Чаша Хельги Хаффлпафф (гет)

Этим вечером леди Хельга устраивала прием в честь «барсучков», которые закончили учебу и покидали Хогвартс. Прощальные банкеты она воспринимала так серьезно, будто расставалась с родными детьми: были и напутствия, и печаль, и даже слезы, причем с обеих сторон. Леди Хельга грустила от всего сердца, отпуская подопечных в свободный полет, однако испытывала она в такие моменты и другое чувство, не менее сильное — чувство гордости за тех, кто вырос под ее крылом. Эти юноши и девушки вступали в жизнь с необходимыми магическими познаниями, с искренним желанием использовать свои силы только на благо, с горячей любовью ко всему доброму и прекрасному. Покидая Дом Хельги, «барсучки» называли ее «Fam»* (мать) и могли быть уверены, что всегда найдут у нее приют и семейный очаг.

Белус помнил собственный прощальный вечер у Хельги и то, что переполняло его тогда — глубокую грусть из-за расставания с ней и школой, но вместе с этим и некую радость. Ему очень хотелось быть самостоятельным. Хотелось броситься без раздумий в туманную даль, открывающую перед ним неизведанные перспективы, и доказать всем, чего он стоит. Доказать в первую очередь, конечно же, Хельге. Тогда она могла бы взглянуть на него не как на бывшего ученика, а на нечто более серьезное. Правда, в те дни он и представить себе не мог, что это все может воплотиться в жизнь.

На волне этих воспоминаний — которые, Белус был уверен, разделяла сейчас и Хельга — он набрался смелости и решился поговорить с ней. Холод и неприкрытая отстраненность Хельги уже несколько дней заставляли Белуса терзаться самыми мрачными предчувствиями. Она не только не говорила с ним, но как будто и вовсе не замечала. Ночевать оставалась в комнате Хельги-младшей, и это было уже совсем ужасающим намеком. Белус впал в отчаяние и не знал, как ему подступиться к ней. Единственным выходом он видел откровенный разговор, однако для него еще нужно было поймать момент. Решив, что как раз такой момент настал, он подошел к Хельге, когда она закончила переодеваться и готовилась спуститься в гостиную. В конце концов, они ведь вместе будут на приеме, и совсем неловко демонстрировать в такой почти семейный момент свой разлад. Белус думал, что сейчас недоразумения разрешаться, и он наконец сможет вздохнуть спокойно.

Но тут его ждал удар.

— Вам нет нужды сопровождать меня, — ровным тоном сказала Хельга, когда Белус протянул ей локоть и выразил надежду, что она не откажется сойти вниз с ним. Официальное «вы» больно ударило по сердцу, и только сейчас он понял, насколько далеко все зашло.

— Могу я узнать, почему? — тихо спросил он.

— Хочу напомнить вам, что вы были и остаетесь совершенно свободны, а значит, можете провести вечер так, как вам заблагорассудится.

— Но я хотел бы провести его вместе с тобой… вами.

— Повторяю: вы совершенно свободны, — на ее лице не отражалось ничего. — Ничто не обязывает вас быть со мной. Вы вольны проводить свое время там, где и с кем вам захочется. Чего вы так упорно добиваетесь от меня, когда я высказалась вполне ясно?

— Хельга, что я сделал? — воскликнул Белус, с трудом сдерживаясь, чтобы не схватить ее за руку. — Почему ты так со мной?

Она взглянула на него, и ему показалась боль в этом взгляде. Однако на лице по-прежнему сохранялось бесстрастное выражение, пугавшее его даже больше, чем бездушные светские фразы. Отвернувшись, Хельга оправила мантию и, не говоря ни слова, стала спускаться в гостиную в сопровождении Хельги-младшей. Белус остался один. Девочка напоследок оглянулась на него недоуменно. Она, конечно, едва ли могла понимать происходящее, но, вне всяких сомнений, ощущала напряжение, так неприкрыто воцарившееся между ними. Белус печально пожал плечами ей в ответ и глубоко вздохнул.

Оставшись в одиночестве в покоях Хельги, он немного побродил по ним, размышляя о том, что ему теперь делать. Она отвергала его, это было очевидно. Но за что? Почему? Разлюбила? Нет, невозможно: еще три дня назад все было замечательно, за такой краткий срок нельзя отказаться от всего, что было между ними. Или все-таки можно? Белус почувствовал, как по шее бегут мурашки. Он не был слишком опытен в этом вопросе. За те несколько лет, что он провел вне Хогвартса, ему, конечно, доводилось заводить знакомства с молодыми леди, однако они не заходили далеко, и сказать, что он знает женщин, было невозможно. Вдруг Хельга и впрямь решила порвать с ним? Но в чем, в таком случае, причина? Чем он мог вызвать ее гнев? Белус стал припоминать, но ничего такого в его памяти не всплыло. Он был заботлив и нежен — просто потому, что не мог быть с ней другим. Он ловил каждое ее слово. Он приводил ее в восторг по ночам. Он готов был сделать что угодно, лишь бы вызвать ее улыбку. И, самое главное, он любил ее. Почему тогда она так себя ведет с ним?

Тут в нем заговорила гордость. Белус по справедливости пришел к заключению, что ничем не заслужил подобного обхождения. А раз так, не лучше ли ему покинуть Хогвартс? И в этот раз уже навсегда. Что он теряет? Презрение со стороны прочих наставников, в особенности — Слизерина? Вечные издевательства его проклятых учеников? Недоверие леди Рейвенкло? Снисхождение от юнцов, гораздо младше его самого? Ради Хельги он был готов терпеть все это, и даже больше, но какой это имеет смысл теперь? Она сказала, что он совершенно свободен. Может, это был намек? Да, уйти — лучший выход. Конечно, ему будет очень больно, однако с этим можно справиться. Белус вспомнил, с каким трудом выцарапал себе право остаться в школе, будто захватил в кровопролитной схватке мощную крепость, и после этого мысль все бросить отозвалась холодком в груди. Три дня назад он без колебаний назвал бы предложившего ему такое безумцем. Но это было три дня назад, и, как оказалось, за это время может поменяться слишком многое.

Белус огляделся вокруг. Все предметы в этой комнате точно сговорились жалить его в самое сердце. Он опустился было в кресло, но тут же вскочил, вспомнив, что именно в этом кресле он сидел, когда признался Хельге в своих чувствах. Взгляд его почти сразу наткнулся на большое, в полный рост зеркало, возле которого так часто стояла Хельга, потом, метнувшись — на ее золотую чашу, связавшую их одним зимним вечером… Последней каплей стала кровать, напоминавшая о самых жарких моментах. Белус больше не мог находиться здесь. Он почти бегом пересек апартаменты, выскочил за дверь, пронесся по лестнице и сам не заметил, как очутился в холле. Здесь не было ни души, что могло только порадовать. Подавленный и бледный, он свернул в один из коридоров и просто поплелся вперед, против воли погружаясь в самые печальные раздумья и втайне надеясь, что Хельга в это время думает о нем так же беспокойно, как и он о ней.

«Вы вольны проводить свое время там, где и с кем вам захочется». Что она хотела этим сказать? Чтобы он катился подальше? Белус постарался утихомирить задетую гордость и обдумать ее слова всесторонне. У Хельги не было привычки темнить, и обыкновенно она говорила без всякой задней мысли. Они понимали друг друга слету. Однако сейчас Белусу приходилось гадать. Это и злило, и расстраивало его. Она была зла на него, здесь сомнений быть не могло. Кроме одного — почему? Чем он мог так ее задеть?

Белус снова принялся вспоминать. Он был так несчастен, что совершенно не замечал, куда его несут ноги, наугад сворачивая то направо, то налево. Даже если бы он наткнулся сейчас на лорда Слизерина, это не заставило бы его поднять голову и отвлечься от своих мыслей. Все было так плохо. С того вечера, когда приехала дочь лорда Салазара… Тут Белус замедлил шаги. Да, это определенно началось с того вечера. После того, как они все вместе вернулись в замок. Что же произошло за столь ничтожный промежуток времени? Он поприветствовал леди Саласию, она сказала ему несколько слов, улыбалась. Он посмотрел на нее и нашел, что это чрезвычайно приятная молодая женщина. Хельга метнула на него взгляд. И когда они вернулись, она стала как в воду опущенная. Белус остановился. Глаза его расширились. Сердце подпрыгнуло до самого горла. Перед ним словно приподнялся плотный занавес. Хельга обозлилась на него за то, что он рассматривал другую леди. Неужели в этом все дело? Она просто-напросто… ревновала. У Белуса появилось ощущение, будто его вдруг озарило солнцем. Потом пришел прилив совершенно неуместной радости. Поняв наконец причину всего, он едва не рассмеялся от облегчения. Она посчитала, что он мог питать к леди Саласии какие-то чувства! Силы небесные! Само это предположение вызывало смех. Да, она — нельзя покривить душой — по праву могла считаться потрясающей: и внешне, и манерой держаться. Большинство мужчин не сумели бы отвести от нее глаз, и почти все уже через несколько минут почувствовали бы себя пораженными в самое сердце. От нее исходило какое-то неодолимое обаяние. Однако Белус знал, что все это напрасно. Стрелы, которые она, возможно, выпустила, метко прицелившись, безобидно пали у его ног.

Что значит подкупающая улыбка, хищное очарование и статная выправка Саласии Гонт перед покоряющей все внешней мягкостью Хельги Хаффлпафф и ее внутренней силой? Что значит томное изящество в сравнении с безграничной энергией? Смешная Хельга! Неужели она этого не знает? Столько переживать из-за своих лет, и в итоге превратиться в шестнадцатилетнюю. Она ревновала, глупо, болезненно, зло ревновала, и, как истинная женщина, не считала нужным ничего объяснять.

Белус смотрел перед собой, ошарашенно улыбаясь краем рта. Слепой дурак! Все лежало у него под носом, а он и внимания не обратил. Хельга разъярилась от того, что он разглядывал при ней высокую красивую женщину. Она так любила его, что один этот взгляд ранил ее в самое сердце.

«Я должен с ней поговорить! Сейчас же!» — Белус уже не замечал, как ноги несут его в обратную сторону. Теперь, когда все прояснилось, на душе у него впервые за последние дни стало легко, хотелось запеть и как можно быстрее найти Хельгу. Мысли о том, чтобы покинуть Хогвартс, испарились без следа. Он найдет нужные слова. Все вернется на свои места. И будет по-прежнему.

— Господин учитель! Господин учитель!

Белус сперва удивленно замер, спрашивая себя, какого учителя зовет этот дрожащий детский голос. Потом вдруг осознал, что зовут, по всей видимости, его — больше в коридоре никого не было. Он обернулся и увидел двух спешащих к нему мальчиков — лет двенадцати, не старше, оба черноволосые. И очень напуганные.

— В чем дело, юноши? — Белус смотрел на них и пытался вспомнить, видел ли он обоих в Астрономической башне. Кажется, нет: слишком еще малы.

— Мы видели там, в конце коридора, что-то страшное! — выпалил один. Его приятель таращился на Белуса в молчаливом ужасе.

— Что вы сказали? — молодой человек недоуменно вскинул брови.

— Что-то страшное! — повторил мальчишка, слегка задыхаясь. — И большое! Оно еще там!

— Оно? О чем вы говорите?

— Оно — большое и страшное!

Белус уставился на обоих. Это очень напоминало розыгрыш, довольно глупый, но ведь перед ним были дети, и ждать от них шуток поумнее не приходилось. Если это ученики Слизерина, то все ясно как день. Очередная попытка выставить его круглым дураком.

— И что вы от меня хотите? — спросил Белус. — Что я должен сделать?

Оба мальчишки переглянулись, словно этот вопрос не приходил им в головы.

— Не знаю, — протянул тот, что говорил раньше. — Что-нибудь.

Глаза у него лезли на лоб, щеки дрожали, лицо было белым, как сыр. Второй выглядел не лучше. Страх был диким и, судя по всему, вполне естественным.

— Послушайте меня, юноши, — Белус сузил глаза. — Я осмотрю сейчас этот коридор — только для того, чтобы успокоить вас — но предупреждаю сразу: если это шутка, то вам придется очень и очень несладко. Надеюсь, вы услышали меня.

Он сунул руку за пазуху и вытащил волшебную палочку. Мальчишки уставились на нее, как на что-то невиданное, и только молча закивали.

Белус двинулся по коридору, зажег палочку заклинанием и поднял ее повыше, чтобы лучше видеть. Его не покидало ощущение, что все это дурацкая проделка двух болванов, решивших посмеяться над ним. Если бы не приподнятое настроение от мысли, что скоро их ссоре с Хельгой придет конец, Белус просто велел бы обоим идти в свою гостиную, а сам поспешил бы в Дом Хаффлпафф. Но в сердце у него горела радость, и он решил разобраться со всем на месте.

«Просто двое мальчишек заигрались до вечера и примерещилось им какое-то чудовище в темноте», — думал Белус, улыбаясь отчасти этой мысли, а отчасти тому, что он почти справился с тяготившей его проблемой.

Скорее бы увидеться с Хельгой. Скорее бы сказать ей все. Скорее бы снова получить ее улыбку в залог того, что он снова близок и желанен.

С этими размышлениями Белус дошел до конца коридора. Свет палочки не слишком разгонял темноту, поэтому первым, что заставило его вздрогнуть, оказался звук. Звук скольжения чего-то гладкого по каменным плитам. Белус дернулся и инстинктивно вскинул руку с палочкой повыше.

И понял, что его никто не разыгрывал.