Великий Исход (джен)

За следующую неделю лишь пара случаев выпадает из ставшей уже привычной рутины. В среду Эмма с Генри вновь заезжают в строительный магазин, разживаясь там парой промышленным респираторов после особо неудачного осмотра холодильника, в котором, судя по запаху, кто-то сдох, а судя по виду, напротив, зародилась новая жизнь. С тех пор холодильники, отключенные от электричества, они не вскрывают вовсе, предпочитая лишь заматывать их прозрачной пленкой и обклеивать швы скотчем, а работающие вскрывают шваброй с безопасного расстояния. Впрочем, кроме полупустого ведерка мороженого и пачки котлет, у которых еще не вышел срок годности, ничего съедобного им более не попадается. В четверг Реджина самостоятельно спускается к завтраку. Судя по тому, как она закатывает глаза и с каким бесконечным терпением обещает быть осторожной, когда Эмма просит ее поберечься пока, эту просьбу ей уже успели высказать и Генри, и Бабушка. В субботу утром Свон утаскивает недовольного мистера Грея из спальни и пытается убедить его не складывать больше "эту тощую кошачью задницу" ей на подушку. Вместо того, чтобы слушать и внимать, кот разваливается у нее на коленях и принимается "наводить гигиену". Эмма возмущенно всплескивает руками:

— Да они и так чистые, я видела! Весьма подробно!

В субботу вечером миссис Лукас приносит на ужин еще одного зайца, внося приятное разнообразие в меню, которое в последнее время наполовину состоит из консервов. Во вторник, когда Реджина объявляет, что, похоже, нашла подходящий рецепт, который придется лишь немного изменить, и у нее даже есть все ингредиенты в склепе. На радостях они решают устроить в среду выходной, провести весь день вместе дома за просмотром фильмов и играми, а вечером испечь торт из последних остатков муки.

В четверг утром миссис Лукас отвозит Реджину в склеп и остается рядом для работы подай-принеси (и чтобы приглядеть на случай эксцессов, конечно). Судя по тому, как вечером психует Миллс в ответ на вопрос об успехах, результатов пока нет. С каждым днем Реджина все сильнее мрачнеет, и уже даже Эмма с энтузиазмом убегает утром в город, лишь бы оказаться подальше от практически плюющейся ядом на любой вздох раздраженной ведьмы.

Ко вторнику Эмма с Генри вплотную подходят к району, в котором находится особняк мистера Голда. По дороге Свон думает о том, не стоит ли просто заколотить в этом подозрительном доме двери и окна, да оставить в таком виде — место может быть опасным. Но уже стоя на пороге, Эмма чувствует этот запах. Тот самый сладковато-приторный дух, который, однажды услышав, уже не забудешь. Свон поворачивается к сыну:

— А знаешь, давай лучше я одна тут все осмотрю. Он же был злым колдуном, верно, так что в доме могут быть какие-нибудь магические ловушки. Я — Спаситель, я с ними справлюсь, а тебя может задеть. Посиди в машине полчаса, а потом, если я не вернусь, звони своей маме.

Генри пару секунд серьезно смотрит на Эмму и кивает:

— Хорошо, мам.

— Только не заходи внутрь. Я не хочу, чтобы ты пострадал. Обещаешь?

Мальчик вздыхает:

— Обещаю, — потом разворачивается и уходит в машину.

Эмма надевает респиратор, очки и, тяжело вздохнув, заходит в дом.

Зрелище тошнотворное, несмотря на то, что нечто подобное она и ожидала увидеть. Тела лежат тут полтора месяца, дом был закрыт и насекомые или звери до них не добрались. В условиях жары и закрытого помещения то, что осталось от людей, слабо поддается опознанию. Еще пять минут назад Эмма была уверена, что город покинули все жители по списку, исключая их — четверых оставшихся. Когда мистер Голд пропал после разрушения Проклятия, все решили, что он сбежал во внешний мир, ведь его магазин оказался тщательно заперт. Никто не подумал заглянуть к нему в дом (после того, как парня, пытавшегося влезть в лавку, испепелило на месте, собственность Румпельштильцхена обходили десятой дорогой), никого не взволновало его исчезновение, люди лишь радовались тому, что представителей "сил Зла" в городе стало на одного меньше, и собирались уйти до его возвращения. А он никуда и не уезжал... Эмма смотрит на трость, дорогой костюм с пятью пулевыми отверстиями в районе груди, пепельно-седые волосы — это точно мистер Голд, больше в городе никто не пропадал. С другой стороны, никто, вроде бы, и не появлялся, но вот живое... мертвое доказательство. От этого нежданного каламбура тошнота снова подступает к горлу, когда Эмма переводит взгляд на женщину (если судить по платью и длинным волосам), в руке которой зажат пистолет, а в затылке зияет дыра размером с кулак. Свон сглатывает, подходит ближе и приседает, чтобы попытаться разглядеть в том, что осталось от ее лица, какие-либо знакомые черты, — может это все-таки кто-то, кого она видела, — но нет, ничего не разобрать. Она резко выдыхает и отводит взгляд, и замечает под креслом какой-то странный предмет. Наклонившись к полу, она едва унимает тошноту, случайно задевая локтем задубевшую ткань дорогих штанов Голда. Эмма вытаскивает предмет из-под кресла, резко встает, отворачивается и отходит к двери, разглядывая необычный кинжал с волнистым обоюдоострым лезвием и странным черным узором на голомени. Наконец, она пожимает плечами, убирает кинжал в пакет с мусором, собираясь позже перепрятать его незаметно для сына и вечером показать Реджине. Перед тем, как выйти на улицу, Эмма некоторое время стоит у двери, приводя выражение лица и мысли в нормальное состояние.

Генри, сидящий на пассажирском сиденье пикапа с открытыми дверями (кондиционер более ли менее работает только во время движения, а так хоть какое-то проветривание), облегченно улыбается. Эмма тщательно запирает дверь дома, делает пару шагов прочь от крыльца и только тут снимает респиратор, очки и перчатки. Когда женщина подходит к машине, Генри зажимает нос:

— Фу, ну и вонь! Что там такое?

— Э-э-э, просто мистер Голд оставил еду на столе, и в дом как-то пробралась лиса или енот. А выбраться животное уже не смогло и сдохло там. Думаю, нет смысла заниматься этим домом, он весь пропах. Может его вообще сжечь, — "заодно будут и похороны, и могила, не бросать же тела так", мысленно добавляет она. — Может, Реджина захочет какие-то магические вещи у него забрать. Поговорю с ней вечером.

После ужина, когда Генри убегает наверх, а Бабушка принимается за мытье посуды, Эмма отзывает Миллс в сад.

— Вы зашли куда?! — голос Реджины дрожит то ли от едва сдерживаемого гнева, то ли от страха, а, может, и от обеих эмоций разом.

— Не мы, а только я, — Эмма нервно оглядывается на дверь, — и не кричи так, Генри не знает.

— Ты уверена, что это — он.

Эмма пожимает плечами:

— Тело идентификации не поддается, но это его особняк, его костюм и его трость. А еще я нашла там вот это, — она отходит к крыльцу, приподнимает один из цветочных горшков и достает из-под него обнаруженный в доме Голда кинжал.

При виде этого предмета Реджина вздрагивает, протягивает руку вперед, потом отдергивает, будто боясь обжечься. Наконец, она переводит дыхание, все так же не отрывая от кинжала глаз, и резким движением забирает его из рук Эммы. Реджина смотрит на одну сторону клинка, потом на другую, поворачивая к падающему из окон свету. Затем проводит над ним ладонью, отчего кинжал окутывает фиолетовый дым.

— Реджина! — Эмма подходит вплотную к женщине, готовясь подхватить, если та начнет падать.

Но Миллс лишь слегка пошатывается и потрясенно выдыхает:

— Он пуст! Это больше не кинжал Темного. Неужели Румпельштильцхен, действительно мертв?!. — почти с трудом оторвав взгляд от клинка, на котором не выгравировано ничье имя, Реджина поднимает глаза на Эмму: — Нужно съездить туда, я должна все проверить.

Эмме вовсе не нравится этот энтузиазм:

— А обратно я тебя понесу? Отдохни еще недельку-другую, тела никуда не денутся.

Но Реджина все еще напряжена и не собирается отступать:

— Это не блажь, мисс Свон. Дело предельно серьезно, и заняться им я должна как можно скорее. Если понадобится — понесешь.

Зная, насколько для Миллс неприятно ощущать собственную слабость, а уж тем более признаваться в ней, Эмма пару секунд стоит с открытым ртом, прежде чем кивнуть:

— Ладно, сразу после завтрака...

— Сейчас!

— Ночь на дворе!..

— Электричество в домах есть, значит будет и свет, а большего мне не нужно. Идем, мисс Свон.

Эмма всплескивает руками и бросает в уже удаляющуюся спину:

— Я только Бабушку предупрежу.

 * * *

Когда Эмма вновь выходит из дома, в своей красной куртке и с двумя фонариками в руках, Реджина уже сидит на пассажирском месте пикапа, пристегнутая, и нетерпеливо барабанит пальцами по приборной панели. Стоит лишь Свон оказаться в пределах слышимости, как Миллс начинает раздавать указания:

— Сначала в склеп, мне нужные кое-какие ингредиенты.

Эмма тихонько вздыхает, заводит пикап и отъезжает от тротуара.

Не желая раньше времени расходовать магию, Реджина пользуется фонариком, чтобы отыскать нужные вещи и нагрузить ими свою спутницу. Эмма не подумала захватить какой-нибудь пакет или сумку, так что наверх она выбирается довольно медленно и плавно, чтобы ничего не уронить, буквально затылком ощущая подгоняющий взгляд Миллс, которая светит ей под ноги. Но уж лучше так, чем навернуть какую-нибудь пакость себе на ботинки, а потом узнать, что это была единственная в данном мире порция блевотины огра (по крайней мере, именно так выглядит содержимое склянки, которая мотыляется прямо перед носом Свон).

Аккуратно уложив хрупкие вещи в машине, они отправляются к особняку Голда. Лишь только Эмма притормаживает у обочины, как Миллс распахивает свою дверь и решительно направляется к дому.

— Реджина!

Миллс оборачивается на окрик, раздраженно поджав губы. Эмма протягивает руку с висящим на пальце респиратором:

— Поверь, тебе это пригодится. Воняет там премерзко.

Реджина возвращается к машине, практически вырывает у Эммы из рук средство индивидуальной защиты и, одевая его на ходу, снова направляется к дому. Когда Свон, натянув свой респиратор и навьючившись кучей ведьминских вещей, поворачивается к дому, ее приветствует лишь распахнутая дверь.

Эмма заходит в особняк и едва не натыкается в темноте на Реджину, стоящую в проеме, ведущем в гостиную. Свет фонарика вырывает из темноты только штанину из дорогой ткани и лежащую рядом со скрюченной ладонью трость.

— Ты чего в темноте стоишь? — Эмма неловко пихает бедром стену, только со второго раза попадая по выключателю.

Когда яркий свет заливает все пространство комнаты, Реджина шумно втягивает в себя воздух и сдавленно произносит:

— Белль.

Эмма шокировано смотрит на свою спутницу:

— По-твоему, это красиво?!

Реджина бросает на нее странный взгляд, прежде чем ответить:

— Так звали эту женщину — Белль.

Ее голос звучит искаженно из-за респиратора и кажется настолько странным, что в другой ситуации Эмма не смогла бы сдержать смех.

— Ты знала ее? — хмурится Свон. — Я думала, что ушли все, кроме нас. Я же проверяла по списку горожан.

— В списке не было тех, чье имя считалось неизвестным — до последнего времени Белль оставалась в отдельной больничной палате из тех, в которых содержались люди, опасные для себя и других.

Эмма поворачивается и смотрит на сцену смерти:

— Так, она была сумасшедшей?

— Нет. По крайней мере, до того, как просидела в одиночке двадцать восемь лет.

— Ты посадила несчастную под замок просто так?..

Реджина удивляется тому, насколько больно слышать горькое обвинение, прозвучавшее в голосе этой упрямой несносной женщины. Она сглатывает комок в горле и спокойно отвечает:

— Не просто так. Чтобы отомстить ему, — Реджина кивает на тело Голда, — чтобы отнять у него любимого человека, чтобы ему было так же больно, как мне. — Миллс ненадолго замолкает, а потом добавляет самоуничижительно, но с долей облегчения: — Вышло даже лучше, чем я рассчитывала.

— Она этого не заслужила! — вскидывается Эмма.

Миллс все так же спокойна:

— Возможно. Но меня это не волновало. Я искала мести любой ценой, а уж если эту цену платили другие...

Эмма зябко ёжится. Находиться в заброшенном особняке, пропахшем смертью, одной было бы весьма неуютно. Но сейчас в компании этой женщины Свон чувствует липкое прикосновение страха. Несмотря на все произошедшее за последние полтора месяца, — несмотря на отравленный турновер, на магию, на гневные слова людей, вернувших себе память, — Эмма все равно видела в Реджине только "мадам мэр". Ожесточенную, напряженную, неуживчивую, порой излишне строгую, упрямую и гордую, но все же женщину, которая всем сердцем любит сына и сумела воспитать его хорошим человеком. И вот теперь впервые она замечает за спиной у Миллс мрачную тень Злой Королевы. И сам факт этого пугает ее больше, чем излишне спокойное признание. Потому что Генри не бросит мать, а Эмма больше не оставит сына, и значит ей светит провести рядом с Реджиной изрядную часть своей жизни. Свон резко выдыхает сквозь сжатые зубы и трясет головой. Им просто нужно выбраться из этого зачарованного города — там, в реальном мире, они будут обычными людьми, а не сказочными персонажами.

— Так, что теперь? — фраза звучит резче, чем ей бы хотелось.

Реджина вздрагивает, возвращаясь из своих мыслей и воспоминаний.

— Теперь мне нужно посмотреть, как это было, чтобы убедиться, что Тьма не затаилась где-нибудь тут и не вернется.

Миллс вытаскивает из кучи вещей, которые Эмма все еще держит в руках, обычный ("По крайней мере, с виду", — поправляет себя Свон) белый мелок.

— Положи все куда-нибудь, процесс будет небыстрым.

Эмма сгружает вещи в углу комнаты и усаживается на пол рядом, прислоняясь спиной к стене. Почти полчаса она наблюдает за тем, как Реджина неторопливо изрисовывает стены комнаты четкими линиями неизвестных ей значков. Наконец, когда Эмма уже начинает клевать носом, Миллс подходит к своим вещам и принимается священнодействовать с разными ведьминскими штучками. Наблюдать за этим интереснее, хотя происходящее все так же непонятно непосвященному, отчего несколько нервирует.

— Отодвинься от стены.

Свон неохотно выполняет этот полу-приказ, вставая и делая шаг ближе к телам.

Реджина снимает пробку с высокой пробирки и деревянной палочкой брызгает ее содержимым на стены, заставляя меловые буквы светиться флуоресцентно-белым. Затем она зажигает уголь на маленькой жаровне, льет на него какую-то жидкость, отчего пламя становится синим. Когда Реджина берет в руку куцый серебряный ножик, больше похожий на скальпель, Эмма слегка напрягается, но женщина проходит мимо нее к телам. Миллс опускается на корточки около трупа Голда и проводит ножом по его руке. У Свон желчь подступает к горлу, когда из тонкого разреза вырывается поток мерзкой пузырящейся жижи. Собрав на кончике ножа достаточно этой дряни, Реджина подносит его к жаровне, и огонь почти жадно смыкается вокруг шипящей жидкости, уничтожая ее без следа. То же самое Миллс проделывает с рукой женщины. У Эммы волосы на задней стороне шеи встают дыбом от равнодушной привычности этих действий, и она крепче сжимает зубы, чтобы не выбивать ими чечетку. Реджина убирает облизанный пламенем нож в чехольчик, высыпает себе на ладонь несколько порошков из разных склянок и мешочков, перемешивает их пальцем, сжимает руку в кулак и дует через него в сторону тел. Облако смеси против всех законов физики остается висеть в воздухе. Миллс поднимает руку для колдовского жеста, но, вспомнив о присутствии Эммы, бросает через плечо:

— Что бы тут ни происходило, не прикасайся ни к чему, и не трогай меня, пока я сама с тобой не заговорю, — чуть помедлив, она продолжает: — Если я не очнусь через сутки, бросайте все и уходите из города. Лучше потерять память, чем волю или жизнь.

Эмма не успевает осознать сказанное, не то, что ответить, как Реджина делает жест рукой, "бросая" в жаровню фиолетовую искру. Из облака порошков вырывается яркая вспышка, вбивая через глаза в мозг Свон образы-картинки не ее воспоминаний.

Она не знает, сколько уже сидит в этой крохотной камере, слова "месяц", "год" потеряли смысл, здесь нет времени, есть только вечное "сегодня". Она набирает код и плавно открывает дверь, медсестра сидит за своим столом, что-то читая, она бьет женщину тростью по голове. Она поднимает безучастный взгляд на звук открывшегося в двери окошка и мучительного возгласа "Белль!". Она обнимает сидящую тряпичной куклой женщину, чувствуя текущие по щекам слезы. Она послушно идет следом за мужчиной, который тянет ее за руку и просит поторопиться. Она хочет снова ударить медсестру тростью и бить, пока все вокруг не будет заляпано красным, но знает, что истинный виновник не здесь и лишь злобно щерится, предвкушая месть. Она съеживается, захлебываясь воплем ужаса, когда незнакомец с тростью вытаскивает ее в огромное пустое Ничто, где нет привычных потолка и стен. Она несет женщину на руках в дом и аккуратно опускает в кресло. Она просыпается в более привычной обстановке, но и здесь слишком много пустоты; она не хочет, она хочет, чтобы было как раньше, она хочет, чтобы все закончилось; все должно закончиться. Она стоит на коленях у кресла, держа женщину за руку, говорит, что теперь все будет хорошо, что больше она ее не оставит, что ей больше никто не причинит вреда. Она устала, это слишком, это должно закончиться; она осматривается, ищет, куда скрыться. Она обнимает все еще слишком безучастную женщину, рыдание срывается с губ, когда вялые руки ложатся ей на талию. Она делает шаг назад, сжимая в руке какой-то смутно знакомый предмет, она никогда его раньше не видела, но знает, что он поможет; все должно закончиться, она не сможет снова. Она приходит в ужас, глядя на маниакально-радостную улыбку, с которой женщина смотрит на пистолет в своей руке. Она направляет эту штуку на мужчину и пять раз надавливает пальцем на удобно лежащий под ним крючок, она точно знает, что нужно именно пять раз, она считает. Она хочет остановить женщину, схватить ее, но тело отказывается повиноваться и она просто смотрит с тоской и яростью, падая на пол. Она поворачивает эту штуку к себе и спокойно улыбается; все правильно, так и надо, все должно закончиться; она снова дергает за крючок, хотя в таком положении это неудобно, и приветствует спасительное небытие. Она может только плакать, прощаясь, кровь пузырится на зубах, но это, на удивление, почти не больно, смотреть больнее.

Струи густой вязкой тьмы поднимаются из ее груди и принимаются кружить по комнате, теряя клочья, растворяющиеся в воздухе. Потом они кидаются к лежащей женщине, припадая к ней на мгновение, чтобы почти раздраженно отлететь прочь. Клубок тьмы становится заметно меньше с каждой секундой, он уже не вьется, а лихорадочно мечется по комнате, бьется в окно, но лишь расползается по стеклу чернильной кляксой. Затем это почти в ужасе кидается к ней, прижимается к мокрой от крови груди, то ли желая забраться обратно, то ли в поисках спасения. Потерпев неудачу и в этом, в последней слепой попытке найти место для существования, клубок забирается к ней за пазуху, обвиваясь вокруг спрятанного там предмета, поднимая его в воздух. Это не помогает, тьма растворяется в воздухе, предмет падает на пол.

Она поворачивает голову. Последнее, что она видит, это кинжал с волнистым лезвием, на котором медленно исчезает надпись "Румпельштильцхен".