Mamas and papas (джен)

Ящики с грохотом выдвигаются и задвигаются, выдвигаются и задвигаются, и Стив на кухне, заправляющий тостер ломтями хлеба, даже представления не имел, что у них в ванной столько ящиков. Баки с утра сам не свой — не мудрено, сегодня вечером они идут на встречу с его родственницей, и Стив надеется, что Баки хотя бы поспал перед этим. У всех в жизни разные сложности и ценности. Кто-то никогда не поймёт, что значит — прикрыть спину другу, схлопотав пулю за него. Что значит убивать тех, кто на самом деле не имеет права жить после совершенных зверств, конечно, в этот-то век всеобщей толерантности и завуалированного пофигизма. А у кого-то безумное волнение на грани фола вызывает встреча с внучатой племянницей. И Стив искренне хочет как-то помочь, поддержать, но в определенный момент (если быть честным, уже держась за ручку двери в ванную) понимает, что с этим Баки должен разобраться сам. А иначе очко в игре не будет засчитано, а ему, Стиву Роджерсу, знатно влетит (Хилл предупредила — только посмей посадить себе синяк на лицо в ближайшие две недели, Стив, я тебя самолично закопаю. У тебя несколько официальных встреч и фотосессия с сенатором, нам катастрофически не хватает средств, не сидеть же на шее у Старка вечно?) с ноги или с руки — впрочем, какая разница? Поэтому Стив пальцы разжимает — хорошо, что не успел открыть — и возвращается на кухню. Гора тостов растёт, но это привычно. Обычные утренние заботы — как накормить двух супергероев с ускоренным метаболизмом.

— Стив! — дверь вдруг распахивается сама, и из ванной высовывается всклокоченный Баки. Стив улыбается и приподнимает брови — мол, чего тебе, я весь внимание. — У нас что, пена для бритья закончилась?!

Упс. Незадача. Кажется, он забыл внести её в последний список нужных покупок, а сегодня размазывал по лицу остатки. Баки бреется изредка, и он как-то не подумал даже...

— Сбегать в магазин? — как ни в чём не бывало, спрашивает Стив.

— Какой нахрен магазин, нам уходить через час! — почти воет в голос Баки. — В кои-то веки позарез нужно побриться, и хрен тебе...

— Давай по старинке, мылом? — вдруг предлагает Стив и идёт в ванную, отодвигает застывшего на пороге Баки и снова гремит ящиками — когда он сюда заезжал, покупал помазок — точно помнит. Вот только где он теперь? О!

Глубокая стеклянная мыльница холодит пальцы, он наливает немного воды прямо на мыло и начинает взбивать помазком забыто-привычными для художника движениями кисти — словно краску размешивает.

— Иди сюда. На ванну сядь. И не смотри ты так на меня, ну забыл я про эту пену, — оправдывается Стив, а Баки почему-то молчит и слушается, садится, весь как туча хмурной, но Стива не проведёшь — он знает, это ненадолго. Первый мазок пены ложится на скулу, затем под глазами, у носа и ниже.

— Губы, — говорит Стив, и Баки послушно прячет губы внутрь, сжимая их до белой кожи. Мыло, конечно, пахнет вкусно, почти аппетитно — сейчас это норма, сейчас даже откровенное дерьмо порой вкусно пахнет, так что Стив всегда читает состав. Но на вкус оно наверняка не очень, так что умница, Баки.

Щетина у него уже на пол-фаланги, густая и чёрная. Совсем не такая, как у него самого — светло-русая, почти с рыжиной. Да он никогда и не отращивал её неделю. Бородатый Капитан Америка, дикость. Хотя, кому-нибудь наверняка понравилось бы. Он надеется, что мыло достаточно размягчит щетину, как такую вообще брить? Правая кисть двигается плавно, и помазок с новой порцией белой пены проходится по сжатым губам и подбородку, взбивает ещё мыла и сползает с другой скулы до середины шеи. Стив пальцем приподнимает подбородок Баки — тот словно забыл, как нужно, его глаза сверлят насквозь ледяными бурами. Надо же, сколько эмоций из-за какой-то пены. Или не из-за пены? Стив заканчивает делать из Баки Санта-Клауса, улыбается едва заметно, и вручает ему бритву.

— Дальше сам?

Баки кивает и поднимается с борта ванной, отстраняя от раковины и зеркала железным плечом. Ох. Стив только сейчас задумывается, что, возможно, слишком влез в его личное пространство. Даже не сполоснув мыльную руку, он идёт на кухню. Тосты не ждут, в конце концов.

Когда Баки выходит к нему босой по паркету, гладковыбритый, вымытый, свежий, с неизменным полотенцем в руках — боже, будто сложно вытереться до конца в ванной? — у Стива что-то ёкает внутри. Будто нет и не было никаких льдов, никакого поезда, никаких чёртовых экспериментов. Да что уж там, и войны не было, и они сейчас в своём бараке в Бруклине, и Баки собирается на танцы — а Стив, кто его спрашивает, идёт за компанию. Вспышка памяти так ярка, что он не замечает, как Баки его обезоруживает, лишая ножа, и берёт с доски горсть обрезанных подгоревших корочек. Он смачно отправляет их в рот и с упоением разжевывает.

— Ты в порядке? — спрашивает зачем-то Стив. Вроде, даже порезов нет на белых — в отличие от загоревшего носа и лба — щеках. Баки пахнет как мыло: чем-то безумно приятным и клубничным взамен привычной резкой свежести, и это до ужаса странно. И заставляет улыбаться снова.

— Кончай со своей чрезмерно-показательной заботой, — говорит сквозь набитый корочками рот Баки. — Я не Романова, меня не проведёшь. Я-то знаю, что ты тосты пережариваешь и обрезаешь только потому, что сам эту гадость жрать любишь, втихую и единолично. Капитан Америка, — дожевав, хмыкает Баки и открывает холодильник — приходит время сыра, мяса и томатов.

Когда Стив заканчивает хохотать, Баки уже дорезает ломтиками томаты и сыр, укладывает вперемешку с мясом на вымазанные майонезом тосты, и эта гора — по иному не скажешь, обычному человеку час есть — высится на керамическом блюде посередине стола. Кофе пьют сублимированный — некогда варить, да и не из чего, кажется. Едят они молча и неторопливо, как мама учила.

— Что у нас по плану сегодня? — спрашивает Бак из-за плеча, когда они трусцой спускаются по лестнице старого дома. Стив оборачивается на повороте, просто чтобы взглянуть ещё раз. На Баки строгий костюм. Вместо рубашки, правда, жёлтая футболка с каким-то ярким принтом, но лёгкие тёмно-серые брюки и пиджак — это что-то невероятное. Волосы аккуратно забраны в хвост, а на лбу массивные солнцезащитные очки в тонкой оправе. Стив фыркает — сам в потёртых джинсах, неглаженой футболке и с мотоциклетной курткой под мышкой. Он не знает, почему оделся так неказисто. День-то особенный...

— У меня тренировка контактного боя с новичками, у тебя — теоретическое и практическое занятие со снайперами на тему новой SIG 50.

— Это которая на базе McMillan TAC-50? — интересуется Баки на втором этаже. — Разве она новая? — самодовольно удивляется он. Конечно, как элитной боевой единице, ему случалось работать с совершенно уникальным оружием.

— Не зарывайся, сержант, мы теперь почти целиком на гособеспечении, — улыбается Стив и выходит, наконец, в уличное пекло.

"Харлей" припаркован у тротуара совсем близко, Баки отдаёт водительский шлем Стиву и крутит свой в руках.

— Потом ещё Наташа просила консультации. Хочет посоветоваться, как лучше расставить силовые объекты на новой полосе препятствий для новичков. Старую уже наизусть выучили.

Баки хмыкает. Силовыми объектами обозначают непробиваемых амбалов, которые вдруг выходят из-за угла, когда ты, наивно полагающий, что всё самое страшное уже позади, бойко ломишься вперёд к финишу безо всякой осторожности. Они как никто другой помогают выбить дурь из романтически настроенных особей. Они со Стивом на вечной войне, а на войне нет места романтизму, чёрт побери. Так что он поможет Наташе, безо всяких проблем поможет.

* * *

— Тут и тут, — говорит Баки и тычет в схему "Весёлых стартов" пальцем, склонившись над сидящей Наташей. — Как думаешь, Стив, сначала паладина, а потом асассина, или наоборот?

У Стива и для паладина, и для асассина есть чёткие имена и фамилии, звания и послужной список, но он не встревает.

— Мне кажется, без разницы, — говорит он. — В смысле, что так, что этак это будет, — он долго подбирает слово.

— Слишком? — спрашивает Наташа.

— Убойно? — одновременно открывает рот Баки и улыбается, переглядываясь с напарницей.

— Короче, на вашу совесть, но у меня требование — чтобы никого не калечили. И так сейчас с кадрами не густо. У них цель — припугнуть, вот и пусть припугивают, этого будет достаточно. Зато если кто пройдёт — сразу ко мне на личную беседу.

— Приватность? — нехорошо щурится Баки.

— Любимчики? — лукаво улыбается Наташа, и её приподнятая в усмешке щёчка как никогда похожа на яблоко. Спелое такое, бархатное.

— Так, время, сержант, — вырывается из паутины дружеских подначек Стив, смотрит на часы — пять. Им пора ехать, если они не хотят опоздать.

— Сегодня встречаетесь? — спрашивает Наташа у Баки, пока Стив идёт к двери из кабинета.

— Да, — тот распрямляется и передёргивает плечами, словно пиджак может сесть на нём ещё лучше.

— Хорошо выглядишь. Не дрейфь.

— Спасибо, — кивает Баки и идёт за Стивом. — Обязательно расскажи, как пройдут старты. А желательно — видео покажи. Я запасусь попкорном.

— Садист, — ласково улыбается Наташа и откидывается в удобном кожаном кресле. Дверь уже закрывается за обоими, но она всё равно говорит вслух, будто выпрашивая у Вселенной: — Удачи тебе.

* * *

Дорога от штаб-квартиры на Манхэттене до Бруклина не так уж и длинна, если вы, конечно, несётесь на байке, прижавшись к широкой спине слетевшего с катушек водителя. Нет, со Стивом всё в порядке, в конце концов, их регулярно обследуют психологи, и, тем не менее, водит он как сумасшедший. Баки только улыбается под шлемом и крепче вцепляется пальцами в скрипящую кожу куртки, приникает плотнее, когда Стив закладывает очередной вираж между ровного потока машин. Им пару раз гудят, несколько раз моргают фарами — но это мелочи по сравнению с чистым удовольствием и адреналином от скорости и при этом фундаментальной уверенности в Стиве. Даже если они разобьются, думает Баки, о, это было бы очень весело, но не страшно. Будут лежать, переломанные, на двух соседних койках, соревноваться, у кого что быстрее зарастает, и кидаться друг в друга орешками, — у стариков на самом деле не так много развлечений.

Вообще Баки сейчас всё — не страшно. После такого насыщенного прошлого в одиночестве, сейчас, вместе со Стивом — он улыбается и рад, что под шлемом не видно — вместе с ним ему вообще не страшно. Даже умирать.

Они несутся по Бруклинскому мосту, и Баки подавляет жгучее желание поднять щиток — подышать. Какое там подышать, на такой скорости он и вдохнуть бы не смог, даже пиджак предусмотрительно застегнул на все пуговицы. Но желание есть, и он рассматривает через затемнённый пластик из-за спины Стива бликующие воды Ист-ривер сбоку, и пилоны моста мелькают невероятно быстро, создавая напополам с солнечными лучами эффект стробоскопа. А внизу уже виден Бруклин Бридж парк, и Баки чувствует, как внутри, за рёбрами, сжимается — то ли сладко, то ли больно — от какой-то сопричастности к этому району города. И он уже не хочет ехать — хочет идти пешком, улыбаться и счастливо спрашивать, то и дело забираясь на любые возвышения или балансируя на бордюре: "Смотри, смотри, Стив! Ты помнишь? А этого совсем не было тут, надо же, каким всё стало, не узнать". А Стив бы улыбался и блестел зубами, и кивал бы, бессознательно протягивая руку — не свалился бы ты со своих возвышений в порыве экстатического восторга. Но они едут, потому что время, и Баки снова вспоминает, что жутко волнуется. Узнай кто — со стыда бы сгорел. И сердце снова частит, но они уже сворачивают на Атлантик-авеню, а значит, приедут совсем скоро. И тут Баки понимает, что едет с пустыми руками.

На красном он стучит в шлем Стива, и тот оборачивается, поднимая щиток.

— Останови у цветочного магазина, когда будем поближе, — просит Баки. — Я, кажется, совсем забыл, как надо приходить к женщине, даже если она твоя внучатая племянница.

Стив лишь коротко улыбается и кивает, снова выкручивая газ.

Они останавливаются за квартал до дома Мелиссы. Она живёт аккурат между Бруклинским парком и Детским музеем в каменных джунглях из невысоких домов. На углу цветочный магазинчик, и Стив припарковывает "харлей" в зоне видимости замеченной над проезжей частью камеры — мало ли что, это же Бруклин. Баки выходит с огромным букетом каких-то цветов, они великолепны — облако нежных оттенков от белого до лилового, соцветия свисают со стеблей как маленькие фонарики, и это прекрасно.

— Отличный выбор, — говорит Стив, пока они идут по тротуару, чтобы чем-то раскрасить тишину. Цветы пахнут мягко и сладко, и Баки непривычно и немного деревянно несёт их в полусогнутой руке, боясь испортить.

— Ага.

— Хорошо выглядишь сегодня, — говорит он снова через минуту где-то, потому что у Баки прорезалась глубокая поперечная морщина между бровями, а тень в ямочке на подбородке стала отчётливее.

— Спасибо, — кивает тот, не глядя.

До двери в кофейню остаются считанные десятки шагов, Баки идёт всё медленнее и медленнее, и пока он не развернулся, бросив в Стива букетом в качестве отвлекающего манёвра, и не скрылся в ближайшем переулке, Стив останавливается и берёт его за предплечье, насильно тормозя.

— Что? — Баки явно не понимает, и Стив чуть сжимает пальцы на рукаве пиджака, надеясь, что это действует успокаивающе.

— Выдохни, Бак, — мягко говорит он, цепляясь взглядом намертво.

Баки смотрит напряжённо, а потом делает несколько глубоких и медленных вдохов-выдохов. Складка над бровями разглаживается, и тени почти уходят с подбородка.

— Волнуешься? — ровно спрашивает Стив, потому что это и ежу понятно. Но ему важно получить ответ. Узнанный враг уже не такой страшный.

— Да, — выдыхает Баки и смаргивает, будто он не моргал до этого вечность. — Да, чёрт побери.

— Всё будет хорошо, я обещаю, — Стив разжимает хватку, гладит по плечу и похлопывает по лопатке. — Я рядом, ты же знаешь.

Баки кивает, и они подходят к стеклянной двери. Колокольчик виновато взвякивает, не оставляя возможности появиться незаметно.

* * *

— Я думаю, это она, — Стив наклоняется ближе, чтобы сказать, и взглядом показывает на столик с одинокой посетительницей. Она сидит прямо, почти что с армейской выправкой, и напряжённо смотрит в окно, грея руки о большую чашку. Волнистые волосы срезаны неровно, но Стив знает — это такая мода. Сбоку длиннее, сзади короче, и открывается хрупкая белая шея. Стив сразу решает — красивая. И отдалённо напоминает Ребекку, если бы Стиву выпала честь видеть, какой она была в свои сорок. Баки не двигается — и смотрит. Смотрит, прилипая, прикипая намертво. Ему нужно осознать — этот человек прожил свою жизнь в его семье, он знал его сестру, он был на похоронах, он... Он сам — его семья. И это так дико, что снова хочется попятиться в самый тёмный и стратегически верный угол. — Пошли, — неумолимо выносит вердикт Стив и тянет его вперёд за железную ладонь в глухой перчатке. Баки остаётся механически переставлять ноги, чтобы не пропахать носом пол. В воздухе пахнет крепко обжаренным кофе.

— Миссис Барнс? Добрый вечер, — кивает Стив, когда женщина резко оборачивается на них и встаёт плавным, отточенным движением.

— Это вам, — Баки выдавливает изо рта слова и растягивает робкую улыбку, выставляя вперед цветы.

— Господи Иисусе, — шепчет женщина, принимая букет и хватаясь ошарашенным взглядом за лицо Баки, кажется, если бы могла — притянула бы за уши, чтобы рассмотреть получше. — Совсем как на фотографиях, — выдыхает она и стекает в мягкое кресло.

— Мы присядем? — уточняет Стив, потому что эти затянувшиеся гляделки надо как-то разруливать, и лучший способ — заказать Баки сладкого и самую большую порцию кофе. Обычно это работает.

Мелисса кивает, приглашающе показывая на кресла свободной от цветов рукой. А потом вдруг приникает носом к букету, вдыхает и жмурится — Стив едва не давится собственной не туда пошедшей слюной, потому что... Просто потому что. Одна кровь.

— Спасибо. Я люблю колокольчики, — говорит она. — Лучший выбор, если на прилавке сплошные розы, герберы и хризантемы.

Баки кивает и едва кривит уголки губ в улыбке. Невероятно, но он подумал так же, когда вошёл в цветочный.

— Капитан Америка, — Мелисса смотрит в сторону Стива и улыбается чуть более спокойно.

— Лучше Стив, и боже, неужели меня заметили? — смеётся он, и Мелиссе ничего не остаётся, как ответить тем же. Она не выглядит на свой возраст. Возможно, дело в красивой широкой улыбке. Или в изящной линии носа, заканчивающейся очаровательным вздёрнутым недоразумением. Или в россыпи крупных неярких веснушек на щеках и по скулам. Вкупе с зеленоватыми глазами и каштановыми волнами волос это почти клинч, как в боксе — и он связан по рукам. Когда она смеётся, в уголках за тёмными ресницами так же щедро расцветают лучики морщин, как и у Баки, и он бы даже влюбился, если бы не... Если бы не что — он предпочитает не додумывать сейчас. Есть дела и поважнее.

Баки тоже улыбается. К ним подходит приятная девушка, но узнавание и странный блеск в глазах немного портят первоначальную картину. Сейчас она пойдёт за стойку и растрещит всем вокруг, в твиттере, в фэйсбуке и где-нибудь ещё, что "обоже Капитан Америка у меня перед глазами верите нет люди сейчас я его сфотографирую!!!". Поэтому Стив так любит и ненавидит бейсболки. Но сидеть в бейсболке в кофейне напротив такой женщины было бы верхом неприличия. Он вздыхает и заказывает себе капучино — самую большую кружку. И два наполеона — Баки всегда забывает выбрать десерт. Баки заказывает латте и вопросительно смотрит на Мелиссу — над её кружкой ещё дымится.

— Мне можно повторить. И ещё принесите фисташкового мороженого, — отвечает она на невысказанный вопрос и пытается улыбнуться как можно мягче.

Стив смотрит на Мелиссу, которая смотрит на Баки. Переводит взгляд на Баки, который смотрит на Мелиссу, и внутри разливается такое невыразимое тепло, что его можно брать и гладить с паром или без, или обогревать помещение — сейчас это запросто. Они какие-то невероятные, одно слово — Барнсы. Барнсы, повторяет он про себя, касаясь нёба на согласных, и улыбается.

— Не сердитесь на неё, — говорит Мелисса, прослеживая взглядом осчастливленную заказом от самого Капитана Америка официантку до стойки. Едва дойдя до закутка, девушка достаёт из кармана форменного фартука смартфон. — Её можно понять, не каждый день в кофейню в Бруклине заглядывают символы нации.

— Я понимаю, — кивает Стив. — Но привыкнуть не могу всё равно, — он пожимает плечами.

— Хорошо, что меня не узнают. Или плохо, даже не знаю, — хмыкает Баки.

— Как мне вас... — начинает Мелисса, но её перебивают:

— Джеймс. Зовите меня Джеймс.

"Не Баки", — почему-то думает Стив, понимая, что это вынужденная временная мера. Словно он оставляет последнюю заслонку, за которую ещё можно спрятаться в случае чего. Чего? Перед Мелиссой хотелось разливаться соловьём, а не прятаться. Он не к месту вспоминает траурную колонну людей и красивый живой венок, который оставил в куче других подобных у серой гранитной плиты Пегги Картер.

— Джеймс, — Мелисса улыбается и снова наклоняется к цветам, чтобы понюхать. — Забыла про вазу сказать, — вдруг произносит она, и Баки поднимается неумолимо и идёт к стойке.

— Мелисса, — Стив нагибается над столом и смотрит на неё, стараясь говорить негромко. — Вы знаете, для него это всё безумно и дико, надеюсь, вы поймёте его неловкость и не посчитаете чудаком. Он замечательный человек, но ему нужно немного времени, чтобы привыкнуть, хорошо?

— О чём шепчетесь? — раздаётся за спиной, а на стол опускается пузатая прозрачная ваза с водой. — И не будет никаких фанатов, я попросил.

Стив смотрит на Баки нечитаемо, резко переметнув взгляд. Потому что знает, как иногда тот может просить. Оборачивается — девушка хлопочет за стойкой, готовя их заказ. Живая. Он выдыхает, а когда оборачивается, и Баки, и Мелисса смеются.

Под кофе с наполеоном — свежайшим, тающим во рту, украшенным резаной клубникой — они узнают о Мелиссе (пока только о ней) много интересного. Лучшая выпускница курса, пять языков, завербована на службу ВВС США в шифровальный отдел. Прекрасный послужной список, звание сержанта за достижения в штабной работе. Счастливый брак и двое детей. Они оба знали это и без диалога с Мелиссой — по безликим обрывкам из сети. Но вот так, рассказанная вслух, история обретает объём и форму, наполняется эмоциями, запахами, улыбками и слезами, когда Ноэля отправляют в Ирак. Он мог бы отказаться — конечно, так все говорили, но тогда его ждало бы понижение в звании и даже высылка на отдалённую военно-тренировочную базу. Он захотел рискнуть. Что ж, риск — благое дело...

— Вы знаете, — говорит Мелисса, — каждая жена солдата знает, что неожиданно может превратиться во вдову, это нормально, и к этому осознанию привыкаешь. Ведь семей военных много, а смертей при исполнении мало, и ты всегда думаешь — ну со мной-то это никогда не случится, а потом — раз, и это происходит, тебе присылают невнятный желтый конверт, приглашают на вручение награды посмертно, но тебе не нужны эти побрякушки, нужен муж, и почему его нельзя вот так вернуть — только не в коробочке, Господи Иисусе, а живого, живого, — она шмыгает и неловко вытирается салфеткой, отворачиваясь к окну. — А потом ты словно стоишь на краю, шагаешь и летишь, летишь вниз, будто с тарзанкой, только никакой тарзанки нет, а ты летишь — и не можешь упасть до дна, потому что дна у этой пропасти нет тоже. Если бы не дети — я не знаю... — Мелисса замолкает, снова промакивает глаза и вдруг смотрит на Баки в упор, как стреляет. — Я очень любила его. Очень. И наши дети — это какая-то благодать Господня, уж не знаю, за что мне. Я вас познакомлю в следующий раз.

Баки замечает, что давно держит свою ладонь на сжатом на столе кулаке Мелиссы. И это нормально, он даже не понял, когда взял её за руку. Она прохладная и с острыми костяшками суставов.

— Мне очень жаль, что я не нашёл вас раньше, — говорит он виновато и, похлопав по пальцам, отпускает ладонь.

— Почему? Почему только сейчас? — вдруг спрашивает Мелисса, и Стив чётко понимает, что разговор заходит в опасное русло.

— Простите нас, мы ненадолго, — Стив встаёт и как можно незаметнее тянет Баки за собой в сторону туалетов.

Он на самом деле облегчается, а Баки стоит над раковиной и плещет себе в лицо холодной водой.

— Она замечательная, — говорит Стив отражению Баки, пока моет руки.

— Соглашусь, — кивает тот и вытирается. — Думаю, ей можно рассказать.

— Не стоит.

— Она военная, с допуском.

— Разработчик шифров, работник штаба. Не надо, Баки. Сейчас — не надо.

— Файлы ГИДРы давно слили в сеть, что нового она может узнать? — скептически интересуется Баки, опираясь на раковину бёдрами.

— В файлах ГИДРы нет ни слова про тебя, — внезапно отвечает Стив.

— В смысле? — и растерянность Баки — искренней не придумаешь.

— Думаю, материалы по твоему делу обитают у русских или напрямую хранились у Золы в компьютерах. У нынешней ГИДРы на тебя не было ничего толком, всякие бессвязные обрывки. Иначе тебя вряд ли так быстро реабилитировали, Бак, — нехотя завершает Стив и идёт к выходу. — Не говори ей лишнего, ей и так неслабо досталось.

Бак не двигается пару мгновений, обдумывая услышанное, а потом идёт следом.

— Простите нас, Мелисса.

— Может, уже перейдём на ты? Это не слишком?

— Я только за, — улыбается Баки.

— Джеймс, сколько тебе лет? — спрашивает она, и на лице уже совсем нет следов слёз, а ямочка на подбородке едва заметная и очень изящная.

— Прожитых — около двадцати семи. Фактических, — Баки поводит плечами и не договаривает.

— Младше меня на десяток и старше почти на век, поразительно, — удивляется Мелисса. — Где мои сигареты? Кажется, мне надо покурить.

Они какое-то время улыбаются и говорят о последней статье в Таймс, где Стиву пришлось дать пространное и объёмное интервью ни о чём и обо всём сразу.

— И всё же, почему именно сейчас, Джеймс? — спрашивает Мелисса, когда кофе у всех заканчивается, а пустые тарелки сложены одна на одну и сдвинуты на край стола в ожидании официантки.

— Чистой воды случайность, — пожимает плечами Баки. — Случайно наткнулся на статью о миротворческой акции в Ливане, пока шерстил интернет. У меня даже мыслей не было раньше поискать хоть кого-то. Словно чувствуешь себя закатившейся оторванной пуговицей и не знаешь, что может быть иначе. Забываешь напрочь, зачем тебе дырки посередине.

Мелисса улыбается и кивает.

— Мне пора забирать Джона из секции, а Хлою — из сада. Я буду очень рада увидеться с вами ещё раз, только теперь не в кафе, а там, — она показывает куда-то за стекло витрины, и Баки почему-то сразу вычисляет нужные окна на третьем этаже, на них налеплены яркие аппликации, но отсюда не разобрать, что именно.

— Спасибо, что согласилась встретиться, Мелисса, — благодарит Стив, а потом просит телефон — и они трое обмениваются номерами. — Звони в любое время по поводу и без, хорошо?

— Договорились, — женщина поднимается, благодарно кивая Баки за отодвинутый стул. — Мне было очень приятно познакомиться с легендой семьи Барнс, — говорит она и вдруг естественно обнимает Баки за шею, так, словно знакомы они вечность, и Стив напрягается лишь на секунду. Баки обнимает в ответ мягко, легко-легко прикасаясь к спине под летним платьем левой рукой.

— Я тоже очень рад, Мелисса, — отвечает он и улыбается, потому что ему приходится наклоняться, а ей — тянуться, и каштановые кудри щекочут нос.

* * *

— Ну как ты? — Стив ждёт его у открытой двери в свою комнату, а он выходит из ванной — уставший, сонный, почти пьяный.

— Нормально, — Баки вытирает лицо и закидывает полотенце на дверь — сохнуть. Привычка, оставшаяся ещё с довоенного Бруклина.

Они снова долго гуляли перед сном, шатаясь в сумерках по Центральному парку в приятном молчании, пока Стив не остановился у безлюдной из-за позднего времени детской площадки в виде трехэтажного замка лазилок и лабиринтов. Отсюда прекрасно просматривалась ива на берегу пруда, и Стив улыбнулся: "Давай заберёмся наверх?" "Сломаем нахрен", — скептически ответил Баки, гася вырывающееся "да я об этом каждый раз мечтаю, чёрт возьми". "Не сломаем, они с усиленным запасом прочности делают, я уверен". "Я уже вижу заголовки завтрашних газет", — хмыкнул Баки, заинтересованно разглядывая канатную паутину наверху, а потом скинул пиджак Стиву на руки и плавно, текуче, невесомо подтянулся наверх и исчез в хитросплетениях переходов за считанные секунды. Вокруг клубилась тишина, и Стив чувствовал себя слегка по-идиотски, стоя ночью с чужим пиджаком посреди пустой площадки. Спустя несколько минут, видимо, нарезвившись, Баки объявился откуда-то справа и зашипел: "Пст, Стив. Иди сюда". Тот обернулся на голос и вздохнул. Неторопливо полез наверх по деревянным перекладинам, бережно закинув пиджак на плечо. Там, где сидел Баки — круглая площадка на высоте пары метров над землёй. Видимо, некая дозорная башня для стратегического кругового обстрела. Баки молча лег и уставился вверх. Стив сел рядом, а потом улегся тоже — до них доносились неявные шумы ночной жизни и снующих вдалеке машин, а доски под спиной были ещё тёплые, и это чувствовалось даже сквозь ткань. Стив накрыл их обоих пиджаком. Они смотрели наверх, в тёмное небо. С тёмного неба им в ответ подмигивали россыпи звёзд.

— Думаю, я счастлив, — добавляет Баки, и Стив подходит ближе, смотрит на него, берёт за затылок и наклоняет лбом к своему лбу — широкому и гладкому.

— Тогда и я счастлив, — говорит Стив, отодвигается, ерошит макушку. Они расходятся по комнатам, но двери не закрывает ни один, ни другой.

— Спокойной ночи, — говорит Баки, устроившись поудобнее на своей кровати.

— Спокойной, Бак, — отвечает ему Стив из темноты, и Баки улыбается, прежде чем закрыть глаза.