между занавесками и заглядывал в окна, сообщая жителям Литтл-Уингинга, что новый день наступил.

Петуния Дурсль, которой за ночь удалось поспать несколько часов в перерывах между кормлением, с усилием воли открыла глаза, приподняв тяжелую голову, чтобы ей открылся обзор на детскую кроватку. Дадли, привыкший к режиму дня, мирно посапывал, а это значило, что у мамы было несколько минут в запасе до его пробуждения. Петуния, накинув халат, поднялась с диванчика, который был специально для нее поставлен в детской, тихо вышла из комнаты и спустилась на первый этаж, не забыв по пути заглянуть в их с мужем спальню и убедиться, что Вернон ночевал дома.

Их брак переживал не лучшие времена и раздельные спальни вряд ли имели положительное влияния на его крепость, но были вынужденной необходимостью. Существует мнение, что девочки ищут мужей похожих на своих отцов. Вернон же был полной противоположностью доктора Джозефа Эванса. Он был старше жены на десять лет и не отличался ни мужской привлекательностью, ни чувством юмора. Зато Петуния, в отличие от своей матери, не ловила восхищенные взгляды хорошеньких медсестер на муже и не отстирывала чужую помаду от его рубашек. Вернон трезво смотрел на вещи, от него веяло уверенностью в завтрашнем дне и это компенсировало его лишний вес и безобразные усы. Петуния испытывала к мужу чувство благодарности и уважения, но полюбить так и не смогла. Впрочем, этого хватало для надежного и даже счастливого брака, но с рождением долгожданного первенца в их отношениях что-то разладилось. Вернон, чтобы покрыть кредит за дом и накопить на приличную частную школу для сына, работал без выходных и приползал домой настолько уставший, что сразу заваливался спать. А Петунии, занимавшейся целый день с Дадли, нужна была помощь. Признаться, сейчас она даже не могла вспомнить, когда именно решила переехать для удобства в детскую, чтобы не бегать каждые три часа для кормления из главной спальни. Тогда это казалось правильным решением. Но сейчас, когда они могли не разговаривать неделями, Петуния подозревала, что у мужа появилась любовница.

Миссис Дурсль зашла на кухню, безукоризненно чистую и сияющую отполированной до блеска нержавеющей сталью, и достала из ящика пустые, заранее приготовленные, стеклянные бутылки для молока, которые Вернон, севший на новомодную диету и чем вызвавший новый повод для ревности, выпивал за пару дней. Подхватив ящик, Петуния направилась к парадному входу, чтобы выставить бутылки к приходу молочника. Она открыла дверь и… Едва не споткнулась об корзинку. Ящик выскочил из ослабевших рук и кувырком полетел по ступенькам, а бутылки, будто живые, весело выпрыгивали из него, со звоном разлетаясь вдребезги, оставляя за собой маленькие осколки. Петуния на подкосившихся ногах присела на корточки и еле смогла сдержать крик, зажав рот ладонью. Из корзинки на нее смотрел младенец с ярко-зелеными глазами доктора Эванса.

Мозг, как Петуния не пыталась его заставить работать, с трудом соображал и затруднялся представить объяснения увиденного. А младенец неожиданно сморщился и завопил таким громким ревом, что мог разбудить всю Тисовую улицу. Женщина вздрогнула, приходя в себя, и, взяв ребенка на руки, принялась инстинктивно покачиваться, успокаивая подкидыша. Она подняла глаза и столкнулась с пристальными взглядами соседки и почтальона, которые о чем-то активно перешёптывались.

— Миссис Дурсль, у Вас все в порядке? — крикнула ей через дорогу миссис Ковальски.

Петуния заставила себя приветливо кивнуть и, подхватив корзинку, зашла внутрь, с грохотом захлопнув дверь. Со второго этажа уже слышался плач Дадли и недовольное ворчание Вернона, но миссис Дурсль была всецело сосредоточена на чужом ребенке. Малыш затих, елозя головой по ее груди, а Петуния, продолжая укачивать его, поставила корзинку на журнальный столик. В одеялах обнаружился конверт, адресованный ей. Петуния осторожно переложила малыша в корзинку и вскрыла письмо:

«Туния!

Прошу тебя, позаботься о Гарри. Он родился 30 июня 1980 года. С тобой ему будет лучше. Я знаю, что ты умеешь любить очень сильно.

Твоя сестрёнка,

Лили.»

— Ты что не слышишь, что Дадли плачет! — прокричал Вернон, перекинувшись через перелила, которые жалобно скрипнули под его весом, на втором этаже.

— Так покорми его! — рявкнула Петуния, неосознанно закрыв собой корзинку.

Лицо Вернона, не ожидавшего такой реакции от жены, вытянулось в изумлении. Он, удивленно пожав плечами, послушно скрылся в детской, где вскоре притих Дадли.

Петуния, затолкав письмо в карман, подхватила Гарри и прошла с ним на кухню. Пока мозг переваривал информацию, ее руки, доведенные за три месяца материнства до автоматизма, действовали машинально. Она включила чайник, сполоснула детскую запасную бутылочку и развела смесь.

— Нужно было сначала проверить твой памперс, — покачала головой Петуния, ругая себя за несообразительность.

На пороге появился Вернон, неся перемазанного в смеси Дадли. Он остановился, впившись взглядом в чужого младенца, и выжидающе посмотрел на супругу.

— Что это? — угрожающе спросил он, а его лицо опасно налилось краской.

— Не что, а кто, — спокойно поправила Петуния, словно они говорили о прогнозе погоды, и передала мужу письмо. — Это Гарри, мой племянник.

— Да хоть принц Уэльский! — взорвался Вернон, напугав детей. — Что он, черт возьми, делает на нашей кухне?!

От дальнейшего скандала семью Дурсль спас настойчивый стук в дверь. В окне супруги увидели полицейскую машину, припаркованную перед их домом, возле которой уже собралась толпа зевак, а на крыльце стоял совсем молоденький полицейский.

— Я открою, — бросил Вернон, не спуская с рук Дадли, о котором то ли забыл, то ли боялся оставлять его наедине с матерью.

Пока мистер Дурсль разговаривал с представителем закона, Петуния успела покормить, помыть племянника и поменять ему памперс, благо те были запрятаны по всему дому, только вот переодеть его было не во что. Она сама не могла объяснить или понять ни свое спокойствие, ни непонятно откуда взявшуюся привязанность к чужому малышу и полную апатию к собственному ребенку, ни четкое исполнения материнских обязанностей. Петуния пеленала малыша в его многочисленные одеяла, когда вернулся Вернон без сына в сопровождении полицейского.

— Сержант Беннет, — поздоровался тот, показав значок и внимательно рассматривая кухню.

— Дадли у соседей, — коротко сообщил мистер Дурсль.

Вблизи полицейский оказался совсем мальчишкой, на пару лет младше Петунии, высоким и ужасно худым с круглым лицом и совиными глазами, над которыми беззащитно хлопали длинные пушистые ресницы, и со смешными, похожими на карандаш тонкими усиками, которые по его мнению делали парня взрослее, но на самом деле предавали внешности комичность.

— Нам поступили сведенья, что вы нашли ребенка, — неуверенно пробормотал сержант Беннет, видимо, не совсем понимая, как должен действовать в данной ситуации.

— Да, — кивнула на малыша Петуния и спохватилась. — Присаживайтесь, пожалуйста, за стол. Чай или кофе?

— Ничего не нужно, — покачал головой полицейский, стараясь вести себя солидно, и устроился за барной стойкой, достав из папки гору бумаг. — Ваш муж уже показал мне ваши с ним удостоверения личности и письмо. Не могли бы Вы рассказать, как нашли ребенка?

— Он лежал в корзинке на крыльце, — ответила Петуния, крепко вцепившись в Гарри и исподтишка следя за Верноном, который уселся рядом с полицейским. — Это было около половины седьмого утра, но время лучше уточните у нашей соседки, миссис Ковальски, — она нервно хихикнула, попытавшись пошутить. — Знаете, с маленькими детьми сложно отличить день от ночи, так что я могу что-то напутать.

— Не волнуйтесь, у меня все зафиксировано, — ободряюще улыбнулся сержант Беннет, но глаза его остались холодными. — Значить, Вы утверждаете, что ребенок — Ваш племянник?

— Да, сын Лили, — снова послушно кивнула Петуния и, заметив насмешливый взгляд Вернона, громко добавила. — Это мой племянник Гарри, сын Лили Жозефины Эванс.

Лили, в отличие от старшей сестры, пошедшей в блеклую мать, была миниатюрной копией красавца-отца. Оба утончено стройные, чьи огненные волосы сияли словно яркое солнышко, а в ярко-зеленых глазах всегда прятались смешинки. Наверное, поэтому доктор Эванс, разглядев в новорожденной дочери собственные черты, дал ей второе имя в честь себя самого, назначив тем самым Лили любимицей всей семьи, а миссис Эванс с Петунией были вынуждены согласиться с ним, как делали это всегда.

— Как разновидность лилий? — оживился молодой человек, но сразу же стыдливо стушевался и сделал пару пометок на листке. — Извините, у моей мамы цветочный бизнес. У Вас есть доказательства родства с мальчиком, кроме письма?

— Нет, сэр, — вздохнула миссис Дурсль, чувствуя себя лягушкой, которая попала в банку с вареньем. — Понимаете, моя сестра сбежала из дома в семнадцать лет, — на этих словах Вернон выразительно хмыкнул, — и не давала о себе знать. Я не знаю, где и как она жила все эти годы, но результат ее жизни сейчас спит у меня на руках. Я знаю.

— Погодите, — перебил сдержант Беннет, нахмурившись, — Я правильно понимаю, что Ваша несовершеннолетняя сестра сбежала из дома, и ни Вы, ни Ваши родители не сообщили в полицию об этом, а потом через четыре года Вы находите племянника?

— Постойте, сэр, — вмешался в разговор Вернон, нависая над полицейским. — На что Вы намекаете?

Но Беннет даже бровью не повел на боевую браваду Дурсля, а лишь пригрозил тому пальцем.

— Спокойно, мистер, — попросил он, строча что-то в блокноте. — Я лишь озвучил, как выглядит картина со стороны. Напомню, что отказ от ребенка в возрасте до двух лет является уголовным делом. Полиция будет искать мисс Эванс и, если выясниться, что ее саму никто не видел уже три года, то миссис Дурсль будет первой подозреваемой в ее исчезновении, — сержант с сочувствием посмотрел на Петунью, после чего достал из бумажника визитку и протянул Вернону. — У моего брата юридическая фирма, а вам понадобится хороший адвокат, — молодой человек достал новые документы и снова обратился к миссис Дурсль. — Полное имя мальчика? Отец, я так понимаю, неизвестен.

— Гарри, — нерешительно начала Петуния, разглядывая инициалы на одеяле. — Второе имя — Джозеф, в честь его деда.

— Фамилия Эванс? — уточнил сержант Беннет, выжидающе посмотрев на миссис Дурсль.

— Нет, — вырвалось у женщины, отрицательно мотая головой. — Только не Эванс, пожалуйста.

Паника волной захлестнула Петунию, сметая на своем пути все доводы и логику. Если они оставят Гарри их фамилию, то эта ненормальная с легкостью найдет и заберёт сына обратно, а этого миссис Дурсль допустить уже не могла. Петуния помассировала виски, понимая, что с ней творится нечто странное. Она никогда не была добренькой феей, умиляющейся чужим детям (единственный идеальный ребенок, заслуживший ее любовь, был ее сыном) или жертвовала средства в пользу детей-сирот. Но почему ей так важно, чтобы Гарри остался с ней?

— Ладно, — с трудом согласился полицейский, переглянувшись с мистером Дурслем, и предложил. — Может, записать его под цветущей фамилией, чтобы вам было легче его потом найти? Например, Флоренс или Пейс? Есть вид лилий с похожим названием.

Петуния уложила Гарри на кресло, которое Вернон все забывал отнести в чулан, сделав импровизированный бортик из широкого полотенца. Малыш сладко спал, а его уже успевшие потемнеть брови сердито хмурились. Петуния налила себе стакан воды и залпом выпила, а на барную стойку поставила упаковку диетического печенья и села напротив полицейского, поглядывая на племянника.

— Пейсон звучит солиднее, — пробормотал мистер Дурсль, а Беннет одобрительно кивнул ему и сделал запись.

— Опека заберёт мальчика в течение часа, — извиняющимся тоном сообщил сержант Беннет. — Таковы правила, миссис Дурсль. Гарри поместят в больницу, пока не найдут временную фостерную семью.

— А я смогу его забрать? — шепотом спросила Петуния.

— У вас очень мало шансов, — сказал полицейским и пояснил. — Даже, если отбросить крайне подозрительную историю с вашей сестрой, то желающих взять младенцев хоть отбавляй. За них государство платит до двухсот фунтов в неделю.

Вернон, не удержавшись, уважительно присвистнул, чем вызвал новый недовольный взгляд от Петунии. Ей не хотелось, чтобы у столь славного полицейского, который, как казалось, мог повлиять на воссоединение тетушки с племянничком, сложилось дурное мнение о них. Разумеется, двести фунтов в неделю были бы не лишними, но если бы отказ от льготных выплат гарантировал опеку над Гарри, Петунья бы, не задумываясь, согласилась.

В дверь позвонили, и Вернон, извинившись, отправился встречать новых незваных гостей и почти сразу вернулся с двумя людьми. Первая была кореянкой с короткой игольчатой стрижкой, а второй напоминал типичного спортивного тренера, которому было ужасно некомфортно в офисном костюме. Ничего опасного в них не было, напротив — они были располагающе уставшие и невзрачные, похожие на учителей, которых вызвали на замену и никто никогда не запоминал их имена из-за ненадобности. Но, хотя лица у них были добрые, Петуния напряглась, понимая, что сейчас у нее заберут Гарри. И действительно, кореянка сразу же подхватила ребенка на руки, разбудив и напугав его. Миссис Дурсль подскочила, но соцработник, представившийся мистером Филипсом, жестом остановил ее.

— Хелен справится сама, — заверил он и стал что-то переписывать с бумаг, заполненных сержантом, в собственные документы.

Соцработники работали быстро, уточняя некоторые детали у Вернона или полицейского. Когда с бумажной волокитой было покончено, посторонние попрощались и направились вместе с Гарри к выходу. Мистер Дурсль предупреждающие обнял жену, видимо, ожидая от нее новых странностей в поведении.

— Стойте, — опомнилась Петуния, которая на несколько минут словно выпала из реальности, и повторила вопрос, который уже задавала полицейскому. — Когда я смогу забрать племянника?

— Сначала вам с мужем необходимо собрать документы и подать заявку на рассмотрение, — улыбчиво разъяснила Хелен, укачивая сонного Гарри. — Учитывая все нюансы, процедура опекунства может растянуться на год.

Когда за непрошенными гостями закрылась дверь, Вернон, заметно расслабившись, примирительно прижал к себе жену.

— Ты, правда, хочешь взять его к нам? — тихо спросил он, поглаживая ее по спине.

Петуния лишь утвердительно кивнула, не находя в себе силы на новый тяжелый разговор. То, что Гарри должен был быть с ней, стало для молодой матери аксиомой. Но как объяснить другим то, что и сам не до конца понимаешь? Дурсли, не сговариваясь, оба тяжело вздохнули, не подозревая, во что они вязались.