Я не люблю (гет)

жутко хотелось

подсмотреть твои сны

вчера

пока ты была в ванной

я поменял местами

наши подушки

и

почти всю ночь

снился

сам себе

У неприметной по всем параметрам улочки Шернолл-стрит в местечке Уолтемстоу совсем не было никаких отличительных черт. Она была такой же как десятки других улочек лондонского пригорода: одинаковые домики (два этажа, бежевые стены, черепичная красно-коричневая крыша); одинаковые заборы, окрашенные одинаковой светлой краской; одинаковые сочные ярко-зеленые газоны — результат стараний педантичных или не очень хозяек.

Единственное, что, пожалуй, было иным, не таким как на других одинаковых улочках: домашняя кондитерская с поистине волшебным названием «Сказка». Её хозяин — улыбчивый мистер Лориан — толстоватый старичок с морщинками-лучиками у глаз настолько любил выпечку, что решил радовать ею всех окружающих, открыв это замечательное место.

Каждый день в течение нескольких лет мистер Лориан расправлял на окнах белоснежные накрахмаленные занавески, поправлял клетчатые хлопковые скатерти на квадратных столиках и с любовью расставлял вазы с гортензиями и пионами — гордостью его жены, миссис Лориан. Каждый вечер, когда первые фонари на улицах зажигали свои огни, на столах появлялись маленькие подсвечники с толстыми, матовыми свечами, которые уютно горели для каждого гостя.

Жителям Уолтемстоу быстро полюбилось это место. Парочки приходили сюда насладиться обществом друг друга в укромном уголке и отведать фирменный десерт с лесными ягодами, родители — побаловать детей шоколадными капкейками и малиновыми маффинами, усталые рабочие — насладиться травяным чаем и ароматным яблочным пирогом. В маленьком районе почти не было незнакомых лиц, но сегодня стены кондитерской мистера Лориана увидели двух новых посетителей.

Один из них — парень, появился, словно из ниоткуда — просто вышел из тенистой аллеи. Он недовольно поежился от противно моросящего дождя, удивленно посмотрел по сторонам, взглянул на листок в своей руке, на который тут же упало несколько мелких капель, и уверенно пошел к крепкой дубовой двери кондитерской.

Он смахнул капли со своего пиджака, провел рукой по влажным волосам, которые от его действия, кажется, только более растрепались, и сел за столик в углу — излюбленное место старушки, живущей здесь, неподалеку, через два дома.

Прошло несколько минут — количество заказанного кофе в чашке посетителя уменьшилось ровно вдвое — и дверь распахнулось во второй раз. В зал впорхнула девушка. Она также была незнакома хозяину, она так же, как и парень до нее смахнула с плеч капельки дождя, не успевшие впитаться в ткань, тряхнула водопадом ярко-рыжих волос, послала улыбку мистеру Лориану и гордо прошла за столик в углу.

Любопытный старичок, заинтересованный странной парочкой отправился протирать столы и обратился во слух.

— ... должны быть вместе, Гарри, — горячо говорила девушка. — Мы же любим друг друга!

Парень по имени Гарри удивленно поднял на нее свои глаза.

— Ты действительно думаешь, что после того, что ты сделала это возможно? — спросил он.

Тон его, в отличие от тона девушки был сух и равнодушен. Мистер Лориан перешел на столик поближе. Кажется, у этих двоих случилось что-то по-настоящему интересное, и ему не хотелось упустить ни слова из их разговора.

— Каждый человек совершает ошибки. И я — не исключение.

— Ты подставила Гермиону, — начал парень, загибая пальцы. — Ты испортила мои отношения с моим лучшим другом. Ты облила нас грязью в этой газетенке. Не говоря уж о том, чем ты занималась весь последний год! Многовато ошибок, не находишь?

Девушка недовольно цокнула языком и откинулась на спинку стула. Её волосы волной рассыпались по плечам — мистер Лориан даже невольно залюбовался огненными бликами, играющими на них.

— Все опять сводится к Гермионе, да? — едко спросила она.

— Я в очередной раз убеждаюсь, что нам с тобой просто не о чем разговаривать.

Парень со вздохом встал, кинул на стол пятифунтовую бумажку и ушел.

Мистер Лориан всего на минутку отвернулся принять заказ у своих постоянных посетителей — супругов Смит, а когда опять взглянул на столик в углу, он просто не поверил своим глазам: этой девушке удалось уйти так незаметно, словно она просто растворилась в воздухе!

Любопытный хозяин кондитерской с волшебным названием никогда бы не догадался — кем были эти двое.

* * *

Дверь в Нору резко распахивается, с грохотом ударяясь о стену — словно человек, решивший открыть её, сделал это, как минимум, ногой. Джинни раздраженно залетает в дом, скидывает плащ, что так и остается лежать где-то на деревянном полу, зашвыривает туфли в угол и озаряет дом громким топаньем.

На кухне Уизли тишина — ничего не варится, не жарится, не тушится — совсем ничего не происходит. Молли где-то наверху, а здесь, за большим столом лишь худая девушка-блондинка с нетронутой чашкой чая, которая поправляет кудри, разглядывая себя в зеркало.

— Ну что? На него подействовала атмосфера любви и домашнего уюта? — спрашивает она, не отрываясь от созерцания собственного отражения.

Джинни хочется стукнуть Лаванду Браун о её зеркальце лбом и вылить этот остывший чай ей за шиворот.

— А тебе не кажется, что ты слишком часто у нас стала бывать? — зло бросает она.

Та лишь пожимает плечами.

— Я всего лишь жду Рона с работы, — спокойно отвечает она. — Если у тебя все прошло неудачно, это еще не повод срываться на других.

Джинни закатывает глаза. Ну да, хоть у кого-то все в порядке. Теперь Лаванда уж точно своего не упустит.

— Я этого так не оставлю, — медленно произносит она, в упор глядя на девушку.

Лаванда, наконец, отвлекается от зеркала, взбивает свои кудри-пружинки, потягивается, как кошка, долго лежащая на солнце. Её губы трогает мимолетная улыбка, а в небесно-голубых глазах появляются маленькие чертики.

— Будешь мстить? — тянет она, не скрывая странного удовлетворения.

— И я даже знаю кому, — тот в тон ей отвечает Джинни, возвращая улыбку.

Она заваривает свежий чай, садится к Лаванде ближе и что-то говорит вполголоса. Лаванда одобрительно хмыкает и кивает. И время за обсуждением новой интриги летит совсем незаметно — незаметно появляется миссис Уизли, незаметно на кухне начинают виться запахи еды, незаметно дом наполняется голосами.

Джинни засыпает с улыбкой.

* * *

Вот уже целую неделю, каждый день в Лондоне идет дождь — темные тучи стали заслонкой солнцу. Маленькие капельки, совсем маленькие — не ливень, не гроза, лишь непрерывная гадкая морось — мелкая, неприятная.

Вот уже целую неделю, каждый день Гермиона прячется в ослепительной квартире на Гросвенор-стрит, той, что в одном из престижных районов, недалеко от самого сердца Лондона.

Здесь тепло, здесь стало как-то по-другому, не так как раньше. Не из-за отсутствия пары статуэток, что раньше стояли на каминной полке и не из-за того, что, кажется, поменялся ковер на полу. Нет, сама атмосфера этой квартиры поменялась, продолжает меняться — вместе с её хозяином. Становится другой, точно — другой, говорит себе Гермиона, улыбаясь одними уголками губ.

Или ей только хочется в это верить?

Здесь можно что-то читать, забравшись с ногами на диван; писать, сидя за круглым столом, накрытым все той же кружевной белоснежной скатертью; здесь можно зажечь камин вечером — сидеть на полу, бороться с желанием протянуть к огню свои руки и просто греться.

Драко разговаривает — много говорит о чем-то, и Гермионе кажется, что он никогда столько не говорил. Не рассказывал о себе, о родителях, об учебе в Хогвартсе, о том, как сложно потом было влиться в привычную жизнь после войны. Он такой же, как и раньше — чужой и далекий, но Гермиона видит, как рушится эта стена между ними. Стена вокруг него — та, с помощью которой он отгородился от внешнего мира.

Гермиона видит, как летят эти мелкие камешки, как эта стена — раньше плотная, жесткая, толстая — скрывающая его полностью, словно становится тоньше и прозрачней. И сквозь неё еле заметными контурами проглядывает и сам Малфой.

Не Малфой — Драко.

Другой человек.

Он все так же язвит по любому поводу, так же презрительно кривит губы, но уже по-другому, как-то по-новому старается обнять её. Робко и нерешительно, несмело, словно раз за разом задавая самому себе немой вопрос и словно раз за разом положительно на него отвечая.

Ему тяжело. Она видит это во взгляде — как ему тяжело переступать через себя. Но она видит, что Драко переступает.

Или это только кажется таким?

Раз за разом, когда он перебирает её волосы, когда целует, или когда смотрит свои долгим взглядом, хочется верить в то, что он искренен. Хочется, безумно хочется. И где-то далеко внутри зарождается мысль, что все это — правда, что все по-настоящему.

Гермиона читает, забравшись с ногами на диван, Гермиона отпивает белое вино из хрупкого бокала на длинной тонкой ножке, Гермиона откидывает голову, на чужое плечо, которое становится все роднее и роднее. И пусть все как-то быстро, но уходить не хочется, так же, как не захотелось уходить в вечер пятницы и в утро понедельника. Так же, как и всю неделю.

Её губы все чаще трогает мимолетная улыбка. Люди заслуживают вторые шансы.

Гермиона протягивает руки к огню и чувствует, что внутри становится теплее. Но разве можно с полной уверенностью утверждать, что на этот раз огонь не обожжет? Что на этот раз она успеет одернуть руку, что в этот раз она не сгорит?

Надо лишь немного подождать, чтобы все стало на свои места. Иногда бывает опасно быть слишком близко к пламени.

* * *

На плите задорно скворчит мясо, наполняя ослепительно белую кухню пряными ароматами.

Гермиона что-то мешает, что-то режет, стараясь успеть везде сразу. Она мурлыкает под нос какую-то легкую мелодию маггловской песенки. В кухне тепло и хорошо, внутри — так же — тепло и хорошо, как-то спокойно и радостно.

Сегодня из Министерства пришла сова с подтверждением принятия ей программы, сегодня Гарри, хоть и скривившись, сказал, что Малфой может быть не такой уж и отвратительный и что можно его не убивать, сегодня Драко, уходя, улыбнулся — как-то по-новому, открыто и широко.

Гермиона поет последний, завершающий песню припев уже в голос, думая, что теперь-то уж точно все будет хорошо. Она дует на мясо, чтобы попробовать его. За спиной раздается тихий вкрадчивый голос, от которого деревянная лопаточка выпадает из рук.

— И почему я не удивлен?

Она резко оборачивается и видит Люциуса Малфоя, который замер в дверях, поигрывая своей неизменной тростью с серебряным набалдашником, и равнодушно разглядывает её.