Виноваты звёзды (джен)

Особняк Альфарда наводняло предчувствие чего-то нехорошего.

Ремус поставил на середину гостиной стол с думосбором, взбил подушки, заранее разыскал в погребе Бургундское, отполировал кубки и сбился с ног в поисках сыров.

Сириус смотрел на друга как на умалишенного.

— Ну, вот и всё, только почистить камин от золы, — по-ученически отчитался Ремус.

Сириус ничего вразумительного не ответил.

— Как думаешь, хватит им закуски, пока Кикимер занят готовкой?

— Сгодится, — ответил Сириус с легким раздражением.

Беспокойство было написано у него на лице.

— Горгонзола, рокфор, Бавария блю, — начал перечислять Люпин.

Сириус взорвался:

— Какая, к мантикоре, разница? Даже найди ты лучший сыр, который они пробовали, вечерок будет не из приятных.

Люпин выглядел так, словно проглотил язык.

— Это от тебя не зависит, — смягчился Сириус. — Просто, — помедлил он, — не жди оваций от моей чокнутой семейки.

Сегодня Люпину как лектору предстояло самое волнительное выступление в карьере. Он признался себе, что даже перед полным собранием Конфедерации Магов ему было бы спокойнее, и худо-бедно принял факт того, что собрание может обернуться катастрофой для его самооценки.

Сириус тоже был на взводе. Как бы не понесло его родственничков по дороге толстых намёков на пушистую проблему Ремуса. По своей наивности он допускал, что может обойтись без этого. Но Блэки просто не могли отказать себе в таком удовольствии. Ко всему, Гарри стал первым полукровкой, с которым эти брюзги разговаривали без выпячивания зубов. Но Гарри — Избранный и олицетворение того, что Блэки не склонились перед Тёмным Лордом. Ремус же не Избранный и вдобавок — оборотень.

Надеяться на благополучные посиделки точно не приходилось. Блэки, естественно, знали, что Сириус проживает в семейном блэковском особняке с оборотнем, но, так сказать, увидеть того воочию — другое дело. Известие о том, что Сириус, рискуя попрощаться с белым светом, рассказал оборотню тайну крестражей, и вовсе посносило старшим Блэкам крыши. Так что Сириус до сих пор не понимал, зачем конкретно они собираются — обсудить маленькое расследование Ремуса или поубивать друг друга.

Ремус плюхнулся на обитый болотным бархатом диван и через секунду, вспомнив, что только что привел всё в надлежащий вид, снова отпружинил на ноги, принявшись судорожно поправлять подушки.

— Да прекрати ты! — взвыл Сириус. — Иди лучше детей найди. Когда ты их последний раз сегодня видел?

— Вчера, — на лице Ремуса выступили пятна, и взгляд начал панически метаться.

Сириус почесал репу.

— Наверняка где-то играют, — сказал он. — Приведи их лучше сюда. Если найдешь, — прокричал Сириус вслед Ремусу. — При детях они не будут нелитературно выражаться.

* * *

Старшие Блэки неспешно вылезали из камина. Кто-нибудь прибывал каждые десять минут. Ремус, весь прозрачный от волнения, стоял в углу, подальше от родственников Сириуса, которые, несмотря на свою древность и медлительность, совсем не выглядели безобидными травоядными.

Он снова ощущал себя ребенком, которому так важно, чтобы семья друга одобрила их общение. Ремус отругал себя за трусость и решил представиться. Нейтральное приветствие лишним не будет.

— Это Ремус, — услышав за спиной его приближающиеся шаги, Сириус решил представить его сам. — Не вздумайте грубить ему в моём доме.

«Иначе я выставлю вас вон», — закончил он про себя.

Дед Поллукс фыркнул и опустился на самый дальний диван. За последние годы его лицо высохло, как бледный пергамент, и он всё больше полагался на свою трость из черного дерева. Борозды хмурых морщин стали глубже. Волосы, белые от седины, как известка, собирались в низкий хвост. Кассиопея, со скоростью дамы преклонного возраста, заметившей свободное место в трамвае, присела рядом с братом. Её голова походила на обтянутый кожей многогранник — так сильно выпирали скулы, нос и подбородок. На голове возвышалась традиционная высокая и витиеватая прическа из множества кос. Их тяжесть держалась на двух серебряных гребнях с изумрудами. В детстве Сириус подумал, что если они не выдержат, прическа его бабки развалится, а она спокойно может упасть, запутавшись в собственных волосах. И, естественно, он несколько раз предпринимал попытки посмотреть на это.

Дед Арктурус, отрастивший приличное брюшко, виновато улыбнулся Ремусу и подошел пожать ему руку. По сравнению с Поллуксом и Кассиопеей, настрой его был совсем иным, но за этим было заметно, что Арктуруса всё-таки что-то беспокоит.

— Приветствую, Ремус, — кратко сказала бабушка Мелания, устраиваясь в кресле подле Кассиопеи.

Вот как раз от неё Сириус ожидал большей теплоты, и это заставило его нахмуриться, но Ремус не придал значения и предложил всем вина.

— Хозяин, — прозвучало прямо за спиной.

В этом голосе было столько же почтения, сколько в Вальбурге Блэк — любви к холодильникам. Сириус подпрыгнул от неожиданности.

— Кикимер не может найти на кухне никакой пригодной утвари.

— Пусть Кикимер разует свои глаза, и всё сразу найдется, — холодно посоветовал Сириус.

Домовик издал какой-то гортанный звук.

«Наверняка пересиливает себя, чтобы не сказать какую-нибудь гадость», — подумал Сириус.

— Кикимер скорее попросит подарить ему одежду, чем коснется холодного ящика.

Домовик после появления в семье Гарри и Атрии сквернословил меньше, но зато стал более мнительным и ранимым.

— Пошли, — сжав кулаки, Сириус небрежно обошел домовика и направился на кухню. — Сдалось мне тебя нянчить. Сожрет он тебя, что ли?

Когда они проходили мимо столовой, Сириус увидел в камине силуэт матери. Вальбурга медленно вышла в комнату, потягивая воздух носом — словно проверяла, можно ли здесь дышать. По выражению её лица Сириус понимал, что ей не терпится к чему-нибудь придраться.

— Моргана! — появившийся вслед за Вальбургой Регулус выругался и схватился за голову.

Как только этот камин не называли, но Моргана — пожалуй, было его самое распространенное имя, а всё из-за того, что рослые гости по неосмотрительности часто забывали беречь головы.

— Проходите в гостиную, — коротко сказал прибывшим Сириус, дабы не быть законченным грубияном.

С матерью он давно не ругался. Этому способствовало то, что они редко и мало общались — и только по делу. С Регулусом у них, вроде бы, наконец-то настал мир, но неловкость сжала горло мёртвой хваткой, когда Сириус подумывал сказать какое-то более сердечное приветствие.

На кухне они с Кикимером застали Гарри и Атрию, когда те потрошили холодильник — вот кого не затруднило бы открыть для домовика «холодный ящик». В доме Альфарда приемы пищи обычно проходили без церемонности и как кому захочется. Иными словами, еда на кухне всегда была, и дети знали, где её найти. Только вот Кикимер чуть не заплакал, обнаружив, что голубику, которую он принес на десерт, они тоже нескромно продегустировали.

Сначала Ремус не отходил от Гарри и Атрии ни на шаг, пытаясь найти им интересные занятия, но по мере того, как они росли, становилось понятно, что дом Сируса — это место, куда им хотелось бы сбегать от бесконечных занятий танцами, музыкой и прочих воспитательных изощрений леди Вальбурги. Чем больше Ремус игнорировал их желания, тем больше они бунтовали — притворялись спящими или больными, ломали вещи и прятались от него по всему дому.

Тогда с разрешения Сириуса он перестал им докучать, навязывая какой-то режим, а дети перестали чудить и прониклись к Ремусу симпатией. Понемногу он учил их концентрироваться, двигать предметы взглядом. Это им всегда было интересно, они сами упрашивали Ремуса. Но иногда Гарри и Атрия уходили с головой в свои детские расследования и игры, а тогда, будьте уверены — найти их было можно, если только они сами хотели, чтобы их нашли. Ремус мог поклясться, что у них есть какое-то тайное местечко на этот случай, но на самом деле они просто тихо передвигались. Старый дом не позволял дверям прищемить кому-то пальцы, не подпускал детей к огню и покровительственно оберегал их от падений на лестницах, а порой укрывал от поисков надоедливых взрослых, заглушая и без того тихие шаги воем ветра.

Когда приходило время возвращаться на площадь Гриммо, жизнь становилась менее сладкой. Вальбурга каждый раз ругалась, что у Сириуса дети становятся «одичавшими», словно варвары.

Лукреция прибыла, когда камин уже вновь изрядно завалило золой, и не в её характере было не продемонстрировать своё недовольство по этому поводу. Сириус отметил это теперь, после прочтения дневников дяди. Раньше он видел тётю Лукрецию в ином свете. Сколько же вещей он раньше не замечал!

Дядя Альфард писал о Блэках дискредитирующие вещи, но Сириусу было несложно в них поверить. «Как надо было провиниться, чтобы родиться в этой семейке?» — снова спрашивал он себя.

Увы, родиться назад было нельзя, и его родственники — каждый со своим «приветом» — сидели тут же.

Нужно было начинать.

Как только прозвучало имя дяди Альфарда, каждый посчитал важным перебить его, чтобы вставить свои пять кнатов. Сириуса начало колотить от гнева.

— А что Альфард? — подхватила бабка Кассиопея. — Альфард был странным мальчишкой. Тебе в лицо соглашался со всем, а потом шел и делал по-своему.

— Сохранил немало нервов, — пробормотал Сириус.

— Альфард был многообещающим юношей, — вклинился Арктурус. — Но прости меня, Поллукс, — обратился он к кузену, — поведение его часто носило крайне непоследовательный характер.

«Ещё бы. В нём без конца боролись две личности», — думал Сириус.

— Зачем тащить его в этот разговор? — сухо спросила Вальбурга.

Поллукс молчал, словно сейчас говорили не о его сыне.

Сириусу стало жаль покойного дядюшку и противно от того, как все его посмертно порицали. По его мнению, он сделал для семьи больше, чем все присутствующие, вместе взятые.

Из груди рвался протест постоять за его память. Не потому, что дядя не бросил его после изгнания из семьи, и не потому, что он завещал Сириусу всё, что имел.

— Дядя Альфард начал это дело задолго до нас, — заступился за того Сириус. — Пока мы преспокойно жили себе, ни о чем не зная. Большая разница в том, что он нёс этот груз в одиночестве, не разделив ни с кем из нас, — гости посмотрели на него с недоверием. — Дядя Альфард был храбрейшим человеком, который сражался в одиночку, чтобы защитить семью. Жаль, что вы так сильно презирали его за то, что он дал мне денег, что не заметили ничего.

— И на кой кентавр ему понадобилось нас защищать? — покуривающий трубку Поллукс выдохнул очередное облако дыма в лицо Кассиопее, и та начала кашлять, как старая кошка, подавившаяся клочком шерсти. — Альфард, — проскрипел он. — Мой сын жил своими приключениями, всем врал и притворялся, создавал видимость какой-то деятельности, дурача себя и остальных.

Его слова прозвучали громом, несмотря на то, что произнесены были с видимой легкостью, словно Поллукс повторял эти слова множество раз, пока хоть сколько-то живые чувства не покинули их смысла — пока они не стали пресными и легкими.

По сути, Поллукс был единственным, кто вправе критиковать поведение сына, а остальным следовало просто промолчать.

— У него всегда была паранойя. В школе не давал нам и шага в сторону ступить от него. Наконец хоть одно его опасение что-то под собой имело, — высказалась Лукреция, пытаясь говорить громче раскатов кашля.

Даже при том, что Вальбурга не питала огромной любви к старшему брату, ей не понравилась реплика Лукреции. Впрочем, ровно так же, как ей не нравились и все остальные реплики кузины.

«Тёте Лукреции стоит призадуматься, — подметил Сириус. — Из двух зол — брата-предателя чистой крови и несимпатичной ей кузины — моя мать всё-таки выбрала предателя, а это что-то да значит». Их вражду он тоже впервые разглядел после прочтения дневников дяди.

— Я бы лично не полезла в это всё, если бы не Орион, — непонятно для кого продолжала Лукреция.

— Естественно, не полезла бы, — едко повторила Вальбурга.

Регулусу показалось, что мать хотела сказать: «Случись это со мной, а не с твоим братом, ты бы сама присоединилась к Пожирателям!»

— Никто бы из нас не полез, но история дошла сначала до угрозы, а потом до убийства одного из нас! — произнося это, Мелания смерила вдову сына и дочь взглядом, призывающим держать себя в руках. — Хотя бы из уважения к Ориону прекратите вести себя как две склочные девчонки.

— Полно вам, леди Мелания. Воспитывать их уже поздновато, — брякнул Поллукс.

— Давай, волк. Рассказывай, что за штука там с Альфардом. А то побежишь в погреб опять, — пригрозила бабка Кассиопея и плеснула себе ещё бургундского. — Или я помру тут, чего доброго, пока вы грызётесь. О, — воскликнула она, закусывая. — Рокфор весьма неплох.

«Да, Ремус, старина, надеюсь, ты простишь меня за то, что я втянул тебя в это».

Лицо Ремуса сначала покраснело, как помидор, а потом приобрело нежно-салатный оттенок.

— «Штука», — Люпин позволил себе такой повтор. — В том, что Альфард Блэк считал, что именно он надоумил Волдеморта на создание крестражей.

Регулус приподнялся в кресле.

— Каким же образом? — жилка на лице Поллукса бешено дернулась.

— Альфард никогда с ним не разговаривал. Хоть они и учились на одном курсе, — доложила Вальбурга. — Уж в чем-чем, а вот в симпатии к грязнокровкам Альфарда обвинить было нельзя.

— Конечно, — внешне Ремус был невозмутим, — но он считал, что сделал это случайно.

Блэки непонимающе моргали. Ремус понимал, что, рассказывая подобные вещи, сложно заслужить доверие и без того предвзятых слушателей.

— Мистер Блэк, — обратился Люпин к Поллуксу, который даже не удосужился поднять взгляд и смотрел куда-то в пустоту. — Ваш сын упоминал в своих записях, что вы присылали ему литературу для чтения.

— Присылал.

— Врешь и не краснеешь, — вмешалась Кассиопея. — Наш отец присылал, пока не умер. Поллукс был слишком занят переживанием кризиса среднего возраста.

— Могла ли как-то затесаться в стопку книг одна под названием «Тайны наитемнейшего искусства»? Или «Волхование всех презлейшее»?

Сириус с трудом не рассмеялся.

«Ну, и назвали».

— В «Волхвании» крестражи только упоминаются, там нет объяснений, что это, — заметил Регулус.

— А той, второй книжонки у нас никогда и не было в библиотеке, — отмахнулся Поллукс.

Регулус посмотрел на деда протестующе.

— Была. Я в ней и прочитал про крестражи. Там предельно исчерпывающее описание всего, в отличие от беглого упоминания в «Волховании».

Поллукс раздраженно хмыкнул.

— Почем мне знать, какой мусор вы натаскали в дом? Я там давно не живу.

— Я тоже не помню этой книги, — спокойно подтвердила Вальбурга.

— Арктурус рассказывал мне, — вмешалась Мелания. — Что оставить что-то в вашей библиотеке, так же как и забрать, может только хозяин.

— Верно, верно, — с жаром согласился Арктурус.

— Помню, ты говорил, — Сириус обратился к брату, — что когда наша любимая кузина пыталась прикарманить книжку, интересовавшую Волдеморта, та вернулась обратно в библиотеку.

— Да.

— Как там, между тем, поживает её перевод? — желчно поинтересовался Поллукс.

— Я работаю над этим, — попытался отделаться Регулус.

Разговор абсолютно по-идиотски собирал в себе всё больше неудобных тем.

— Мерлин и Моргана, пять лет одно и то же!

— У меня выпускные экзамены в Академии, — защищался он. — Но я уже понял принцип.

«Как расшифровать одну главу из двенадцати, но об этом вам знать необязательно».

— Ты уверен, что не помнишь книгу, про которую говорит Сириус? — Кассиопея с нажимом задала брату вопрос.

— Не было такой, — отмахнулся Поллукс.

С годами фразы Поллукса становились всё более компактными. Если это вообще возможно.

Не оставалось ничего, кроме как надеяться, что он действительно приложил усилия, чтобы вспомнить. Бабка Кассиопея напротив не собиралась довольствоваться чем-то таким же туманным, как табачный дым.

— Боишься мозги перенапрячь? — нахмурилась она.

— С тех пор, как это случилось с тобой, сестрица, даже не рискую.

— Орион перевёз свои книги на Гриммо, когда переехал, — вспоминала Вальбурга. — Мы полностью переорганизовали библиотеку, и той книги, про которую ты говоришь, — обратилась она к Регулусу. — Я тоже там не помню.

— Значит, она появилась там после переезда Ориона, — заключил Арктурус.

— Да, — быстро согласилась Вальбурга. — Но очень сомневаюсь, что Орион принес эту книгу в наш дом.

— Именно. Тёмная белиберда никогда не была его коньком, — Лукреция осуждающе посмотрела на Вальбургу.

— Но кто ещё мог? Если, конечно, «хозяином» считается не только глава рода, — озадачилась Мелания.

— По правде, каждый, кто когда-либо жил на Гриммо, — подчеркнула Кассиопея. — Считай, наша семейная линия.

— Но не Орион или я. Не Регулус и не Сириус, а при родителях этого не могло быть, — сказала Вальбурга.

— И кто остается? — рассуждал Сириус вслух.

— Дядя Сигнус и сам дядя Альфард, верно? — уточнил Регулус. — Деда Поллукса и бабушку Кассиопею в расчет не берём.

«Потому что надеемся, на их крепкую память», — добавил про себя Сириус.

— Альфард мог, но до того, как поднес Сириусу на блюдечке всё своё состояние, — отметила Вальбурга. Сириус состроил ей кислую гримасу. — Сигнус? Только если был не в себе. У него другие литературные пристрастия, и модой заявляться без приглашения он никогда не страдал.

— Подождите-ка, — Арктурус поднял вверх указательный палец. — Вы говорите, «все, кто когда-либо жил». Но даже после переезда Ориона на Гриммо это всё ещё могли сделать Дорея и Ирма.

Кассиопея выпучила глаза, мол, «зря ты это сказал!»

Поллукс помрачнел:

— Да ты, Арктурус, настоящий мастер дедукции. Ни одна, ни вторая даже в руки бы эту книгу не взяли. Ирма так вообще не могла даже паука прихлопнуть без слёз.

Дед Арктурус сконфуженно помолчал.

— Значит, в теории только Альфард?

— Да, — сообщил Поллукс после продолжительной паузы. — Больше некому.

По спине Регулуса пробежал холодок. Словно что-то большее контролировало его жизнь, а не он сам. Его вели куда нужно, а он всего лишь следовал подсказкам, и, как бы ни бился за то, чтобы привести события в действие, это «большее» всё равно решало само, когда ему двигаться, а когда стоять на месте.

Судя по всему, большее имело своеобразные средства для этого.

Он не мог отделаться от мысли, что правду о крестражах ему удалось найти только потому, что дядя Альфард принёс «Тайны наитемнейшего искусства» в блэковскую библиотеку, чтобы Регулус когда-то, в нужный момент, прочитал эту книгу. И самого дядю Альфарда это большее толкнуло туда, куда он никогда бы сам не пошел без чувства вины, стыда или страха, и всех их, должно быть, толкали как кости домино, чтобы создать движение, которое они не в силах контролировать.

Большее не заботило, как больно они при этом падают, наслаиваясь друг на друга.

Сириус посмотрел на брата. Когда он сам нашел дневники дяди, у него, наверно, была такая же обреченная физиономия.

— Дядя Альфард начал это дело ещё раньше нас, — сказал он.

— Очень хорошо, — тон деда Поллукса был едким, как кислота. — Нам это многое даёт.

— Это только вступление, — Сириус решил не предоставлять деду удовольствие вить из себя верёвки. — О чем мы хотели поговорить…

Люпин потянулся к стопке дневников Альфарда, лежащих на столе.

— Здесь то, что удалось узнать мистеру Блэку, — Ремус нерешительно перебирал дневники. — Лучше начать с чего-то, где больше сухих фактов и меньше теорий, — он крепко сжал в руках «О Герпии Злостном». — Без сомнений, этот древнегреческий колдун не нуждается в представлении, если мы говорим о нем, как о том, кто вывел первого василиска. Однако, в более редких источниках, указывается, что он ещё и первым создал крестраж. Возможно, кто-то сделал это ещё раньше. Во всяком случае, доказательств этому не сохранилось. Поэтому мистер Блэк начал исследовать, что же произошло в итоге со Злостным.

— Как видно, его нет в живых, — прокомментировала Мелания.

Ремус кивнул.

— Мистер Блэк посетил Грецию, Македонию, Болгарию в поисках упоминаний о колдуне. Оттуда след направил его в Сирию, потом в Турцию и Иран. Греческие колдуны, вопреки всемирной известности Герпия, не любили о нём говорить, так же как и македонцы и болгары, и только на юге, преимущественно в странах Аравийского полуострова, ему удалось разговорить волшебников — естественно, не за «спасибо». Всё говорило об одном — колдуна нет в живых. Но если Герпий Злостный действительно создавал крестраж, как случилось, что он мёртв? Мистер Блэк хотел знать, как уничтожить крестраж — как был уничтожен крестраж Злостного, если он существовал. Найти людей, готовых обсуждать тайны настолько тёмной материи, было трудно даже за золото, и, к тому же, мистер Блэк боялся снова посвятить в это кого-то с манией собственного превосходства.

— Ты так и не сказал, почему он считал себя причастным к этому, — напомнил Регулус.

Люпин разыскал первую закладку в дневнике.

Я знаю, что он сунул нос в эту книгу.

Пусть кто-то опять скажет, что я параноик, я знаю, что его прогулка в Запретную секцию и книга, которую я оставил на кровати, напрямую связаны — и я докажу это! Только бы прибор невидимости не подвёл.

Сегодня: выписываешь это слово на пергамент и, не придав значения, оставляешь лежать среди учебников.

Завтра: Риддл сидит в библиотеке за кучей тёмномагических рукописей.

Я не верю в такую чушь, как совпадения.

Может, мне всего-то надо простить невоспитанного сокурсника за то, что он шарится в чужих вещах. Это то же самое, что обижаться на дураков — они ведь не виноваты, что родились такими.

Меня уже дважды предупредили о Риддле. Он замышляет какие-то гадости, и я не спущу с него глаз. Зря он трогал мои вещи. Надо было поставить его на место ещё после инцидента на третьем курсе, но я думал, что моё чистосердечное «держись от меня подальше» в прошлом году таки ему что-то объяснило.

Вижу, что нет.

Я написал деду. Он рассказал мне, что такое этот крестраж. Ничего хорошего.

Прибор невидимости сломался. Лестрейндж стоял прямо у меня за спиной в этот момент. Тоже шпионил за Риддлом? Толкнул меня локтем в сторону, глянул, что он делает, и ушел.

Кто скажет, что это научный интерес, может пойти побиться головой об стену. После проклятий, которыми их компания швырялась вчера в дуэльном клубе, в это уверует только безмозглый.

Лестрейндж больше не приходил. Сегодня у нашего сироты должен закончиться пропуск в Запретную секцию. Надеюсь, на этом Его Королевское Бесстыжество перестанет пользоваться своими лаврами лучшего на курсе подхалима, чтобы провести исследование материала из моей книги, которую я ему не разрешал читать. И надеюсь, что он ничего не нашел. Да, пусть это закончится. Каким кретином я себя ощущаю каждый раз, простаивая там часами, пока Риддл копошится с этими книгами! Но не делать этого не могу. Не после того, о чем рассказывает всем Селвин. Риддл что-то задумал и Рольфа тоже заразил этой идеей. Где Рольф, там и кузен его. Нотт. Мальсибер и Кэрроу — ещё ладно. Что бы они ни делали, больше мешают, чем помогают. Но Розье? Семикурсник. Не ожидал, что он может спутаться с этой компанией. С Селвином были два сапога пара. Сейчас даже есть с ним не садится.

Проклятый Риддл. Не проходит и дня, чтобы я не думал о том, какую роль сыграл в его замыслах. В Иране жарит, как в семи преисподних вместе взятых — это он должен в них гореть за то, на что меня обрек!

Лучше бы я никогда в это не вмешивался.

— Подобных упоминаний много и в остальных дневниках. Мистер Блэк…

— Периодически возвращается к самоедству, — заключила Кассиопея, пока никто не решался ничего сказать. — Сбегай-ка в погреб, lobato⁽¹⁾.

Ремус сгрёб пустые бутылки и вылетел в кухню, и даже после этого разговор шел как поезд по ржавым рельсам. Сириус наблюдал за родственниками. Если уж это их не впечатлило, то можно расходиться по домам!

— Лестрейндж, Нотт, Мальсибер, Кэрроу, Розье, а вместе с ними ещё и Эйвери — были первыми Пожирателями, — Регулус смотрел на еду без всякого аппетита.

— Последний учился с нами на курсе, — внесла ясность Вальбурга. — Как и Нотт. Младше Лорда и основной массы его шайки на год.

— Ремус посчитал, что это всё началось осенью сорок второго, когда дядя Альфард и Волдеморт учились на пятом курсе. Не помните в то время ничего странного? — спросил Сириус мать и тётю.

— Альфард не давал нам распускаться и валять дурака, — Вальбурга рассказывала об этом беззлобно, словно воспоминания о школе никак не были задеты конфликтом, повлекшим за собой изгнание брата из семьи, а, может, дело было лишь в том, что у леди Блэк остался лишь один враг, затмивший иные обиды. — Обращать внимание на чепуху попросту не было, — Лукреция возвела глаза к потолку. — Риддл словно вылез откуда-то, где до этого годами прятался, и всюду ходил с Рольфом Лестрейнджем. Естественно, это было странно. Рольф мог найти себе прислугу почище, но это было его личным делом — о кого мараться. Остальные, как мне виделось, примкнули именно к Рольфу, а не к его пажу.

— Видать, ты действительно ничего не замечала, кузина, — пропела Лукреция. — Прошу прощения, я не была так безраздельно поглощена выполнением глупых приказов Альфарда, которые он нам, несомненно, давал, чтобы почувствовать свою важность. Поэтому я кое-что слышала и видела помимо той банальщины, о которой ты толкуешь, — у неё было лицо человека, который дождался своего звёздного часа — момента, когда любая сплетня равнялась ценности. — Лестрейндж до того, как стал повсюду следовать за Риддлом, был совсем в другой компании. Селена Бёрк и её подружка… как же её? Растрепанная, вечно пришибленная, как будто по голове кто огрел. Вышла замуж за Двэйна по итогу, брата Друэллы.

— Кэрри Селвин, — нехотя помогла Вальбурга.

— Помню, были на их свадьбе, верно, Мелания? — опомнился Арктурус. — Брат её напился и устроил такой фестиваль!

— Эммет, — продолжала Лукреция. — Эммет Селвин. Крепко ненавидел Риддла. Думал, что тот к его сестрице неравнодушен. В этом он, конечно, прогадал, но зато не заблуждался насчет истинной натуры Риддла. Поэтому они с Розье и разругались, как Альфард пишет. Были лучшими друзьями, пока Двэйн не начал ошиваться с Лестрейнджем и Риддлом. Зачем ему? Здесь непонятно. Но что-то мне теперь подсказывает, что Рольф и приютский пообещали Двэйну такой же заманчивый кусок пирога, как и всем остальным, кто к ним примкнул, — она ненадолго замолчала. — Хорошо, что здесь нет Друэллы. Брат — один из первых Пожирателей, и дочь туда же.

— Двэйн Розье умер совсем молодым, прямо после рождения сына. Я была в Мунго, когда его доставили, — лицо пожилой целительницы побледнело от воспоминаний. — Жуткое происшествие.

— А что с ним произошло? — спросил Сириус без искры сопереживания.

— Нападение зверя, — скорбно ответила Мелания. — До конца неясно, мантикора или химера.

— Ты так говоришь, бабушка, как будто тебе его жаль, — не понимал Сириус. — Он был Пожирателем и сын его, даже не зная отца, тоже стал Пожирателем.

Мелания смотрела на внука снисходительно.

— Любая жизнь — это потеря. Мы принимаем решения, пока живём.

Сириус надулся, собираясь спорить.

— Интересно, куда он залез, что натолкнулся на химеру или мантикору? — Кассиопея швырнула оливковую косточку в тарелку. — Не слышала я от Друэллы слов скорби или сожаления о брате. Да и вообще ни слова о нём. Белла не идёт у неё из головы. Клянусь, она не хочет приходить сюда, чтобы не участвовать в этом разговоре.

— Сигнус её убедит, — сказала Вальбурга. — Но вера в то, что Азкабан изменит Беллу, наверняка сидит в ней прочно. Как бы абсурдно ни звучала эта надежда, в глубине души Друэлла ждет, что однажды Белла вернется, хотя осудили её пожизненно.

«Тётя Друэлла тоже хороша», — мысленно возмущался Сириус.

Вначале он не так ясно понимал, почему её присутствие не внушает ему доверия, но с годами разобрался. Его мать была права. Друэлла всё ещё надеялась, а ещё боялась сделать что-то во вред Белле, которая уже, вероятно, забыла и мать, и отца, и всю их семейку, окончательно обезумив в стенах Азкабана. Друэлла поклялась сделать всё возможное, чтобы уничтожить Волдеморта, как и все Блэки, но теперь стопорила их своими сентиментальными истериками и осыпает дядю Сигнуса ненужными сомнениями.

«Белла пропала, — негодовал про себя Сириус. — Как пропали и младший Крауч, Хвост, павлин-Малфой. Дядя Сигнус это понимает. Пора бы и ей понять».

— Белла и её дядя шли за разными вещами, — рассудил Регулус. И он тоже не верил, что Белла когда-нибудь будет такой, какой хочет её видеть тётя Друэлла.

В этот момент вернулся Люпин с вином. Кассиопея помахала ему своим пустым бокалом.

— Без сомнений, за разными, — подтвердила Лукреция. — То, как они называли себя, хранит истинный смысл и причину, почему туда пришел Двэйн.

— Пожиратели смерти, — повторил себе под нос Регулус. — Они все хотели бессмертия.

— За меньшее никто бы не сел с Риддлом за стол, — выразила своё мнение Лукреция. — Не в то время, лишенное нынешней терпимости.

Её надменный взгляд то и дело съезжал на Ремуса, наполняющего бокал для Кассиопеи.

— И во что это в итоге превратилось? Он выбился вперед и всё переиначил, обманул общие ожидания, — Арктурус потянулся за очередным куском сыра и получил от жены хлопок по необъятной талии.

— Да, потом оказалось, что с ними бессмертием он делиться не хочет. Загадка, как они так и остались ему верными слугами? — вернулась к разговору Кассиопея.

— Страх, — предположила Мелания.

— И от страха можно устать, — Регулус знал по своему опыту.

— А кто из первых Пожирателей ещё жив? Про Рольфа Лестрейнджа ничего не известно. Когда начались суды, авроры с ног сбились, но разыскать его не удалось. Розье растерзал зверь. Винсент Эйвери-старший убит мракоборцами. Арчибальд Кэрроу тоже мёртв, — подвел итог Арктурус.

— Мальсибер? — спросила Лукреция.

— Жив, если можно это так назвать. Заперт пожизненно в Азкабане, — сообщил Сириус.

Вальбурга подумала:

— Нотт жив. У него маленький сын одного возраста с Атрией, Гарри и Драко.

— Сигнус сказал, что у него неплохо получилось вывернуться перед Визенгамотом, — отметил Поллукс. Сириус напрягся. — Вдовец с годовалым ребенком на руках. Хорошая карта.

— В конце каждому пришлось прикрывать свой зад. Глупые дети, — проворчала Кассиопея.

— Что правда, то правда. Не очень-то он им помог, исчезнув, — поддержал Регулус.

Сириус огляделся по сторонам. Его не устраивало настроение, которое приобретал разговор.

— «Бедные-несчастные ублюдки», вы хотите сказать? Они убивали ни в чем не повинных людей. По его указам! Собственными руками! Нечего их жалеть.

Он невольно посмотрел на Атрию, чья смеющаяся фигурка мелькнула в арке.

Одна вещь всегда оставалась на месте: Блэки в большинстве своём не выражались слишком категорично о чистокровных семьях, которым случилось засветиться в некрасивой истории. Когда-нибудь им понадобятся союзники, рассуждали они. По мнению Сириуса же, старшие были слишком мягки, допуская, что кто-то из этих предателей не подозревал о вероятных последствиях, кому-то из них не повезло, а кому-то было страшно. Даже после того, как он признал, что есть не только «черное» и «белое», в этой дискуссии он оставался упрямым, как таран.

— Твоя непреклонность в этом понятна, Сириус, — отрезала Мелания, надеясь увести внимание внука подальше от щекотливого вопроса. — Что мне лично кажется необычным — почти все, кто был в ближнем кругу его союзников, мертвы не стараниями врагов.

— Словно ему это было и на руку, — оценила предположение Кассиопея.

— Их дети продолжали «дело» родителей, но им он уже не обещал бессмертие, — обратил внимание Регулус.

— Уже не требовалось. От первых Пожирателей он получил то, что требовалось. Имидж человека, за которым следуют, а дальше Лорд, верно, сменил концепцию, — посчитал Арктурус. — Если обещать всем бессмертие, оно станет бесполезным, а сторонников всё ещё требовалось больше, и тогда он завёл песню о чистой крови, что, несомненно, было заманчиво для чистокровных семей.

— Опять же не для всех. Те, кто его не боялись. Те, с кем он учился. Они осознавали, что ратовать за чистоту крови, когда у тебя она не чистая — это лицемерие. Даже после того, как Лестрейндж, Мальсибер и Кэрроу позволили ему собой распоряжаться, Селена Гамп — тогда она была Бёрк — не подумала кланяться никому в ноги. И Рафаил Трэверс тоже аккуратненько умыл руки. Только младшее поколение клюнуло на сказки про чистоту крови, — Регулус сморщился под взглядом тётки. — Оно и понятно, ведь они не видели, как над Риддлом измывались в школе.

Регулус молчал. Не было сил снова рассказывать, что Метка — не самое счастливое событие в его биографии.

Сириус мог, конечно, поглумиться над младшим братом, но у него на языке крутился вопрос скорее для взрослых.

— А вы что не знали, что он не чистокровный?

«Хороший вопрос», — подумал Регулус.

Повисло гробовое молчание.

— Если честно, — теперь же Лукреция подала голос не так уверенно. — Я и не подозревала, что приютский паренёк Риддл на курс старше меня и Волдеморт — это одно и то же.

Пристыженные лица остальных говорили, что всё обстояло именно так.

— Он сменил своё маггловское имя, — с неприязнью бросила Вальбурга. — И внешность его стала обезображена настолько, что я не могла его узнать. Те два раза, что он приходил к Ориону — не узнала. Да и сам Орион не узнал, и вёл себя этот мерзкий убийца так, словно мы никогда не встречались.

У Сириуса зачесались руки что-нибудь разбить. Блэки всё ещё упускали суть.

— Дядя подозревал, что Риддл вас всех хотел завербовать, — выпалил он. — Поэтому и опекал не в меру.

Тётка захохотала.

— Опять его паранойя, — Вальбурга между тем молчала, словно узрела какой-то смысл. — Никто бы и слушать этого проходимца не стал.

Сириус и Ремус переглянулись. Альфард больше всего сомневался в Лукреции. Он не был уверен, что знает, как бы повела себя тщеславная кузина — пожизненно на вторых ролях на фоне Вальбурги. Что бы она сделала, если бы ей предложили нечто способное навсегда поставить точку в их затянувшемся детском соревновании?

— Даже за бессмертие? — Вальбурга зрила в корень.

Лукреция криво улыбнулась.

— Даже за бессмертие.

«Ладно, может, она и не так плоха, как дядя её описал», — успокаивал себя Сириус.

Говорил только гуляющий по дому ветер.

— Так что там про крестраж? Нашел Альфард способ его уничтожить? Нашел Злостного или то, что от него осталось?

— Мне кажется, несмотря на то, что дядя ненавидел то, во что ввязался, он хохотал как сумасшедший, записывая эту историю, — усмехнулся Сириус.

— Правда, она больше напоминает сказку, — вступил Ремус. — Но, думаю, будет не лишним послушать.

Не перестаю даваться диву, как глупы и посредственны иногда могут быть даже гении.

Наконец я нашел те катакомбы, которые в волшебных иранских легендах называют Великой пещерой смертоносного змея. Бодался около часа с проводником — маггловским мальчишкой лет пятнадцати. Захарис не иначе хочет моего разорения, раз послал меня в эту деревню, чтобы с меня содрали три шкуры. Сам привести меня, конечно, не мог, а то последняя нога бы отсохла. Ну, да ладно.

Даже после того, как я отсыпал юнцу мешок каких-то мерзких семейных драгоценностей, он продолжал со мной торговаться. Я ему говорю: «Десять километров!» Он машет руками. «Двенадцать!» Тот же эффект. Я терял терпение. «Пятнадцать! Иначе отдай мне мешок и иди доить коров, не трать моего времени». Тот весь надулся и кричит мне на ломаном английском: «Не хотеть умирать даже с золотом! Пусть золото вас туда вести!» Чтоб мне пусто было. Остальные смотрели сквозь меня и даже не стали читать письмо Захариса, в котором он клялся, что я честный, доверенный человек.

Делать нечего. Двинулся в путь с этим Не-хотеть-умирать. За двадцать километров до места он встал, как истукан и снова замахал руками. «Прямо, прямо, прямо», — твердил он, потом сел и начал перебирать золото. Как будто двадцать километров спасли бы его, если василиск ещё жив. Наивное маггловское дитя!

Ещё двадцать километров пешим по жаре. Признаюсь, сам чуть не превратился в Не-хотеть-умирать. Миновал оазис, про который говорил Захарис, набрался терпения и рома, поплелся дальше — очень не хотелось. Через час увидел руины. Как и обещал старый грек. Хитроумные тоннели сплетались и расплетались. Я беспрекословно следовал нарисованной им карте. По обвалу спустился на веревке. Зверюшка Герпия не стала раздумывать, как выбраться отсюда по тоннелям — насчитал двенадцать ярусов этажей с дырой в полу, начинающихся из катакомб и венчающих собой крышу руин.

Сдается мне, всё именно так, как рассказывал Захарис. До безобразия просто и смешно.

Запрет василисков для Герпия Злостного стал, как удачей, так и приговором. Да, он до него дожил! Но за века отношения с его творением и бессменным спутником испортились. Фобос — так звал Герпий своего любимца — всё больше ощущал себя только источником богатства для колдуна. Здесь ему ведёрко яда сцеди, там ещё парочку цистерн. Торговля шла, но высохший как мумия Герпий едва ли был жив, едва ли обладал здравомыслием, чтобы понять шаткость своего положения. Фобос ждал случая, чтобы освободиться. Герпий всегда пугал василиска тем, что тот без него и дня на свободе не протянет. Пусть так. Пусть ценой всего, но зверь хотел сбросить рабские оковы.

Злостный протащил его сюда, на территорию современного Ирана, аж из Фивов, запрещая Фобосу отползать от себя дальше, чем на две сотни метров. Перемещались они по ночам. Но даже ночью Фобос видел, как прекрасен мир, и как безобразен его хозяин, каждый день грозящий ему петушиным пением. И всё же Фобос дал Герпию шанс. Он сказал ему: «Я дам тебе столько яда, сколько не продать за сто лет, а ты отпусти меня. Ты можешь создать ещё таких, как я. Я уже стар, и за полторы тысячи лет так и не видел свободы». Герпий долго ворчал, но согласился…

А потом повёл себя как раньше, словно договоренности не существует. Вероятно, он попросту о ней забыл.

Обстановка накалилась. И именно за день до этого к Герпию пожаловал один из преданных покупателей — предок Захариса, грека, который и рассказал мне, что случилось.

Всё решил случай. Герпий становился всё более рассеянным и неуклюжим. Однажды он наклонился над полным яда котлом, позабыв о крестраже — медальоне, висящем на шее. Кричал он так, что прадед Захариса вздрогнул в своих покоях. Фобос обезумел от счастья, сожрал своего мастера целиком и, сломя голову, рванул вверх из глубин подземелья, через стены, пол и крышу.

На улице его ждали полчища петухов в клетках. Они запели, и бездыханный старый василиск рухнул на землю.

Предок Захариса вырвал ему все зубы. Собрал весь яд, какой нашел, в бочки и отчалил. И по сей день его семья остается самой богатой в Греции.

— Действительно по-дурацки вышло, — подтвердил Регулус. — Если хоть наполовину правда.

— Мистер Блэк также упоминал Адское пламя, — Ремус переводил взгляд с одного брата на другого.

— О, да. Мы этим как раз и пользовались, — присвистнул Сириус. — Чуть сами не поджарились.

— Горе от ума, — процедил Поллукс.

— Тут я, пожалуй, с тобой соглашусь, — призналась Кассиопея.

— Может, у вас яд василиска найдется в таком случае? — нахохлился Регулус.

Кассиопея задумчиво коснулась указательным пальцем подбородка.

— Поллукс, что скажешь? — спросила она брата. Тот пожал плечами. — Нужно покопаться в общем сейфе.

Регулус побагровел.

— То есть там мог сохранился яд василиска? В нашем семейном склепе?!

— Сейфе, — поправила сына Вальбурга.

— Помнится мне, что-то было. Клыки так точно.

— Клыки! — не мог успокоиться Регулус.

А они Адским огнем крестраж жгли.

— Завтра мы это с тобой и проверим, — Кассиопея вырвала у брата из зубов трубку. — Раз всё равно нас сюда занесло в кои-то веки, наведаемся в Гринготтс.

Поллукс закатил глаза, предвкушая.

— Ты, помнится, тоже носился с этими клыками василиска. Про них ты тоже в той книжке вычитал? — спросила Вальбурга младшего сына.

— Нет, просто рассудил — тяжелый яд, даже неживое повреждает. А душа, хоть её и только кусок, как-никак, ещё жива. Адское пламя точно так же убивает всё, одушевленное и неживое.

Блэки одобрительно побормотали и снова затихли.

— Думаю, здесь мы можем перейти ко второму дневнику, — Люпин взял вторую книжку. — Мраксы. Известно ли присутствующим что-нибудь о Мраксах?

Ремусу, например, ещё пару дней назад ничего не было о них известно, и поэтому этой части рассказа он ждал даже с нетерпением.

Блэки посмотрели на него так, словно были оскорблены вопросом.

— Вижу. Несомненно, известно, — Ремус кашлянул в кулак. — Что ж, опущу общеизвестные факты. Что важно — они действительно были потомками Салазара Слизерина, хотя их современники склонялись к мнению, что это неправда.

— Мраксы хранили чистоту крови яростно, но не очень грамотно. Слишком много близкородственных браков, — Арктурус не удержался от дополнения.

Ремус согласно кивнул, выдержал паузу, чтобы убедиться, что больше никто не хочет ничего добавить, и продолжил:

— Поколение за поколением их род вымирал. Магический потенциал слабел. Богатство разорялось. По наследству передавались не драгоценности, а, по большей части, болезни и психическая неуравновешенность. Этому сопутствовали постоянные конфликты друг с другом и обществом. Известны даже случаи убийства членов своей же семьи. Такими стали Мраксы на заре своей истории, — рассказчик сделал глоток воды. — Хотя их род прервался только в начале этого века, двести лет до этого Мраксы не учились в Хогвартсе — подумать только, являясь последними потомками одного из Основателей. Почему? Первой причиной этому может быть финансовое разорение, а второй — неприязнь. Школа была совсем не такой, как задумывал их предок, и Мраксы, можно сказать, бойкотировали обучение там. Но всё-таки они были последними из Слизеринов — что очень важно, — Ремус медленно подкрадывался к тому, что сразит слушателей наповал. — Мистер Блэк установил, что именно Мраксам Том Риддл обязан способностью говорить со змеями. Именно родство с Мраксами наградило его знанием парселтанга, — все молчали. — Он не был чистокровным волшебником, но со стороны матери он — Мракс, а его отец был магглом.

— Затопчи меня гиппогриф! — выругался дед Арктурус. — Невозможно!

— Именно так, — подтвердил Сириус. — Его мать, Меропа Мракс, влюбилась в маггла. Возможно, влюбила его в себя с помощью колдовства, а когда родился ребенок, Риддл-старший охладел и бросил её, вернувшись домой к родителям. Меропа умерла, родив будущего Волдеморта в приюте Вула в Лондоне, и он рос, ничего не зная о том, кто есть. Может, он и полукровка, но весьма нетипичный.

— Был таким, — обрубил Регулус.

Сириус согласно кивнул.

— У чистокровных и магглов рождаются сильные дети, — Мелания попыталась высказаться беспристрастно, как делала всегда, но даже у неё не получалось.

Блэки любили выписывать себе исключения, когда это удобно. Гарри — Избранный, хоть и полукровка, а для Вальбурги — ещё и прямой путь к отмщению.

Он заслуживал исключения.

Заслуживал ли полукровка Том Риддл, Тёмный Лорд и последний наследник Слизерина, такого же исключения от Блэков?

Даже у него был крючок, чтобы расположить их к себе, несмотря на свою нечистую кровь. Но крючок обломился, когда он убил Ориона Блэка.

Леди Мелания носила фамилию Блэк, но оставалась при своём нейтральном и непопулярном мнении: самую большую ценность имеет жизнь. Не кровь и сторона в войне.

Только самые мудрые из них после потери способны были видеть в каждом человека, а не монстра. И Двэйн Розье, и его сын Эван, убитый Аластором Грюмом, и глупый Винсент Эйвери-старший — победитель в соревновании «Самая идиотская смерть в истории» — каждый из них был человеком, а, значит, Мелания не задумываясь спасла бы их жизни, если бы могла.

Но Том Риддл уже не был человеком в нормальном смысле, потому что не мог раскаяться.

Он был единственным существом, которого Мелания не стала бы спасать.

— Хоть Слизерин, хоть Мракс, да даже Мерлин во плоти — пусть горит в аду, — выразила общее мнение Кассиопея, наполняя бокал для Мелании.

«Хорошо, что мы это выяснили», — подумал Сириус.

— Слухи об открытии Тайной комнаты, убийстве девочки, раскол на факультете, беспардонный однокурсник Том Риддл, который внезапно заинтересовался бессмертием — для мистера Блэка всё это было закономерным. Он не верил в случайности, — Ремус пролистал несколько страниц. — Риддла наградили за заслуги перед школой. Риддл помог вычислить того, кто открыл Тайную комнату. Риддла было слишком много в этой истории, и мистер Блэк знал почему — он был единственным, кто повинен во всех странностях, происходящих в школе, и заметал следы, как умел: лестью, клеветой, а так же прячась за щитом своих ученических достижений.

— Миртл Уоррен была обнаружена девочкой младше — Оливией Хорнби, — продолжал рассказ Сириус. — Они обе учились на Когтевране. Даже на собственном факультете Уоррен избегали. Оливия Хорнби была младше на пару лет. Никто не знал, с чего начался их конфликт, но новость о нём скоро дошла и до профессоров, и до декана и даже до директора Диппета. Дядя пишет, что даже на первом курсе Оливия обладала непростым характером и не лезла за словом в карман — будь перед ней хоть староста, хоть верховный судья Визенгамота — и ей за это регулярно прилетало. Их стычки, из которых Миртл никогда не выходила с гордо поднятой головой, начались за месяц до убийства, и даже в тот самый день, Уоррен оказалась в туалете, в котором умерла, именно после ссоры с Хорнби.

— Через много лет мистер Блэк лично посетил семью Оливии. На разговор она шла неохотно, но, в конце концов, призналась, что сама не понимает, почему стала задирать Миртл. Точнее, она знала, однако боялась признаваться себе. Резкая, капризная девчонка исчезла — Оливия Хорнби была напугана до смерти, словно сама убила кого-то.

— В голове у неё была полная каша, поэтому дядя счел, что без Империуса не обошлось, — дополнил Сириус. — И всё же после того, как Миртл Уоррен умерла, он не мог понять, удалось ли Волдеморту действительно создать крестраж. Дядя наблюдал. На шестом курсе он заметил, что однокурсник носит на пальце золотое кольцо. Камень, украшавший его, впрочем, не казался ценным, но само кольцо вызывало вопросы. Было известно, что Риддл подрабатывал варкой зелий на каникулах. Однако этого вряд ли хватило на покупку кольца — да и непонятно, зачем оно ему, когда нет ни кола ни двора. Риддл не стеснялся носить обновку, а дядя гадал, откуда она взялась.

— Том Риддл собрал вокруг себя группу неких товарищей. Некоторые, открыто выражали им своё презрение. Например, Эммет Селвин, который уже был сегодня упомянут. Он открыто высмеивал Риддла. Разговоры ходили разные. Мистеру Блэку не нравилось происходящее. Его самого попытались в эту группу пригласить — так он узнал, какая у этого общества цель, и всё сложилось в единую картину. Бессмертие, Пожиратели Смерти и мрачная магия создания крестража, — Ремус пролистнул ещё несколько страниц, расписанных стройным почерком Альфарда Блэка. — Кольцо появилось у Риддла летом между пятым и шестым курсом. Но когда именно? До смерти Уоррен, после? Может ли это быть тот самый крестраж? Его пугало, что настоящий крестраж может быть спрятан так далеко, что до него не добраться. К тому же, что ещё было у Риддла такого, что можно превратить в крестраж? Далеко не каждая вещь на это годится — не только из эстетических соображений. После того, как часть души заключена в предмете, её уже нельзя переселить куда-либо.

— Кольцо выглядело достойным этой роли, но в предшествующем учебном году его у него не было, — рассказ шел как надо, и Сириус позволил себе наполнить бокал вина. — Поэтому дядю поразило страшное предположение, что создан был не один крестраж.

— Хранить их вместе или носить на себе и первый, и второй — нелогично и глупо. Мистер Блэк допускал, что один из них спрятан, а другой — при нём, — продолжал Ремус.

— Более того, на седьмом курсе Риддл перестал носить кольцо. Вероятно, нашел, где его можно спрятать, — Сириус уселся в кресло и от души наблюдал за пораженными лицами родственников.

— Поиском неоспоримых доказательств того, что Риддл действительно происходил из семьи Мраксов, мистер Блэк занялся только в семидесятых годах. Точнее сказать, доказательства ему не требовались, так как у него не было сомнений. Мистеру Блэку нужны были улики и зацепки, чтобы найти тайники. Начал он там же, где и сам Том Риддл, расследуя своё происхождение — в библиотеке Хогвартса. Старые формуляры тоже рассказывали историю о том, как на пятом курсе мальчик из приюта внезапно стал тяготеть к чтению газетной хроники двадцатых и тридцатых годов — а именно между этими десятилетиями он сам и появился на свет. Неоднократно его подпись значилась в формуляре сборника «Священные двадцать восемь» и в несметном множестве книг про Основателей, змееустов и парселтанг. Нашлась для него и ветхая, достаточно устаревшая книга о семье Мраксов. Но больше всего поразило мистера Блэка, что Риддл немало времени провел за изучением философии, а главным образом такого понятия как «душа». Риддл много читал про души, словно пытаясь понять, важна ли ему его собственная, — Ремус перевел дыхание. — Это далеко не всё, что сделал мистер Блэк. Мраксы — не подлежало сомнению. Но кто же из них был родителем Риддла? Газеты говорили о неких Марволо и Морфине. В справочнике чистокровных упоминалась ещё и Меропа. Однако первые двое не могли приходиться Риддлу отцами, так как находились в Азкабане. Оставалась Меропа. Она, как выяснилось, родила Риддла в лондонском приюте и умерла, наказав дать мальчику имя Том, второе имя — Марволо, в честь дедушки, и фамилию Риддл, которая принадлежала его отцу-магглу. Кстати, именно тем летом, когда у него предположительно появилось кольцо, вся семья Риддлов была убита, — Ремус оставил открытую книгу на столе. — Здесь, — указал он пальцем. — Мистер Блэк утверждает, что кольцо это ещё один крестраж и создан он убийством трёх человек.

После того, как в комнате несколько минут стояло абсолютное молчание, первым заговорил Регулус.

— Меня недавно посетила теория, — он передал дневник деду Арктурусу. — О том, какие вещи Волдеморт выбирал для их создания. Покажи мне эту чашу, — попросил он брата и кивнул в сторону думосбора.

Сириус похмурился — он ожидал от всех присутствующих как минимум кратковременного ступора. Однако покорно сгрузил необходимые воспоминания в чашу.

Блэки облепили стол, как стая жуков.

— Что-то до чертиков знакомое, — призадумалась Кассиопея.

— Чаша Пуффендуй, — безмятежно протянул Поллукс. — Кабы не подделка. Дед Финеас хвастался, что лично держал её в руках. Так что, если вы ему её нарисуете, он, может, и подтвердит.

— Сначала раз сто расскажет, как у него её стащили, — предупредила Кассиопея.

— Если так, — подхватил Регулус. — То это уже второй крестраж, созданный в реликвии, принадлежащей Основателю — и есть ощущение, что не последний. Медальон, который мы уничтожили, принадлежал Слизерину.

— Это ещё не статистика, — буркнул Сириус.

— Слушай, а как ты думаешь, насколько частей реально разорвать душу? — едко осведомился Регулус. — Даже если на десять, два — уже статистика.

Десять. Внутренности присутствующих скрутило от этой мысли.

— Любопытно, как в руках этого оборванца могли оказаться такие вещи, — мрачно прошептала Вальбурга.

Регулус скривился:

— Он, несомненно, считал себя достойным владеть медальоном Слизерина.

Факт того, что Риддл — наследник Слизерина, укладывался в голове весьма неохотно.

— Мистер Блэк пишет, что после школы Том Риддл, к всеобщему изумлению, пожелал работать в у «Горбин и Бёрк». Многие посчитали его решение странным.

— Но не Альфард? — постановила Кассиопея. Ремус кивнул.

— В основном Риддл был на побегушках, охотился за ценными реликвиями для магазина. Но, конечно, он ничего не делал без прибыли для себя. Меньше чем через год он резко уволился и уехал в путешествие по Европе. Скорее всего потому, что нашел, что искал. Кстати, незадолго до его отъезда умерла Хепзиба Смит, пожилая дама, которую Риддл посещал накануне её смерти. Она была известна своей коллекцией ценных побрякушек, а убил её по неосторожности якобы собственный домовик.

— Если так, — перебил Арктурус дочь. — То всё сходится. Горбин и Бёрк — акулья кантора, где работают бессовестные грабители. Связи у них страшные. Пользуясь ими, можно найти что угодно.

— Селена, должно быть, была вне себя от счастья, — с иронией заметила Лукреция. — Нам не приходилось быть подругами, но с каким же презрением она смотрела на Риддла!

«Селена Бёрк, Селена Бёрк, — повторял Ремус про себя. — Кэрри Селвин, Селена Бёрк, Рафаил Трэверс, который «аккуратно умыл руки». Он принялся нервно листать дневник.

— Мистер Блэк пишет, что Селена Гамп умерла в пятьдесят втором году. Она была найдена мёртвой в Горбин и Бёрк, где помогала время от времени отцу. Ей было всего двадцать шесть лет. У неё осталось двое маленьких детей — близнецы Оберон и Мирцелла, — протараторил Люпин.

— Внуки доктора Деймоса, — отметил Регулус вслух и приказал себе молчать о том, что Гампы-Макмилланы пригласили их на день рождения Джульетт вместе с детьми. Это сейчас было неважно.

— Расследование заключило, что она коснулась проклятого ожерелья, — вспомнила Мелания.

— Одной мне это кажется чушью? — усмехнулась Вальбурга.

— Бёрк ни за что не сделала бы такой глупости, — хоть в чем-то они сошлись с Лукрецией.

Ремус снова принялся листать.

— Рафаил Трэверс. Пятьдесят пятый год. Найден мёртвым в своём кабинете. Что важно — через несколько месяцев после того, как Волдеморт был снова замечен в Англии. Как пишет мистер Блэк, до этого он длительное время провел в странствии по Албании. Опять же, нельзя сказать, что Рафаил Трэверс собирался умирать. Ему было всего двадцать девять.

— У него тоже был маленький сын, — отметил Арктурус.

— Ещё один будущий Пожиратель, — изрек Сириус.

— Рафаил не одобрял деятельность Риддла, даже с Рольфом стал холодно держаться. Ещё в школе. И потом не припомню между ними особого взаимодействия, — задумалась Лукреция.

— А что ты думаешь, оборотень? — бабка Кассиопея подозрительно посмотрела на Ремуса. — Не верится тебе в стечение обстоятельств?

— В данном случае — нет, — ответил Ремус.

— Коллеги говорили, что это была остановка сердца, — отметила Мелания.

— Как это? — изумился Поллукс.

Мелания и сама не знала, как объяснить. Сердца у волшебников, тем более молодых, не останавливались само собой.

— Так писали в «Пророке», — развела руками Луреция.

— Мистер Блэк в это не верил и окончательно убедился, что за этим кто-то стоит, когда умерла Кэрри Розье. Она же Селвин в девичестве.

— Она умерла в больнице, — тон Мелании извещал, что в данном случае она не допускала чье-то вмешательство. — После того, как Двэйн погиб, она совсем свалилась с ног. Детей забрал её брат, а её мы оставили в больнице. Правда, она настаивала, что должна пойти на похороны, и никого не слушала. Мы отпустили её с сопровождением. Она вернулась, а ночью умерла.

— Что? — не поверил Регулус.

— Кэрри Селвин была слаба здоровьем с самого детства, и нервы её были очень неустойчивы с тех пор, как её мать тоже подверглась нападению. Для неё кошмар снова воплотился в жизнь. Уже второй дорогой ей человек погиб от когтей зверя. Она не выдержала в первую очередь духом.

— Какой-то нонсенс, — буркнул Регулус.

В этой истории становилось слишком много повторов.

— Мистер Блэк упоминал многие имена, но ещё чаще давал людям прозвища вроде Грязные Ногти, Помёт Пикси, Нечищеные Ботинки, Любитель Пирожков или Не-хотеть-умирать — как вы сами слышали.

Вальбурга хмыкнула:

— Это он любил.

— Местами я так и не разобрался, о ком идет речь. Есть три персонажа в его рассказах, которые встречаются чаще, чем только однажды. Быть может, вы поймете, о ком идет речь.

— Мы постараемся, волк, — ободрила Ремуса Кассиопея. — Читай. Но не жди от нас многого. Если брать во внимание всё, что ты на нас вывалил, никто даже близко не знал, как работает голова моего дорогого племянника.

Складки у уголков глаз деда Поллукса пролегли ещё глубже обычного, словно он за минуту состарился на десяток лет.

* * *

Я не верю в россказни старика. Я не хочу верить! Но чудак вечно оказывается прав, как и Голубоглазый. За что они свалились на мою голову? Почему всё, что я нахожу, мне вскоре хочется закопать обратно? Включая этих двух… Невыносимые. Только и твердят своё: «Ты больше не можешь вмешиваться, ты больше не можешь вмешиваться. Всё, что ты делаешь, только запустит историю на повтор». Тьфу, будьте прокляты! Особенно Голубоглазый. Раньше он очень даже не возражал против вмешательств! Сам нашел меня в школе, шпингалет, и начал нести такую пургу! Мало того, что я ему поверил — поверил во всю несусветную чушь, что он на меня обрушил! — мы ещё и сделали всё, как он говорил. Это он сам настроил меня вмешаться! А теперь бегает за стариком с совочком, собирая песок, что тот сыпет, и праведно повторяя каждое его слово. «Итог один, итог один, итог один». Моргана подери, заело их что ли, на пару?

* * *

Бабка Кассипея отобрала у Ремуса дневник.

— Это что ещё за чертовщина? — яростно ругалась она, нацепляя на нос очки, которые больше походили на пару луноскопов.

Мелания и Арктурус корректно молчали, но Лукреция этим не отличилась.

— М-да, — протянула она. — Пожалуй, теперь я даже и злиться на него не могу. Бедный кузен.

— Вижу, ты сегодня в настроении разругаться со мной, — не выдержала Вальбурга. — Понимаю, тема располагает, — леди Мелания сдалась и со стоном обхватила виски руками. — Альфарда можно любить или не любить, но отрицать того, что он вытирал твои сопли — а нужда в этом появлялась достаточно часто — ты в моем присутствии не посмеешь!

— Вы с Орионом были золотыми детками! Вам он подтирал сопли — следил, чтобы не дай Мерлин, не провалились в это треклятое Зазеркалье насовсем. Вылезали бы вы из него почаще! Может, тогда ты бы что-то вокруг себя заметила. Все пеклись только о вас, драгоценных, не обделенных способностями.

Вальбурга расхохоталась.

— Так вот чего ты бесишься. Дождемся Сигнуса и послушаем его историю о детской травме! Его ведь тоже обделили.

Ремус не решался вмешиваться в их бойню и просто стоял с круглыми глазами, чувствуя себя не в своей тарелке настолько, что ему даже было стыдно.

— Так есть у вас идеи или нет? — Сириус с раздражением прервал их.

— Бессмыслица! — всплеснула руками Кассиопея, вылезшая из книги. — Какой-то старик, Провидец, читай — не общался Альфард ни с какими стариками! Поллукс? — она подтолкнула брата корешком дневника в плечо, но, не дождавшись никакой реакции, кинула книжку ему на колени. — Разберешь ты здесь что-нибудь? — глаза старушки в очках-луноскопах в упор посмотрели на Ремуса, и он подскочил от неожиданности. — А Голубоглазый — мальчишка младше Альфарда, знакомый ему со школы. Помните вы, чтобы он общался с кем подобным?

Вальбурга и Лукреция асинхронно качнули головами. Дядя Сириуса вёл очень уединенный образ жизни. Люпин прикусил губу. Он надеялся, что они знают. Может, было совсем не важно, кем являлись эти люди, а может, Альфард Блэк, излив всю душу в этих дневниках, всё-таки хотел оставить хоть что-то личным.

— Я иду посмотреть, почему Кикимер так долго возится с ужином, — Лукреция поднялась на ноги и направилась в колодец.

— Только не вздумай сбегать домой. Разговаривать мы ещё не закончили, — кинула ей вслед Вальбурга.

Лукреция не повела ухом, но зубной скрип услышали все.

— Есть ещё одно имя, — хоть в чем-то должно повезти! — Некая Принцесса.

— Эйлин Принц, — рассмеялась Вальбурга. Сириусу стало вдруг интересно, почему ей так смешно.

— Принцесса без королевского приданого, — изрек Поллукс.

— Принцы — отменные зельевары. Правда, были, — Регулус просто сказал то, что знал.

— На Эйлин Принц они, собственно, и перестали быть, — известила Кассиопея. — Ты разве не говорил Альфарду не общаться с ней? — спросила она брата.

— Говорил, — с небывалым спокойствием признался Поллукс. — А толку?

Сириус терпеливо переглядывался с Ремусом — здесь со вторым дневником следовало заканчивать. Люпин кивнул в ответ.

Из контекста не было сомнений, что Принцесса — это женщина, и хорошо, что личность её теперь установлена. Одним слепым пятном меньше. Но дальше в этой истории копаться сейчас не нужно. Сначала Сириус решил поговорить о некоторых вещах с Регулусом.

— Могла бы и не спрашивать, — вздохнула Кассиопея.

Сигнус и Друэлла появились, когда остальные сели за стол. Регулус заметил, что тётя выглядела уставшей, и глаза у неё были красные. Она с вымученным лицом опустилась на своё место, а после, почувствовав на себе взгляды, попыталась выдавить улыбку. Нежно-розовые пионы, которые она наколдовала, чтобы украсить стол и обмануть других насчет своего настроения, никого не убедили, однако были прекрасны.

Дядя Сигнус шутил в своём привычном канцелярском стиле, который был слишком сложен для сдобренных вином Блэков, но во многом только благодаря ему присутствующие вообще о чем-то говорили. Всех обуревали самые разные домыслы, но все они думали об Альфарде Блэке, пытаясь понять, знал ли кто-нибудь из них его по-настоящему. Сигнусу становилось тревожно от взгляда на их кислые лица. Что же такого они пропустили? Он и представить себе не мог.

Кикимер подал им грибной крем-суп, затем рыбу с лимоном и печеными овощами, а на десерт успел соорудить пирог с голубикой, которую удалось спасти от детей. Даже в условиях экстренности ужин с блеском удался. Жаль, что не все ощутили вкус еды.

После Блэки разбежались по гостиной и некоторое время занимались кто чем. Поллукс листал дневники сына и ни с кем не разговаривал. Арктурус, Мелания и Кассиопея слушали, как дети рассказывают стихи. Вальбурга и Лукреция ругались почем зря. Сириус утащил куда-то Ремуса на пару слов, а Регулус, обходя острые углы, пересказывал Сигнусу и Друэлле, суть разговора.

— А вы не думали, — неуверенно спросил Регулус, — рассказать обо всём Нарциссе?

— Нет, — неожиданно резко ответила Друэлла. — Её голова достаточно забита проблемами.

Регулус опешил и не стал спорить.

— Как думаете, — в нем появилась боязнь задавать неудобные вопросы. — Согласился бы Люциус сменить сторону?

Сигнус звучно кашлянул, как бы напоминая, что он вообще-то представитель правопорядка, и лучше лишний раз не культивировать тему того, что его зять — Пожиратель, дочь — осужденная Пожирательница, а племянник — бывший Пожиратель. Сигнус Блэк являлся серьезным, собранным, уравновешенным человеком. Он не прятал голову в песок от очевидных фактов, но упоминание конкретно этих деталей действовало ему на нервы. По правде, он боялся за свою карьеру, которая держалась на честном слове.

— Вы не хуже меня знаете, дядя, что у него есть Метка.

— Знаю, — прагматично отозвался Сигнус. — Всё зависит от того, каковы будут наши успехи к моменту, когда Волдеморт вернется. Люциус не перейдет на слабую сторону и совершенно точно не станет шпионом. Я знаю этого ящера. Пока он не напугается, предлагать что-то бесполезно, а сейчас он считает, что его Метка уже никогда не загорится.

— Объяснять ему, что всё в точности наоборот бесполезно?

— Как отбирать золото у нюхлера.

Через десяток минут Блэки начали снова собираться на диванах и креслах, и беседа о Волдеморте, Мраксах и крестражах сама собой возобновилась. Греющие уши Гарри и Атрия спрятались в портьерах, но Сириус их нашел:

— Идите-ка, найдите Кикимера. Он даст вам тесто что-нибудь слепить.

— Мы уже лепили вчера, — возмутилась Атрия.

— Хотим собирать шишки, — потребовал Гарри.

— Попросите Кикимера. Он отведет, — наконец ему удалось выманить их из-за портьер щекоткой, с криками и смехом.

— Кто такой Волдеморт? — серьёзно спросил Гарри.

— Никто! — ляпнул Сириус, мысленно обругав себя. Даже для ребенка это прозвучало неправдоподобно. — Один преступник. Но вам его уже не надо бояться.

— Он умер, да? — с непонятным восторгом спросила Атрия. Сириусу стало не по себе от этого маниакального блеска в её глазах — в точности как у его собственной матери.

— Да, — промямлил он. — Бояться нечего.

— Папочка всем покажет, — хвастала Атрия, таща за собой Гарри.

Но в глазах крестника он видел… недоверие? Сириус надеялся, что день, когда ему придется сказать Гарри о том, что он сейчас соврал, никогда не настанет, потому у Волдеморта не останется крестражей и он никогда не возродится.

— Если подытожить, — задумчиво начал Регулус, — то, во-первых, Тайная Комната — не детская байка, и она действительно открывалась в сорок третьем. Тогда он, судя по всему, создал первый крестраж.

Ремус подтвердил.

— Хм, — задумался Регулус. — Может, я думаю не о том, но живой василиск, возможно, ещё сидит в Хогвартсе, а это значит, что найти яд…

— Регулус! — с упреком окликнула его Мелания.

— Смотрю, Феликс разъел тебе последние мозги. Будет тебе яд. Подожди до завтра, — пообещала Кассиопея.

— Ладно, ладно, — обиделся Регулус.

— Дядя был уверен, в том, что и открытие Тайной Комнаты, и убийство Риддлов остались на совести Волдеморта. Было создано два разных крестража, и если во втором случае — это кольцо, которое он мог украсть там же, например, в доме далеко не нищих Риддлов, то что в первом случае — совершенно непонятно. Но вряд ли это был ценный предмет, что делает поиски ещё сложнее, — ещё раз повторил Сириус.

— Как будто до того, как он расколол душу, ему религия не позволяла красть вещи, — пробубнила Кассиопея.

— Но между тем, их уже два, — вёл подсчет Арктурус.

— Медальона Слизерина больше нет, — напомнил Регулус.

— Это три.

— Но есть ещё Чаша. Я уверен, что это крестраж, — Сириус не давал никому забыть о своей находке.

— Четыре.

— Ты уж извини, но даже найти кольцо, о котором нам ничего неизвестно, будет легче, чем ограбить сейф в Гринготтс.

— Замётано. Сам найди крестраж, который будет удобно уничтожать, — усмехнулся Сириус.

— Давайте сосредоточимся, — упрекнула внуков Мелания. Ремус листал третий дневник. — У нас немного времени, прежде чем детям наскучит швыряться шишками в Кикимера.

Блэки выглянули в окно: Кикимер оборонялся, но моментами специально пропускал удары, чтобы подогреть интерес детей. Гарри и Атрия, запыхавшись, бегали к кромке леса в поисках новых орудий.

«Всё, что мне известно о крестражах» — рукопись, которая застревала комом в горле, когда её читаешь. Заключительная часть автобиографии Альфарда Блэка, пропитанная смирением перед своей участью и горькой иронией над прожитой жизнью. Он всегда знал, что в конечном итоге останется в одиночестве, но не переставал делать то, что считал правильным. Он был изгнан и не понят самыми близкими — большей частью все они были сейчас в этой комнате.

Ремус условился с Сириусом не болтать о личной драме его дядюшки. Отделить эмоции от изложенного было почти невозможно, потому что страницы и строки пропитались ими ровно так же, как и чернилами.

Но Ремусу требовалось сделать это. Намекать на семейные склоки Блэков? Нет, он не глупец и ещё хочет быть прощенным за то, что Сириус так сумасбродно ему обо всем поведал.

— Мистер Блэк в основном делился своими размышлениями — процесс создания крестражей⁽²⁾, влияние на волшебника и места, где Волдеморт, возможно, спрятал эти предметы, — слукавил Ремус.

— Где, по его мнению? — чопорно спросила Вальбурга.

— Большая вероятность, что в Хогвартсе. Том Риддл любил Хогвартс, и, даже став Волдемортом, питал слабость к школе. Далее, деревушка Литтл-Хэнглтон, в особенности — старый дом Мраксов и особняк Риддлов. Гринготтс мистер Блэк тоже не сбрасывал со счетов, но известно, что у самого Волдеморта ячейки не было, поэтому, вероятно, его ценности хранил кто-то из сообщников, как в случае с сейфом Лестрейнджей. Не исключено, что крестраж может находиться в одном из домов Пожирателей — спрятан там с разрешения хозяина или без. Остальные места мистер Блэк отмел, и совершенно точно был уверен, что все крестражи, сколько бы их ни было, находятся на территории Британии. Так легче следить и кроме того, он не оставил бы свои сокровища где ни попадя, как и не выбирал для создания крестражей вещи, которые ничего не значили для него.

— Нужно всё проверить, — Регулус казался очень воодушевленным и полным сил.

— Но-но, одни вы туда не сунетесь, — притормозил его Поллукс. Регулус в одно мгновение помрачнел, словно у него спросили документы в баре.

— Несомненно! — поддержал дед Арктурус. — Мы идем все вместе.

«Такими темпами, — думал Сириус, — нам достанется только Люмосом подсвечивать».

Однако в этом не было ничего страшного. Как сегодня выяснилось, «если согласиться и сделать по-своему, можно сохранить немало нервов». Сириусу казалось, что Регулус поддержит эту идею.

— Что говорил Альфард про влияние? — деловито поинтересовался Сигнус. — Слабеет ли создатель крестража при этом или нет? Вот что мне покоя не дает.

— Мистер Блэк утверждает, что волшебник должен слабеть, но всё зависит от его потенциала. Более того, среднестатистический волшебник не может создать больше одного крестража, а Волдеморту удалось как минимум четыре.

— Он подпитывался за счет Меток, не надо забывать. Они тянут соки из его подданных, — напомнила Вальбурга.

Это снова вернуло мысли Регулуса к необходимости снять Метку Люциуса Малфоя. Сколько же их всего? Справится ли его мать? Переламывая его связь с Лордом, она боялась. Отец лучше её разбирался в этих цепочках, но у неё лучше получалась концентрироваться. Наверно, то был первый раз за многие годы, что они друг другу не помогали.

— Это может быть объяснением, — оценил Сигнус. — Но Метки появились не сразу, верно? — он посмотрел на Ремуса с вопросом. — Такое безобразие — и на руке — в школе бы заметили.

— Судя по всему, Метки появились после выпуска из Хогвартса, — подтвердил Ремус. — А значит, первые два крестража он точно создал без их поддержки.

— Я не совсем понимаю, — вступила в разговор Друэлла. — Магический потенциал привязан к телу, не к духу, — никто не спешил соглашаться или возражать, потому что никто не мог точно сказать, и Друэлла решила объяснить: — Магия ведь живёт в теле, и способности почти всегда передаются от родителей детям. Маг не рождается сильным или слабым из-за своей души. Это больше вопрос наследственности и других генетических премудростей, в которых я ничего не смыслю — так что извините, леди Мелания, если я несу околесицу, — Мелания покачала головой, и Друэлла заговорила снова: — Почему магические способности слабеют от создания крестражей? Магия — это больше про тело, чем про душу.

— Есть маги, которые не могут ходить, видеть, слышать или говорить. У которых нет рук или ног. Но это никак не ослабляет их способностей, — поспорила Мелания. — Эта тема полна загадок. Сказать «да» или «нет» здесь нельзя. На всё находятся исключения.

— Я считаю, что всё объяснимо противоестественностью, — вмешался Арктурус. — Пусть способности привязаны к телу, деление души на части не может не сказаться на силе.

— Именно так, — согласился Ремус. — Без сомнения, создание крестража строится вокруг раскола души, но тело, как составляющая, тоже участвует.

— Кто-нибудь из вас пересилил себя, когда я просил прочитать про ритуал? — полюбопытствовал Регулус. Большинство молчало. — Он не такой тошнотворный, как то, для чего нужен.

— Ну, мы с Поллуксом осилили, — отчиталась Кассиопея.

— Я тоже прочитала, — ответила Мелания без колебаний, а Арктурус принялся разглядывать свой галстук. — Думаю, ты всё поймешь, Друэлла, если узнаешь суть.

Друэлла побледнела.

— Хорошо, расскажите. Я послушаю.

— Это древнее колдовство. Всё, что нужно для его свершения, существовало как тысячу лет назад, так существует и сейчас. Три элемента. Один символизирует тело, вмещающее душу. Другой — дух человека, желающего расколоть свою душу. Впоследствии именно эта часть всего определяет характер будущего крестража. Третий элемент — кусочек внешнего мира. То, что было, есть и будет после нас в этом мире. Осязаемое и очень символичное доказательство жизни на земле, — роль рассказчика мрачных вещей пересушила Ремусу горло. — Чем являются эти элементы?

— Кровь, — Арктурус и не читал книгу, ответ его был уверенным. — Очевидно, тут без неё не обойтись. Кровь подразумевает оболочку физическую.

— А может, нос? — не удержался Сириус. Регулус попытался придавить улыбку.

— Что там второе, волк? — спросила Лукреция, махнув рукой на этих клоунов.

Бровь Ремуса дергалась каждый раз, когда Блэки к нему обращались.

— Дух. Точнее, какой-то кусочек индивидуальности, предопределяющий сущность крестража.

— Воспоминания, — выдал Поллукс.

Поллукс напоминал Гусеницу из маггловской сказки про девчонку Алису — дымил, создавая в воздухе густой табачный циклон, отвечал иносказательно, не очень заботясь о контексте своих мыслей. Его старческую душонку всё-таки задело то, что речь шла о его первенце, которого он пережил, как и свою жену.

Жизнь проносилась перед глазами. Да, Поллукс мог с уверенностью сказать — дух и воспоминания связаны нераздельно. Второе в его случае может уничтожить первое.

— Действительно так, — признал Люпин. — Воспоминания должны быть сильными. С ними предмет, в который вкладывается осколок, перестает быть просто вещью. Он оживает и живёт своей жизнью, навечно храня образ своего хозяина — точнее, той его версии, которая была в воспоминаниях.

— И травы. Три вида, — блеснула знаниями Кассиопея. — Листья яблони, бессмертник и клевер.

— Понимаю, — объявила Друэлла. Это звучало так, словно она хотела поскорее закончить этот разговор. — Тело, дух, символ жизни. Теперь понимаю.

За окном стемнело. Через стеклянную крышу колодца светили ясные звёзды. Гарри и Атрия забежали в дом, наперебой жалуясь, что замерзли. Кикимер ворчал. Дети нашли ручей в лесу и промочили ноги, а потом убегали, не давая домовику высушить обувь. Вальбурга решила, что они ведут себя слишком свободно, и отправилась напомнить им, что к чему в этом мире.

— Мне нужно домой. Завтра Нарцисса обещала навестить меня в ателье, — сообщила Лукреция, накидывая мантию.

— Пожалуйста, ни слова ей, — убедительно попросила Друэлла.

Зная, что Лукреция и Нарцисса поддерживают общение, Друэлла каждый раз просила её держать рот на замке — но Вальбурге об этом ни разу не напомнила, что было весьма занятно.

— Конечно!

«Иногда лучше, когда тётя Лукреция чем-то расстроена и молчит, — подумал Сириус. — А теперь она взбешена ссорой с матерью и может что-нибудь сболтнуть».

Ему, в отличие от Регулуса, совсем не нравилась идея переманивать Люциуса на их сторону, хотя он любил Драко, и судьба Нарциссы ему была не безразлична.

— У меня уж кости ноют, — пожаловалась Кассиопея. — И завтра нам в банк, — Поллукс не отреагировал на её напоминание. Он поднялся на ноги, опираясь на свою трость, и вышел в квадратный колодец. — Кхм, ладно. Поговорим завтра, — тихо пробубнила старушка. — Волк, помоги мне вскарабкаться по ступенькам. Если ваше приглашение, конечно, распространяется и на меня.

— Оставайтесь, — кивнул Сириус. — На третьем этаже полно комнат, — секунду он сомневался. — Скажите об этом деду Поллуксу, если найдете.

Кассиопея подцепила Ремуса под локоть, и они двинулись к лестнице.

Друэлла безучастно попрощалась и скрылась в камине. Сигнус ненадолго задержался.

— Завтра в Министерстве. Дай мне знать, если есть свободная минута поговорить, — негромко сказал дядя и тоже исчез. Может, от него, как от адвоката, не укрылось, что они чего-то недосказали.

Сириус цепко сгреб дневники Альфарда и спрятал за спиной, пока ими — а если быть точным, самым последним — никто не заинтересовался. Регулус сидел, склонившись над думосбором. Сириус подтолкнул его локтем, собираясь еле слышно заговорить.

— Думаю, мы заслужили отдых. Мелания, как считаешь? — прервал тишину голос Арктуруса.

— Если это удобно, — ответила бабушка, уловив, на что он намекает. — Спрашивай Сириуса, а не меня.

— Внук, — торжественно обратился Арктурус. — Позволишь нам погостить недельку, пока моя ностальгия не утихнет?

Сириус нерешительно замер, не находя, что сказать.

— Э, — промычал он. — Да. Без проблем. Наслаждайтесь. Только я редко дома появляюсь.

— А Ремус? — поинтересовалась бабушка. Здесь Сириус окончательно потерялся. — Он обмолвился, что занимается наукой.

— А. Ремус! Он, да. Он постоянно что-то изучает.

— Тогда мы не заскучаем в его компании, — сказала Мелания.

«Ремус будет счастлив», — кисло подумал Сириус.

Что ж, это прогресс. Мелания, Арутурус и Кассиопея явно поставили Ремусу положительную оценку. Только Сириус пока не понимал, что для него проще — когда его друзья не нравятся и к ним никто не пристает, или наоборот. Странные ощущения, но с этим можно будет разобраться позже.

Он опять вернулся к Регулусу и потряс его за плечо, пока старики увлеченно рассматривали альбомы со старыми колдографиями.

— Можешь ты подождать минуту? — прошипел брат. — Дай досмотреть. Не хочу ничего пропустить.

На столе стояли склянки с разномастными воспоминаниями Блэков о Волдеморте, а точнее, о том, кто когда-то звался Том Риддл.

— Забери с собой, и пошли в кабинет, а то дед Арктурус, весь в ностальгии, отберет у тебя думосбор.

* * *

В маленький кабинет можно было попасть из библиотеки. Он прятался за одной из книжных полок. Конечно, о нём все знали, поэтому назвать его потайным причин не было.

Зато комната хорошо была защищена от звуков извне. Они гуляли по колодцу, пронизывающему этот дом, ударялись о стеклянную крышку, словно невидимые птицы, и возвращались назад, блуждать по просторам коридоров и комнат. Завывания ветра, шорохи, шум, скрип старых половиц. К звукам здесь следовало привыкнуть, не бояться их странности.

Известно, что старые дома волшебников тоже живут и имеют характер. Дом на площади Гриммо был буйным и властным. Каким бы ни было его настоящее название, особняк Альфарда никогда не буйствовал, несмотря на внушительный, размашистый вид и загадочные звуки, наводняющие каждый закоулок. Он напоминал спящего, громко храпящего великана или добродушного, неуклюжего толстяка.

— Наш отец был не первым Блэком, который умер по вине этого психопата, — озвучил Регулус.

Сириуса тоже не отпускал гнев. И горечь. Дядю Альфарда уже никак не поблагодарить. Он умер в одиночестве, несмотря его старания и любовь к семье, которая забыла его ради сомнительных идеалов.

Сказать старикам всё как есть или нет — это он не мог решать сам. Они были стары, и сложно судить насколько крепки морально. Пока они переваривали всё, что им сообщали, но всему есть предел. Глядя на деда Поллукса сегодня, Сириус в этом убедился — а ведь сказать, что он любил этот высокомерный кусок льда, можно было только с большой натяжкой.

— На, — Сириус сунул брату стакан. Регулус всё ещё кипел, и стакан пришлось поставить рядом. — Медовуха дяди Альфарда — за дядю Альфарда.

Теперь Регулус поднял стакан.

— За дядю Альфарда.

Братьев преследовало одинаковое чувство — как будто дядя Альфард умер во второй раз.

— Как он столько узнал в одиночку? — не верил Регулус.

— Дядюшка был параноиком не хуже Грюма, а человек, который смотрит на вещи с меньшим оптимизмом, редко ошибается.

Регулус не выпускал книги из рук.

— Может, я лишился ума, но здесь есть что-то ещё, — сказал он.

— Заметил, да? — фыркнул Сириус. — Какие-то секреты он так и не раскрыл, и половину прозвищ черт разберёт.

— Как ты их нашел?

— Дядя оставил подсказки, чтобы я нашел. Он написал об этом в дневнике незадолго до того, как умер.

— Наверно, хорошо запрятал.

— Ха! — хохотнул Сириус. — Я бы сказал, он не хотел, чтобы я их нашел.

— Неправда. Просто спрятал в своём стиле. Ты же помнишь, какой он был изобретательный, — Регулус на секунду завис, вспоминая, как неординарно и в то же время строго Альфард держался на людях. — И он правильно сделал. Непонятно, кто ещё их мог найти.

— Он написал, что и тебе что-то припрятал.

Регулус удивился, а потом поник.

— Должно быть, ту самую книгу о крестражах, которую принес в нашу библиотеку.

— Не думаю. Ты сам сказал, дядя очень хорошо прятал вещи.

— И не только вещи, — добавил Регулус.

1) lobato (исп.) — «волчонок»

Вернуться к тексту

2) Согласно версии автора, для создания крестража сначала требуется провести ритуал, а уже потом раскалывать душу. Наверно, так было бы меньше недоразумений в стиле «шел — упал — проснулся бессмертным». Т.е. случайно создать крестраж нельзя. Единственное исключение — Гарри Поттер, ведь в этом случае Волдеморт никаких ритуалов не проводил ни до, ни после.

Вернуться к тексту