Дневник Неточки (гет)

Спустя пару лет я получила наконец письмо от Кати! Боже мой, что со мной было, когда я взяла в руки конверт, предназначенный мне от нее! Кажется, у меня закружилась голова от удовольствия этой минуты. Я, не помня себя, бросилась в свою комнату, прижимая его к груди, как давнюю, наконец сбывшуюся мечту; смотрела на него, сидя в комнате и оттягивая сладостную минуту чтения.

Наконец, я развернула листок и не спеша, разглядывая каждую загогулину в почерке Кати, прочла следующие пару строк (письмо оказалось столь коротким, что его не составит труда записать сюда даже по памяти):

«Приветствую тебя, моя милая подруга Неточка! Скучаю, жду возможности нашей встречи. Не буду писать все наперед, просто знай: в следующем году увидимся. Жди меня!»

Даже от этих нескольких сухих строк я была готова танцевать от радости (хоть не умею). Я и сейчас держу это письмо у себя на груди. Буду держать его там до самой нашей встречи!

Я рассказала Мишеньке о его тетке Кате, рассказала нашу с ней историю, и что скоро, совсем скоро, она приедет! Он воодушевился, глядя на меня, и ему тоже теперь не терпится познакомиться с Катей. Невзирая на то, что письмо я получила в середине осени, это не мешало моему радостному предвкушению, которое сохранилось у меня и по сей день. Ощущая ее письмо на груди своей, я радостно вздрагиваю.

Я сотни раз до этого представляла себе нашу встречу, а теперь, наверное, представляю и все тысячи раз! Так все наверняка в ее письме написано, что тут уж сомнений быть не может.

Это веселое настроение меня, порой, к моему стыду, преследовало в общении со всеми, даже с Петром Александровичем. Он странно смотрел на меня первое время. Кажется, и сейчас искоса наблюдает за мной, когда я вдруг заулыбаюсь ни с того ни с сего, вспомнив свою хорошую новость.

Ничто не омрачало моего настроения, даже непослушание Мишеньки и периодические капризы Петра Александровича. Однако, я должна отдать должное стараниям последнего (сама не верю, что пишу это) быть мне другом. Но обо всем по порядку.

Намедни (пишу «намедни», потому что это все и правда случилось так недавно, и как-то в пару дней вся эта история уложилась) Петр Александрович попросил дворника разгрести снег на дороге, ведущей в дом. Получив письмо от г-на Вразумихина, что тот сегодня приедет и глубочайше извиняется, что предупреждает так поздно, Петр Александрович приказал снова завалить дорогу снегом. Я была рядом, когда он сказал это только что вошедшему, уставшему дворнику. Меня возмутили и эта просьба, и такое невнимание к уставшему человеку.

— Петр Александрович, да как же так можно? — спросила я тихо, но внутри у меня все так и поднялось.

— Как можно, так можно, — сказал он раздраженно, глядя куда-то в сторону. — А разве можно присылать письмо о визите в самый распоследний момент?

— Но ведь, быть может, случилось что? Насколько я знаю, раньше такого не случалось.

— А мне-то что? — бросил он небрежно.

Дворник замялся, стоя на пороге.

— Так заметать-с или не заметать-с прикажете?

— Заметать! — крикнул Петр Александрович.

— Не заметать, — сказала я одновременно с ним, и наши взгляды встретились.

Суровые черные глаза блеснули от гнева, я испугалась, поняв свое положение, и что слишком много себе позволила. Я вскочила с кресла, краска бросилась мне в лицо. Глядя на красное от мороза и удивленное лицо дворника, я сжалилась над ним еще сильнее. Я до сих пор не знаю, как смела сказать следующее. Возможно, опять-таки, сыграло роль письмо у меня на груди, которое придавало мне так же и уверенности.

— Это жестоко, Петр Александрович, он устал!

Петр Александрович скривил губы, вскочил с места и быстрым шагом приблизился ко мне почти вплотную. Я прижалась к серванту, который стоял прямо за моей спиной. Когда высокая фигура склонилась надо мной как тень, я была уверена, что упаду в обморок от страха.

— Вы забыли ваше положение здесь? Не будь детей, вы бы давно оказались в пансионе или, того лучше, просто на улице! — крикнул он так, что стекла в серванте задрожали.

Я побледнела и выбежала из залы в свою комнату. Там я бросилась на кровать, и горькие слезы обиды и страха полились из моих глаз.

Проплакала я так, быть может, целый час, а то и два, и не вышла к обеду, боясь снова увидеться с Петром Александровичем. Я была удивлена такой перемене в нем и была обезоружена и неготова к такой резкости с его стороны, потому что после нашего договора о мире он больше ни разу не повышал на меня голос. Конечно же, я успела привыкнуть и расслабиться от мысли, что на меня больше не кричат.

Мишенька приходил ко мне играться и читать книжки. Помню, он еще высказал такую по-детски наивную мысль, но, однако, она заставила меня взять себя в руки и выйти из комнаты:

— Взрослые слишком много думают о том, чего еще не было.

Мы с ним вышли в залу, где он стал бегать по кругу, пользуясь отсутствием Петра Александровича. Я же думала о том, как буду себя вести, когда он войдет, но он так и не пришел.

Лишь за ужином мы встретились. Г-н Вразумихин сидел уже с нами за одним столом и безумолку болтал с молчаливым Петром Александровичем.

— Вижу, что сегодня день не удался у тебя, а? — сыпал он в приподнятом настроении, совершенно не боясь угрюмости Петра Александровича (он, кажется, ничего и никого в этой жизни не боится).

— Какое тебе дело? Ты лучше позаботься о том, чтобы оправдать свое позднее письмо, — сурово ответил Петр Александрович, глядя на него исподлобья.

Гость расхохотался.

— Да что ж это, впервой? Я и раньше так присылал тебе письма, а ты и не говорил ничего. А тут вдруг раз: оправдывайся. Кстати, а дорога-то у вас как завалена! Дворник неисправно трудится у тебя. Я пока доплыл сквозь этот снег, так аж и устал. Думаю: упаду на пороге друга, еще поймет неправильно.

Он подмигнул Мишеньке, который тут же покатился со смеху. Я тоже невольно улыбнулась. Петр Александрович не изменился в лице.

Так прошел весь вечер. На следующий день меня ждало удивительное событие.

Петр Александрович после завтрака, часов в одиннадцать, попросил позвать меня в свой кабинет. После вчерашнего мои переживания немного притупились, и я была способна принять выбранный мною вид и вооружиться против неожиданностей. Когда я вошла в кабинет Петра Александровича, я, супротив своим ожиданиям увидеть его в плохом расположении духа, увидела его смущенного и растерянного.

— Анна, садитесь, — его глаза смотрели как-то робко, совсем неестественно для него.

Я испугалась. Села. Мы помолчали.

— Вчера я вам сказал глупость. В самом деле я не имел намерения… (он запнулся, подбирая нужное выражение, но быстро сдался) Впрочем, вы меня поняли. В вас есть прекрасные качества, одно из которых — прощать. Как вы прощали меня до этого, так я прошу у вас простить меня снова.

Сильно изумившись таким словам и такому тону, я не знала, что отвечать. Он понимал, что я уже простила и не держу зла, но чувствовал обязанностью сказать это, чтобы подойти к главному. Одним словом, Петр Александрович пригласил меня в театр на рождественский музыкальный концерт! Я была до того поражена, что так и не находила ни единого слова, а просто сидела, вперив взгляд в желтые билетики на столе. Между тем, он ждал ответа. Первая мысль моя была отказаться из страха и гордости, потому что я подумала, что этим он снисходит ко мне, желая загладить свою вину. (Только сегодня утром от Федота я случайно узнала, что Петр Александрович хотел пригласить меня еще в тот вечер, но внезапный визит г-на Вразумихина сорвал его планы). Однако в тот момент я всего этого не знала, но отказывать после такого подвига гордости Петра Александровича я себе позволить не могла. Я почувствовала внутри, что ценю его усилия над собой, чтобы извиниться и пригласить меня.

Все, что я смогла проговорить тогда, было тихое и изумленное:

— Хорошо.