Отравленная роза (гет)

Изъял любовь томительно гнетущую в груди,

Забрал тепло и душу обесчестил,

Наполненные похотью тела запутались в ночи.

Движения сердец на славу мести.

Безмолвное повиновенье быстрых поцелуев,

И тренье пламени несбывшихся надежд,

Ты был жесток, самозабвенно тайное даруя.

Увел в безумный шорох скинутых одежд.

Забрал свое по жизненному праву,

Не оправдав несбывшейся любви,

Я пленник тьмы, священник, ожидающий конклава,

Я грешница — трагедия запятнанной души.

Исчезнет ненависть, казавшаяся важной.

И боль отступит, выставляя равнодушия фасад,

Я буду мстить, и месть окажется бесстрашной,

Я буду жить, пройду сквозь времени безликий ад.

Вернусь сквозь тьму необоснованных ошибок,

Ведущихся у вечности на кратком поводу,

Ты цель, оправданная горечью болезненных ушибов,

Я ненавижу и отчаянно люблю

( как всегда моё)

* * *

Прикосновения, пальцы на животе, трагедия двух судеб в несбывшихся мечтах. Ты звал с собой, на время, ненадолго, искал руки, целовал, жаждал. Извергал жар негативных эмоций, казалось, я разбираю в вожделенном лепетании: «Сука», но ты снова трогал, снова брал, забирая невинность до последней капли, не смотрел в завтра, не останавливался на паузы, убивал свою боль. В твоих черных глазах уже не было зла, но и нежность извергалась странной агрессией.

Спасибо, благодарю тебя за грубость и истязание. Ты видел мою страсть, пил её с жадностью; зарываясь в рыжие волосы, вдыхал аромат, ничтожный, фальшивый запах той, что забрала судьба. Заставлял выгибаться навстречу, стонать под гнетущими ласками, дарованными другой. Я брала, забирала тебя без остатка, насыщалась чужой любовью, насилием. Жестокий, грубый, но ты не бил, ты мучил другим, эти чувства предназначались не мне. Истощение перекрывалось новыми всплесками удушающих объятий.

Ненависть простиралась от границ похоти, я хотела проклясть тебя, посмотреть на агонию физической боли, но не могла. Когда ты рывком оказывался надо мной, грубо теребя ненастоящие волосы, царапая лицо спятившими руками, заставлял страдать и отдаваться множество раз. Стоны не затихали. Хриплые вздохи, писклявые мольбы прекратить надругательство, изъять себя. Не слушал. Мерлин! Этот сон оказался явью, жестоким воплощением реальности, грубым совокуплением.

Ты ведь не хотел этого, но и не извинялся за причиненную боль, когда моя кровь залила простыни, растекаясь алым пятном. Ты не стирал следы алчного секса, купался в багровой жидкости моих страхов, снова заставляя стонать. Наслаждение, ты удовлетворял меня, касаясь висков губами, покрывая влажными поцелуями спину, хватал за плечи, неистово прижимая к себе, сжимал волосы, заставляя голову запрокидываться и снова молить о пощаде. Инквизитор, богохульник, я ощущала тебя внутри, желая, чтобы чувство заполненности пропало, но вновь выгибалась навстречу желанию. Я была под тобой, извивалась, научилась бороться в пламенной неге, делала то, что ты хочешь, выполняя приказы до их озвучивания.

Гримаса боли и удовлетворения, ты позволил трогать себя с нескрываемым отвращением. Бледная грудь мерцала в свете языков камина, ласкающих спятившие тела теплом и светом. Целовала твой лоб, словно прощаясь с покойником, извращение, готова была произнести непростительное заклятие, но не хотела, чтобы ты умирал…

* * *

Я смотрела на обездвиженного мужчину, распластавшегося на кровати, он не напоминал спящего ангела, а наоборот, внушал облик дьявола во плоти. Хотелось приникнуть, совратить, заставить двигаться вновь, но на этот раз контролировать, поработить. Я раба для любовных утех, грязная опороченная шлюха, неспособная смыть грехи, нежелающая очиститься от терпкого запаха мужчины. Безвольная субстанция в твоих руках, готовая прогибаться, подчиняться беспрекословно.

Едва прикрытая простынями нагота, ты не красив, но так притягателен в своей таинственной агрессии. Белая льняная рубашка, пропахшая стойким запахом крепкого виски, черные измятые брюки в моих окровавленных сладкой ошибкой руках. Нежность в последний раз кольнула где-то глубоко на сердце, заменяясь величественной и в тоже время низменной ненавистью, покрывающей все тело налетом прикосновений овладевшего мной мужчины. Я не жертва, я зверь, хищник, но он поймет это, лишь когда проснется.

Брюки Северуса висели на моих худых бедрах, а рубашка не по размеру казалась огромной, слишком свободной для худеньких плеч. Он простит меня за воровство, но я не смогу простить себя за ненависть, волнами исходившую из использованного грязного рассудка. Завтра наступило… Страшно? Нет, его глаза не будут значить ничего. Усилие над собой и женское тело стало поддаваться магии, превращаясь в нечто грубое худое, но сильное. Рыжие волосы укоротились и почернели. Черная мантия, отрытая из груды хлама сундука, была трансформирована по размеру. Ты простишь меня за это? Вряд ли…

* * *

Мужчина шел по коридору просыпающегося замка. Ни души, солнце только всходило, поливая каменный пол нечетким светом из окон. Не было случайных встречных, нарушающих тишину студентов скитающихся по Хогвартсу до подъема, не было заспанных учителей — ранних пташек субботы. Он шел в одиночестве, впитывая последние воспоминания от холодных стен, ища успокоение в последних мыслях о произошедшем, в них же — отчаяние и грусть. Черные волосы спадали на лицо, осенённое тоскливой гримасой душевной мигрени. Тихие шаги, шелест мантии, твердое ощущение нереальности, ватные ноги...

Фальсификация, насмешка природы, в теле мужчины была теперь уже не девушка, а женщина, кротко, но уверенно ступающая к неизбежному, привыкая к новой судьбе.

«Он будет моим, пусть не сейчас…», — твердое убеждение сопутствовало досаде на периферии нежности и ярости.

Использованная игрушка в облике другой женщины, простодушная подстилка, готовая на все ради себя. Она знала, выход есть — это борьба с собой, игра с миром в переодевание. Завладеть и уничтожить, теперь Аллегра была готова, она избрала путь, и все встало на свои места. Тяжелые двери распахнулись, увлекая в сырую пустошь опавших деревьев и начинающего новый день рассвета. Влага отзывалась склизким хлюпаньем под чужими ботинками, одними из трофеев, которые удалось унести с собой. О! Аллегра будет хранить его одежду вечность, изредка зарываясь в угасающий запах мужчины, засыпать в объятиях миража. Притворяться, что это Северус лежит рядом с ней, ведь любовь так просто не уйдет. Теперь она немного иная, устрашающая, способная на многое.

Железные ворота были открыты, их никто не закрывал, однако заклинания не позволяли чужаку проникнуть на территорию старинного замка, грозно возвышающегося на холме близ черного озера. Невозвращение, отсюда начинается её собственный путь — путь к заветной цели под названием месть. Будущее уже не казалось таким туманным, дымка рассеивалась, открывая очертания предстоящего мрака. Она сделает все, пройдет через ад и беспросветный ужас, лишь бы обладать… Будет так близко и невыносимо далеко…

* * *

Они смотрели друг на друга, виноватые мужчины разных возрастов. Не справились, потеряли, оплошали. Один утопал в глупости, совратившей разум к неадекватным свершениям, другой был не в состоянии мыслить, не знал, что чувствовать, не знал, во что верить. Расчеты были неверны, а ошибка привела к апокалипсису. Дамблдор не мог и подумать, что подобное возможно, он смотрел на подопечного, сидящего в скрюченном положении на кресле. Понадеяться на разум сломленного человека… Альбус так простодушно мнил, что Северус не способен на подобное, этот акт самонадеянности он себе никогда не простит.

Снейп старался не думать, игнорировать странное ощущение опустошенности. Выпал из реальности, смутно раздевая прошедшую ночь, словно обнажая женщину, вырывал куски собственной души и топтал ботинками, вминая в землю. Не понимал, что могло произойти с ним, что он так низко пал. Изнасиловал девочку, влюбленную, маленькую, ни в чем неповинную Аллегру. Ненависть пропала, превратилась в чувство выбеленной, накрахмаленной вины.

Потерять контроль, напиться, да он последняя сволочь… Он не стал ничего говорить и объяснять директору, а просто открыл доступ к своим мыслям, стараясь не наблюдать, как вытягивается лицо старика. По Северусу Азкабан плачет, а дементоры ждут с распростертыми объятиями, готовясь к последнему поцелую в его жизни. Фу! Как это омерзительно надругаться над чужими чувствами! Теперь он не понимал, за что так сильно ненавидел Аллегру, а точнее понимал, но не имел права на ненависть.

Это утро Северус встретил в пустой, чужой кровати, стараясь не позволять панике овладеть рассудком. Безумец, что он натворил?..

Она сбежала, покинула замок в его обличии, чтобы не привлекать внимания, стащила одежду, испарилась налегке. Значит, она выбрала свой путь, он подтолкнул её к Лорду собственными руками, прикосновениями, поцелуями. Ночь животного секса страшными картинами переплеталась в голове. Пьяный рассудок попросил Аллегру принять облик Лили. Жестокий безнравственный ублюдок…. Облил её юную любовь ядом, очернил душу. Она намеренно ушла в руки тьме, готовая принять Метку и служить Волан-де-Морту.

Альбус Дамблдор сидел в кресле за своим письменным столом, стараясь держаться, но в голубых глазах прослеживался отчетливый отпечаток шока. То, что он прочитал в голове Северуса, было ужасным недоразумением, нежелающим складываться в правду. Директор оказался виноват в этой истории больше всех, именно он натравил Снейпа на Аллегру, стал виновником убийства двух душ. Интриги оказались бесполезными, и теперь он не знал, как будет пожинать плоды своих манипуляций. Как можно было так проколоться, довериться раздавленному человеку, водрузить на него непосильное бремя разбитых надежд, оскверненных воспоминаний? Так долго доверял, опирался на своего шпиона, не ведая, что ему не чужды человеческие ошибки, считал его беспристрастным, сильным, но забыл, про самую опасную слабость — любовь. Совершил ту же ошибку, что и Темный Лорд когда-то. Чем он лучше Тома? Дамблдор не знал, что прошлое настигнет Северуса так болезненно, неужели собственные годы и опыт не могли повлиять на чертову самонадеянность? Мудрый старец оказался глупцом, недооценившим любовь. То, что Снейп сделал с Аллегрой просто чудовищно, бедная девочка, теперь её путь предрешён. Если только она не догадалась сбежать.

— Северус, не вини себя…

Глаза полные желчи и ненависти поднялись на собеседника. Молчание.

— Всем свойственно ошибаться и даже мне, — горестно прохрипел Дамблдор и это не все что он хотел сказать. — Я совершил ужасную ошибку…

Непонимающий взгляд, казалось, прошла минута…

— Никакого заклинания дозора не было? — сквозь усмешку произнес Северус, не выдержав паузы.

Собеседник удосужился кивнуть, но эта потрясающе невыносимая правда не заставила ненавидеть Дамблдора больше, но и меньше тоже, директору есть над чем задуматься. Пускай не он пришел в комнату и изнасиловал собственную студентку, но совесть еще успеет сгрызть его за маленькую ложь, повлекшую за собой чудовищные последствия, которые, ох, как долго еще придется расхлебывать. Северус просто был не в состоянии орать, крушить мебель и тупо ненавидеть директора за то, к чему он его подвел. В голове плыли безмолвные картинки прошедшей ночи, он не знал, как остановить слайд шоу в больном мозгу. Он помнил ее мольбы, просьбы остановиться, но желал причинить как можно больше боли, не замечая, как безумное наказание превратилось в наслаждение, как он просто целовал ее, отдаваясь во власть чужих чувств, принимал ласку, дарил ее. Не мог остановиться, не справился с собой, утонул в ней, сделал женщиной…

— Господи, что я натворил? — отчаяние, сквозившее в фразе Северуса, заставило директора поежиться будто бы от внезапно накатившего озноба.

Ладонь потерла лицо, словно смывая маску насильника, въевшуюся слишком глубоко… Северус думал о том, что, возможно, его ждет суровое наказание от Лорда — множественное Круцио, но не смерть, он слишком полезен. Станет ли девчонка держать язык за зубами или всеми силами постарается уничтожить его за причиненную боль, если примкнет к Пожирателям? Дамблдору глубоко плевать на чувства других, он всего лишь упустил выгодную фигуру на шахматной доске. Рвотные позывы поднимались из глубины, Северуса тошнило от самого себя, еще это ужасное похмелье и дрожь в ногах. Усталость… Аллегра забрала все его силы, энергия выветрилась, впиталась в тело юной девушки, извивающейся в руках — мягкой, податливой, словно пластилин. Всё же, он не мог судить себя и её, несмотря на ненависть, которой был подпитан половой акт, ему понравилось. Гадкое ощущение прилипло клеймом, он хотел еще… Это коробило, заставляло вздрагивать, снова хотел ощутить женские руки на своем теле. Наверное, именно поэтому ему хотелось наложить на себя руки.

Пускай Амикус устроит самосуд над растлителем дочери, Северуса это не расстроит ни капельки, смерть — выход, даже пара запрещенных заклятий не отменят его вины. Что же будет дальше?

* * *

Был Дамблдор, винивший себя за ложь, не позволивший девочке убежать, скрыться от всех опасностей, начать новую жизнь…

Был Снейп, ненавидевший себя за похоть, свершенную чернеющей ночью.

Была Аллегра — жертва собственного эгоизма, заварившая всю эту кашу уставшая девушка, чьё сердце было выкинуто на помойку, но замена чувствам пришла быстро. Прекрасную нежную любовь заменила жажда ненависти, желание подчинить, обуздать. Сбежавшая странная личность, упакованная из переплетения давних чувств и оправданной злости. Изнасилованная маленькая девочка, готовая на все… Идти по головам, чтобы добраться до заветной цели…

«Ты все равно будешь моим…».