Кот-князь и Золотая империя (джен)

Проснулся я от того, чего со мной никогда в жизни (ну, один, быть может, два раза) не бывало — от холода. Крайне неприятное, скажу я вам, ощущение — лапы дубеют, мурашки под шерстью бегают толпами, что твои разносчики на Северном рынке, а хвост коченеет. Поэтому ничего удивительного не было в том, что я завопил от гнева, даже не открыв глаз — неужели эта дурища Айсиму забыла мою корзинку на крыльце после заката?! Ну все, после такого ей точно только свинарники чистить!

Каково же было мое удивление, когда на мой гневный вопль никто не пришел. Я подождал мгновение, другое, досчитал до ста — никто так и не появился, хотя обычно прибегали сразу же. Голос у меня что надо — как у истинного чиновника: рявкнул, и все падают ниц… только в этот раз почему-то не сработало.

Глаза пришлось открыть.

Лучше бы я этого не делал.

Потому, что проснулся я в каких-то развалинах.

И как я здесь оказался, хотелось бы знать?!

От злости и непонимания я почесал за ухом — задней лапой, по-собачьи; ужасно вредная и непристойная привычка для такого почтенного кота, как я, но надо иногда себе и послабления делать. Почесал — и замер: лапой до уха я дотянулся сразу и легко… обычно получалось хорошо если с третьей попытки. Похудел я, пока спал, что ли?

Так, а… О, Великий Золотой, что у меня с шерстью?! Короткая… с колтунами… да еще и грязная, будто мною все поместье подметали… с проплешинами!! Как будто меня стригли очень кривыми и очень тупыми ножницами!

Кажется, все понятно. В утятине, которую принесла мне Айсиму, была какая-то сонная трава. Коварная девка вынесла меня за ворота, передала своим сообщникам, а те отвезли в какие-то руины, обкорнали и вымазали грязью. А теперь хотят потребовать у моего хозяина выкуп, или что еще хуже — перепродать!! Ловить крыс!! Или того хуже — на мясо!!

Ну не-е-ет, свинарниками мерзавка не отделается. Голову потребую оттяпать, когда домой вернусь. А сейчас надо выбираться отсюда — вон, и в животе урчит… интересно, время третьего завтрака или первого обеда?

Я потянулся, выпустив когти, зевнул… и чуть не рухнул на подогнувшихся лапах. Мне не надо было никуда выбираться.

Я уже был дома. В своей усадьбе.

Сначала я решил, что мне показалось — пришлось даже прикусить себя за хвост, тоже плешивый и грязный. Кошмарный вид вокруг никуда не исчез: вон абсолютно точно палисандровые перила, о которые я так любил точить когти… только почему они так переломались, обуглились и… даже немного сгнили? Почему от яблони у террасы, с которой на меня только утром бранился поганец Эньдури, остался один обугленный ствол? Почему… почему двор павильона зарос бурьяном в полтора человеческих роста? Почему в самом павильоне обгорели стены, выбиты окна и… и, кажется, проломлена крыша?

Почему мой дом выглядит так, будто в нем никто не живет по меньшей мере пару кошачьих жизней?!

Я сел, нервно постукивая кончиком хвоста по подгнивающему полу. Допустим, в поместье случился пожар, а меня просто забыли вынести — что вряд ли. И потом… пожар пожаром, а палисандр не гниет так быстро, да и такой траве за пару ночей не вымахать. Получается… получается в доме действительно давно никто не живет?

Или это все же не мой дом?

Я осмотрелся еще раз и вздрогнул от ужаса: нет, это все-таки было мое поместье, мой любимый павильон — вон там, на косяке, сквозь слой копоти еле виднеются царапины, которые я оставил не далее как вчера утром; перила поднадоели. Великий Золотой, что здесь происходит?..

Или мне просто снится кошмар, а я не могу проснуться?

В зарослях бурьяна раздался шорох. Нехороший такой шорох. И… о, Великий Золотой, человеческий шепот!

— Где?

— Да вон, на террасе сидит.

Бурьян раздвинулся, и меня замутило. По тому, что еще утром было нашей лужайкой, ко мне кралось… нечто. Два нечта — людьми я их назвать не мог. Я не затворник, и повидал всяких бедняков — от крестьян до чистильщиков рыбы, но это… это были не люди. Грязные — почти как стены павильона, с неприбранными волосами, закутанные во что-то, что даже тряпками сложно назвать, не то что халатом… и с каким-то очень нехорошим блеском в глазах.

Голодным блеском. Точь-в-точь, как у Эньдури, когда ему не перепадает даже рыбьего скелета.

— Братец Чжань, ты издеваешься? В этом задохлике мяса на один укус.

— Ничего, братец Чжинь, на похлебку пойдет. Хорошая похлебка выйдет, наваристая…

Стойте, это они обо мне? Меня — на похлебку? Меня — подарок самого сунского императора?!

— Мя-я-яу!! — отчаянно завопил я, чтобы не дать сковать себя панике, и бросился наутек. Человекоподобные бросились за мной.

Под лапы попадалась всякая дрянь — камни и щепки, трава больно била по моему нежному животу и мягким бокам, хвост непривычно мешал, цепляясь за стебли, но я бежал как никогда в жизни. И впервые в жизни понимал мышей, которых изредка ловил для развлечения: ничего нет хуже, чем бежать от того, кто хочет тебя съесть. Великий Золотой, дай мне выбраться из этой передряги, и… и я никогда в жизни больше не трону ни одну мышь. И рыбку. И воробья…

— Братец Пань, спереди заходи, спереди!

— Не убежит! Должны же мы впервые за неделю поужинать!

Я остановился как вкопанный; мое благородное сердце, не привыкшее к таким пробежкам, колотилось в районе горла. Один из человекоподобных заходил спереди, щеря желтые, такие же гнилые, как перила террасы, зубы в гнусной ухмылке; второй с такой же ухмылкой заходил сзади. Деваться мне было некуда: справа была еще более высокая трава, чем перед павильоном, к тому же там виднелась вода — кажется, это раньше был один из наших прудов. Слева…

Великий Золотой, я знал, что ты не покинул меня! Проломленная стена — это то, на что я даже надеяться не мог!

Я шмыгнул между человекоподобными и со всех лап понесся к спасительному пролому; недолюди побежали было за мной, но запутались в задних лапах и траве и рухнули на землю. Край пролома был высоковато от земли, но я вцепился непривычно длинными когтями в выщербленный камень, подтянулся (откуда только умения и навыки взялись, никогда подобного делать не приходилось… Впрочем, наверняка я был талантлив во всем, как и положено благородному коту, даже в том, что никогда не делал), пролез в дыру и припустил по улице. В хвост мне неслись самые мерзкие проклятья — если бы я услышал их еще утром, то попросил бы хозяина всыпать палок тем, кто осмелился так выражаться в мой адрес! — но сейчас для меня намного важнее было то, что меня не съели.

Отбежав от поместья на приличное расстояние, я плюхнулся на дорогу — чуть отдышаться. И тут же похвалил себя за предусмотрительность, ибо если бы я сначала огляделся, то точно бы упал, и отнюдь не от усталости.

Улицы не было. Вокруг были только руины — проломленные стены поместий, сорванные с петель и сгнившие ворота, обгорелые остовы домов. Дорога — мостовая, это была мостовая, отметил я — была местами выщерблена и превратилась в нечто невообразимое — месиво камней, грязи и нечистот. Но самое главное — вокруг не было ни единого человека, не считая тех уродливых подобий людей, что я встретил в руинах своего дома. Да что там — на улице не было вообще ни единой живой души, ни кошки, ни собаки, ни даже крысы или воробья… и я, кажется, начинал понимать, почему.

Еще кое-что не давало мне покоя. Улица и дома, точнее то, что от них осталось, казались мне непривычно огромными. Я — не очень высокий кот, пусть и крупный, но все же настолько снизу на мир смотреть не привык. Разве что в детстве…

В детстве?!

Рядом со мной как раз была лужа — слава Великому Золотому, хоть не вонявшая. Я заглянул в нее… и зажмурился. Потом еще раз. И еще.

Кошмарное видение никуда не исчезло. Из лужи на меня пялился котенок лун трех-четырех от роду — некогда белый, а теперь тощий и грязный. Совсем как Эньдури, только шерсть другая и размерами поменьше.

Великий Золотой, дай мне проснуться! Разрушенный дом, одичавшие котоеды, а теперь еще и превращение в ребенка — это уже чересчур!

И в тот момент, когда я уже был готов поддаться панике, сзади раздался вальяжный голос:

— Эй, малявка, ты что тут забыл? Жить надоело?