Нэй. Сердце Принца (гет)

7 октября (ос) 1440 года от Пришествия Скирии.

Цитадель Ордена Ката и Бата.

Утро.

Архивные дела.

Великий Магистр и в самом деле ждать сильно не заставил. Минут пять, не больше. Впрочем, это время дало возможность Нэю через Астрал переговорить или «связаться» с Рианой и попросить ее отослать Сэма к колесу-подъемнику лифта. И он был уверен, что орч уже ждет звонка, чтобы начать спуск лифтовой кабины.

Поэтому Нэй очень удивил Великого Магистра, когда направился не к лестнице, а к лифту.

— У вас есть кому поднять и опустить лифт?

— Да, — Нэй улыбнулся. — Правда, это далось нелегко, — он нажал на звонок, и через несколько секунд, кабина, дернувшись, начала свой путь вниз.

— Ваше Владычество, можно задать вопрос?

— Просто Джил, Ваше Высочество. И давайте на «ты».

— Тогда и меня зовите просто, Нэй. И тоже на «ты».

Оба улыбнулись:

— Принято, Нэй. Задавай свой вопрос, хотя я думаю, что знаю его.

Нэй понимающе качнул головой:

— Как ты сюда попали, Джил?

— Именно об этом вопросе я и подумал, — тот грустно вздохнул. — Это печальная история. Мне сорок лет. На дворе пятидесятые годы. Их середина. Только что отгремела Вторая Мировая. Великобритания поднимается из руин. Жить бы и радоваться. Но тут выходит закон по борьбе с гомосексуализмом. Под который попадают все, даже великие, вплоть до Тьюринга, — Нэй качнул головой, он знал это имя. — И всем грозит лоботомия. Что делать? Мы с моим другом, ничего не придумали лучше, чем бежать в глушь, в деревню. Но из огня да в полымя. В городе, в Ливерпуле, можно было еще спрятаться, а в деревне? Все ведь на виду. Глупо себя повели, нас и вычислили. Точнее, сердобольные граждане выдали. Нас и схватили.

Лифт щелкнул и застыл на конечной своей точке. Можно было открыть резные дверцы кабины и выходить.

Вышли…

Нэй поблагодарил орча и тот стремглав — вот честное слово! — побежал обратно в лазарет. Ну, крышу ему явно сорвало, но хоть адекватность появилась.

— Какой-то странный у вас друг, — проговорил Джил.

— Это любовь, — хмыкнул Нэй.

Они уже шли по площади, правда, теперь ни Кат, ни Бат ни подмигивали. Значит, показалось.

На открытой террасе Нэй заметил Гавра и Марна Беров, сидевших друг против друга, за столом, но беседовали они вроде вполне мирно. Хорошо.

Нырнули в арку и вышли еще на одну площадь, на которой в дальнем конце располагалось в отличие от остального новое двухэтажное здание, белого цвета:

— Когда-то Архив находился в подвалах, и в довольно плачевном состоянии. Стало понятно, что еще пара подтоплений, и реставрировать будет уже нечего. Вот я и решил отстроить это здание, с защитой от воды и с системой холодного огня. Как-то провели эксперимент с горящим архивом и применили холодный огонь. Это меня и убедило в его эффективности, — и Джил вернулся к своему рассказу.

— В общем, нас пришли арестовывать трое полицейских. Мы ведь не бандиты какие-нибудь, а просто немного не такие, как они считали. И тут мой друг Лермонд, телосложением не отличавшийся, напал на полицейских! И кричит такой: «Беги, Абро!» Ну я и побежал. У нас был автомобиль, сел в него и погнал. Правда, недалеко. Через десяток миль меня занесло, машина свалилась в кювет, а меня выкинуло из машины. Чувствую, кровь на голове, и воду, в какую-то лужу плюхнулся. А потом чувствую, что выныриваю! Оказалось, что выбросило меня на берег совсем рядом с Цитаделью Ордена Ката и Бата. До сих пор не знаю, это знак или случайность, — задумчиво улыбнулся Джил.

— Каракрас ничего не делает просто так.

— Я об этом слышал, но до сих пор не могу привыкнуть к странностям этого мира и магии, — Великий Магистр поправился: — Техномагии.

Вошли под своды Архива. Здание было двухэтажным, но при этом этажи были очень высокими, что внешне было не так заметно. Первый так вообще терялся где-то в вышине. Пять ярдов, не меньше.

— Том! — крикнул Великий Магистр. — Том! Леонардо! — и обратился к Нэю: — Том, мой друг, но он «жермейн», принципиальный и свято чтящей традиции обычной, привычной семьи, — и усмехнулся. — Иногда мы с ним спорим по этому поводу, до хрипоты, а потом напиваемся! Но он именно мой друг. Просто друг, — проговорил он немного с сожалением.

Наконец из-за стеллажей появился моложавый мужчина, лет шестидесяти на вид, в таком же, как и все адепты ордена, голубом балахоне, и черный как смоль! И со сверкающими белыми зубами!

Негр! Именно что негр, самый настоящий, а не нубар — назовите нубара негром, набьют морду, при этом нубаром называйте сколько хотите, они даже гордятся! Ну, то есть если ввести некоторую политкорректность, то — афрокаракрасец. Попаданец, одним словом!

— Джил! — раскрыл свои объятья Том и, снова сверкнув своими белоснежными зубами, заключил в объятья Великого Магистра. — Ты совсем забыл дорогу к старику Тому!

— Все дела, Том.

— Он всегда так отвечает, — теперь Том обратил свое внимание на Нэя. — Вы, молодой человек, явно не «ормейн», то есть не любовник моего друга. А значит, вас сюда привела совсем другая история.

— Вы проницательный человек, Том, — видимо, и слово «любовник» будет преследовать Нэя теперь всегда, везде и всюду. — У меня и в самом деле совсем другая история, — и он протянул Тому нарисованные портреты.

— Я вас покину, друзья мои, и в самом деле дела. Нужно готовиться к Празднику Основания, приедет множество гостей и адептов, нужно соответствовать. Том, Ваше Высочество, — и откланявшись, Джил направился к выходу из Архива.

— Ваше Высочество? — Том удивленно посмотрел на Нэя. Воссияния-то у него королевского не было.

— Всего лишь Принц Слова — Нэй дер Вейн и побратим Принца Крови Артура вис Лонгбарда.

— Но вы же «жермейн»!

— Почему всем кажется, что Принцем или Принцессой можно стать только через постель?

И тут Том Леонардо рассмеялся:

— Простите меня, Ваше Высочество, Нэй. Простите. Просто я постоянно нахожусь в таком месте, что немного схожу с ума. И только дома, с милой Орленой, чувствую себя в своей тарелке. Но, утром снова на работу.

— В вашем мире тоже не любят таких, как они?

— Там, где я жил, не любили негров, где суд Линча стал почти нормой, — грустно проговорил Том. — И если взять нашу шкалу времени, то жил я лет на сто раньше Абро. Правда, как мы потом выяснили, и в другом несколько мире. Но мне здесь нравится.

Они уже шли по коридору между стеллажами, наполненными почти одинаковыми папками формата А3, большими и на вид тяжелыми.

— Здесь вообще нет расизма ни в каком виде! И это мне импонирует.

— А как же Орден Ку-клукс-клана? — Нэй слышал об этих маргиналах Каракраса.

— Это бедные больные люди, белые люди, — усмехнулся Том. — Может, они бы и добились своего, привили бы людям ненависть к другому цвету кожи. Но посудите сами, Ваше Высочество. Как вы думаете, что сделает орч, если эти идиоты обзовут его недочеловеком? Или низшей расой? Или трюмберга? Или, не дай бог, эльфа? Что? Правильно! Орч соберет своих собратьев и разрушит их Цитадель, что уже происходило в истории. Трюмберги у них не работают, и говорят, в их Цитадели высшей расы стоят постоянные вонь и грязь. Ну, а эльфы им просто запретили находиться на своей земле. Да и правит здесь, в мире Каракраса, Арка Благородства, и как я знаю, воссияние у этих «высших» белых людей у многих слабее, чем даже у меня. Кровь одна на всех, а кто ее носитель — негр, белый, нубар, орч или кто-то еще — Арке Благородства совершенно безразлично.

— Вы философ, — Нэй проникся уважением к этому человеку.

— Здесь уже немного изучал, — остановился Том, задвинул ящик картотеки и посмотрел на Нэя. — А знаете, как я сюда попал?

— Было бы интересно узнать, Том. И давайте на «ты».

— Хорошо, Нэй, — он снова выдвинул очередной ящик, принялся смотреть карточки, но при этом продолжал говорить: — Гражданская война закончилась, негры получили свободу, но на самом деле это была фикция. Нас как убивали, так и убивают до сих пор. И нам троим: моему отцу, мне и младшему брату угораздило спасти от таких же негров молодую белую девушку и ее парня. Даже пару долларов в благодарность получили. А ночью нас прихватили и даже тех идиотов тоже, ну и никакого суда, а почти сразу петлю на шею и «фи-ни-та ля комедия». А знаешь, какая причина? Мы просто дотронулись до нее и его. Просто дотронулись до белых людей! А как мы бы их развязали? Честно говоря, так и не знаю, что произошло и почему, но и доллары приписали, вроде как мы их ограбили! В общем, тащат нас к виселице, и тут отец разрывает путы, он у меня силач был, двух охранников головами стукнул, ну и закричал: «Бегите!» Ну, мы все и побежали! Смотрю, речка — прыгаю и чувствую, что в голову то ли камень, то ли пуля, а в следующее мгновение меня уже кто-то вытаскивает из воды! Ну, думаю, теперь все, конец мне пришел. Но ни криков, ни ударов, а рядом Аброскил сидит, тоже весь мокрый. Это он меня из воды вытащил. Говорит, хотел утопиться, а тут моя голова перед ним возникает, — усмехнулся Том. — В общем, в один день попали в этот Мир. И подумали, а чем черт не шутит, пойдем искать жизни в этом Мире. И как видишь, нашли.

Он выдвинул очередной ящик и, передвигая карточки, проговорил:

— Очень яркий беретик, даже в карандаше. И кажется мне, что видел я его или даже рисовал.

— Да, вещь запоминающаяся. И когда я рисовал портреты, даже самому эта вещица показалась любопытной.

— Портреты, кстати, очень хорошие. У тебя талант!

— Это не я рисовал, а друг, но моей рукой…

— Как это? — Том отвлекся от картотеки и с удивлением взглянул на Нэя.

— Иногда мы с ним общаемся, — и это была истинная правда. — Только это не совсем нормальное общение.

Том усмехнулся:

— Нэй, я уже давно понял, что здесь, в этом мире, на Каракрасе, все немного ненормальные. Так что это вполне нормально, — выдернул очередную карточку. — Вот, нашел.

И они двинулись по коридору между стеллажами, но уже по левому от центрального. И в обратную сторону, ко входу в Архив. Том держал в руке две карточки: и на Буга Дарби, и на Арфо Кута. Так что в этом вопросе для Нэя ни оказалось никаких таинственностей. Шли, и Том постоянно сверял номера на карточках и на стеллажах. Чтобы не пропустить нужный.

— Том, хотел спросить, а как вы старите портреты?

— Старим?

— Люди ведь стареют.

— А-а-а! В этом смысле! — улыбнулся тот. — По большому счету никак, — и пожал плечами. — То есть у нас нет задачи рисовать портреты каждые десять лет, например. Но очень много адептов сами приезжают в Цитадель на праздники. На Карнавал. Тогда мы предлагаем нарисовать портреты по новой. Иногда присылают нам портреты, написанные маслом. Правда, некоторые, хм… такие, что даже Абр, поборник несколько своеобразной свободы тела, не берется выставлять их в нашей Картинной галерее, — он хохотнул. — Там такое порой! Но, в основном, как я говорил, портреты такие, какими мы видели адептов в первые годы их жизни в Ордене. Здесь, — он остановился и свернул уже в межстеллажный коридорчик.

Нэй двинулся за Томом, но неожиданно замер, а потом ускорил шаг. Обогнал Архивариуса и подошел к столу возле стены, на котором возвышалась всем своим черным корпусом…

Вещь, которая здесь вообще не должна была быть! Вообще находиться тут никоим образом!

С ума сойти!

Копировальный аппарат!

«Челюсть нужно привязывать, Нэй!»

— Это то, о чем я подумал? — проговорил чуть охрипшим от удивления голосом Нэй.

— Ну, если ты думаешь, что это ксерокс, тогда да — это ксерокс, — Том наконец выдернул толстую папку с полки и двинулся к Нэю. На столе, где стоял ксерокс, было еще место для папки. Для папок.

— И эта штука работает? — тот говорил, но не дотрагивался.

— У меня создается впечатление, что ты тоже попаданец. Для этого мира ты слишком много знаешь.

— Учителя у меня были хорошие… ну, почти попаданцы.

Том понимающе хмыкнул:

— Когда-то работала, но некоторые детали сгнили, а заменить их смысла не было, так как он жрал столько энергии, что становилось страшно. Один час — стандартная синька, а это очень много. Но не выкинули, как память о странном времени и странном месте, в котором может появиться любая странная вещь.

Да, Нэй знал, почему гнили детали у такой техники. Так как к ней прикасаться могли только попаданцы, точнее, люди знакомые с этими технологиями, или как их еще называли, «стрелки» — могли быть жителями и этого мира. Прикосновения всех остальных как бы не были заметны поначалу, но потом разрушение шло в нарастающем темпе, и такая техника отключалась, ломалась.

Что касается оружия, то тут несколько иная проблема, но обычным людям — Нэй видел маузер Учителя, но брать его в руки не стал, во избежание последствий — оружие в руки тоже лучше не брать, иначе в руках «стрелка» оно могло просто взорваться. Но при этом оружие не рассыпалось в прах, как детали вот таких аппаратов. Видимо, оружие универсально для всех миров.

— Тут, я уверен, найдут свои технологии копирования, но думаю, это будет что-то другое, чем такой вот аппарат. Ну, и не сейчас, но может, мы и доживем.

Том протянул белые перчатки Нэю:

— Ты пока Буга Дарби посмотри, а я за Арфо Кутом схожу.

Нэй облачился в перчатки и открыл папку. И принялся разглядывать рисунки. В них чувствовалась свежесть, так как все портреты адептов Ордена выглядели молодо, красиво и приятно. То есть ничего древнего, поэтому и множество портретов на букву «Д». И Буг Дарби затерялся в этом множестве рисунков. Не с первого раза нашел.

А когда нашел, то не увидел ничего удивительного: обычный парень лет двадцати — при гибели ему было тридцать шесть лет. Только вот уголок платочка из кармана нагрудного выглядывал, как и при знакомстве. Видимо, это его фишка, но мало что говорящая Нэю.

Ну, и на обороте портрета место и год рождения с его, Буга Дарби, слов: «Дамания. Мелкая такая и жаркая. Южная Солия. 13 марта (ан) 1404 года от Пришествия Скирии». Нэй вздохнул, взял тут же лежащее на письменном приборе, вечное перо, обмакнул его в чернильницу и дописал: «Дата смерти: Королевский Лес, 24 июня (ин) 1440 года от Пришествия Скирии».

— О-о-о! — послышалось за спиной. — Редко мы узнаем о смерти своих адептов, кто нечасто к нам заглядывает.

Сказал Том и положил на стол еще одну папку, более пыльную и старую. Ну, да, Арфо Кут ведь постарше будет.

Портретов Арфо Кута оказалось целых четыре! Два были какими-то скукоженными, как и многие в папке, а два других почти свежие.

— Ах, да, — Том закачал головой, вспоминая. — Это одна из папок, попавшая в последний потоп, после которого, лет тридцать назад, Абр и решил строить отдельный Архив. Тут как ты можешь видеть Арфо Кута в двадцать лет и в тридцать лет, ну, а эти портреты мы уже при реставрации сделали.

Если перевернуть, то можно было прочитать: «Честно говоря, где родился, не знаю. Но где-то на севере, в Ровенском королевстве, возможно. 16 апреля (ар) 1372 года от Пришествия Скирии».

Какой словоохотливый. Нэй усмехнулся.

Что же касается портретов.

То на скукоженных от воды рисунках Арфо выглядел почти неразличимо. Карандаш стерся или, скорее, смылся. Но при этом одна деталь была очень заметна, что на «потопных», что на новых, реставрированных.

Нэй взял свой рисунок и архивный и, вытянув руки, как бы соединил два портрета.

— Том, что-нибудь в глаза бросается?

— Хм… — тот помолчал. — Да чтоб меня! Беретика нет! На наших портретах у Арфо Кута нет берета!

— Как ты думаешь, Том, — задумчиво проговорил Нэй, — человек часто меняет свои привычки? Особенно в головных уборах?

— Берет слишком заметный. Конечно, к старости мы можем и поменять привычки. Но этот берет все-таки модника, а не старика.

Нэй хмыкнул:

— А ты можешь найти мне еще одно имя?

— Все что угодно, — Том поклонился.

— Марон ди Ковил, альв. Рождение где-то тысячу лет назад.

— Он точно адепт Ордена? — с сомнением в голосе спросил Том.

Нэй пожал плечами:

— По некоторым сведениям, да. Но то, что он «ормейн» — это факт неоспоримый.

— Сейчас посмотрю, — Том ушел, а через несколько минут Нэй услышал его вскрик: — Е-е-есть!

А еще через минуту Том появился с очередной папкой:

— Ну, надеюсь, это тот, кого ты ищешь. Хотя ди Ковилов и ди Кавилов тут много. Был бы портрет, было бы легче найти.

— Ну, я видел его один раз, но не думал, что может пригодиться.

Том хмыкнул:

— А я и забыл совсем! Это ведь был самый первый портрет, который я перерисовывал! — он взял плотный лист и протянул Нэю. — И…

— Перерисовывал?

— Карандаш, графит — основное средство написания портретов, что сейчас, что тысяча, что полторы тысячи лет назад. И он имеет свойство затираться. Поэтому время от времени мои помощники отслеживают папки и перерисовывают блеклые портреты. Или как после того потопа. Или раз в сто лет начинается большая рисовка, или как мы называем, «чистка», потому что чистим папки, приводим рисунки в божеский вид. В общем, наводим портретный марафет. Но не восстанавливаем рисунки, потому что это сложнее. Да и бумага тоже имеет свойство портиться и иссушаться, даже в помещениях с хорошей системой хранения. Ну и как бы память о рисовальщиках прошлого. Поэтому особо старые или уже «тяжелые» рисунки, это когда уже ничем не помочь, мы отправляем в специальный архив, который уже почти никогда не тревожим. Ну разве что песок вытряхиваем. Конечно, жалко, но все эксперименты с магией ни к чему не привели. Рисунки, как и люди, умирают, — грустно проговорил Том.

Нэй, слушая Тома, смотрел на портрет. А на него с портрета смотрело лицо Марона ди Ковила, надменное, холодное, с любопытными женственными глазами. Да и сами черты лица были ближе к женским. Этакая женская надменность или жеманность. Ну, альвы, как и эльвы, все такие. И человек, и эльф одновременно.

А ведь этот человек, э… альв, был, говорят, отличным Охотником на Демонов! Что же стряслось с тобой, Маронис асто вис Нумис?

Нэй вздохнул. Ответа не последовало.

Но, главное в портрете было не это. Все эти мысли и вопросы всего лишь мысли и вопросы. Которых стало еще больше.

Потому что на голове Марона был…

Берет!

Вот это уже ни в какие ворота не лезло.

Нэй перевернул портрет и прочитал:

— Марон Адонис Фим ди Ковил. Родился в городке Лиф, та еще дыра, на юге Аркетского Королевства, в 432 году от Пришествия Скирии.

Год жизни совпадал со сведениями, известными Нэю. Тут вообще-то было портретов шесть одного Марона одного возраста. Видимо, он больше не появлялся, но со временем, как говорил Том рисунки имели свойство блекнуть, хотя портреты Марона сохраняли вполне достойную свежесть, как будто сами по себе сохраняли силу альва.

— Вот именно этот берет мне и запал в память. И больше такой шахматной раскраски ни у кого не видел.

— Да, беретик знатный, — Нэй снова выставил на вытянутых руках два портрета Марона слева и Арфо Кута справа. Представить было сложно, но береты были один в один!

Нэй даже мотнул головой от наваждения. Показалось…

Нет, показалось.

— Ты можешь мне перерисовать этот портрет?

Том хмыкнул:

— Этот забирай, а я уже не спеша его восстановлю, чем галопом по Европам. Не думаю, что у тебя есть время на ожидание.

— Ты прав, король ждать не будет.

— Король? — не совсем уловил мысль Нэя Том.

— Обед у его Величества. И уже завтра.

Том понимающе кивнул головой, и тут же жутко и истерично вскрикнул:

— Ты чего! — и прямо-таки вырвал портрет из рук Нэя, который уже собрался его сложить пополам или даже в четверть.

В руках Тома, как по волшебству, появилась тонкая папка, как у художников, с завязками, и он очень аккуратно, как достояние республики, положил туда рисунок. Закрыл папку, завязал тесемки и уже в таком виде вручил Нэю.

Тот вздохнул, и принял легкую, но довольно объемную папку.

— Не хочу, чтобы кое-кто раньше времени увидел этот портрет.

Том отчаянно махнул рукой:

— Ладно. Хорошо! Когда выйдешь из Архива, можешь его складывать как хочешь, но не на моих глазах!

— Извини. Рисунки как дети — это я понимаю, — Нэй засунул руку в карман и выгреб горсть синьки и положил на крышку ксерокса. — Надеюсь, этой платы достаточно?

— Более чем! — Том уже в свою очередь сгреб синьку к себе в карман. — Надеюсь, ты нашел ответы на свои вопросы?

— Скорее, ответы стали новыми вопросами. Но кое-что в голове своей я прояснил.

А когда оказался уже у выхода, неожиданно повернулся к провожающему его Тому:

— Есть у меня знакомый алхимик. Гений, можно сказать. У него, возможно, найдется рецептура для восстановления древних рисунков и рукописей. Надеюсь, он мне не откажет и поделится этим рецептиком…

— Э… Это было бы… э… замечательно, — Том Леонардо немного опешил от такой новости.

— Спасибо тебе, Том, — Нэй оставался в задумчивости. — За все.

— Всегда рад помочь.

Они пожали руки, и Нэй с папкой подмышкой двинулся в сторону главного орденского двора…

Он так и не понял, кто на самом деле его враг.

Или все-таки «их» враг?