Потерянные кусочки единой картины (гет)

Ты вернись с лучами весенними,

Появись случайно и обними.

Знаешь ли, что я совсем один —

Будто субмарина под льдинами?

В то время я очень плохо соображала, что делала и что происходит вокруг меня. Мысли мои жутко путались, смешивались, налезали одна на другую, но в тоже время необычным образом в моей голове образовалась сосущая пустота. Та же история повторилась в груди — сердце бешено колотилось, но я будто бы его не чувствовала.

Кое-как поднявшись, не имея сил даже на то, чтобы шипеть от боли, причиняемой впившимися в спину осколками зеркала, пошла прочь из пустой и заросшей пылью и паутиной комнаты.

Это был поздний вечер. Вероятно, я переместилась мгновенно, не задерживаясь надолго в том белом пространстве. Возможно, отключилась на пару часов от боли, но сейчас я дошла до лестницы и начала спускаться. На какой-то ступеньке (кажется, это была уже середина лестницы) одна нога у меня подвернулась, и моя особа кубарем прокатилась по оставшейся половине. Перед тем, как закрылись мои глаза, успела заметить покосившуюся дверь и пару забитых досками окон, сквозь которые можно было увидеть темно-синее небо.

...В голове щелкнуло, когда я очнулась. Все тело ныло, спина не чувствовалась совсем. Но это только до тех пор, пока я не задвигала руками и не приподнялась на них. Тогда по всему торсу прошлась крупная дрожь, руки подогнулись в локтях, но упасть я себе больше не позволила. Собрав все ошметки воли в кулак, все-таки поднялась на ноги.

На улице царила холодная предрассветная пора. Ветер тут же пробрал до костей, я вздрогнула, обхватывая себя за плечи руками и осматриваясь. Вокруг было абсолютно пусто, в окнах сквозила негостеприимная темнота. Но меня это не волновало. Я стояла здесь, снова спустя тридцать пять лет, я... Вернулась! Я жива!

Я не удержалась и, запрокинув голову, рассмеялась. Вернулась и скоро увижу друзей!

И тут же резко замолчала.

Из глаз у меня чуть было не полились слезы, но я быстро взяла себя в руки и глубоко, до боли в легких, вдохнула ледяной февральский воздух. Или мартовский? Я совершенно запуталась во времени. В груди, как молот по наковальне, бабахало сердце. Нужно держать себя в руках. Нельзя давать волю эмоциям. Не сейчас.

В заброшенную гостиницу возвращаться не хотелось, поэтому я медленно побрела вперед. Рассвет разгорался необычайно быстро, или, может быть, это я очень долго бродила по улицам, наблюдая, как просыпаются дома, начинают гудеть, как пчелиные ульи, городские площади. Я чувствовала сильную усталость и голод, но шла до тех пор, пока мимо меня уже почти плотным потоком не начали ходить прохожие, пока не открылись магазины и мелкие лавчонки. Город проснулся.

Я плохо помнила, как наткнулась на какого-то фермера, который вот-вот должен был уезжать. Он уже запряг лошадей в повозку и вспрыгнул на козлы, когда я услышала название деревни, в которую он возвращался после того, как что-то продал на ярмарке. Я незаметно пробралась сквозь толпу прохожих и встала за мужчиной, с которым разговаривал сейчас сидящий на козлах, и когда один из незнакомцев переспросил, откуда этот торговец приехал, я убедилась, что не ослышалась.

Совсем недалеко от Лондона есть очень много мелких и побольше того деревень. Их можно было назвать как «дачными», так и полностью заселенными. Поэтому, осознав, что хоть до самого Лондона я не доберусь, то хотя бы до одного нужного места доехать точно смогу, я вышла вперед и остановилась перед самыми козлами повозки.

— Не подбросите? Все равно по пути ехать. Я заплачу вам.

Ямщик с минуту удивленно смотрел на меня, а затем пожал плечами.

— Чего бы и не подвезти, раз по пути?

Я улыбнулась и шмыгнула к телеге, набитой сеном почти до самых краев.

Ямщика звали Ханком. Он был здоровым детиной с огромными руками, которые я бы не смогла обхватить обеими своими ладонями, мощным торсом и квадратной челюстью. От уголков его маленьких темных глаз тянулись лучики морщин, а фыркал мужчина в пышные каштановые усы. Несмотря на свою внешность, Ханк был весьма добродушным и милым малым, и мы быстро нашли с ним общий язык. Он рассказал, что занимается фермерством, дома его ждут очаровательная жена и двое ребятишек — девочка и мальчик. Я, конечно, не хотела распространяться о своих делах, но то и дело косящийся на мое изорванное и испачканное в крови пальто Ханк явно изнывал от вопросов. Я, кажется, наплела ему что-то о неудачной поездке до матушки, аварии и приплела про неудачную ночную прогулку, но убедила попутчика, что я в полном порядке. Не знаю, поверил ли Ханк, но он больше так на меня не смотрел.

Ехали долго. Я успела задремать, скатившись полностью на мягкую подстилку из сена, и Ханк разбудил меня аж под вечер. Меня слегка морозило.

Остановка наша случилась у небольшой гостиницы. Она одиноко стояла посреди широкой степи, краска цвета слоновой кости на ее деревянных стенах местами откалывалась и тонкими листиками белела под каменным низким фундаментом. Над дверью висела деревянная вывеска, буквы с которой давно стерлись. Конечно, не пятизвездочный отель, но выглядело это намного лучше, чем то место, где я очнулась почти двадцать четыре часа назад. Поэтому я и заикнуться о претензиях не могла и следом за Ханком зашла в двухэтажное здание.

Первый этаж здесь был почти полностью открыт для моих глаз. У противоположной входу стены стояла лестница, ведущая на второй этаж. Справа от нас с Ханком располагалась небольшая рецептура. Она состояла из простого стола, когда-то явно бывшего обеденным, только теперь на нем стоял допотопный телефон, стойка с журналами и газетами, а также раскрытый толстый журнал. Поверх исписанных аккуратным витиеватым почерком страниц лежал маленький кусочек бумаги, на котором теми же бисерными буковками было написано: «Простите, отлучилась, вернусь через пять минут». Мы с Ханком переглянулись и стали послушно ждать.

В левом от входа углу находилась зона общего досуга. Закрывая пыльный угол, в холл смотрел забитый донельзя книжный шкаф. Вокруг него пристроились четыре кресла. Сиденья и подлокотники на них были стерты почти добела. Светло-зеленый ковер местами лысел от старости, но выглядел чистым. Под подошвами ботинок не хрустела грязь, с малюсенькой люстры, торчавшей из середины потолка, не свисала паутина. Что не говори, о внешнем порядке тут заботятся.

Мне уже захотелось подойти к книжному шкафу и взять симпатичную книжицу, как со стороны лестницы послышалась поспешная поступь, и, обернувшись, я увидела вышедшую в холл хозяйку гостиницы.

Это была низенькая высохшая старушка, одетая в вязаный свитер цвета морской волны, темную юбку ниже колен и мягкие, затертые домашние тапочки. На переносице у нее примостились круглые очки с толстыми стеклами, из-за них нас старались получше рассмотреть поблекшие, когда-то бывшие ярко-голубыми, любопытные и добрые глаза. Я вновь подошла к рецепшену и улыбнулась. Ханк встал рядом.

— Доброго вечера, очень рада видеть вас в своей гостинице! Могу предложить вам горячий чай или какао, может быть, яичницу или гренки? У меня, правда, не предусмотрено питание, обычно посетители здесь не задерживаются...

Голос у старушки был дребезжащий, с какой-то неугасаемой звонкой нотой в словах. Она встала за столом, быстро убрала записку и взяла блестящую, явно новенькую авторучку, а затем подняла блестящий взгляд на нас. На лице у нее играла счастливая улыбка, и я невольно задумалась: насколько часто у этой леди появляются клиенты?

Наверное, довольно редко.

Ханк отказался слушать мои возражения по поводу оплаты отдельного номера и заплатил за меня. Старушка представилась нам как мадам Гретхен и проводила на второй этаж к номерам, посоветовав нам по любым вопросам, касающихся гостиницы, обращаться к ней.

На втором этаже было около восьми пустых комнат, две из которых оказались раздельным санузлом. Зайдя в комнату с самодельной табличкой, гласящей «№6», я увидела не пышную, но уютную обстановку. Одноместная кровать у левой стены, прикроватная тумба с ночником на ней, привинченная к стене вешалка, коврик у входа и нежно-розовые занавески на единственном окне. Мило.

Примерно спустя полчаса после того, как мы с Ханком обустроились в своих номерах, в дверь моей комнаты негромко постучались. За нею оказалась мадам Гретхен с подносом в руках. На подносе стояла тарелка с ранее упомянутыми гренками, непрозрачным стаканом и просто огромным зеленым яблоком вдобавок. От вторгшихся в комнату аппетитных запахов у меня свело желудок. Я ужасно голодна!

— Не волнуйтесь насчет этого, доплачивать не нужно, — мадам Гретхен прошла в комнату и поставила поднос на тумбу. — Я просто вижу, какая вы, девочка моя, уставшая. Да еще и осунувшаяся, одна кожа да кости! У вас с вашим отцом все в порядке?

— Ох, спасибо вам огромное, я даже не знаю, как вас благодарить... — Я заикнулась было, несколько смущенная. — Что? Нет, Ханк не мой отец, он просто согласился подвести меня до нужного места. А это...

— Тем не менее, еще лучше, что я принесла вам ужин, — мадам покачала своей седой головой с пучком некогда пышных волос, — вам стоит набраться сил перед завтрашним днем!

— Большое спасибо, — улыбнулась я. Мадам Гретхен улыбнулась мне в ответ, окидывая меня ласковым взглядом, словно смотрела на родную внучку. Такого взгляда я не видела уже почти три года, с тех самых пор, как попала в девятнадцатый век, а потому не выдержала и отвела взгляд, сделав вид, что очень (а я была очень!) заинтересовала в гренках. Тем временем хозяйка гостиницы заметила на вешалке мое пальто.

— Боже мой! Милая моя, что же с вашей одеждой?!

Я дернулась, уже было взяв одну гренку прямо в руки, и круто развернулась к вешалке. Мадам Гретхен расправила пальто и теперь с откровенным ужасом рассматривала дыры и щедрые пятна крови, сажи и засохшей грязи на нем. Когда она оглянулась через плечо, ее широко раскрытые глаза блестели в свете лампы и походили из-за толстых линз на стрекозиные.

— У вас с Ханком точно все в порядке?..

— Д-да, я же говорила, все прелестно... Понимаете... У-у меня непростая жизнь. — И я как-то виновато улыбнулась старушке.

— Я заберу его и починю. — Твердым, не терпящим возражений голосом сказала мадам. — А вам советую посетить ванную и поужинать.

Честно сказать, я едва удержалась, чтобы не крикнуть: «Да, мэм!», но не крикнула, и только глазами по пять рублей проводила решительно настроенную хозяйку гостиницы, которая ушла, зажимая подмышкой мое пальто. Потом посмотрела на свои руки, ноги, дотронулась до волос — они были ужасно сальными. Я даже поморщилась, представив, как выгляжу со стороны, и, с сожалением посмотрев на поднос с едой, пошла в душ.

В ванной комнате было также чисто, как и в остальных частях дома. Благодаря убранству ванной комнаты я смогла понять, что когда-то хозяева этого дома были довольно богатыми людьми: пол был обклеен настоящей кафельной плиткой, пусть и жестковатой, похожей на хорошо отесанные пласты камня. Стены оббиты где-то до середины панелями из темного дерева, а дальше изрисованы красивыми ярко-желтыми подсолнухами. Мне даже подумалось, что вручную.

В правом дальнем углу стоял туалетный столик с огромным зеркалом, стулом около самого стола, и парой крючков для полотенец. На столике стояли аккуратно прибранные флаконы и маленькие бутылочки с шампунями и маслами. В мыльнице лежал кусок свежего светло-лилового мыла.

Я не помнила, было ли в девятнадцатом цветное мыло, знала лишь, что мужчина с фамилией Пеарсн (или Пирс?..) впервые изобрел прозрачное мыло в конце восемнадцатого столетия. Возможно, мадам Гретхен занимается мыловарением и добавляет в него пищевые красители?

Ванная была из эмали, но старая и потертая внутри. Под самым потолком висел газовый бойлер, такой большой и старый, что я подумала, а не упадет ли он на меня? Но, откинув плохие мысли, я отыскала пробку для ванны и открыла воду. Бойлер вздрогнул (и я тоже), странно чихнул, а потом загудел. В подставленную ладонь ударила сначала холодная до мурашек, а затем уже теплая, начавшая нагреваться вода.

Когда я уже разделась, проверила с помощью зеркала, не осталось ли в спине осколков, и забралась в ванную, в дверь постучали, и слегка приглушенный голос мадам Гретхен спросил:

— Деточка, ты уже купаешься? Я принесла полотенца и халат, и если ты стесняешься, можешь опустить занавеску, она вверху, закинута на перекладину.

Я запрокинула голову и увидела занавеску. Опустив ее и задернув, разрешила мадам зайти.

— Ты прости за такое вторжение, я никак не могла отыскать халат. Он новый и мягкий, ни разу не использованный, не бойся. И никаких «но»! Я хочу, чтобы мои посетители чувствовали себя уютно, пока они отдыхают здесь, тем более, ты выглядела такой уставшей... Я предложу мистеру Бребэну тоже посетить ванную, когда ты выйдешь. Ну, все, дорогуша, отдыхай, а я пойду, почитаю... Кстати, я так и не узнала твоего имени... Если ты не возражаешь, как тебя зовут?

Я отвлеклась от каких-то бессмысленных мыслей и посмотрела на темный силуэт мадам за занавеской. До меня тягучей, как смола, мыслью дошло, что «мистер Бребэн» — это Ханк.

— Меня зовут Тива, мадам. Тивуртия Кроун. Спасибо.

Смущенно бормочущая что-то хозяйка гостиницы вышла из ванной, пожелав мне приятного отдыха, и тихонько прикрыла за собой дверь.

Лежа в горячей воде и думая о чем-то, что даже на минуту не задерживалось в голове, я рассматривала одинаковые желтые подсолнухи на голубом фоне. Теперь понятно, почему стены до потолка в таких же подсолнухах... Мое уставшее, избитое и израненное тело расслабилось и размякло, я чувствовала себя, как кусок сливочного масла на горячем блине — легкой и тающей... Глаза мои постепенно закрылись, пальцы перестали бездумно барабанить по бортику ванны...

Шум воды натолкнул на далекие воспоминания, превратившиеся в сон. Вокруг меня царила темнота и холод, такой, когда кожа покрывается мурашками, а волосы встают дыбом. Было тихо, но одновременно слуха достигал глубокий гул. На поверхность улетали пузырьки воздуха, вырвавшиеся из носа и рта. Я щурилась, пыталась ухватиться рукой за что-нибудь, что могло спасти меня, не дать утонуть, в другую руку что-то крепко вцепилось маленькими коготками... Я щурилась, пытаясь рассмотреть то, что было там, над водой...

И я увидела, одновременно от бессилия вдохнув ледяную воду.

Из-за резкого импульса в мозгу мои мышцы сократились, и пальцы еще крепче, до боли, вцепились в бортик ванны. Я подскочила, глубоко и с присвистом вдыхая теплый влажный воздух. В груди до безумия испуганной птицей билось сердце.

Над головой мирно гудел бойлер. Из крана текла горячая вода, наполнившая ванну уже выше половины. Я сидела прямо, дрожа и судорожно дыша. Еле-еле заставив пальцы правой руки расслабиться, закрыла кран. Вздохнула, медленно откинулась спиной назад, прикрыла глаза. Темнота тут же сменилась грязной синевой, в которой поднимались пузырьки воздуха, и я опять распахнула глаза. Пожалуй, хватит валяться.

Из ванной моя персона вылезла еще более уставшей, чем была до этого, но зато свежей, отмытой от сажи и крови.

На вешалке теперь висел белоснежный мягкий банный халат, на стуле лежало полотенце. Моя грязная одежда, которую я повесила ранее на спинку стула, исчезла. Я случайно взглянула в зеркало, когда подошла за полотенцем. Интересно, есть ли у меня риск пугать прохожих своим видом? Под глазами залегли темные круги, лицо белое, а синяков и царапин по всему телу не сосчитать. Спутанные после полотенца волосы серебрились в неярком свете лампы. Создавалось впечатление, что я продиралась через джунгли диких роз на выходных.

Но это были далеко не цветочки.

В комнате с табличкой «№6» меня покорно дожидался поднос с едой, теплая кровать, а еще лежащая на этой кровати стопка одежды. Сверху примостился гребешок для волос. Стягивая с головы полотенце, я подошла, чтобы рассмотреть «находку». Из одежды там оказалась чистая и пахнущая порошком пижама и белье. Пижама очень даже миленькая. С ромашками. Переодевшись, я решила наконец-то поесть, и уже только после этого внутри меня словно щелкнули выключателем — мне на немного стало легче.

Я лежала в постели и грызла яблоко, укрыв ноги толстым ватным одеялом, когда в комнату заглянул Ханк и пожелал мне доброй ночи. Он уже покормил лошадей с помощью мадам Гретхен (она тоже позже зашла ко мне), принял ванну и отправлялся спать. Я поблагодарила мужчину и ответила ему взаимными пожеланиями, закончила дела с яблоком и, выключив лампу, устроилась удобнее на подушке.

Неглубокие промытые в ванне ранки на спине немного ныли и чесались, заживая, все тело ломило от приятной истомы. Я начала было думать об этом невероятно долго тянувшемся дне, но остановилась в самом начале, потому что уснула.

...Разбудило меня нечто, мягко светившееся прямо перед моими опущенными веками. Я открыла глаза и моргнула несколько раз, чтобы привыкнуть к сумраку. И резко подскочила в постели.

На тумбе лежало это что-то, и свет напугал меня, потому что был неожиданным и одновременно знакомым. Он пульсировал и не проникал в комнату во всей своей яркости из-за того, что его источник был завернут в чистый носовой платок нежного голубого цвета с темно-синими широкими полосами по краям.

Я решила не включать лампу и осторожно протянула руку к платку. Свет стал пульсировать ярче, а когда я взяла скрытый платком предмет в руки, снова стал прежним. В моей ладони словно забилось маленькое теплое сердце. Когда моя правая рука потянулась развернуть платок, я удивилась еще больше, чем до этого. Впаянный в кисть зеленый крест тоже светился, но светился он зеленым, почти ярко-бирюзовым светом. С губ сорвался изумленный вздох, а затем я развернула ткань.

На моей ладони лежал маленький куб с выгравированными на шести его гранях словами на древнем языке. Куб светился, грани переливались, и из-за этого иногда было видно оттеняемые слова. Я уставилась на куб, словно завороженная, и только потом в моей голове возник вопрос.

Откуда?

Ответ появился сразу же, потому что я вспомнила предрождественский вечер, городскую суету и маленькую девочку в старой шали. Мне показалось, что в уголках моих глаз защипало, но я мотнула головой, прогоняя тоску. Тем временем пульсирующий свет сошел на нет, крест в моей руке тоже потемнел. Я завернула куб Чистой Силы обратно и вернула на тумбу, случайно коснулась рукой чего-то металлического и прохладного. Включила лампу. Рядом с кубом лежали маленькие карманные часы, которые я планировала подарить Аллену. Моих губ невольно коснулась легкая улыбка.

Теперь уж я точно ему их подарю.

* * *

За окном уже начинало светать. На горизонте прямо за моим окном по небу разливались лилово-розовые краски, ночные тучи уплывали вдаль. Во всей гостинице царила тишина, но мне казалось, что Ханк и мадам Гретхен уже на ногах. Ханк наверняка возился с лошадьми, готовя их в дорогу, а мадам Гретхен хлопотала на маленькой кухней на первом этаже.

Мне так не хотелось вставать с кровати!

В изножье кровати лежала стопка чистой одежды, очевидно, моей старой. Починенное пальто без единого пятнышка крови или грязи висело на вешалке. Под ней же стояли мои чистые ботинки. Говоря «чистые», я имела ввиду абсолютно чистые. Мне сначала даже показалось, что это не мои, а какие-то другие. Учитывая мой «активный» образ жизни и способность постоянно влипать в передряги, моя одежда фактически никогда не бывает идеально чистой, выглаженной и все такое. В общем, не суждено мне быть принцессой.

Вернемся к суровой реальности.

Я была безмерно рада, что мадам Гретхен вообще не выбросила мою изорванную до этого момента рубашку. Нет, это была все та же рубаха, но зашитая так искусно и незаметно, что я подумала о ней, как о новой. Выскочив из постели, я расправила одежду и поднесла рубашку к самому лицу. От нее пахло порошком, но самое главное — от нее все еще исходил знакомый, успевший стать родным, запах пряностей и свежих яблок.

Рубашка принадлежала Неа. Он разрешил не возвращать ее, поэтому я с чистой совестью в ней спала, а в последний день своего пребывания в тысяча восемьсот двадцать втором году сидела в ней, обнимая Реда и разговаривая с Кроссом.

— Завтрак готов, мои дорогие, если не хотите, чтобы все остыло, поторапливайтесь! — раздался с первого этажа голос мадам Гретхен. Я вскинула голову, сжимая рубашку в руках. Нужно было поторапливаться, еще неизвестно, сколько мы с Ханком будем ехать до его деревни.

На завтрак хозяйка гостиницы подала картофельное пюре и маринованные овощи. В плетеной корзинке, стоявшей в середине стола, лежали ломти свежего ржаного хлеба. По всей маленькой кухоньке разлетался запах еды и свежего чая. Я быстро заправила постель, переоделась, положила сложенную пижаму на покрывало кровати и спустилась на первый этаж. Громко хлопнула парадная дверь — это Ханк пришел с улицы. Встретившись в кухне, мы все пожелали друг другу наидобрейшего утра.

— Спасибо вам огромное за одежду, — сказала я мадам Гретхен. — Она будто только что из магазина.

— Не за что, милая, не за что... — Мадам несколько рассеянно раскладывала около тарелок столовые приборы. — Но вам следует быть аккуратнее с вашей одеждой. Что с вами такого приключилось?

— Это долгая и совершенно неинтересная история, — я натянуто улыбнулась и поскорее села за стол, стараясь не замечать ставших еще более заинтересованными взглядов Ханка и мадам Гретхен. Очевидно же, что для них это очень даже интересная история!

Завтрак прошел в некотором оживлении. Мадам Гретхен что-то рассказывала Ханку о своей прежней жизни: о том, что у нее когда-то был муж, и они жили счастливо до тех пор, пока он не скончался после инсульта, о своем хозяйстве, ухаживании за огородом и садом, находящимися на заднем дворике гостиницы. Я в разговоре участия не принимала, потому что в определенный момент забыла про еду и утонула в своих мыслях.

Совсем скоро я попаду домой, в Орден. Как меня там встретят? Думают ли они, что я могла остаться в живых? Или же признали меня погибшей и пропавшей без вести? И как отреагирует главное руководство? «Меня наверняка ждет допрос... — с мысленным стоном я закатила глаза и сжала губы. — Но меня больше волнует реакция Комуи, Линали... Аллена, наконец. Что скажут они? Спросит ли Аллен, знаю ли я, кто убийца Кросса? И что же я ему отвечу?»

В горле встал комок. Действительно, до этого момента я совершенно забыла о том, что произошло здесь, в моем времени. И все-таки, теперь реакция начальства меня взволновала больше.

Провожала нас мадам Гретхен почти что со слезами на глазах и с крепкими материнскими объятиями. В дорогу она дала нам по несколько тех самых огромных зеленых яблок, а еще сосуд с домашним компотом. Кажется, вишневым. Лошади фыркали и нетерпеливо притаптывали копытами землю, желая поскорее размять ноги и вернуться домой, в родное стойло. Мы в последний раз обняли мадам Гретхен, забрались по своим местам: я в телегу, Ханк — на козлы, и поехали.

— Грустно ее оставлять, — поделился мыслями Ханк, когда мы уже отъехали на приличное расстояние, но все еще видели гостиницу. Мадам Гретхен еще стояла на крыльце и даже махала нам. — Она совсем одна.

— Думаю, я наведаю ее как-нибудь, — задумчиво сказала я. — Обязательно.

Ехали долго, много разговаривали, молчали, снова разговаривали. Иногда я доставала из кармана брюк часы и смотрела на циферблат, одновременно совсем не следя за временем, разглядывала резьбу на крышке, гладила узоры пальцами. Мне было приятно представлять момент, когда я вручу Аллену свой подарок, но в то же время эта сцена была такой размытой и далекой, что я почти сразу прекращала мечтать. Я даже не могла подумать о том, как произойдет наша встреча. Не знаю, боялась ли я чего-то, или это было просто волнение, но долго об этом я размышлять не смогла, а поэтому просто стала смотреть, как повозка проезжает степь, и как колышутся редкие кустики ковыля среди сухой низкой травы.

«А ведь обещала Аллену больше не теряться...» Я негромко усмехнулась сама себе. Вот ведь напасть, я даже такого простого выполнить смогла. Что же я тогда за друг?

— Уже подъезжаем! — сказал Ханк радостным голосом и подстегнул лошадей. Я поднялась на ноги и оперлась руками о пятачок свободного места на козлах.

Впереди нас ждала высокая деревянная арка, обозначающая главный въезд. Ярко разрисованная красками табличка оглашала название деревни. Сначала мы проехали палисадники и, очевидно, яблоневые сады, проскочили мимо огороженных только с дальней стороны вспаханных участков, и только потом въехали в деревню. Собой она напоминала одну огромную ферму, где все дома между собой всегда на связи, на подхвате. Дома были деревянными, аккуратными, будто только вчера построенными. Ведущая от деревянной арки дорога перетекала в широкую площадь, а уже от этой площади в разные стороны, как лучики у солнца, уходили дорожки поменьше. Почти у каждого дома имелось по еще одному маленькому садику или просто по ухоженной клумбе, в которой совсем скоро будут цвести цветы.

Ханк поздоровался с кем-то из знакомых мужчин, проходивших мимо по площади, и поехал дальше. Его дом и двор были в некотором отдалении от площади, но даже так у меня свело в животе от скорой разлуки и начала нового пути.

Мужчина остановил лошадей напротив самого крыльца и спрыгнул на землю. С крыльца дома к нему сошла высокая женщина лет сорока, может, пятидесяти, в длинном домашнем платье и кухонным подолом поверх юбки. Ее темно-русые с легкой проседью волосы были заплетены и уложены на затылке, а карие глаза светились радостью от встречи с мужем. Мне даже захотелось затаиться и переждать, пока Ханк поприветствует жену, но женщина уже заметила меня, и на лице ее появилось легкое удивление.

— Жаннет, познакомься, это Тива, — сказал мой попутчик, отпуская жену из объятий и поворачиваясь ко мне полу боком. — Ей было по пути со мной, но ехать дальше, в соседнюю деревню... За рекой, помнишь?

— Ах, вот оно как! — женщина по имени Жаннет лучезарно улыбнулась мне. — Может, тогда останешься до завтра, Тива? Уже довольно поздно.

Тем временем из-за входной двери дома показались две мордашки — девчоночья и мальчишечья. Я, конечно, уже знала, что у Ханка есть дети, но он говорил о них такими уменьшительно-ласкательными словами, что мне представлялась детвора по пять-шесть лет... Эти двое явно были почти, а может и вовсе моими ровесниками. А еще они были очень похожи на своих родителей, как я успела заметить. Лица ребят удивленно вытянулись, брат с сестрой переглянулись и шмыгнули на крыльцо.

— Здравствуйте, — неловко поздоровалась я. — Спасибо вам, конечно, большое, но Ханк итак очень много для меня сделал... Кстати, вот деньги, я чуть было про них не забыла. — Я выудила из кармана все, что у меня там было, кроме часов (завернутый в платок Куб находился во внутреннем кармане пальто), и протянула Ханку. — Мне лучше продолжить свой путь прямо сейчас, чтобы не терять время.

Ханк некоторое время молча смотрел на мою протянутую ладонь, а потом с решительным видом отодвинул ее. На его квадратном и добродушном лице появилась лучистая улыбка.

— Мне только в радость быть попутчиком такому человеку, как ты. Но ты уверена, что не хочешь остаться? До соседней деревни идти две мили, если напрямую, а уже почти ночь...

Я посмотрела в сторону, туда, где был простой, не огороженный забором выход из деревни, а потом снова взглянула на Ханка. В груди у меня надулся теплый шарик счастья от такой заботы.

— Спасибо, да, я уверена. Меня там... Меня ждут. Правда. Спасибо за все.

— Иди прямо, сворачивать никуда не нужно. Улицы сквозные, легко поймешь, когда выйдешь из деревни, — с легким вздохом сказал Ханк. — Примерно через полмили будет река, сверни чуть вправо, найдешь мост, а дальше опять по прямой, через негустой лес. Надеюсь, ты быстро доберешься.

— Все будет хорошо, обещаю. Если смогу, пошлю весточку.

Я улыбнулась, и мы с Ханком крепко обнялись. Мужчина легонько похлопал меня своей здоровой ручищей по плечу, улыбнулся и отпустил. Я попрощалась с Жаннет, махнула на прощанье их детям и пошла вперед. Я слышала, как Ханк заводит распряженных лошадей во двор, и обернулась как раз в тот момент, когда закрывалась входная дверь его родного дома.

Постояла, окруженная мягким полумраком из-за светящихся окон уютных домов.

И потом я ушла.

* * *

Было уже далеко за полночь, когда мною было пройдено широкое поле, крепкий деревянный мост через сонно, но жизнерадостно бурлящую реку, и теперь путь лежал через лес. Мне было скучно, поэтому я пела самые разные песни, которые только могла вспомнить. Иногда даже пританцовывала, но скоро успокаивалась и снова шла нормально.

В лесу царили необыкновенная тишина и покой. Я слышала только сверчков и кузнечиков, порою мимо носа пролетали ночные мотыльки. Высокие деревья сонливо перешептывались между собой, провожая меня, раздвигая свои ветки, чтобы я могла, запрокинув голову, видеть звездное небо. Под ботинками хрустели прошлогодние листья и сухие ветки. По пути я съела оставшееся у меня яблоко, поэтому чувствовала только усталость и желание спать. Но мысль о том, что совсем скоро я дойду до цели, подстегивала меня, и я шла быстрее.

После леса находилось широкое поле, полное посеревшего житняка, прошлогодней пшеницы и чего-то еще. Их стебли тоже говорили между собой шепотом, когда я проходила мимо и проводила по ним раскрытыми ладонями. Впервые за последнее время я дышала свободно и полной грудью.

— Ты выглядишь такой счастливой.

Я вздрогнула и развернулась, остановившись. А потом из груди моей вырвался облегченный вздох. Передо мной прямо над землей висела старая знакомая. На ней было то же самое светлое платье, белокурые прямые волосы плавали в невидимых потоках воздуха. Добрые глаза внимательно, но с какой-то лаской оглядывали меня, будто девушка очень сильно по мне соскучилась.

— Привет, Лейра! Да, я, пожалуй, действительно счастлива, — ответила я и продолжила свой путь, полагая, что Лейра последует за мной. Так и было.

— Давно я тебя такой не видела, — негромко посмеялась белокурая. — Твои чувства сейчас очень светлые.

— Ага, — кивнула моя персона, — светлые.

Некоторое время мы молчали. Мне показалось, что Лейра хочет задать какие-то вопросы, но когда я взглянула в сторону, ее уже не было рядом. Что? Неужели я ее чем-то обидела? Но едва слышный шепоток, сперва показавшийся дуновением ночного ветра, хихикнул мне на ухо: «Иди вперед, не останавливайся». И я пошла.

Наверное, уже скоро должно было рассвести. Во всяком случае, когда я прошла тонкую лесополосу и зашла в небольшую деревню, ночной мрак уже расступался, отползал, небо медленно серело, тучи рассасывались. Вокруг было тихо-тихо, а утренний холодный и влажный воздух приятно освежал лицо.

Я решила не стучаться в двери домов и не пугать жителей, а подождать, пока совсем рассветет. Не знаю, может, это было глупо с моей стороны, но я просто прошла к скамейке и столику в центре деревни и села, откинувшись на спинку скамьи. Вздохнула, прикрыла глаза. Так хорошо...

Не удержавшись, я тихонько запела. Пела и сразу же забывала слова, но мне было хорошо и спокойно, поэтому я не волновалась. Может быть, когда-нибудь еще мне удастся вспомнить эти слова, и я спою еще раз для кого-нибудь. Мне не хотелось кого-то будить, но я не знала, что через какое-то время у меня появится слушатель. И когда я закончила, этот слушатель вдруг позвал меня хриплым, дрожащим и полным слез голосом Фауны:

— Тива... Это и вправду ты?

* * *

Деревня буквально стояла на ушах весь день с самого рассвета. Меня обнимали, расцеловывали, снова обнимали, кричали, спрашивали, в порядке ли я, нужна ли мне помощь, а я только смеялась и говорила, что мне ничего не нужно, только поспать и избавиться от такого количества внимания. «А вдруг я заболею звездной болезнью?» — спросила я в шутку у Дария и Арианы, старосты деревни и его жены, а они только пуще смеялись и снова обнимали меня.

Фауна все это время была где-то рядом, кажется, держала меня крепко за руку, улыбалась, смеялась, но не отпускала меня. А потом меня отвели в дом, накормили, дали умыться и уложили спать, пока местная детвора не посыпала ко мне с разговорами. И даже когда я уже лежала в постели и проваливалась в крепкий сон, Фауна сидела на краю кровати, гладила меня по волосам и молчала. А мне и не нужно было что-то говорить.

...Проснулась я, когда солнце уже заходило. В животе крутились и бесновались голодные спазмы, того и гляди, на всю комнату запоют местные киты. Переодевшись, зевая и пытаясь собрать волосы хоть как-то, я вышла из комнаты на кухню.

Фауна хлопотала у стола, что-то негромко напевая. Услышав мои шаги, она оглянулась, подошла ко мне, погладила по голове и смахнула с моего лица мешающуюся прядь волос. А потом мы очень-очень крепко обнялись, и Фауна поцеловала меня в макушку. Совсем как родная мама.

— Сколько я провалялась? — зевнула и уселась за стол, после того как попыталась помочь Фауне накрыть для завтрака и она (Фауна) шлепнула меня по руке в знак протеста.

— Чуть меньше суток, — ответила женщина, накладывая в мою тарелку овсяную кашу и пододвигая стакан с ароматным чаем. — Неужели ты всю ночь шла по лесу?

Я только кивнула, потому что уже набила рот едой. Фауна негромко прыснула из-за моего вида. Если вам сложно представить мое лицо с раздутыми щеками, то представьте белого хомяка. Или кролика. Вот так вот.

Наверное, Фауна хотела задавать вопросы и слышать на них ответы, но она молчала, и я была ей безмерно благодарна. Сейчас был тот момент, когда я находилась в безопасности, в уюте и тепле, и ужасные воспоминания прошедших дней даже при желании не всплыли бы в моей памяти. Мне не хотелось вспоминать это. Хотя бы сейчас.

В один момент мое внимание отвлекло что-то маленькое, шмыгнувшее в кухню из жилых комнат. Это что-то сделало круг под потолком, спустилось пониже, а затем подлетело к самому моему озадаченному лицу. Перед глазами парил черный орденский голем.

— Это-о... — протянула я, медленно опуская ложку обратно в тарелку и таращась на робота. Фауна, кажется, улыбнулась из-за выражения моего лица. Думаю, теперь я была похожа на хомяка, который впервые увидел кошку и теперь пытается понять, что это и чего от этого можно ожидать.

— Да, верно, это голем, — сказала Фауна, поднимаясь и становясь за големом, продолжающим внимательно изучать мое лицо, — его дали мне Аллен и Линали пару месяцев назад, для связи с ними в любое время суток. Они сказали, что так им будет спокойнее и... Было бы спокойнее тебе, если ты все еще... Ну...

«Если она все еще жива» — вот что они сказали. Наверняка они думали, что я жива, моих друзей просто так не сломить. Но что-то екнуло в груди от этих недосказанных слов, однако я стряхнула с себя странное наваждение. Да, идея действительно отличная.

— Ну и как оно? — заставила я себя выдавить из себя хоть что-то.

— Для серьезных целей пока, слава богу, не понадобился, но мы иногда общаемся с его помощью. Кстати, я хотела предложить тебе связаться с Главным Управлением прямо сейчас, так что... — Фауна вздрогнула, не закончив, потому что я слишком резко поднялась со своего места, ударив раскрытыми ладонями в столешницу. Ложка звякнула об тарелку и вывалилась из нее.

— Ты же ведь еще не звонила им? — почему-то шепотом спросила я.

— Нет, — тоже шепотом ответила Фауна.

— Этот голем записывает происходящее?

— Нет...

Не знаю, почему я так резко отреагировала на слова Фауны, но мое сердце колотилось, а поперек горла встал горький ком. Голова пошла кругом, но я мотнула головой и зажмурилась на секунду. Фауна ждала, немного тревожно меня рассматривая.

— Все хорошо?

— Да, прости, просто я... Мне столько нужно будет рассказать им и объяснить, что я даже не знаю, как все это можно будет сделать. Прости, я просто испугалась, вот и все. Я думаю, стоит связаться со штабом прямо сейчас.

— К тебе так быстро пришла твоя былая уверенность, — негромко усмехнулась женщина и взяла черный шарик с крыльями в руки. Затем она нажала на сенсорную поверхность, заменявшую голему глаза, и перед нами появился широкий полупрозрачный серый экран. Я невольно ахнула.

Интерфейс был небогатым и состоял всего из двух кнопок, наименованных «Настройками» и «Прямая связь». Фауна оглянулась на меня, я почему-то сжала кулаки и зачем-то оглядела себя. Выглядела я нормально, разве что волосы были спутанными и не собранными... Меня чуть было снова не заколотила дрожь, но я не дала страху и волнению меня захватить. Не сегодня, не сейчас. Поэтому я уверенно кивнула Фауне, и та отвернулась, нажав кнопку вызова. Экран стал узким и длинным, на нем появились маленькие точки. А я тихо отшагнула к столу и оперлась о него руками и поясницей. Ноги стали ватными.

— Алло, кто-нибудь есть дома? — наверняка с улыбкой заговорила Фауна. Динамик голема негромко зашипел, а потом заговорил голосом Ривера Венхама, голосом замначальника смотрителя управления.

— Приветик, Фауна! Давно тебя не слышал, примерно сорок... Сорок шесть часов... Ладно, я шучу, шучу, — Фауна и Ривер усмехнулись одновременно. — Рад тебя слышать, честно. Что-то случилось?

— Хороший день случился, — отвечала женщина. — Там рядом с тобой много народа?

— Мы на ужине, все в столовой. Джонни тут, Кэт, вон Нейтон с Тимоти подходят... Скоро смотритель с Линали придут, они около Джерри, за чаем пошли. Что такое, собственно говоря?

— Ох, замечательно! Честно говоря, мне хотелось бы вам кое-что показать. Точнее, кое-кого...

Голос Фауны уже дрожал на этих словах. Я же стояла, затаив дыхание и чувствуя, как мои внутренности скручивает от волнения. Создавалось впечатление, что я должна выступить на сцене перед огромной аудиторией, а я всегда боялась сцены. Конечно же, я выступала. Но сейчас, когда голем вспорхнул в воздух, направив сенсор-глаз на меня, а над ним появилось изображение прямой трансляции всей черно-орденской столовой, я, вскинув голову, забыла слова, которые должна была говорить.

Ривер молвил: «О, боже праведный...» и выронил из пальцев чашку. Весь зал за его спиной, увидев огромный экран, замер.

И взорвался криками.

* * *

Над широкой деревенской площадью возвышались огромные белоснежные врата Ковчега. Врата источали мягкое сияние, холодные лучи падали на мое лицо, гладили руки, щекотали шею. Едва слышный звон стоял в ушах, но это были те же Врата — они приветствовали меня, они торжествовали. Я чувствовала это всем своим существом и, пожалуйста, не принимайте меня за сумасшедшую из-за этих слов. На самом деле все происходило намного быстрее, чем я рассказываю сейчас.

Итак, Врата открылись, и буквально через секунду оттуда вылетела младшая Ли. Она выпрыгнула из Врат, увидела меня и за секунду оказалась рядом. Ее тонкие белые руки обняли меня за шею, мокрая от слез щека случайно соприкоснулась с моей сухой и бледной. Я покачнулась, но устояла на ногах и обняла Линали за талию. Девушка крепко сжимала меня в объятьях и без каких-либо стеснений рыдала, уронив голову мне на плечо. Я только гладила ее по вздрагивающей спине, не в силах вымолвить хоть что-то. Губы у меня пересохли и слиплись, и я решила, что лучше пока помолчать.

После Линали появился Комуи; он так спешил, что запутался ногами в своем белом рабочем халате и едва не споткнулся, когда вышел из Врат. Он даже не щурился, чтобы привыкнуть к естественному свету солнца после белого сияния Ковчега, потому что его темные глаза уже уперлись в мое такое же белое, как и Врата, лицо. Он подошел ближе, но не стал отстранять сестру, только смотрел.

Вышел Нейтон. Ох, Нейтон, он так вырос за эти месяцы! Стал намного выше, ростом почти с меня, отрастил волосы, которые теперь постоянно собирал в низкий хвост. Он явно затаил дыхание, когда увидел меня. А в следующую секунду прижался ко мне, да так крепко, что я едва могла вдохнуть. Линали уже не плакала, но тихо икала и шмыгала носом. Ее лицо покраснело, тонкий носик и вовсе был похож на маленький помидор черри. Отросшие темные волосы спутались, но даже в таком виде она оставалась такой же прекрасной, даже если бы не плакала вовсе. Я чувствовала, что рубашка на моем плече насквозь мокрая от слез подруги. Нейтон отстранился и поднял взгляд, но даже теперь уголки моих губ едва дернулись в неяркой улыбке. Я вся была напряжена, как гитарная струна, не знаю, почему. И еще я вовсе не хотела плакать. Наверное, после той роковой ночи в тысяча восемьсот двадцать втором мои слезные каналы усохли.

Объятья Комуи были самыми безмолвными и самыми крепкими. Нейтон отошел на шаг, и теперь я сама обняла смотрителя — обеими руками, крепко, так, словно бы прижималась сейчас к родному отцу. А потом смотритель выпрямился и оглядел всех нас. Фауна стояла совсем рядом, ее глаза опять блестели от слез. Вокруг успела столпиться вся деревня, но все люди молчали. Кажется, даже природа затаила дыхание в этот момент. Комуи мягко, с нежностью сжал мои плечи своими широкими теплыми ладонями, его лицо расцвело такой родной и такой знакомой улыбкой:

— Ну что, идем домой, Тива?

Я длинно и тихо выдохнула, подняла усталый взгляд и бледно улыбнулась смотрителю. Он, конечно же, знал, догадывался, что я чувствую. Он всегда знает. Все-все. Всегда все понимает.

— Идем домой, смотритель.

Наверное, холл нового Главного Управления был больших или хотя бы средних размеров, но точнее оценить я его не могла, потому что вокруг столпилось так много людей, что рябило в глазах от такого количества разных лиц. Во главе всей толпы стояли мои старые друзья из научного отдела — Ривер Венхам, Джонни Гилл и Кёрли, фамилию которого я так и не узнала за все то время, пока жила и работала в Ордене. Наш суровый Ривер не удержался и проронил слезу, когда обнимал меня до хруста костей, а Джонни откровенно захлебывался в рыданиях и прижимал меня к себе. Впрочем, все мои друзья и знакомые из научного отдела старались пробиться ко мне, обнять, хлопнуть по плечу, сказать что-нибудь приветствующее и радостное. Я была счастлива, но измотана, хотела увидеть ещё кое-кого, но не видела его поверх голов. Всю эту слёзную и счастливую канитель прервал повар Джерри, протолкавшийся к нам с Линали и Комуи сквозь толпу. Он увидел меня и ахнул так, будто лицезрел что-то ужасное.

— Боже мой, Тива! Как ты исхудала! Ты что, работала на каторге? Кожа да кости, что я ещё могу сказать!? Я должен немедленно начать исправлять это!

— Это именно то, что ты хочешь сказать спустя несколько месяцев разлуки? — я не удержалась и весело фыркнула. Джерри мягко улыбнулся, а затем заключил меня в кольцо объятий, пахнущих свежей зеленью и печеным картофелем.

— С возвращением домой, моя дорогуша.

Все уже вернулись в столовую, Джерри отправился готовить щедрую добавку и ужин для меня, конечно же, не слушая все мои протесты и слова о том, что я сыта. Научный отдел возбужденно гудел, как пчелиный рой, продолжая обсуждать возвращение экзорциста, то есть меня. Никто так и не сел на свое место. Вместе с Линали и Нейтоном мы прошли до свободного столика, но не могли просто сидеть. Пусть мы и не разговаривали прямо сейчас, но смотрели друг на друга и понимали все без слов. Из холла к нам подошёл незнакомый мне мальчик. У него были длинные удивительные ярко-бирюзовые волосы, а в середине лба сиял самый настоящий драгоценный камень. Большие блестящие карие глаза рассматривали меня с вежливым интересом. Я отвечала ему таким же взглядом, а потом, наконец, нарушила тишину в нашей маленькой компании:

— Привет. Меня зовут Тива.

— Тимоти. Херст, вообще-то, — мальчик смущенно шмыгнул носом, но ладонь протянул уверенно. — Я тут относительно недавно. Нейтон помогает мне освоиться.

— Молодцы, — улыбнулась я. — Я очень рада за вас.

Тут Линали тронула меня за длинный рукав рубашки, но из холла раздался громкий хохот и недовольное ворчание, едва уловимое сквозь гул голосов.

— Канда, я пойму, если ты стесняешься это признать, но буду считать, что ты благодарен за спасение своей жизни!

— Ещё одно слово и, клянусь, я разрежу твою глотку от уха до уха.

— О-ой, кажется, мы с Алленом зря старались...

Меня будто током прошибло. Это были голоса Джулиана и Канды. Последний уже протолкался сквозь столпотворение и прямо сейчас встал передо мной. Увидел меня. Застыл. Брови мечника медленно поднялись, в темно-синих глазах появился странный проблеск, будто он только что выиграл спор сам с собой.

— Надо же, кто соизволил вернуться. — Хмыкнул Канда и пошёл дальше, рассекая толпу, как шхуна рассекает морские волны. Все работники плавно отступали в стороны, пропуская мечника, а затем смыкались вновь. — Доброго вечера.

— И тебе привет, Канда... — Я не ожидала теплого приема от японца, но и не думала обижаться на его слова. Правда, думать об этом было уже некогда, потому что меня смел с места и заключил в крепкие объятья увидевший меня Джулиан. Я ахнула, когда мои ноги оторвались от пола.

— Поверить не могу... Это и вправду ты... Живая! Невредимая!

Джулиан отстранил меня за плечи, оглядел всю с ног до головы и обратно, а когда наши взгляды встретились, ослепительно улыбнулся. Он явно хотел сказать что-то ещё, но вместо этого снова крепко обнял. Если быть честной, в моём сознании были смутные подозрения, что в этот вечер случится что-то ещё, но я не знала, что оно случится прямо сейчас. В эту самую секунду.

Аллен вышел из Врат самым последним, потому что едва не выронил из кармана плаща старую записную книжку. Он прочитал ее почти всю, и сегодня хотел прочесть последнюю страницу. Там оказалось больше рисунков, чем записей, но иногда график заданий был таким плотным, что у Уолкера элементарно не хватало времени или сил даже просто открыть блокнот. Конечно, можно было сейчас спокойно умыться, поужинать и дочитать в своей комнате, но любопытство сегодня пересилило усталость и злость от новой перепалки с Кандой. К тому же осталась всего одна страница. Юноша открыл блокнот с конца и сразу же удивился — был исписан весь маленький лист. И Аллен принялся читать.

«Привет, Аллен. Я знаю, что это, скорее всего, сильно шокирует тебя, когда ты прочтешь до конца, но, пожалуйста, прочитай до самого конца, раз уж начал. Вообще, я делала эти записи для себя и на случай... Если все пойдет совершенно под откос. Никто не застрахован от смерти в бою.

Сейчас мне больше нет смысла шифровать имена и как-то прикрываться.

Кэмпбеллы... Мертвы. Граф убил их. Граф??? Я не знаю, сколько еще буду скитаться здесь, но надеюсь, что найду способ вернуться домой.

Пожалуйста, не паникуй и прими это с холодным разумом. Я все расскажу, когда найду тебя, обещаю. А я обязательно тебя найду, как и ты пообещал это же мне.

Маршал Кросс передаст тебе этот блокнот, когда придёт время.

Если захочешь, за корочкой найдешь фотографию.

И пожалуйста, подожди ещё немного. Я скоро вернусь. Обещаю, я вернусь.

Тивуртия Кроун, март 1822»

Аллен, если честно, ещё даже не до конца вник в прочитанные только что строки, но уже вытянул из-за корешка потрепанную и посеревшую от времени фотографию. На ней были шестеро людей. Трое темноволосых, с почти одинаковыми чертами лица, только двое были парнями, а третья девушкой. Слева от них стоял длинноволосый парень в круглых очках, он мило улыбался и крепко держал за запястье единственного знакомого Аллену на этом снимке человека — Мариана Кросса, его учителя. Хотя, нет, не единственного... Перед улыбающейся троицей стояла светловолосая девушка. Она смеялась на фотографии, и Аллен действительно услышал ее смех.

Он поднял голову как раз тогда, когда толпа тихо расступилась в стороны, а я повернулась к выходу лицом. Наверное, чемодан показался Аллену слишком тяжёлым, потому что он выронил его из руки.

Я видела, как Аллен смертельно побледнел, но увидела, как засверкали его глаза. Глаза... Он смотрел на меня и не мог оторвать взгляда, не мог перевести внимание на кого-то другого. У него в груди все застыло секунду назад, но сейчас уже таяло, закипало, в горле становилось горько от подступающих слёз, а ноги становились ватными и непослушными. Я говорю об этом так уверенно, потому что чувствую сейчас то же самое.

Зал замер, ожидая того, что будет дальше. Взгляды переводились с меня на Аллена, и обратно.

Ровно секунду я чувствовала нечто очень странное, сковавшее мое тело по рукам и ногам. Что-то сродни сильному дежавю, когда кружится голова, а сам ты теряешься на мгновения в пространстве. Но секундой позже это чувство меня отпустило, а я, облегченно улыбнувшись, побежала прямо к Аллену.

Он крикнул что-то, кажется, моё имя, и уже через миг поймал меня, обхватил за талию, приподнял и крепко-крепко прижал к себе. Он что-то неразборчиво шептал, его пушистые волосы щекотали мне висок и щеку, а я цеплялась за него, за его плащ, и клялась себе, что никогда, никогда больше его не отпущу.

Помните, я говорила о ватных ногах? Так вот, они нас не выдержали. Мы просто осели на каменный пол столовой и сидели так, а народ окружал нас и ласково трепал по плечам, гладил по головам, что-то кто-то говорил. Рядом присела Линали и обняла нас обоих. Затем подсел Нейтон и даже Тимоти, Джулиан, в толпе я слышала быстро приближающиеся вопли рыжего проказника Лави. Опустился на колени Комуи.

А мы с Алленом, окружённые этим тёплым и надёжным щитом, прижимались друг к другу и молчали. И потом я все-таки сказала:

— Я нашла тебя, Аллен.

Примечание к части

*endless internal screaming*

Dhanyavad. Pyar. — Спасибо. Люблю. (Хинди.)