Apprentice (джен)

Еще раз снился морской овес. Он вырос по пояс и, как клочья седых волос, топорщился над склоном. Кое-где зеленый, кое-где выгоревший за лето, вьюнок перебегал с дюны на дюну, но цветы уже давно отцвели. В неглубокой впадине, среди высохших веток, под камнями, в песке, пряталcя медвежий глаз, а рядом, ближе к упрямому стеблю, жался похожий на паутинку, тонкий рыбий мох: его-то и нужно было искать.

Вечерело, время было на исходе — пахло морем, и этот запах тревожил душу. До берега, до тонкой полоски промокшего песка, было далеко. И потому он даже не смотрел на запад, где садилось солнце, потому, на корточках, перебирая послушные листья, искал, вглядывался в тени, в сплетения, проклинал полупустой мешок, зная, что просидит тут до звезд и замерзнет, да что там — уже замерзая, и про себя, в тайне, храня всего одно заветное желание — подскочить на ноги и бежать к волнам, которых он никогда не видел…

Очнулся опять на полу, упираясь в камень рукой. Профессор возвышался над ним, сурово сдвинув брови.

— Это ты называешь — стараться?

Нэт пытался отдышаться.

— Нет, я… Пожалуйста, еще раз. Я почти понял.

— Почти? Ты хотя бы чувствуешь чужое присутствие?

— Чувствую, — выдавил Нэт, — и очень хорошо.

Чужое присутствие обнаруживалось просто — как натянутая крепко струна, звенящая, стоит ее коснуться. Что делать дальше — вот с этим он терялся.

Контроль, который, казалось, был уже приобретен после часа размеренных вдохов и выдохов, испарялся, словно его и не было, воспоминания и пробуждаемые ими чувства захватывали целиком. То, что многие эти случаи из детства он уже позабыл, только усложняло дело: каждый раз какой-нибудь выхваченный из закромов памяти день, час, миг превращал его в кролика перед удавом, остолбеневшего, бессильного что-то изменить.

Он старался изо всех сил — но за прошедшие занятия не научился даже оставаться на ногах, когда Снейп направлял на него палочку. Стыд обжигал его всякий раз, когда он замечал во взгляде мастера зелий разочарование, но это не помогало очистить сознание или контролировать эмоции.

Как и теперь. Он поднялся с пола, оправил мантию и вернул себе подобие достоинства — но вопрос задать не решался. Профессор стоял у стола, следя за часами: последние крупицы песка сыпались вниз. Нэт знал — когда часы будут перевернуты, заклятие прозвучит снова.

— Сэр? А если бы я хотя бы раз наблюдал окклюменцию, со стороны? Как вы думаете, это помогло бы? Пока что мне даже не представить, как это выглядит… То есть, я понимаю, она не «выглядит», но хотя бы — как это ощущается…

— Как же именно ты намерен ее «наблюдать»? — фыркнул Снейп, прерывая его невнятный лепет. — С помощью направленной легилименции, которой ты не владеешь? Да и смысла нет смотреть, как это делают другие — только отвлечет тебя… — он осекся.

Его взгляд упал на расчерченный Нэтом журнал, где под каждой датой были выведены числа, и на последних страницах — вчетверо больше против тех, что были в начале.

Песок просыпался весь, но профессор не спешил поворачивать склянку.

— Если ты действительно этого хочешь… один способ есть, — помолчав, продолжил он.

Резко захлопнув журнал и отодвинув его подальше, он посмотрел на ученика в упор.

— Правда, небезопасный.

Когда мастер принимал решение, его действия становились молниеносны, приобретали размах, которого обычно были лишены в угоду точности: вот и теперь, не прошло и десяти секунд, как он уже откупоривал принесенную из кладовой склянку.

— Возьми, — сказал он, протягивая ее Нэтану.

Мутная жидкость в стекле двигалась медленно, как плевок.

— Что это?

— Спрашиваешь меня? — мастер поджал губы.

— Я… не уверен насчет запаха. «Сон Морганы»? Но это ведь не может быть он? К тому же тут полынь и осадок другой. В «Моргане» пылевидные тела… Здесь как-то не похоже.

— Пепел авгура, — ответил был кратким.

— Пепел перьев… — Нэт вспомнил состав.

— Авгура, не перьев, — поправил его Снейп. — Старый рецепт, — добавил он, глядя на склянку со снисхождением, как глядят на давно не объявлявшегося друга.

Глаза у Нэтана расширились. Он как-то не сразу понял, зачем профессор принес зелье — но теперь оно стояло прямо перед ними, на столе. Редкая штука, особенно после изобретения думосброса, как было известно из монографии все того же нелюбимого учителем Уиклифа. От думосброса «Сон Морганы» имел некоторые ключевые отличия — например, человек, принявший зелье, наблюдал воспоминание не как посторонний свидетель, а как один из участников.

«Гавейн Гонт, тысяча шестьсот пятнадцатый, остановил восстание гоблинов, не только потому, что воспользовался хроноворотом, а потому что точно знал, что исправить… Сэр Торвальд Огден… отдавший воспоминание рецепта внуку… Сорок пять травников! Авгур. Целиком. Целый… Он с ума сошел, он же не всерьез… хочет на меня истратить такой состав?»

— Вы, правда, хотите, чтобы я попробовал?

Мастер просто кивнул.

Во рту пересохло.

— А если… а если все равно у меня потом не получится?

Снейп поднял бровь. Чуть-чуть.

— Прямо здесь? Сейчас?

— Ты инструкцию помнишь?

Теперь кивнул Нэт.

— Приступай.

Все необходимые манипуляции: вынуть палочку, вдох, ладонь протереть, надрез, каплю крови, заклятие — все это он проделал как во сне. Рядом профессор повторял то же самое.

Зелье, перелитое в чашу, когда в него добавили кровь, зашипело и окрасилось в синий — Снейп закатал рукава мантии и ослабил воротник. Потом, задумавшись, поднес палочку к виску и потянул — серебряная тонкая нить, словно приклеенная к кончику, вышла из его головы. Нить эту он опустил в чашу и осторожно дунул на поверхность — воспоминание тут же растаяло, как выпавший слишком рано снег.

Нэта внутри прошило холодом. Только сейчас он понял, какую степень доверия оказывал ему мастер.

— Вы действительно… вы уверены…

— Слушая, как ты в третий раз переспрашиваешь? — с усмешкой ответил Снейп. — Вполне. У нас всего час. Должен предупредить, этот час не будет для тебя приятным.

— А что я… что мне делать, когда я увижу… вашими глазами? — Нэт не сводил взгляда с чаши.

— Ты ничего не сможешь сделать. И… это старый рецепт. Ты не просто увидишь моими глазами, ты будешь воспоминанием, — сказал мастер медленно и как будто с сожалением. — Руку.

Их ладони сомкнулись.

— Теперь — пей.

Привыкший раскладывать на части горечь и терпкий жар — такого Нэт не ждал. Зелье было сладким, как вода из глубокого колодца, и таким же холодным. Его сила чувствовалась, еще когда подносил к губам — стоило сделать глоток, как он уже захлебывался, его переполняло магией, но он продолжал пить, пока не допил до дна, а перед глазами не выросла тьма, закрывшая все.

Во всем мире осталась одна ладонь — его ладонь, или уже не его, и стук сердца, становившийся все тише и тише.

* * *

Темнота так и не прояснялась, и первыми вышли из нее звуки — чьи-то едва слышные, босыми ступнями, шаги, глухой, шелестящий шепот, похожий на шипение. От этого шепота по спине шла дрожь.

— Громче… громче, Северус.

С удивлением понял Нэт, что он и сам стоит босиком, на чем-то теплом, скорее уже горячем, и что его голос — или уже не его, а Снейпа, читает вслух:

— Nempe quidquid hactenus… ut maxime verum admisi…

Он прервался, делая вдох.

Голос был ниже, чем его собственный, но не достиг еще той глубины, которой профессор так искусно пользовался, наводя страх на учеников. Похоже, в этом воспоминании ему было не больше семнадцати.

— Vel a sensibus, vel per sensus accepi…

— Уверен, что понимаешь значение слов? — спрашивал шепот.

О, он понимал, и прекрасно — вдруг догадался Нэт. Необходимость произносить их вслух отвлекала больше, чем он был готов признаться, но все же, он оставался сосредоточенным.

— Hos autem interdum fallere deprehendi…

Жар под ногами стал неожиданно сильным — он стоял, не двигаясь с места, даже дыша так, что дыхание его трудно было заметить со стороны. «Все, что я до сих пор принимал за самое истинное, было воспринято мною или от чувств, или через посредство чувств; а между тем я замечал, что они нас обманывают…» — он читал монотонно, как будто издалека, как будто угли не жгли ему ступни, как будто он не боялся скользящего мимо него в темноте шепота. И он верил в то, что читал. У него не было выбора.

Скоро тело стало камнем, не чувствовавшим ни жара, ни холода.

— Ac prudentiae est nunquam illis plane confidere…

Или он не знал уже, было у него тело или нет.

— …qui nos vel semel deceperunt.

«Благоразумие же требует никогда не доверяться полностью тому, что хоть однажды ввело нас в заблуждение». Где-то далеко — в его, или не в его памяти, всплывали обрывки мыслей, воспоминаний — котел с бурлящим в нем золотом удачи, сводчатый потолок, широкоплечий, с сединой в висках, мужчина, ругавшийся по-немецки; тяжелая рука, толкающая в стену, ниже, разбитое колено, до боли к губам прижатый край флакона, выкручивающая внутренности горечь — яд, смутно знакомые, стены Большого зала, студенты, Дамблдор, чей-то надрывный хохот вслед или мимо, девочка с рыжими… впрочем, сразу исчезла… Чувства? Нет, их отражения, скорее. Он знал, что не мог позволить себе даже такого, и с каждым выдохом эти отражения отстранялись, становились все бледнее.

Появлялась и боль — но он не давал ей проникать в сознание, и даже не боролся с ней по-настоящему — нет, она просто была рядом, как воздух для дыхания или эти тени воспоминаний.

— Suppono igitur……omnia quae video… — он был на вершине, он был спокоен, он полностью владел собой…

— Я хочу, чтобы ты открыл глаза, Северус.

Глаза тот час же распахнулись — и были неприятно поражены яркостью света. Он стоял в огне.

* * *

Если какие-то обрывки чувств и тревожили его раньше, теперь они все исчезли, словно пламя их поглотило. На долю секунды шок почти нарушил концентрацию, и чутье подсказывало, что если поддаться иллюзии сейчас, то конец неизбежен.

Притом, довольно мучительный.

С ужасом, к которому примешивался восторг, Нэт понял — тот, чьими глазами он смотрел сейчас, совсем не торопился сопротивляться внушению. Он размышлял! Как будто смерть была бы для него вполне приемлемой альтернативой… чему? Это было одновременно похоже на то, что чувствовал он сам, тогда, давно, над ущельем, собравшись прыгнуть вниз — и в то же время, это было нечто совершенно иное. У этого странного равнодушия была цель: волшебник стоял в огне. И не горел.

«Гений… мастер…»

— Читай, — приказал шепот из-за спины.

Чеканные строки падали одна за другой, стена между ним и всем, что он до этого считал своей жизнью, вырастала с каждым новым слогом. Он читал, не меняясь в лице даже тогда, когда сквозь эту стену все же просачивался колючий, удушливый жар, когда вгрызался в него до кости.

— Suppono igitur …omnia quae video falsa esse… — губы шевелились, несколько нетвердый голос произносил слова. — Credo nihil unquam extitisse eorum quae mendax memoria repraesentat.

«Допускаю, что все видимое мною ложно; предполагаю никогда не существовавшим все, что являет мне обманчивая память…»

Чужая ладонь — легкая, но от магии, наполнявшей ее, леденило душу — прикоснулась к щеке.

— Уже лучше, Северус.

Огонь стал выше, но он был почти не страшен.

— Но ты еще должен перестать верить, что я существую, — прошипел голос.

Ладонь на щеке… Он по-прежнему чувствовал ее? Зачем?

— Nullos plane habeo sensus; corpus, figura, extensio, motus, locusque sunt chimerae.

Ощущение опасности ушло, он даже не мог убедить себя, что оно имело какое-то отношение к нему, потоку мыслей, замедлявшихся, застывавших, пока не осталась пустота, в которой они могли бы звучать, и не звучали. «Quid igitur erit verum? Fortassis hoc unum, nihil esse certi»*.

Для того, чтобы быть, ему вполне хватало и этого.

* * *

Первый вдох осторожный — только чтобы попробовать воздух на вкус и на запах — тот пах не углями, и не обожженной кожей, а привычно, очень знакомо пах кабинетом мастера зелий, пергаментом, сборами трав, чернилами, камнем…

Открыл глаза, поднес к лицу руку. Дотронулся до щеки — след ладони все еще был там. В комнате казалось темнее, чем помнил: свеча на столе почти в половину стала короче. У стола, не шевелясь, сидел мастер зелий: молча, он встретил взгляд ученика.

Нэт не знал, что говорить — наверное, ничего и не нужно было говорить. Профессор же чего-то ждал, и в следующий момент Нэт понял, чего именно. Началось это — словно иглу повернули в правом виске, потом игла превратилась в осколок, пробивающий себе путь наружу: в глазах потемнело. Вцепившись в спинку стула, Нэтан попытался удержаться на ногах. Снейп рывком поднялся с места — черная палочка, сделав замысловатый выпад, поймала в воздухе серебряную нить воспоминания.

Стоило воспоминанию вернуться к его истинному обладателю, и боль прошла так же быстро, как началась: Нэт заново разглядывал кабинет, чувствуя себя, как вымытое начисто стекло, прозрачным, опасно хрупким. Это удивило его, но он до последней секунды помнил все, что пережил сам, находясь в чужой памяти и на чужом месте.

— Ты можешь спрашивать, — заметил мастер, когда молчание затянулось.

Нэт посмотрел в сторону.

— Что произошло дальше? — спросил он хрипло.

Это был, похоже, не совсем тот вопрос, которого ждал Снейп.

— Дальше?

— Этим же все не закончилось, мастер? Остаться вот так… словно выйти из лодки посреди озера и не утонуть, — чувствуя, что его мысль, вместо того, чтобы проясниться, только больше запутывается, Нэт совсем смутился. — Как вы вернулись? Или.. вы ведь не… до конца вы не… — пораженный собственной догадкой, он внимательно взглянул на профессора.

По бледному лицу блуждала усмешка, не останавливаясь нигде: Снейп посмотрел вниз, что можно было бы принять за кивок, но ничего не сказал. Он ждал.

Со странной жаждой Нэт впитывал запахи, витавшие в спертом воздухе, вслушивался в звуки дыхания — своего и профессора, отмечал каждую деталь, попадавшуюся ему на глаза. Мысль о том, что все это вполне могло оказаться обманом, иллюзией, придавала его чувствам какую-то неожиданную остроту.

— Вы продолжаете помнить, постоянно? — то ли спросил, то ли сам себе ответил Нэт.

— Я тренировался два года, чтобы пройти эту проверку. Надеюсь, ты справишься быстрее, — голос звучал холодно, но Нэт слышал не слова, а то, что было за ними.

Провел рукой по деревянному краю. Рядом лежала палочка, и, хотя ему отчаянно захотелось ощутить ее тепло в ладони, урок еще не был окончен, и взять ее без спроса он не смел.

«К тому же, — подумал он, — я ведь даже не знаю, существует ли в действительности то, чего я хочу — и если существует, то стоит ли мне хотеть этого…»

Теперь он куда лучше понимал, что подразумевал мастер, когда говорил о контроле.

* * *

Весна зажгла зелеными огнями лес и окрасила холмы. Последний стаявший снег провожали улыбками: всем хотелось тепла, и неделя перед пасхальными каникулами выдалась именно такой, светлой, солнечной. Синяя гладь озера отражала спешившие мимо облака.

— …причем, сделали они это после отбоя…

Занятия по рунам были временно перенесены в один из неиспользуемых классов на втором этаже. В башне, где их проводили раньше, пришлось устроить ремонт: кто-то из старших рэйвенкловцев ставил опыт и обвалил перекрытия. Теперь бедняга и его приятели под присмотром мистера Филча помогали эльфам укладывать новый пол.

— Модифицированное Reducto, — с увлечением рассказывала Энквист. Она устроилась в алькове прямо напротив Нэтана, и свет из окна уже привычно заставлял ее волосы сиять. — Совместные чары. Ты бы слышал, как ругался на них потом профессор Флитвик: даже щит выставить ни один не догадался.

Нэт, откинувшись на спину, слушал. Ему хотелось закрыть глаза, но он этого делать не стал.

— Кинлох сломал руку, — продолжала Энквист, — в трех местах. А Джорджу разбило плечо камнем. Пришлось пить костерост, потому что сращивать заклятием плечо очень сложно. Теперь чувствую себя виноватой. Сказала ему, что в совмещенные чары совсем не трудные, мы же ведь пробовали, и ничего?

— То есть, я не говорила ему, с кем и где я пробовала, так что не думай… И вообще, Reducto! Догадались, с чего начать. Если бы спросили меня, я бы их сразу отговорила…

— Энквист?

— Да?

— Тебе когда-нибудь приходило в голову, что вот этого всего, — Нэт обвел взглядом коридор, где дожидались урока студенты, альков и окно в свинцовой раме, — вот этого всего может на самом деле не существовать?

— В смысле?

— В прямом. Ты, я. Все, что мы чувствуем…

Под дверью класса Уизли что-то с жаром доказывал собравшейся компании рэйвенкловцев.

— Интересно. Как же мы тогда разговариваем?

— Иллюзия.

-Иллюзия? Вот если бы ты меня хоть немного слушал или переспрашивал хотя бы, мне бы куда легче было поверить… — ответив так, она улыбнулась.

Нэт улыбнулся тоже.

— Нет, я слушал.

— Правда, что ли?

— Я помню… все, что ты говорила. Надо быть редкостным идиотом, чтобы запустить совмещенные чары без страховки.

«Или разболтать, что тебя им научили…»

— Ага, — она нахмурилась.

— К разговору об иллюзиях. Ты знаешь, есть яды, которые заставляют принявшего их человека видеть, как сбываются его сокровенные желания? Он даже не замечает, что умирает, ему просто снится, будто он бесконечно счастлив…

— В нормальном мире такое тоже есть. Называется морфин. Тебя что, кто-то напоил таким зельем?

— Нет. Просто я подумал — как мы можем быть уверены?

— Ты всерьез? Как мы можем быть не уверены? — возмутилась Энквист. Огляделась, словно призывая стены замка в свидетели. — Вот, я трогаю камень рукой. По-твоему, он придуманный? Это не мы его здесь положили. Вообще, это какая-то глупость, считать, будто все вокруг существует только для того, чтобы тебя обманывать!

Нэт ничего не сказал: он смотрел, как воображаемые пылинки танцевали в воображаемом снопе света.

Ну не могла же она быть настолько наивной: учиться в школе волшебства и до такой степени недооценивать человеческую способность к заблуждению? Да ведь не одни только зелья, тысячи есть способов, какой-нибудь сахир сирийский, к примеру, сглазом на узелках мог маггловские армии останавливать… не говоря уж о призрачном пламени…

— Вот в чем дело. Вот чем ты занят, и почему не слушаешь… Придумываешь себе, что меня не существует? — она ничего не понимала. -Ты ведь не надеешься, что у тебя получится…

«О нет, — Нэт смотрел, как Энквист, лукаво улыбаясь, закладывает за ухо тонкую прядь. — Я не надеюсь. Я совершенно точно знаю это…»

При этой мысли он вдруг почувствовал, как холодная, опасная тишина вырастает внутри него, стирая с лица улыбку и заполняя его сердце чем-то, чем он не мог, не должен был делиться. Рассеянно, он провел ладонью по камню — чуть нагретый солнцем, шероховатый, тот, даже если и не существовал, то, по крайней мере, притворялся талантливо. На долю секунды Нэт снова ощутил под ногами угли, а себя — не привязанным к телу потоком мысли.

— Нэт?

— Что?

— Не смотри на меня так.

Разнесшийся по коридору звон колокола избавил от необходимости отвечать: он обошелся виноватой усмешкой. Откуда было ему знать, что эта усмешка не отразилась в глазах, а потому только напугала его подругу еще больше?

* * *

Апрельское полнолуние пришлось как раз на каникулы — в школе остались только старшие курсы и те из младших, кто усиленно готовился к экзаменам.

Неизменный мистер Люпин прибыл в среду, за два дня до полной луны. Очень смутился, когда в кабинете мастера зелий встретил еще двух оборотней: женщину с выцветшими до белизны волосами и угрюмого пожилого сапожника.

Женщина то и дело вставала, ходила из угла в угол, заламывая руки, и ни на кого не смотрела; сапожник ковырял иглой под ногтем. С десяток точно таких же, кривых игл были воткнуты в отворот его куртки.

Профессор Снейп, по обыкновению немногословный, в этот раз почти лучился от удовольствия, заметив реакцию гриффиндорца.

— Опаздываете, мистер Люпин, — протянул он, и показал гостю на табурет, точную копию того, что в прошлую луну стоял в клетке.

Поморщившись, оборотень сел. Нэт, в перчатках и фартуке готовивший пробирки для сыворотки крови, про себя изумлялся. В самом деле, было бы из-за чего заводиться? Ну да, раздражает. Может, даже и сделал этот Люпин гадость какую-нибудь, в далекие школьные годы. Но ведь не министр же он, и не жена заседателя Визенгамота какая-нибудь, чтобы терпеть его, сжавши зубы, и плеваться слюной? Почему, например, не выставить его вовсе? А на худой конец, можно просто вести себя с ним холодно — рано или поздно, он отстанет со своими попытками завести нерушимую дружбу.

После того, как образцы крови были собраны, а профессор прочитал краткое расписание на ближайшие дни и объяснил суть действия зелья, Нэт поочереди проводил гостей замка в их комнаты.

Сапожник сразу завалился на койку, даже не подумав скинуть обувь или куртку; женщина чуть не расплакалась, когда ей наколдовали огонь в камине и принесли горячего шоколада.

Люпин же время, которое Нэтан был вынужден провести с ним наедине, использовал с толком.

— Четвертая серия? — он начал издалека. — Я читал недавно об исследованиях, которые ведутся в Новой Гвинее…

— Наше зелье работает по другому принципу, — откликнулся Нэтан. Ему хотелось успеть к обеду. «Не говоря уж о том, что никакого гормона превращения не существует, что бы там ни придумывал профессор Окслэйд…»

— Кстати, состав мы модифицировали именно благодаря вам, — добавил он вслух. — Вы очень помогли… в прошлый раз.

— Приятно это знать. Но вы же не полагаетесь теперь только на мою помощь. Те люди, кто они? — его собеседник ни на какой обед не торопился. — Знакомые профессора Снейпа?

«Вы еще спросите, безопасно ли было пускать их в школу…»

— Они из общины к северу от Ивернесса — вот все, что я знаю. Впрочем, у вас еще будет возможность побеседовать с ними лично.

Возможность побеседовать лично ничего Люпину не дала: когда на следующее утро он тихим голосом попытался завести разговор, женщина, нахмурившись, отвернулась, а сапожник только посмотрел исподлобья.

«И это ничего. Они совершенно не обязаны радоваться компании. Им вообще страшно, и можно понять, почему», — облака над башнями становились все тоньше, а к ночи почти истаяли.

Круглая луна поплыла-покатилась вверх, заглядывая в каждую щель, в каждое окно: ее восход встречали и в подземелье. Нэт, из угла наблюдавший за клетками, не мог сдержать улыбку.

— Эффект, возможно, временный, — предупреждал профессор, хмурясь на трех вполне спокойных волков, скаливших друг другу зубами.

«Перестраховывается… А я знаю… Ибо все, на что указывает мне естественный свет, никоим образом не может быть сомнительным — так, кажется… Мы это сделали, а? Моргана и Гештинан, сделали!»

На вопрос — «Слышите ли вы меня, мистер Люпин?» — огромный серый зверь вильнул хвостом.

___________________________________

* Здесь и ранее приведены цитаты из «Размышлений о первой философии» Р.Декарта (второе и третье размышления). Перевод отрывков (использован перевод С.Я.Шейнман-Топштейн) дан в тексте главы, кроме последнего отрывка: «Я полностью лишен чувств; мои тело, очертания, протяженность, движения и место — химеры. Но что же тогда остается истинным? Быть может, одно лишь то, что не существует ничего достоверного».