Дофенизм (джен)

Он уже начал любить тишину, ставшую близкой подругой или же злостным наркотиком, вызывающим привыкание.

На голограмме часов медленно ползли серые стрелки, опять-таки бесшумно, словно крадясь мимо его сгорбленной спины. По окну кабинета не стучали капли дождя, его синоптики обещали вечером, однако даже несмотря на пасмурную, но неплохую погоду улицы были пустынны — редкие темные фигуры то появлялись, то пропадали среди бесцветного лабиринта многоэтажек, впрочем, такой вид был тут всегда. Порой доктору Ингану казалось, что на его окна просто натянули полотно картины, не меняющейся никогда, поэтому улицы Дэтрика каждый час выглядели похоже, словно клоны одного и того же дня, как и коридоры больницы — всё те же серые стены со встроенными в них планшетами, однотипные роботы-кулера с безвкусной водой, белый свет квадратных лампочек-близнецов. В такой среде хорошо работалось, ничего не отвлекало лишними узорами, бессмысленными картинками — ненужными деталями, одним словом, а то было самым главным. Пациенты — тихие, будто мертвецы, работа — одна и та же каждый день, вызубренная мышцами настолько, что доктор Инган сам порой чувствовал себя одним из роботов, точно исполняющим забитую ему в голову программу. Но такие мысли не вносили ни грамма страха, настолько он привык жить среди андроидов.

Что ж, вирус Ридженте точно сыграл на пользу его больнице и бизнесу, ибо надолго ещё палаты будут заполнены бездвижными полумертвецами, пустоголовыми богачами, на которых вирус отыгрался с мастерством, подарив ему, доктору Ингану, спасательный круг в виде круглой суммы, что оградила его от, казалось, неизбежного банкротства — того, чего так желали соперники. Больница процветала, пусть цветы и были серы, а корни уходили далеко не в честную почву. Идеальная работа. Работа мечты.

Вдруг тонкий экран телевизора, висевшего чуть правее рабочего стола, над которым, трудясь над документами, и сгорбился доктор, оглушительно запищал, заставив Ингана резко выпрямиться, чего не одобрила привыкшая находиться в другом положении спина. "Опять забыл перенастроить громкость". Доктор Инган потер уши, уже забывшие о каком-либо звуке среди непрерываемой тишины, и посмотрел, нахмурившись, на телевизор, хотя уже догадывался, какое сообщение, сопровождаемое писком, ему поступило. Откопав под горой документов круглый пульт, он нажал нужную кнопку автоматической зачитки сообщения и приготовился к словам, звучащим для него приговором.

— Доктор Инган, уведомляю, что ваш пациент номер четыреста тринадцать очнулся от сна Ридженте. Поспешите к нему в палату, пока неокрепший мозг не перешел в стадию паники. К этому пациенту приставлена Норико. — Компьютерный голос, исходящий из колонок, медленно заполнял кабинет, вытесняя полюбившуюся тишину. Вмиг хорошее настроение доктора Ингана потерпело крах, разрушилось, превратилось в пепел — ещё одна потеря, ещё одним пациентом меньше, а следовательно, и денег так же становилось не больше...

Всё же был один минус в "идеальной работе мечты" — пробуждение пациентов, их выздоровление, уход из больницы, и вместе с ними доктора Ингана покидали и деньги, деньги... Толстый палец переместился на кнопку "дополнительной информации".

— Пациент номер четыреста тринадцать, — телевизор сделал недолгую паузу прежде чем продолжить ознакамливать доктора с пациентом, ускользающим из лап больницы, и такому знакомству Инган был совершенно не рад. — Женщина, двадцать пять лет, во сне Ридженте пробыла шесть месяцев, имя...

— А покороче нельзя? — зло пробубнил он, перематывая до более нужной информации.

А день так хорошо начинался! Кроссворды, судоку, парочка прочитанных полезных статей о бизнесе утром, сейчас, в обеденное время, заполнение документов, что было не такой сложной, даже любимой частью работы. Какие черти дернули четыреста тринадцатую "проснуться", этим сбивая всю систему, всю программу, которой до того следовал доктор Инган и которую теперь надо было менять, дописывать в ежедневнике, вставлять в расписание регулярные посещения, кормёжку — опять лишние расходы! — обучающие занятия с специальным роботом, наблюдение за здоровьем... И этот длиннейший список принимал всё более страшный образ в голове доктора Ингана. Ну вот кому может нравиться такая трудная, не однотипная работа?

Дойдя до части, где говорилось о самом главном — что из себя представляла именно эта версия сна Ридженте, — доктор Инган вздохнул и принялся записывать в электронный блокнот все подробности, ибо в этом "самом главном" и крылось "самое тяжелое", "самое нелюбимое", "самое долгое"... И единственное, что помогало доктору Ингану преодолеть ненависть к его же работе, это навязчивая, словно комар, зудящая, словно его укус, мысль, что это была девушка, муж которой сильно мог подпортить репутацию этой больницы одним щелчком пальца, так что... Надо было быть с ней поаккуратнее.

Нос улавливал очень знакомый запах роз... Это было странно, она ведь никогда особо не увлекалась этими растениями, предпочитая васильки, но почему-то аромат казался не просто знакомым, а будто уже... Родным? Даже немного поднадоевшим.

Шарлотта, не торопясь открыть глаза, аккуратно попробовала пошевелить сначала пальцами, что были до это скованы болью, напавшей на тело так внезапно, но сейчас вроде её отряд больше не пронзал тело, не пускал яд в голову, превращая мозг в густой туман, не стрелял острыми стрелами в ноги и руки. Битва подошла к концу? Или это временное перемирие?

Пальцы поддались, беспрепятственно согнулся сначала указательный, затем большой, а потом и все остальные пришли в движение, не отдаваясь при этом судорогами. Но облегчённый выдох вылетел из пересохшего горла, только когда получилось согнуть в коленях ноги, мило укрытые чем-то воздушно легким и мягким...

"Наверное, Эви, откопала тот жёлтый плед. — Шарлотта потянулась, и губы расплылись в улыбку, её грели мысли о заботе со стороны Эви. — И на кровать дотащила. — Это Шарлотта определила, чувствуя спиной невероятно удобный матрас, даже слишком комфортный для того, что был в доме Шарлотты. Может, Эви вызывала скорую, и та доставила её в больницу? — Ну а я очень даже не против полежать, коли так удобно".

Во всём же надо было искать плюсы! Ну ничего, что какая-то болячка напала, главное, всё в прошлом. Сейчас её подлечат, и всё вернётся в своё русло.

Хотя интересно, что это всё-таки было?

Голова казалась слишком тяжелой, будто прибитой или привязанной к подушке, но веки вроде таковыми не были, и она наконец открыла глаза, хотя многого ей это не дало — в них потемнело, чёрные пятна замазали большинство обзора, но даже через маленькие проблески средь темноты Шарлотту смутило место, в котором она очнулась. На идеально белом, однотонном, а оттого и скучном потолке горела лишь одна квадратная лампочка, свет которой был такого же цвета, что и потолок, и стены, и пол... Даже не имея возможности повернуть голову, лишь вращая глазами в стороны, она поняла, что лежала в абсолютно белой комнате, небольшой по размеру, лежала, судя по всему, на широкой кровати, ибо чтобы достать пальцами краев, ей не хило потребовалась раскинуть руки.

"Странно, это что за больница такая?"

Хотя в том, что это больница, Шарлотта сомневалась всё больше, и некрасивый дизайн был меньшей причиной, основной же были непонятные горящие экранчики, мигающие синими буквами, странными символами и разными цифрами. Они напоминали новые модели телефонов — на тех тоже что-то мигало, но эти экраны были в три раза больше. Они, словно пятна в потемневших глазах, замазывали и портили идеально белый вид комнаты.

Никогда Шарлотта не встречала таких... таких... Безликих мест? Да, наверное, такое слово подходило больше всего — безликие, пустые, бездушные. В каждом доме, в каждой комнате, да куда уж там — в каждом уголке, в котором хоть когда-то побывала Шарлотта, было своё "лицо", своё "я“, которое, словно зеркало, отражало душу хозяина. Если любил он рисовать, то картины в различных рамках заполняли стены, полки, порой даже просто стояли на полу — места не было! Бывали такие девушки, обожающие всегда выглядеть на сто, и тогда их туалетные столики уставлены косметикой, баночками с кремами, скрабами, парфюмом. А были ещё ювелиры, танцоры, певцы, алхимики...

А в этом месте, казалось, никого не было. Оно словно чистый лист — идеальный, без единой кляксы, и пустой. Бессмысленный. Новый. Сердце забилось быстрее, ибо больницей это и быть не могло — они всегда были яркими. Стены были украшены яркими рисунками, порой абстрактными и не всегда понятными, но живыми! На тумбочке рядом с кроватью стояли статуэтки единорогов, дракончиков, серцел — ну разве милые животные не поднимут настроение после, к примеру, сложной операции? А цветные обои не напомнят о том, как ярок мир за окном? Окно! Кто занавешивает окна в палате пациентов? А как же полезный солнечный свет, заставляющий смешно щуриться, напоминающий о свежем воздухе и скорой поправке? Шарлотта даже чихнула от возмущения. Вот не зря она ушла из больницы принимать детей на дому! Но неужто так изменились больницы, пока она отсутствовала? Во что они превратились? В белую пустоту, навевающую тревогу? Или она не в больнице? Тогда где?

"Да в тревогу сейчас уже я превращусь. — По спине пробежались неприятно пощекотавшие мурашки, словно когти страха постучали по позвоночнику, пересчитав позвонки. Шарлотта тут же откинула страх в сторону. — Ну что ты запаниковала? Никто же больно не сделает, кому в Эфиуме это надо?"

"Никому", — твердил мозг, но недоверчивое сердце не слушалось, продолжало громко стучать, будто что-то знало, знало, но молчало. Или, наоборот, этим громким стуком пыталось предупредить?

Голова заболела, словно отвыкнув от длительного потока мыслей и раздумий, и Шарлотта немного сморщила носик, нахмурив брови, но последнее она сделала не столько из-за казавшейся мелкой после того, через что она прошла, головной боли, сколько из-за непрерывающейся нейтральной, но в то же время такой же безжизненной, не выражающей, не тревожащей ничего в душе мелодии, которую Шарлотта никогда не выбрала бы для прослушивания. Тем не менее музыка казалась ей такой же знакомой, как и запах роз, которых, кстати, нигде не было видно. Она прислушалась к тихим отчетливым звукам, вылетающим из-под бело-черных клавиш, складывающимися в нудную музыку... Несомненно, это играло пианино, правда, мелодия его была такой же бесцветной, как и инструмент, ску-у-учной. Шарлотта, и правда будто была ребенком, надула губки, но не перестала хмурить брови. Что-то было тут не так, по-другому, однако между тем отдаленно узнаваемым, словно воспоминания, связанные с этим местом, прятались за клубками сизого дыма...

Неожиданно часть стены, громоздившаяся напротив широкой постели, на которой в нелепой позе, раскинув руки, лежала Шарлотта, каким-то магическим образом исчезла. Нет, не растворилась в воздухе, она словно вошла в другую часть, образовав широкий проход, ровно половину которого занимал странный человек, вроде бы мужчина, одетый в серый халат, настолько длинный, что почти доставал до пяток, серую рубашку и серые брюки. Одним словом, это был человек, который не внушал доверия, он словно соответствовал этой белой комнате, являясь такой же пустой и однотонной массой — олицетворение одиночества и тоски. Даже его бледная кожа показалась Шарлотте серого оттенка. А может, она просто плохо его видела из-за того, что лежала, и так опуская зрачки вниз настолько, насколько это было возможно?

Шарлотта тут же мысленно себя ущипнула. Глупая! Кто же судит по внешнему виду? Может, он самый добродушный человек, а она уже — "не внушал доверия"! Что только страх ни делает...

— Миссис Бартон, здравствуйте, я счастлив, что вы вернулись к нам. — Неизвестный сделал шаг вперед, едва заметно кивнул и достал нечто из кармана халата, но что, она не смогла разглядеть, ибо из ее положения полностью можно было увидеть лишь потолок. — Это большая радость для нас.

Лицо также было видно не очень, по крайней мере, недостаточно хорошо, чтобы сказать, что оно выражало, но судя по интонации — ничего. Никакой радости, счастья, но на это Шарлотта практически не обратила внимания, лишь внутри что-то ёкнуло. Вмиг все ее мысли забились птицами, которых словно посадили в клетки, в клетки по имени вопросы. Миссис Бартон? Вернулись? Куда вернулись?

— Простите... — она постаралась улыбнуться и смотреть с теплом, но слово, вырвавшееся само, лезвиями оставило боль в пересохшем горле и перерезало все попытки казаться здоровой и радостной. Видимо, осадочек от этого маленького "приключения" всё же остался.

— Не пытайтесь говорить. Дайте вашему организму немного привыкнуть, окрепнуть. — Часть стены вернулась на место, и мужчина подошёл очень близко к постели, серой тучей так нависнув над смутившейся Шарлоттой, что у неё не осталось сомнений в его поле. — Сейчас Норико принесет вам воды с сиропом, голосовые связки придут в норму, и мы с вами поговорим обо всем, ну а сейчас поболтаю я, постараюсь, насколько это будет возможно, прояснить ситуацию, — и с этими словами он начал массажировать ей горло, потом светить в него фонариком, затем поковырялся в одном из экранов, а Шарлотта в это время рассматривала его. Он не был похож на ведьмаков, которые работали в обычных больницах, ибо те всегда были до ужаса тощими, с тёмными кругами под глазами, а этот... Круглый живот упирался в серую ткань рубашки, а под глазами были лишь пухлые щеки и строгий, твёрдый, неразбавленный интонациями голос, который не дрожал.

— Меня зовут доктор Инган, я ваш врач, и вы в больнице имени...

Доктор? Врач? Кто это такие? И словно прочитав эти немые вопросы во взгляде Шарлотты, доктор Инган поспешил ответить, убирая фонарик в серый кармашек:

— Доктор и врач — это синонимы. Это как ведьмаки с ведьмами в вашем этом... Как его... — Толстые бледные кисти с жирными пальцами забегали по халату, будто подыскивая убежище, и в итоге нашли его, заползя ещё в один карман, извлекая оттуда другой странный блокнотик, только вместо привычных страниц в нем были вставлены тонкий экранчики. Зашуршали тонкие бледные страницы, исписанные неразборчивым подчерком, и когда наконец нашлась нужная страничка, грубый голос продолжил: — Эфиуме. Да, точно, Эфиум. Только если у вас феи лечат детей, а взрослых ведьмаки с... ведьмами, — последнее он сказал с таким пренебрежением, что аж сам, видимо, испугался, нахмурился, — то у нас доктора и врачи в целом всех возрастов лечат. Есть педиатры, но об этом лучше с Норико поговорите...

"Вроде бы пообещал прояснить ситуацию, а пока только усложняет её. Про каких-то педиатров, докторов и врачей говорит, которые как будто бы лечат людей вместо ведьм и ведьмаков, которых, между прочим, стоит уважать — так-то они и по порчам специалисты".

Сердце вновь подняло в груди тревогу, пробуждая неконтролируемый рой страшных предположений. Спокойствие медленно начинало трещать по швам, пока она пыталась объяснить глупому сердцу, не замедляющему свою атаку, что ничего страшного произойти не могло, ибо она в Эфиуме! Эфиуме, где никогда не бывает ничего плохого!

"Тогда почему доктор — так же его звать? — Инган говорил о Эфиуме, как о некоем другом месте?"

Но Шарлотта постаралась убедить себя, что это ей шепчет страх, а у него, как было известно, глаза больше, чем у серцел. А у них они немаленькие. Поэтому самые плохие мысли и самые страшные вопросы оставались пока что в ящичках, запертых на замок, и великих стараний Шарлотте стоило не думать о том, что эти замки еле-еле сдерживали напор.

— И пока у вас ещё возможности больше думать, размышлять и воспринимать информацию, чем говорить, я скажу самое главное, к чему прошу вас подойти со спокойствием, но сначала исправим ваше положение. Не пугайтесь, сейчас ваша спина с головой начнут подниматься, это буду делать я с помощью вот этого пульта, — доктор Инган потряс перед ее лицом каким-то белым шарообразным устройством с черными выпуклыми точками и квадратиками, видимо, этим пультом. — Голову также можете попробовать повернуть, только аккуратно.

Шарлотта аккуратно кивнула и улыбнулась. Доктор ей нравился всё больше — она даже начинала ему доверять. Все живые существа хороши чем-то, просто порой они этого не показывают, и пусть доктор Инган пока и казался такой серой, безэмоциональной и пустой статуей, Шарлотта не верила, что он мог быть таким, ну не бывало в Эфиуме таких людей, таких орков, драконов, серцел, которые не показывали и, похоже, не чувствовали вообще ничего, ибо как можно было жить, ничего не ощущая? Как можно жить, чувствуя вместо радостного трепета в груди огромную бездну, чёрную дыру, поглощающую всё внутри? Когда-то Шарлотта читала о таком состоянии, но впредь не встречала никого с огромной дырой в сердце.

Но, словно опровергая её убеждения, на лице доктора Ингана до сих не промелькнула ни одна эмоция. Лишь губы шевелились, произнося что-то, а глаза смотрели устало и безрадостно, в зрачках не было и грамма эмоций. Неужели ее первые мысли оказались верными?.. Но как так можно было жить?

И, если хорошо знать двух людей, что сейчас столкнулись в одной абсолютно белой комнате, то можно было правильно подумать, что тут встретились две противоположности: серая пустышка, возомнившая себя живой, и яркий луч солнца с белым волосами и карими глазами.

— Так вот, постарайтесь принять следующие слова спокойно и подобающе. — Такое начало напрягало, стоило признать, а суровый голос, не выражающий ничего, только усугублял ситуацию. — Шарлотта, насколько я знаю, в вашем мире Эфиуме, вы незнакомы с термином фамилия, но что он обозначает, вы разберете вместе с Норико, но просто для справки, ваша фамилия — Бартон, Шарлотта Бартон. Вам по-прежнему двадцать пять лет, но... — доктор Инган замолчал, косясь на экран, после чего посмотрел вновь на Шарлотту, сковывая своим взглядом, от которого ей свело всё внутри. Впрочем, пауза это была недолгой, доктор Инган, словно опомнившись, продолжил: — Но вы не в Эфиуме, Шарлотта. И никогда там больше не окажетесь.

Что-то внутри отпустило, словно порвался какой-то провод, сломался какой-то рычаг, что не выдержал давления, и в тот же миг душа упала в пятки, оставив сердце биться. Биться, хоть и казалось, что её резко опустили с головой в воду, где не было слышно ничего, кроме этого бешеного стука сердца.

"Что..."

— Опережая все догадки — это не шутка и не сон, Шарлотта. У меня уже есть опыт работы с такими пациентами, как вы, поэтому я знаю, что вы можете сейчас сказать, сделать, так что давайте договоримся заранее — никаких попыток побега, убийств, покушений, искать соратников и думать, что умерли, тоже не надо. Все в порядке...

Как глупо все звучало и выходило! Она не в Эфиуме? А где ей быть, кроме как не там? "Вы, наверное, шутите", — вот что хотелось сказать, но прозвучало это было бы глупо, даже если бы Шарлотта могла говорить, ибо доктор Инган же сказал — не шутит, значит, дело серьёзное. Но тогда хотелось спросить: "А вы ничего не путаете?" А может он вообще сумасшедший? Да нет, таких в Эфиуме тоже не водилось. Ну, настолько чокнутых, а так разные, конечно же, есть.

Вдруг в голове щелкнула мысль — розыгрыш, и вслед за ней водоворот мыслей закружился и замелькал со скоростью света. Точно, как же она сразу не догадалась! Всё было глупым розыгрышем друзей, наверняка они заказали какой-нибудь квест и наверняка это была идея Лалы, вот вам и пример сумасшедшей. Вспомнился и странный на вкус чай, который Шарлотта пила у неё в гостях утром перед встречей с Эви, должно быть, Лала туда что-то подсыпала, вот Шарлотту и вырубило.

Правда, насколько бы сильно Лала ни была сумасшедшей, её розыгрыши никогда не принимали такой жестокий характер.

— Давайте я поясню, что сейчас происходит и что происходило на самом деле, — монотонно продолжил доктор Инган, и Шарлотта решила дать ему шанс рассказать, о чем будет этот квест, но внутри почему-то тревога всё же зашуршала своими тонкими крылышками, а ощущение, предчувствие чего-то страшного потихоньку начало затмевать разум. — Сейчас, миссис Бартон, вы находитесь в городе под названием Дэтрик, сегодня двадцать седьмое января две тысячи восемьсот восемьдесят девятого года. Подробнее о Дэтрике вы так же узнаете с Норико, которая, к сожалению, почему-то задерживается. Перехожу к более важному: два года назад на наш город обрушалась ужасная эпидемия вируса, который окрестили вирусом Ридженте. Попадание вируса в организм пророчило нарушение работы мозга, из-за которого организм впадал в состояние, похожее на анабиоз, мы прозвали его сном Ридженте, который медленно убивал организм. Хорошо, что благодаря нынешним технологиям мы способны поддерживать работу остальных органов и отчасти мозга, всё же он так и остался самой малоизученной частью нашего тела. И из-за этого наша медицина не смогла предотвратить ещё одно важное последствие начала действия сна Ридженте — потерю памяти.

"Ну вот тут можно было и пооригинальнее придумать, потеря памяти — устарелое клише".

Шарлотта продолжала сдержанно улыбаться, кивая и давая понять, что внимательно слушает, но на самом деле она больше была занята мыслями, как отомстит Лале за всё это, параллельно наслаждаясь чувством спокойствия, лишь слегка озеро тишины нарушалось небольшой рябью тревоги.

— Но и тут есть позитивный момент — высока вероятность, что память вернется благодаря разработанному лично мной способу борьбы с Ридженте. Но знаете, в чем особенность данного вируса? Ну, скорее, даже и не догадываетесь, а ведь это и касается вашего Эфиума, ибо сон Ридженте не просто воздействует на мозг, заставляя его, условно говоря, "засыпать", но и вынуждает видеть то, чего нет. Лёжа, вы словно просматриваете очередное сновидение, да ещё и принимаете в нём участие, проживая некоторое время в этом сне...

Шарлотта поняла, что доктор Инган собирается сказать, и от этого липкие мурашки своими лапищами коснулись кожи, но она тут же успокоила себя — это всего лишь розыгрыш, просто со слишком убедительной игрой актёров. Она никогда прежде не встречала таких квестов, где всё так однотонно, а от того и пугающе.

Она никогда прежде не видела экранов.

Она никогда прежде не видела таких больниц.

Она никогда не лежала на таких удобных кроватях.

Слишком много "никогда" было в этой комнате.

— Вы провели во сне Ридженте шесть месяцев, и провели их в мире, который, насколько я понял, состоит лишь из одного города — Эфиума, и прожили там немало... Всю жизнь, — доктор Инган хмыкнул. — Интересно, впервые такое встречаю — шесть месяцев длиной в целую жизнь.

Вдруг часть стены, всё та же и всё так же, отъехала в сторону, и тут же в проёме появилась явно девушка, одетая в странную для больницы одежду — чёрный пиджак, брюки и того же цвета блузку с белым воротником, вместе с чёрной короткой стрижкой и почти белоснежной кожей она была полным олицетворением смерти. Косы не хватало.

"Да уж, квест всё страшнее и страннее".

И это уже не могло не напрягать, Шарлотта даже решила потом, когда она сможет говорить, уточнить, а можно ли будет как-то приостановить квест, ибо он нравился ей всё меньше и меньше. Слишком много деталей воздействовало негативно, заставляя нервничать без повода. Ведь... Без повода же?

— Норико, мы вас заждались, в следующий раз поторопитесь к вашей новой подопечной. — Доктор Инган даже не посмотрел на Норико, а вот она не сводила с него немигающего взгляда из тонких щелей глаз.

— Запомнила. Приветствую, миссис Бартон, позвольте мне развести вам сироп, — её голос ничем, казалось, не отличался от голоса доктора Ингана — такой же механический, не выражающий ничего, просто женская версия.

Ох, как тяжело было ждать, пока Норико достанет из небольшого чемоданчика, с которым она зашла, складной стакан, баночку с бесцветной, как и эмоции Норико, жижей, которая потом добавилась к воде такими уверенными движениями, что сразу стало понятно, что она делала это не раз.

И даже на вкус жижа, называемая сиропом, была никакая, буквально. Безвкусная.

— Сейчас подождём ещё парочку минут, и можно будет говорить, — с этими словами доктор Инган что-то нажал на экранчике, и тот погас. — Вы приходите в норму. Ну а пока говорить у вас всё же пока не получится, советую ещё несколько раз обдумать сказанное мною. Помните, Шарлотта, это не шутка. Реальность, — доктор Инган посмотрел ей прямо в глаза, и Шарлотта не выдержала тяжести этих черных дыр, опустила взгляд, и против воли, словно этот взгляд обладал неким гипнозом, задала себе самый страшный вопрос, который скрывала не под одним замком, а под сотней сразу.

Что, если это не розыгрыш? Что, если и правда Эфиум был лишь хорошим, нет, идеальным сном?

От одной лишь мысли об этом стало противно, и Шарлотте захотелось откинуть её куда подальше, но та, наконец выбравшись на свободу, не собиралась так быстро отставать. В голове не укладывалось — как могло так произойти, чтобы такой яркий и насыщенный Эфиум был лишь плодом воображения? Да никак! Этот ответ рвался впереди всех, но был ли он правильным?

Сердце вновь забилось. Бам-бам.

Слишком эта больница была не похожей на больницы, что уже допускало возможность о её нахождение в некоем... Дэтрике.

Бум-бум.

Что все-таки был за приступ? Что такого Лала подмешала, чтоб Шарлотте стало так плохо? Нет, Лала, да и никто другой вообще во всём Эфиуме не был способен на такое. Да и какая теперь разница, что за приступ был, если...

Бах-бах.

Тогда это был не розыгрыш, а... Реальность?

Бам-бум-бах.

Нет-нет, так не могло быть!

— Ничего не хотите сказать? — доктор Инган отключил все остальные экранчики, оставив лишь два.

— Я... Не верю, — это единственное, что смогло вырваться из плена страха. Кашля, спасибо сиропу, не последовало, и хотя бы это было маленькой радостной новостью. Только вот безудержный поток жужжащих мыслей это не спасло.

— Это нормально. Но позвольте вам помочь. Насколько я понял, в Эфиуме у каждого есть какая-то своя личная особенность в теле, так?

Шарлотта лишь кивнула в ответ, ибо во рту, словно кляп, встряло нечто, мешающее говорить, заставляющее мурашки наперегонки, подобно Резу и Було, бегать по всему телу Шарлотты.

— У вас это было родимое розовое пятнышко в середине лба, в виде звёздочки, не так ли?

— Да, всё верно. А у Эви — маленький рожок красный на запястье, — зачем-то пробормотала Шарлотта, словно ещё не до конца приобрела способность говорить, и слова путались, перебивались наплывом жутких мыслей.

— Угу, да, — безразлично согласился доктор Инган, и, повернувшись к Норико, сказал ей: — Достаньте, пожалуйста, зеркало, которое я попросил вас захватить.

Та подчинилась, вновь щелкнули металлические замочки чёрного небольшого чемоданчика, тонкие пальцы Норико, похожие на паучьи лапки, заползти внутрь и извлекли идеальное, будто только что купленное квадратное зеркальце без единого рисунка и наклеечки — лишь голая поверхность, но Шарлотте не было никакого дела до какого-то там зеркальца. А если она не дома? А если она никогда и никого больше не увидит? Не обнимет строгую Эви, не посмеется с заводилой Лалой, не поговорит с Джайлсом? А как же вкусный чёрный чай, рассветы со стороны гор, домик на дереве, Було, Рез...

"Стоп, стоп, стоп!" — застонал внутри мозг, ибо с каждой мыслью, с каждым её обрывком и кусочком паника нарастала, она сидела внутри сердца и росла, росла, росла... И вот она доросла до того, что места в сердце перестало хватать, но разве это было преградой? Паника разрасталась, разрывая стенки сердца изнутри, отчего оно содрогалось болью, обтекало кровью, и заставляла медленно сходить с ума. Ни одна боль не могла сравниться с утратой Эфиума, утратой ее дома, её друзей, её семьи...

— Доктор Инган, ну это же розыгрыш, да? Просто квест? Это не может... — дрожащий шёпот сорвался с пересохших губ. — Не может быть правдой. Ну это же мой дом! Мой мир! Он не может быть выдуманным, он вполне настоящий, живой, как и каждое животное там, каждый цветочек, и я совершенно... — она сглотнула ком из слез, что готов был всхлипом вырваться наружу, страх давил внутри, смешиваясь с паникой, так хорошо, что Шарлотта уже не понимала, что происходило с ней, лишь чувствовала боль. Боль, словно кто-то вырывал ей в груди дыру.

Шарлотте никогда не нравилась мысль, что её могут обмануть, но именно сейчас ей хотелось, чтобы всё это было обманом — весь этот вирус, никчёмная больница, город. Хотелось, чтобы её впервые в жизни обманули. Хотелось почувствовать себя снова дома, готовить отвары трав, ощущать себя в безопасности, зная, что никто тебе не сделает плохо.

— Давайте вы сейчас посмотрите в зеркало. То, что вы увидите, объяснит вам всё. — Доктор Инган, будто не замечая, что его пациентка еле сдерживает слезы, которыми переполнились ее глаза, жестоко продолжал подливать топлива к рыдающему и обливающемуся кровью сердцу своим механическим голосом.

Что означали слова доктора Ингана?! Он издевался?

Ох, как не хотелось брать это зеркальце, которое Шарлотта уже успела возненавидеть. Сердце стучало в висках, шептало в уши о том, что сейчас что-то станет известно, что-то...

"Дура! Доктор Инган не просто так спросил о пятнышке! Неужто он имеет в виду, что... — Шарлотта тут же оборвала мысли, ибо даже её начало приводило в дрожь. — Нет, оно не могло исчезнуть. Оно не исчезло. Оно — часть меня, я в Эфиуме... Ведь так?"

Дрожащие пальцы коснулись любезно протянутого ей зеркальца. Кажется, доктор Инган немного нахмурился, но Шарлотта уже не смотрела на него, вглядываясь в зеркало, ища в нем поддержку, ища спасение, ища ту самую звёздочку...

Из зеркала на неё смотрела девушка с глазами на мокром месте, полными надежды, девушка со лбом, на котором не было ни одного родимого пятнышка.