Все знания и силы (джен)

Примечания:

не бечено

Этот мальчик был им подкинут, что было очень не вовремя, так как денег на двоих детей просто не хватало. Дурсли не были плохими людьми, по их мнению, поэтому племянника приютили, а не сдали в приют, хотя это было проще. Мальчик, конечно, не получал материнского тепла, но он не был родным ребенком, что ему было в свое время достаточно честно объяснено. Скорее, в отношении него работал остаточный принцип. Еда по остаточному принципу, одежда опять по нему же. Работать по дому его не заставляли — маленький же, но и особо не замечали.

Пойдя в школу Гарри Поттер, привык к своему имени, привык к тому, что он не «мальчишка» и не «эй, ты». В школе все было так же, как и дома — равнодушные учителя, равнодушные, иногда злые, иногда дружелюбные ученики. Откровенная садистка учительница английского языка, спокойный и мягкий учитель математики — все было в этой школе. Наказания в самой школе были болезненными, но Гарри к ним относился философски, только вот руки долго болели от линейки… Впрочем, мальчик привык к тому, что он ненужный и не жаловался.

Когда впервые заболели пальцы, Гарри поначалу подумал, что это от наказания, но утренняя скованность рук и ног стала приносить ребенку серьезные неудобства, поэтому, когда руки начали болеть сильнее, он, на свою голову, пожаловался тете. Петунья отвезла мальчика в больницу, где, после анализа крови, даже особо не осмотрев ребенка, врач сказал: «психосоматика» и объяснил, что это такое.

Ему прописали таблетки, от которых Гарри становился вялым, спокойным, сонным, но боль они не снимали, впрочем, дядя Вернон по-своему понял объяснения врача, поэтому наказания дома стали регулярными, иногда даже до крови, чего раньше не было. Вернон хотел выбить всю эту психосоматику из «ненормального», как теперь называли Гарри, но боль все росла. Вскоре начали болеть и колени, причиняя страдания при беге. Гарри не решался пожаловаться еще раз, ведь могло стать еще хуже.

Добрый доктор в больнице рассказывал, что боль мальчику только кажется, что это он себя убедил в существовании боли, отчего сам страдает. Он учил ребенка не замечать эту самую боль, и Гарри ему поверил. Но однажды вместо того доктора был другой доктор, который решил доказать, что мальчику кажется эта боль.

— Вот эта мазь, она не делает ничего, — сказал он, открывая тюбик. — Я тебе смажу суставы и боль останется, хорошо?

— Хорошо, — сказал мальчик, не понимающий, зачем это нужно доктору, который смазывал лучезапястные суставы болеутоляющей мазью, чтобы потом объяснить мальчику, что это за мазь и почему она не работает в случае Гарри.

Но прошло совсем немного времени, и Гарри улыбнулся, сообщив, что намазанные места совсем не болят. На этот раз задумался доктор и взял кровь на анализ еще раз. Правда, для Гарри, уже уверенном в том, что боль ему только кажется, ничего не изменилось. Он все также ходил в школу, все также подставлял под линейку дрожащие ладони… И верил в то, что это все его фантазия. Он верил в это, когда начал падать, он верил в это, когда не мог удержать ручку в руках. Его наказывали за то, что ему больно.

Ежедневно, в основном ближе к вечеру, после наказания Вернона, у Гарри поднималась температура, но доктор в больнице сказал, что это «от слез» и «у детей бывает», анализы же нормальные. В анализах крови только иногда проскакивало что-то необычное, но на эту необычность уже не обращали внимания. А Гарри уже становилось все равно. Боли в руках иногда становились настолько сильными, что мальчик терял сознание. Иногда было трудно дышать, особенно после спорта, на котором Гарри уже предпочитал получить наказание, а не мучиться, так как наказание было менее болезненным.

Обнаружив, что, когда руки в тепле, они не так сильно болят, мальчик старался помочь себе сам, но уже не надеялся встретить свой одиннадцатый день рождения, чувствуя, что сходит с ума от таблеток, которые он научился не принимать, и постоянной боли, с которой ничего поделать было нельзя, разве что уснуть. Возможно, будь Дурсли родными родителями или приняв мальчика, как сына, они смогли бы настоять на обследовании, но…

Видимо, решение не пить таблетки освободило что-то внутри Гарри, потому что, когда дядя Вернон решил в очередной раз наказать мальчика, неизвестная сила отшвырнула его, вбивая в потолок гостиной. Эта сила пробила перекрытия, сломала дядю Вернона, напугала тетю Петунью и отправила мальчика в глубокий обморок. Когда Гарри очнулся в чулане, дядю уже увезли парамедики, а тетя смотрела на мальчика с ужасом, но зато его больше никто не бил.

* * *

День рождения Гарри стал самым серьезным испытанием для мальчика. Явившийся за ним профессор, совершенно не обратила внимания на то, как двигается мальчик, поэтому ходила быстро, да так, что Гарри едва поспевал за ней. Профессор МакГонагалл постоянно подгоняла мальчика, у которого временами перед глазами появлялись черные точки, похожие на мошек, но он упрямо шел, закусив губу.

Мантии, палочка, учебники, аптека — все пролетело бы абсолютно незаметно, если бы не обморок Гарри прямо на Косой Аллее, вызвавший всеобщее порицание и обещание наказания. В этот момент волшебный мир перестал быть сказкой в глазах Гарри. Ему даже захотелось в знакомый до последней досточки чулан, подальше от таких профессоров, как МакГонагалл, но мальчику просто некуда было идти.

Профессор аппарировала мальчика обратно вместе с вещами, подробно объяснила, как пройти на платформу и исчезла. А Гарри попытался затащить тяжелый сундук в дом. С первого раза это не получилось, но он не сдавался, пробуя еще и еще, пока, наконец не смог…

— Ну что, скоро ты исчезнешь из нашей жизни? — зло поинтересовалась Петунья.

— Очень надеюсь, — ответил мальчик, пытаясь разогнуть сведенные от нагрузки пальцы. — Как бы я хотел вас всех больше никогда не видеть…

— Вот чтобы не возвращался! — произнесла на это тетя. — А то в приют сдам!

— Да лучше уж в приюте… — прошептал Гарри. — Может быть, там хотя бы поверят…

Странное дело, но его вера в то, что боль ему только кажется, пропала, как только он перестал пить таблетки. Хотя тетя проверяла, сунул ли мальчишка их в рот, но тот научился засовывать таблетки под язык и выплевывать потом в унитаз. Его суставы были теплыми, иногда горячими, Гарри считал, что такое казаться не может. Значит, на него просто всем наплевать.

Последний месяц перед школой был сложным, но не невозможным. В основном, по мнению Гарри, сравнительно комфортно жилось потому, что дядя Вернон оставался в больнице, и мальчика никто не пытался больше избить. За одно это он был благодарен той силе, что жила в нем. Вот только одного не понимал Гарри Поттер — почему она раньше не вмешалась?

Он притерпелся к боли и научился работать руками так, чтобы она не терзала его, но вот что его ждет в школе магии — мальчик не знал. Он надеялся на то, что наказания там обычные, а не какие-нибудь магические, которых он может и не выдержать. Сам еще не понимая, Гарри опасно близко подошел к той самой черте, за которой никаких желаний уже не бывает. Психика ребенка могла сдаться в любой момент.

Когда опять стало трудно дышать, Гарри лишь сжал зубы, заставляя себя дышать размеренно, но не преуспел в этом, потеряв сознание. Видимо, в спертом воздухе чулана было слишком мало кислорода. По крайней мере, так подумал Гарри, когда очнулся, но выбраться не смог — Петунья заперла чулан на замок, что, впрочем, ей не помогло. Паника обуяла мальчика, вообразившего, что сейчас задохнется и дверь чулана куда-то исчезла.

Внутрь хлынул живительный воздух, показавшийся прекрасным, отчего паника сразу же улеглась, и сильно утомившийся Гарри смог спокойно уснуть. Утром Петунья была, конечно, недовольна, но это был последний, как она надеялась, день мальчишки в ее доме — вполне можно было и потерпеть.

* * *

Попасть на поезд было бы очень сложно, но Петунья вызвала мальчику такси, желая поскорее от него избавиться, а таксист, увидев покрасневшие руки Гарри, помог ему с сундуком. Посторонние люди, видя мальчика, старались ему помочь и верили в то, что это не выдумка. Красные, начавшие деформироваться кисти, прихрамывание и прикушенная губа говорили о том, что мальчику больно. Почему-то посторонние люди в это верили, а так называемые «близкие» — нет.

— Мальчик, тебе помочь? — подошел к Гарри полисмен.

— А можно? — встретив наполненные надеждой большие зеленые глаза, полисмен улыбнулся.

— Конечно, можно, — он подвез багажную тележку, легко поставил на нее сундук и поинтересовался: — С тележкой справишься или до поезда проводить?

— Нет, спасибо большое! — обрадовался Гарри. — Дальше я сам.

— Самостоятельный какой, ну, доброй дороги, — пожелал полицейский на прощанье.

Провисая на тележке, перенося на нее свой вес, мальчик упрямо шел к разделительному барьеру. Путь был тяжел, но Гарри шел так, как будто от этого зависела его жизнь.

— Привет, — услышал он голос какой-то девочки и, повернувшись, чуть не упал. На него смотрели большие карие глаза, в которых плескался интерес.

— Привет… — прошептал Гарри, мучительно стараясь не расплакаться от вспыхнувшей с новой силой от неловкого движения боли.