Вещи, к которым питает уважение Олаф Мнишек (джен)

Вагнера Олаф не любил. А чего его любить? Не мухоморы, чай. Особенно траурный марш из «Гибели богов». Зигфрид гибнет, валторны нагнетают, фагот тянет душу, а потом могильная плита и басовые трубы. Нехороший осадок. Как после серых мухоморов. Тех, после которых на порядочного ксендза непорядочные центавриане смотреть начинают. Из каждого зеркала и начинают. Ну их нафиг, серые мухоморы. Вместе с Вагнером.

Мухоморы вообще очень разные бывают. Это Олаф давно знал. Есть вкусные. Есть так себе. Есть которые вообще тухлятиной пахнут. В смысле, наоборот: те, которые так себе или тухлятиной — их лучше не есть. Блевать потом неприятно. Есть лучше те, которые белые, и шкурка чулком снимается. Они сладкие, как мороженка. А есть и другие, красные. Но их уже надо не есть, когда они есть. На них самогон настаивать само то.

Но впервые он встретил мухоморы, которые сами настоят. На чем угодно настоят. Им угодно, мухоморам, а не Олафу. И которые сами есть. В смысле — других. Олафа, в смысле.

Хорошо — маленькие. Мухоморы в смысле. И мало их. Не больше десятка. Их мало, а смысла в этом много: всего Олафа им точно не съесть. Так. Понадкусывать. Это он удачно зашел.

Непонятно только, почему у мухоморов сиськи.

Олаф подумал. Потом подумал еще. И понял, что это неважно. А важно, что он хорошо лежит. Удачно: лицом вверх. Вниз было бы хуже. А так — хорошо. Трава мягкая. Облака, опять же. Хорошие такие облака: белые. Пухлые. Мягкие. Словно валькирии из глупых сказок. Неправильные валькирии. Зато есть на что посмотреть.

Правильная валькирия была куда жестче. И грубее. Она волокла Олафа. В Вальхаллу, понятное дело, волокла. Но почему-то за ногу. И это было как-то неправильно.

— Экзорцизамус те, омнис иммундус спиритус, омнис сатаника потестас, омнис инкурсио инферналисадверсарии, омнис легио… — сказал Олаф валькирии. С намеком так сказал. Но та в ответ только хмыкнула и поудобнее перехватила олафовскую щиколотку.

Олаф замолчал. И подумал. Потом подумал еще. Дрыгнул свободной ногой. Больно ударился копчиком о любопытный корень, шарахнувшийся от мощных ботинок валькирии в неудачную для Олафа сторону. И вдруг все понял: валькирия была неправильная! И тащила его не туда!

Нет, она, конечно, была валькирией. И волокла его хоть и за ногу, но в Вальхаллу. Только это была не та Вальхалла! Фолькванг, Вальхалла благословенной Фрейи, а вовсе не чертоги Одина. В смысле, вроде бы и почетно. Но не так чтобы то. То есть пиршественный стол там есть. И есть на нем много чего насчет есть. И пить насчет тоже есть. И женщины, опять же. Причем не только валькирии. А вот насчет чертей или другого кого от души топором погонять, да чтобы одному против тысячи, да чтобы кишки по всем окрестным лесам — с этим там не так чтобы очень. Богиня все же. И мухоморы она, опять же, не одобряет.

Последний довод оказался самым веским. И мотивирующим.

Олаф еще раз дернул ногой. На этот раз той, за которую его тащили. И куда сильнее дернул, чтобы наверняка. Магнитные застежки хоть и считаются надежными — но это до тех пор, пока они не столкнулись с Олафом. Его железной силой воли и непрошибаемой уверенностью. При столкновении же со всем вышеперечисленным само мироздание норовит прикинуться шлангом и не отсвечивать лишний раз. Что уж тут говорить про какие-то глупые застежки?..

*

Оставив неправильной (то есть правильной, конечно, но принадлежащей департаменту не того бога, вернее даже вовсе не бога, а вообще-то богини) валькирии в качестве трофея тяжелый коберц пятьдесят шестого размера, Олаф пер через лес. Напролом. Ведомый чутьем берсерка точно в сторону космодрома. Как по нитке.

Со всем уважением к богам и богиням со всеми их весьма уважаемыми валькириями, в Вальхаллу он пока что не собирался. Тем более в неправильную.

.