Первый рассвет (джен)

Карамацу лежал в своей комнатушке на кровати — единственном находящемся здесь предмете помимо смешной тумбочки и заляпанного зеркала. Теперь он спал как кот, то есть практически всё время. Иногда после очередного долгого сна ему необходимо было встать и взглянуть на своё отражение, потому что он всё ещё не был уверен, как выглядят его братья и правильно ли они представлены в его воображении. Однако увиденное всегда ещё больше удручало Карамацу: впалые веки, сальные спутанные волосы, почти оранжевые зубы и огромные тёмные мешки под глазами. Найти еду здесь было намного проще, чем воду, и парень всё так же героически жертвовал своей долей ради каких-то незнакомых людей, которых он видел пару раз и теперь едва помнил их лица. Он говорил себе, что все его страдания ради них, но на самом деле не знал, как будет лучше. Этот универсальный образ голодных выживших являлся идеальным оправданием лишений, на которых сосредотачивались все его мысли во время бодрствования, и поэтому в столовой Карамацу всё ещё просил считать его чуть ли не мёртвым.

Приём пищи в конце концов стал большой проблемой. По этой причине раз в несколько дней Осомацу, который давно уже простил его за пощёчину, заходил и заставлял есть у него на глазах, будучи наслышанным о сильном недоедании брата. Но проявлять заботу старший часто не находил времени, потому что с тех пор, как они исследовали архивы, у него появилась целая куча неотложных дел, количество которых с каждым разом увеличивалось. Младший не мог предположить, сколько часов в сутки спал брат и как сильно он отвлекает в эти получасовые встречи пару раз в неделю, просто потому что ничего не знал. Осомацу ничего тогда не понял, поэтому боялся делать и говорить хоть что-нибудь, считая, что причиной расстройства Карамацу является именно необходимость действовать и их отчаянные попытки найти выход со станции. Теперь старший не звал с собой, только прогуляться до излюбленных младшим мест, на что тот всегда отвечал отказом и ссылался на усталость. Её он отчего-то чувствовал всё время.

«Лучше бы я тоже заболел, — думал Карамацу, вспоминая как-то раз увиденных им пострадавших от радиации, которые тоже относились к разряду тех, ради кого он жертвовал. — Почему остальные заразились, остальные, кто имеет семью, для которой хочет жить, или друзей, которые не дают сдаваться, или же имеет хотя бы остатки надежды, которая так легко растворяется в нездоровой атмосфере? Почему они, а не я? Я, который может только разочаровывать своего брата, который не может заставить себя даже встать с кровати, который лишь зря использует и без того кончающиеся запасы. Или же мёртвые не могут снова умереть? Я был бы рад даже просто найти причину, чтобы не работать и не иметь никаких сношений с этим ограниченным миром».

Но убежать от собственного брата оказалось недостижимой задачей. Каждый раз сквозь однообразные вопросы чувствовалось полная сдержанность, высказывались только заученные реплики, болезненный взгляд и мягкая улыбка говорили об одной лишь недосказанности и ужасной скрытности. От всего этого Карамацу уже начинало тошнить, и он всем видом — но не словами — старался показать, как глупо со стороны Осомацу продолжать уделять ему такое незаслуженное и дорогое внимание.

— А помнишь, — однажды начал старший, до смерти напугав младшего, как обычно спрятавшего лицо отвернувшись к стене, — как мы бегали по станции вдвоём, оставив братьев в парке одних? Чоромацу всегда злился больше всех, а я шутил, что он просто завидует. Помнишь, как он краснел и пыжился из-за моих слов?

Осомацу вяло хихикнул. В голове Карамацу стали появляться воспоминания двухлетней давности, в которых главную роль занимает всё тот же увлечённый и наглый старший брат, каким он предстаёт перед ним сейчас. Больнее всего было от осознания того, что и сам парень был таким же, готовым на необдуманные детские поступки ради одного лишь бессмысленного веселья. Он помнил свой интерес, помнил чувства восторга и адреналина, когда им удавалось проникнуть на далёкий уровень, отличавшийся определёнными «достопримечательностями», он помнил, как восхищался огромной белой от большого количества прожекторов системой, когда она ещё работала, помнил, как внимательно слушал рассказы людей, побывавших в отдалённых блоках, и как его глаза разбегались на немногочисленных экскурсиях. И сейчас Карамацу не мог смотреть на ужасный контраст настоящего с прошлым, сбежать от которого стоило ему невероятных усилий.

— А помнишь ещё… — продолжил Осомацу, не дождавшись никакой реакции.

— Тебя ждут, — отрезал Карамацу. Осомацу разочарованно кивнул и поднялся. Это была последняя попытка восстановить утерянную связь между ними.

* * *

В другой раз он пришёл, чтобы забрать младшего.

Довольно часто выжившие устраивали собрания, на которых обсуждали планы дальнейшего пребывания на станции: распределение пайка, новости о находках и тому подобное. Это был единственный действенный способ распространения информации (причём достоверной, а не слухов), позволявший информировать всех дееспособных людей, чья помощь всегда являлась необходимой, и заражённых, волнующихся за своих близких. Карамацу никогда не любил бывать на собраниях, а в последнее время и вовсе бойкотировал их. Впрочем, это не имело большого значения, ведь до того дня никакая информация о тех сногсшибательных, по мнению Осомацу, находках не раскрывалась — разве что факт их существования был всем известен. Но теперь, когда старший брат, до этого не имевший сил повлиять на действия младшего, так настойчиво выгонял его послушать речь, что-то очень важное должно было случиться.

Местом проведения мероприятий был выбран огромный пустой зал, какие имелись в каждом блоке и служили чем-то вроде проходных на каждом уровне. Только здесь помещались все выжившие, а неплохая акустика позволяла говорить без микрофона, достать который было слишком проблематично. Люди садились прямо на пол, чтобы иметь возможность с любого расстояния видеть говорящего. Как только один человек вставал против остальных, все умолкали и начинали слушать. Когда братья пришли на место, все уже собрались и вяло обсуждали что-то между собой. Карамацу было направился куда-нибудь назад, подальше, но Осомацу остановил его и попросил держаться за его спиной, а затем встал на предполагаемое место говорящего и осмотрел чужие лица. Младший совсем не ожидал такого и во избежание лишнего к нему внимания поспешил отойти подальше.

— Сегодня я пришёл сообщить важные для всех нас новости, — начал Осомацу, когда все замолчали. — Я говорю от лица всей исследовательской команды, частью которой являюсь, и команды учёного Декапана, который, к сожалению, не смог прийти. После долгой работы над информацией, найденной в архивах, мы наконец смогли добиться результатов, скрывать которые дольше не можем. Во-первых, мы нашли склад кораблей.

Слова Осомацу тут же вызвали бурную реакцию, и длинный зал наполнился глухим шумом восторженной болтовни. Карамацу переводил взгляд с брата на чужие лица и не знал, что думать. Старший выждал, пока выжившие немного успокоятся, а затем продолжил:

— Большая часть совершенно неисправна, а достать ресурсы для их починки, как вы знаете, крайне сложно. И это также является причиной, почему всё держалось в секрете, если вас это волнует: никто из нас не знал, сможем ли мы достичь результатов в этом отношении. Но спустя некоторое время один из кораблей команда Декапана привела в порядок, за что мы все должны быть ей благодарны. И это во-вторых.

Жители всполошились ещё больше. Многие наперебой стали выкрикивать напрашивающиеся вопросы, например, насчёт пилота, дееспособности корабля и вообще возможности вылететь в космос. Осомацу как можно более звучно похлопал над головой, призывая людей замолчать, и те послушались.

— Сначала дослушайте, хорошо? В-третьих, взлётная площадка в прекрасном состоянии, мы смогли добыть топливо для работы нужной системы, траектория полёта рассчитана, и пилот найден. Им буду я.

Карамацу едва устоял на ногах, когда смог осмыслить сказанное. Осомацу улетит, уйдёт, исчезнет, и несмотря на то, как он об этом говорит, младший знает, насколько это непредсказуемо и опасно. В лучшем случае корабль не взлетит, а остальные случаи, на его взгляд, слишком ужасны, чтобы даже думать о попытке «спастись». Осомацу сказал, что большинство кораблей неисправны, значит, все они находятся там намеренно и все они не предназначены для использования, следовательно, с ними может случиться что угодно, например, взорваться от перегрева или остановиться из-за неприглядной ошибки системы. Даже если с самим кораблём всё в порядке, никто не знает, верны ли расчёты Декапана. Хватит ли топлива на такой долгий путь? Нужная ли траектория выбрана? Да и в конце концов, что ждёт его на Земле? Возможно ли управлять кораблём, чтобы не приземлиться где-нибудь в далёком океане, пустыне или на крайнем севере?

Справится ли он один? Неужели Осомацу и правда нужно отправиться без сопровождения? Почему он вообще должен покидать станцию и совершать такой опасный полёт? Карамацу чувствовал, что хочет и что обязан возразить, но как только слова приходили в голову, то тут же терялись. Он закрыл глаза, посчитав, что просто снова видит очередной ужасный сон, но ничего не поменялось, даже когда он открыл их. Не может быть, чтобы и брат, единственное, что у него осталось, теперь так просто исчезает, так же, как исчезли вся семья и земля под ногами. Неужели это случилось из-за его бездействия? Мог ли Осомацу избежать этого, если бы Карамацу был с ним и участвовал во всех планах их команды? Мог ли и может ли младший сейчас что-то изменить?

— Я вижу, — продолжал Осомацу, спокойно выслушав некоторые выкрики из толпы, — вы сомневаетесь в моём профессионализме и способности долететь до Земли. Но вам нечего волноваться! До катастрофы я проходил курсы пилотирования, потому что подумывал стать пилотом, думал, они мне пригодятся. — Карамацу знал, что это была полнейшая ложь, ведь всё время они вместе с братьями проходили только базовое обучение или ходили на какие-то мероприятия, но не имел сил возразить.

— Ты летишь один, значит, не возьмёшь никого больше? — спросил кто-то из толпы.

— Да, понимаете… корабль не позволяет. Точнее, позволяет, но обучение второго пилота заняло бы слишком много времени. — Он сделал паузу и почесал затылок, подбирая слова. — Вообще-то, я пришёл не поставить данный вопрос на обсуждение, как обычно. Сегодня я должен поставить всех вас перед фактом. Декапан рассчитал наилучшее время для полёта, то есть время, когда Луна и Земля будут на минимальном расстоянии. И… это завтра.

— Невозможно всё это рассчитать! — заявил чей-то голос.

— Поверьте, мы нашли достаточно информации, чтобы быть настолько уверенными в успехе.

— Разве контрольный блок станции не завалило? Как вы будете осуществлять связь?

— Там, где есть корабли, есть и место, где можно их контролировать.

— Оно достаточно далеко, чтобы в случае неудачи жилой блок не обрушился окончательно?

— Вы и писка не услышите.

— А что потом? — послышался вопрос откуда-то издалека. Все немного притихли.

— После чего? — улыбнувшись, уточнил Осомацу.

— Ты прилетишь на Землю, и что? Что будешь делать?

— Точно не знаю, — куда тише ответил парень, сразу сделав серьёзное лицо. — Я свяжусь с правительством и сообщу о выживших. Люди должны что-то предпринять и спасти вас в ближайшие сроки.

— Что ж тогда они не сделали этого раньше?

— На эти вопросы я не в силах ответить, вы и сами знаете. Конечно, люди могли предвидеть появление метеорита и знали, что станция в зоне поражения. Знали, что не смогут переправить всех на Землю, что им не хватает кораблей для этого. Но сделанного не воротишь — если бы остались не мы, то это был бы кто-то другой.

— У них должно было быть рассчитано точное количество человек на станции и подготовлены меры обеспечения безопасности каждого.

— Не все расчёты бывают точными. Но не было такого и не может быть, чтобы люди оставили людей умирать намеренно. Здесь, на Луне, мы не можем говорить о том, каково сейчас там, на Земле. Может, люди не могут найти средства, чтобы спасти нас? Может, люди просто не знают, что мы всё ещё здесь? Вы все должны понимать, что полёт — это единственная возможность спасти наши жизни и мы не должны от него отказываться. Если у вас ещё остались возражения, подумайте вот над чем. Спустя такое сравнительно небольшое количество времени, с утратой такого малого количества жизней у нас наконец появился шанс всё изменить. Как долго мы ещё будем экономить каждую каплю воды и подбирать со столов каждую крошку хлеба? Сколько ещё прикажете сидеть на месте и благоговейно ожидать помощи, которая может и не прибыть? Я больше не могу так. За вы или против, завтра я полечу, чтобы спасти всех вас от смерти. Моей же смертью является бездействие. Нашим спасением будет… первый же рассвет, который вы увидите на Земле, — вдруг сказал он чуть тише, так что не все расслышали. — Мы снова будем видеть солнце, а луна предстанет перед нами только через миллионы километров. И только ради этого я готов на всё.

* * *

Осомацу ждал, а Карамацу совершенно не имел сил озвучить свои мысли, когда они наконец остались одни по пути обратно в комнату младшего. Он не знал, стоит ли его пристыдить, разозлиться на него или просто попытаться уговорить, в каком тоне это сделать и сможет ли он продолжать держать себя в руках. Но в голове крутилась одна и та же фраза, быстрее всего пришедшая на язык:

— Почему ты ничего мне не сказал?

— Не хотел беспокоить тебя, — тут же выговорил Осомацу, давно ожидавший этого вопроса.

— Почему ты не посоветовался со мной? — проигнорировав ответ брата, продолжил Карамацу. — Ты же можешь… умереть.

— Я понимаю, но всё уже решено, — как можно более мягко объяснял старший.

— Если бы я всё время был рядом, ты бы не полетел? Полетел бы кто-то другой? — скороговоркой пролепетал Карамацу. Осомацу украдкой взглянул в его безжизненное лицо и тут же снова отвернулся, почувствовав угрызения совести. — Может, лучше я полечу? Здесь ты явно нужнее, чем я. Уж лучше я разобьюсь…

— О чём ты? — перебил старший. — Ты не можешь…

— А если сейчас к нам уже летит спасательный корабль и твой полёт бессмыслен? — словно в бреду продолжал младший. — Может, лучше остаться и подождать ещё немного…

— Карамацу, — твёрдо выговорил Осомацу, остановив брата и решительно взглянув ему в глаза. — Ты не слушал, что я говорил? Понимаешь, другого шанса может и не быть. Я знаю, тебе тяжело, но… подумай о братьях. Подумай о родителях. Разве тебе не хочется снова увидеть их?

— Но мы ведь даже не знаем, спаслись они или погибли.

— Конечно же спаслись! — уверенно заявил Осомацу. — Они же Мацуно, точно ждут нас там и думают, чего это мы так долго. Лучше подумай обо всех этих людях и о том, как тяжело им. Если этот полёт не состоится, кто знает, через какое время все начнут умирать. Я ни в коем случае не должен этого допустить, и только поэтому собираюсь рискнуть. Я понимаю твои чувства, и, поверь, мне тоже тяжело, но… мы должны справиться с этим, как раньше. Ведь так?

Осомацу весело улыбнулся, похлопал брата по плечу и спешно удалился, не дождавшись ответа. Что теперь оставалось Карамацу? Он мог бы помешать, закрыть брата или испортить что-нибудь, но зачем? Теперь уже нет смысла даже думать о подобном. Завтра Осомацу уже не будет.

Всё это время Карамацу ждал от себя великой цели, грандиозного прозрения, открытия новой истины, но всё, что ему на самом деле было нужно, это всего лишь какой-то маленький Осомацу, который будет вместо целого мира. Он знал это раньше, но не верил себе. Он чувствовал страдание, присущее только мученикам, и верил, что он достоин его. Он был загнан не по велению судьбы, а потому что сам загнал себя, сам выбрал путь наименьшего сопротивления. А что тогда даёт спасение загнанным в угол? Он недолго думал над этим, ведь сразу же пришёл к выводу. Забытье. Там, на Земле, в нормальной и бесконечно длинной жизни невероятно огромное количество способов, которые теперь не могут быть доступны на потерянной станции. На станции нет и не было ничего, в чём Карамацу нуждался, а точнее думал, что нуждался. Именно поэтому взгляд его был обращён исключительно на далёкую Землю, на которой были море, солнце, почва, а главное — простор и всё многообразие цветов, созданных самой природой. Это именно то, чего больше всего не хватало станции.

Но даже так. Карамацу мечтал о Земле и об Осомацу. Сначала Карамацу потерял первую, когда увлечённо носился по станции. Затем Карамацу потерял второго, когда пытался воссоздать в своей памяти первую. Карамацу остался ни с чем. Неужели он лишний?

Осомацу всегда стремился вдаль, не замечая того, что находится перед самым носом, — эта черта свойственна обоим старшим Мацуно. Но у Карамацу не было возможности увидеть истину, когда как Осомацу вынужден был столкнуться с ней изначально. Время сыграло своё или на самом-то деле четыре брата лучше одного? Этот несменяемый образ выжившей и давно ждущей семьи куда важнее одного реального, но почти потерянного брата? «Разве я тебе не нужен, как ты нужен мне?» — Карамацу готов был кричать, пока не потеряет голос, и плакать, пока не выпадут глаза, только чтобы он услышал. Если вопрос состоит в том, чтобы бросить всё или бросить его, младший уже знал ответ. Но если на самом-то деле старший должен потерять всё в любом случае?

* * *

Режущий глаза яркий свет. Тяжело устоять, когда ноги уходят в землю. Но даже если ты немного запачкаешься, можно смыть с себя мокрый песок в холодном море. Слепит не солнце, а его отблески на воде. Но вот глаза привыкли, и можно рассмотреть истинные цвета. Вблизи море прозрачное, на расстоянии вытянутой руки начинает темнеть, а вдалеке совсем будто бы зелёное. Песок везде коричневый, а небо синее. Можно разбежаться, а если устанешь, присесть и отдохнуть.

Он устал и пошёл домой. Дверь коричневая, а школьная форма серая. И ещё пять одинаковых комплектов. Шаг за шагом по длинной дороге мимо чужих заборов и через железную дорогу. Характерный писк поднимающегося шлагбаума заглушают вялые голоса. Сменная обувь сине-белая. Звонок слишком громкий.

«Вы бы хотели полететь в космос?» — написано на доске. Опущенные головы, звук трения карандашей о бумагу. «Да», — не задумываясь, выводит он. «Напишите, что вы думаете там увидеть», — объясняет учитель. Он увлечённо рисует иероглиф за иероглифом, рассказывая обо всех возможных и невозможных случаях, объектах, видах и о своих ожиданиях. «Там красиво, потому что много больших и маленьких звёзд, далёких и близких в отношении Земли. Когда-нибудь человек переедет на Луну, а потом и на Марс, и я был бы не против. Если вселенная бесконечна, я бы смог найти много нового и увлекательного. А на Земле с последними открытиями скоро совсем будет нечего делать».

Братья написали то же самое. Это и есть точка пересечения интересов всех Мацуно. Они часто представляют себя пилотами космических кораблей, с благоговением следят за всеми открытиями человечества в области космоса и читают соответствующие комиксы. Дома их ждёт целый набор фигурок различных мех и кораблей, играться с которыми уже стыдно, но всё ещё увлекательно.

Он бежит по песку. В его руке маленький робот, совершающий воображаемый полёт в земном космосе. Ртом он изображает звуки полёта. Робот сине-жёлтый, а на закате его вообще почти не видно, а может, он становится чёрным. Как было бы здорово вместе с братьями полететь в космос.

«Пошли ужинать», — позвал голос сзади. Он повернулся и увидел красную футболку. «Если опоздаешь — я съем твою порцию!» На нём была синяя.

* * *

— Всем людям в радиусе три километра покинуть зону взлёта.

Единственным, на кого распространялось это предупреждение, был Карамацу. Только ему разрешили присутствовать, чтобы попрощаться с братом. Он медленно развернулся, не поднимая головы, и стал удаляться. Карамацу едва помнил дорогу, но шёл уверенно. Постепенно он ускорялся и через какое-то время вовсе перешёл на отчаянный бег.

— Старт через десять минут.

Он бежал так быстро, насколько позволяли уровень гравитации и старый грузный скафандр, с каждым уровнем становившийся тяжелее. Карамацу попытался перепрыгнуть лестницу, но не справился и ударился, однако это не остановило его — он будто бы вовсе не заметил. Чем ниже парень спускался, тем проще становилось бежать. Он слышал все предупреждения: взлёт через пять минут, через три, начиная с одной минуты, каждую секунду до злополучного момента. Механический голос, в обычное время заполнявший голову своим металлическим звуком, едва ли доходил до его сознания. Вскоре Карамацу сбавил шаг, когда добрался до жилой зоны и встретил малыша Хотабо.

— Улетел? — простодушно спросил он.

Карамацу не мог даже проглотить застрявший в горле ком. Он проигнорировал мальчика и побежал дальше — дальше от жилой зоны, дальше от душераздирающего грохота в другой части станции, дальше от серых блоков в непроглядную темноту. Этот грохот означал, что взлёт прошёл успешно. Вдалеке Карамацу услышал характерный и уже почти родной звук обвалившегося уровня, который он отчаянно пытался заглушить собственным криком. Яркий свет добрался до многих тёмных уголков станции, но намеренно не был замечен потерявшимся парнем. Чем дальше он бежал, тем отчетливее видел счастливое лицо брата, готового наконец совершить долгожданный полёт домой.

Вблизи уровни чёрные. На расстоянии вытянутой руки — чёрные. А вдалеке… рассвет.

Примечания:

Kawai Kenji — Sail Away (рекомендуется к прослушиванию, хотя текст не особо подходит, но просто послушайте прекрасную песню).

Спасибо, что были со мной! Ждите слэш с повседневностью по ОсоКаре!