Поцелуй Смерти (джен)

Невероятным, почти нечеловеческим усилием воли я заставил себя подняться на ноги.

Тело вдруг потеряло всякую чувствительность. Когда я попытался опереться на непослушные, негнущиеся руки, чтобы помочь себе удержать вертикальное положение, появилось жуткое ощущение, что это и не руки вовсе, а какие-то деревянные палки.

Перед глазами все кружилось, точно я несколько часов без перерыва катался на карусели в магловском парке развлечений (я был там однажды, кажется, лет девять назад). Трудно было четко сфокусировать взгляд. Я встряхнул головой. В ушах немедленно зашумело, но кружиться, мир, к сожалению, не перестал.

Упырица по-прежнему стояла совсем рядом, словно непреодолимая стена между мной и остальными студентами. Она не двигалась. Совсем как мраморная статуя, всего лишь один из надгробных памятников. Не ангел, но демон, навек застывший в камне. Не скорбящий, но торжествующий победу смерти над жизнью. Было в ней что-то нелепое, почти гротескное. Однако сердце наполнялось тягучим липким ужасом при одном взгляде на это существо.

Взгляд ее бесцветных страшных глаз был обращен куда-то вперед, в пространство. У меня создалось впечатление, что упырица слепа. Она как будто не видела студентов, но чувствовала их присутствие. Я понятия не имел, почему упырица до сих пор не попыталась напасть на кого-нибудь, что именно сдерживало ее. По словам Хагрида, обычно вурдалакам сдержанность не свойственна, к тому же их терзает вечный, неутолимый голод.

Нам попался в высшей степени необычный экземпляр.

— Rictusempra!!!

Серебристая молния вырвалась из палочки слизеринца Теодора Нотта. Он первым из студентов пришел в себя. К несчастью. Честно говоря, для всех было бы лучше, если бы Теодор вообще потерял сознание в этот момент.

Среди четверокурсников Хогвартса Нотт был бесспорным чемпионом по трусости. В панику Теодор всегда впадал по поводу и без повода. И первым делом начинал сыпать заклинаниями направо и налево, не особенно разбираясь, какую именно применяет магию и кого атакует.

Еще бы Ридикулусом додумался запустить…

Глаза у Нотта в тот момент были круглые и невероятно испуганные, его била крупная дрожь, а рука с палочкой тряслась, точно заячий хвост. Естественно, в упырицу слизеринец не попал. Заклинание угодило в старинное надгробие — ангела-мученика, с запястий которого свисали обрывки каменных цепей. Левая рука статуи откололась и упала в пожухлую траву, практически к моим ногам.

Женщина подняла лицо к небу, и в ее неподвижных расширенных зрачках отразились грязно-серые тучи. Но упырица как будто смотрела сквозь них. Где-то там, невообразимо высоко, за этой непроницаемой пеленой скрывалось солнце. У мертвых нет права видеть солнце, а холодное сияние луны — лишь бледное отражение блистательного дневного светила. Солнечные лучи — величайшее проклятие и заветнейшая мечта всех созданий ночи. И сейчас, даже изрядно приглушенный облачной завесой, свет дневной звезды, должно быть, казался женщине ослепительным.

А потом она взглянула на Нотта. И ужасная, безумная ярость вновь исказила некрасивое лицо упырицы, сделав его почти уродливым. Женщина протянула к своему обидчику худые, некогда смуглые, а теперь мертвенно-серые руки с длинными желтоватыми ногтями, точно хотела вцепиться в его шею. Верхняя губа приподнялась, обнажая зубы: крупные, треугольные, неровные, какие-то совсем нечеловеческие.

— Impedimenta!

Гарри и Гермиона выступили вперед, заслоняя собой трусливого слизеринца. Восхитительно смелый и ужасно безрассудный поступок! Ручаюсь, друзья даже не поняли, какая опасность была в тот момент перед ними. Заклятие, посланное Гермионой, ударило в тело упырицы, заставив женщину дернуться, точно от удара. Но мертвое тело не чувствовало боли. К тому же, магия тут была бесполезна — это я знал совершенно точно. Существам, перешагнувшим границу между Жизнью и Смертью, не страшна никакая магия.

Упырица прыгнула вперед.

Это было резкий, неуловимо стремительный бросок. Нечеловеческая скорость и сокрушительная сила мертвой женщины поражали воображение. Я даже не увидел этого прыжка — лишь непонятное, смазанное движение. Утробное рычание неживого существа, чей-то оглушительный визг, крик Хагрида — все слилось в один невыносимый, оглушительный звук. Началась паника. Сразу несколько заклинаний было послано в упырицу — от банальной Риктусемпры до Непростительных (теперь-то, благодаря стараниям Барти Крауча, мы все были с ними знакомы).

Большинство заклинаний достигло цели. И ни одно не подействовало.

Нотт угодил (я так и не понял, чем) в Хагрида, и огромный лесничий рухнул на землю как подкошенный.

Я не мог понять, на кого именно напало это ужасное существо, но нечеловеческая сила и безумная ярость упырицы не оставляли надежды на то, что несчастный останется жив.

Я осознал, что еще несколько секунд — и случится непоправимое.

— Остановись.

Мне показалось, что в груди что-то взорвалось. Стало вдруг очень трудно дышать, а колени опять предательски подогнулись. Но я не позволил себе упасть, одной лишь силой воли удерживая тело в вертикальном положении. Мой тихий, невероятно спокойный голос прогремел, точно гром. И нечто неземное, потустороннее было в этом голосе. Как будто сам я был мертв, как будто я тоже перешагнул границу между Жизнью и Смертью.

Снова Тьма танцевала свой чудовищно-прекрасный танец в моих зрачках. И в сознании моем тоже была эта Тьма. Через поры моей кожи она просачивалась в окружающий мир, и так ее было много, что солнце, казалось, померкло. И чем больше Тьмы пропускал я через свое тело, тем острее чувствовал, что кровь в моих жилах замедляет свой бег, становится густой и холодной.

— Иди ко мне, — произнес я, чувствуя что губы холодеют тоже и ими становится трудно шевелить.

И упырица подчинилась. На коленях, точно рабыня, смиренно опустив голову, эта страшная женщина поползла в мою сторону.

Ее лицо и руки были перепачканы кровью. Свежей кровью. Мне не удалось увидеть, на кого именно напала упырица, и я, признаться, не очень хотел об этом думать. Но против воли взгляд мой снова и снова обращался к бледным ладоням и пепельно-серым щекам, на которых алые пятна смотрелись особенно ярко и пугающе.

Студенты замерли. Некоторые по-прежнему направляли палочки на упырицу, а некоторые даже целились в меня. Но заклинаний, к счастью, больше никто не произносил. Я быстрым взглядом окинул бледные, испуганные лица и почему-то не увидел ни Гарри, ни Гермионы…

Нет, я не хотел об этом думать.

Жесткие пальцы мертвой женщины, перепачканные в земле и крови, коснулись моей ладони. Странное дело, ее кожа показалась мне теплой теперь. Я слегка вздрогнул, когда она поцеловала мою руку, точно клялась в подчинении, точно просила прощения за дерзость. Это был жест одновременно животный и человеческий — признание более сильного. И не отдавая себе отчета в своих действиях (впрочем, я уже последние минут пятнадцать совершенно не понимал, что творю), я другой рукой коснулся лба женщины. Словно благословлял ее.

Сила заставляла пространство вокруг нас закручиваться спиралью.

Как только мои пальцы коснулись лба упырицы, ее тело обмякло. К моим ногам упал труп — теперь в нем не было даже капли жизни.

Я рухнул на землю секундой позже. Тьма окончательно поглотила мое сознание.

— Рональд Уи-изли! — негромкий, спокойный голос нараспев звал меня по имени.

Я дернулся и открыл глаза.

— Очнулись? Вот и славно. — Мягкая улыбка директора Школы Чародейства и Волшебства "Хогвартс" Альбуса Дамблдора была первым, что я увидел. — Еще немного, и мы бы начали волноваться…

— Профессор Дамблдор…

Сил не было даже на то, чтобы как следует удивиться. А, между тем, причин для удивления было предостаточно.

Я как-то сразу понял, что нахожусь в директорском кабинете. До сегодняшнего дня мне никогда не приходилось бывать в этом во всех смыслах волшебном месте, но Гарри не раз рассказывал мне о нем. По словам друга, кабинет Дамблдора был словно насквозь пропитан магией и буквально завален артефактами всех цветов и мастей. Признаться, я немного завидовал Поттеру — у меня с детства была невероятная привязанность к старинным волшебным предметам.

Забавных вещей и приборов здесь действительно было много. Они стояли на волшебных вращающихся столах, на полу и даже парили под потолком. Некоторые из них издавали негромкое жужжание, другие — мелодичный звон, третьи — шипели и дымили, точно миниатюрные паровозы. Странное дело, несмотря на обилие различных предметов, комната вовсе не выглядела захламленной. Невозможно объяснить, но во всем этом хаосе чувствовалась какая-то гармония.

Впрочем, в тот момент я чувствовал себя настолько скверно, что все это великолепие ничуть меня не заинтересовало. А любые звуки, даже самые тихие, и вовсе казались оглушительными, причиняли почти физическую боль.

Я едва заметно поморщился.

Как я вообще оказался в директорском кабинете? В голове был сплошной туман. Последнее, что я помнил — кладбище, проклятый практикум по ЗОТИ. Я, кажется, опять натворил дел. Причем этот раз был во сто крат хуже, чем все предыдущие. Хотя бы потому, что я применил Силу некроманта на глазах у толпы однокурсников. Мог ли этот день стать еще более неудачным?

Мог. Я вздрогнул, вспомнив пятна свежей крови на коже упырицы и то, как бесстрашно мои друзья встали на защиту глупого слизеринского студента.

— Профессор, вы… Гарри и Гермиона… я…

— Здесь, — услышал я до боли знакомый спокойный голос. — Рон, мы здесь.

Да, они действительно были здесь. Оба. Живые, хотя и бледные, точно… (не хотелось даже вспоминать слово "вурдалак"). Стояли возле двери, рядом с позолоченной жердочкой, на которой гордо восседал Фоукс — любимый феникс директора.

Феникс находился на пике своих жизненных сил, поэтому, заметив, что я обратил на него внимание, и явно желая покрасоваться, немедленно распушил свой чудесный золотистый хвост (как говорил Гарри, порой в чудо-птице просыпались совершенно павлиньи замашки). Я самым возмутительным образом проигнорировал все его старания, и Фоукс обиженно нахохлился.

Я до боли вглядывался в лица друзей. Искал малейшие проявления страха, отвращения, презрения. Не находил. Гарри и Гермиона были предельно собранны, серьезны, точно готовились выслушать худшую новость в своей жизни. Ну или худшую новость моей жизни (Мерлин всемогущий, пусть она действительно окажется для всех худшей). Друзья смотрели на меня так же пристально, так же встревожено. Для меня так и осталось тайной, что же они пытались прочитать в моих глазах.

— Как вы себя чувствуете, мистер Уизли? — спросил директор все с той же мягкой улыбкой.

"Спасибо, отвратительно".

— Нормально, сэр, — коротко ответил я, пытаясь приподняться на узкой жесткой кушетке, на которую меня заботливо уложили.

Плохая была идея. Тупая пульсирующая боль в затылке вспыхнула с невероятной силой. Перед глазами снова все поплыло.

— Вам лучше какое-то время просто спокойно полежать, — покачал головой директор, наблюдая за моими попытками. — Вас следовало бы немедленно отправить в Больничное крыло, но обстоятельства сложились так, что сначала мне необходимо с вами поговорить. Впрочем, думаю, разговор не займет много времени, и вы совсем скоро сможете попасть к мадам Помфри.

— Разговор? — вновь вяло удивился я.

— Да. Поверьте, он действительно необходим. — Глаза у директора были грустные и все понимающие. — То, что произошло сегодня, не может быть оставлено без внимания.

Я обреченно вздохнул. Мне, к сожалению, было прекрасно известно, о чем Дамблдор собирается со мной говорить. И я не мог винить его.

Хотя, скорее всего, после этой беседы уже не будет никакой надобности отправлять меня в Больничное крыло.

"Некромантов необходимо уничтожать, пока это еще представляется возможным".

Я вопросительно взглянул на стоявших возле двери Гарри и Гермиону. Они по-прежнему не сказали ни слова.

— Думаю, вашим друзьям также следует поучаствовать в нашем разговоре. Они искренне переживают за вас, мистер Уизли. К тому же, их помощь будет нам необходима.

Я растерянно захлопал глазами. Помощь? Кажется, я решительно ничего не понимал…

Дамблдор отошел к одному из вращающихся столиков с приборами, повернувшись, таким образом, ко мне в профиль. Он взял в руки небольшой предмет, очень похожий на магловский абак, костяшки которого сами передвигались из стороны в сторону с негромкими щелчками.

— Присаживайтесь, Гарри, мисс Грейнджер…

Директор сделал приглашающий жест рукой в сторону кресел, стоящих у камина. Повинуясь воле волшебника, тяжелые дубовые кресла пододвинулись ближе к кушетке (заметьте, никаких заклинаний!). Гарри и Гермиона, не нарушая напряженного молчания, сели.

— Я, наверное, начну издалека, — очень тихо произнес Дамблдор, по-прежнему не глядя на нас. — Это непростая история, а нам нужно во всем разобраться…

Гарри коротко кивнул. Гермиона закусила губу. Я утвердительно моргнул.

— До сих пор никто не знает, как и почему это происходит. Феномен встречается чрезвычайно редко — примерно раз в два-три столетия. Невозможно сказать точно. В волшебной семье, непременно чистокровной, рождается ребенок. Ребенок уникальный в своем роде. — Раздался громкий щелчок — на этот раз Дамблдор сам передвинул костяшку, очень резко. — Человек с совершенно особым даром. Говорят, что при рождении сама Смерть целует этого ребенка в лоб, показывая свое к нему расположение.

— Поцелуй Смерти… — тихо пробормотала Гермиона.

У нее дрожали руки, когда она заправляла за ухо непослушную прядь своих густых волос. Ей было отчего-то страшно.

А мне почему-то не было.