Жизнь с мечтой (гет)

Как и предполагалось — всё плачевно.

На платформе мне не удалось встретиться со своими соседками, не то чтобы мы договаривались. Просто каждый год находим друг друга, и каждый год я жутко волнуюсь по этому поводу. И сбылись мои опасения. Пройдя несколько вагонов в надежде «нечаянно» наткнуться на своих однокурсников, я все же заняла свободное купе. Мимо проходили студенты, вглядывались через стеклянную дверь на меня и уходили. Они искали своих друзей или купе. Каждый раз я нервно вдыхала, ведь в любой момент мимо может пройти мой знакомый. Надо сделать непринуждённый вид, быть приветливой, чтобы он или она захотел остаться. Я собрала все свое самообладание и стала вглядываться в лица на перроне. На самом деле я надеялась увидеть одно-единственное лицо — лицо Джеймса Поттера.

Он. Невозможно выделить что-то одно, что так очаровывает. В нем бурлит сама жизнь: насыщенная и многогранная. Та, о которой были мои грезы. Мои нескончаемые грезы. В противовес моим земным родителям и их наставлениям я постоянно пребываю в облаках. Фантазерка. И мне нисколько не обидно за подобную характеристику. Напротив, приятно относить себя к людям, выходящим за рамки обыкновенного. Страшнее жить как они — ограничившись теплицами. Свой путь я представляю как погоду весной — наполненным вдохновением и чувствами. Чем-то волнующим. И когда в тот день, на квиддиче, тихо негодуя на мамино утреннее письмо, я увидела Джеймса, выходящего из пике и вновь набирающего высоту — пазл в моей голове сложился. Он устремился к небу, которое щедро дарило ему и только ему свои теплые лучи. Он был окружен светом. Всегда. Его смеющаяся улыбка. Его прямой взгляд. Его распахнутая рубашка. Он никогда не горбился и не скрещивал впереди руки, а двигался, как будто в любой момент готов заключить в объятия или встать грудью за своих друзей. С того дня я непоколебимо считаю нас с ним родственными душами.

В конечном итоге чьи-то родители подселили ко мне своих детей, что первый раз едут в Хогвартс. Несколько часов они сидели, как восковые фигуры, стараясь не смотреть в мою сторону, что жутко нервировало, однако лучше было бы не пытаться их разговорить — они засыпали меня вопросами о школе, а проходящая мимо Лили-теперь-еще-и-староста-Эванс похвалила этот детский сад.

По приезду в Хогсмид я столкнулась с Марлин и Элли. Они пояснили, что ехали почти в самом начале поезда по соседству с компанией Джеймса и Сириуса, которые хотели быть ближе к купе старост. Элли, безумно влюбленная в Люпина, связывала это с его назначением. Я тоже связывала это с назначением, только не Ремуса. Всю дорогу в замок я пыталась справиться со своим подавленным настроением.

За праздничным ужином Эванс святилась, как и её новенький значок старосты. Почему старостой выбрали именно её? Нет, безусловно, она заслужила эту привилегию бесконечным количеством добрых дел, которые не постеснялась выставить на всеобщее внимание. Обвиняет Джеймса в показушности, а сама ведет себя, как бесстрашная спасительница всех обездоленных. Кто плачет? У кого беда? Расступитесь! Я вам помогу! Я супер-гриффиндорка! Теперь и знак отличительный есть. Разве благотворительность или справедливость не должны свершаться инкогнито? Она просто прикрывается альтруизмом. Итого: добавим в копилочку — лицемерие.

Зато по дороге в общую гостиную она так вертелась, что оступилась на лестнице. Конечно, Джеймс сразу принялся её ловить, но его помощь ей не пригодилась, она не упала. Жаль. Мне и поворачиваться в его сторону не надо было, я и так знала, куда он постоянно смотрит. Эванс даже спотыкаться умеет грациозно — грудь вперед, задница торчком, волосы заскользили к лицу, встала, улыбнулась, извинилась, что отвыкла от длинной мантии на каникулах. Если бы падала я, то из-под блузки выпал бы, весь трясясь, жир, и растянувшись на лестнице, я стукнулась бы лицом о перила. Никто бы мне на помощь не пришел. На внимание такого крутого парня, как Джеймс, мне не приходится рассчитывать.

Эванс — это мой ночной кошмар. Знаете, есть кошмары стандартные — дикие вопли, кровища, в общем, сумасшествие полное (хотя описание подходит и под обычные критические дни). А есть кошмары, от которых мурашки по коже на совершенно ровном месте. Вот Эванс — именно такой кошмар. С виду ангелочек — печет кексики, подтирает слюни первогодкам, по воскресеньям подкармливает собачек. Главное ее умение — расплавлять своей улыбочкой здравомыслие окружающих, ее все обожают. У преподавателей кроме обычных оценок и похвалы есть отдельная лучше отличного — специально для Эванс. Если кому перепадает восторженное одобрение от преподавателя, не спешите радоваться, для Эванс заготовлено еще более невероятное восхваление. И как мы еще не додумались в начале года вместо гимна школы исполнять оду для Эванс? Может, секрет в тронутости Дамблдора — ну типа зараза к заразе не липнет?

Зато к этой заразе очень хорошо липнет Джеймс. Вот сейчас как-то совсем мне стало грустно, свернуться бы калачиком и… пусть что-нибудь произойдет и само всё исправится, потому что я не хочу принимать эту действительность.

На следующий день весь обеденный перерыв Джеймс что-то взахлёб рассказывал Блэку. Его взгляд был таким решительным, целеустремленным. Я, как завороженная, смотрела на него. Мне казалось, что он своей беззвучной пламенной речью может призвать меня (а может, и не только меня) совершить подвиг во имя человечества. М-м-м, да, я совершу огромный подвиг, если перестану так много жрать за обедом.

Новый учебный год только начался, а нам уже назадавали целую кучу заданий, даже не дали постепенно втянуться, как будто чем раньше все выучим, тем раньше и закончим. Правда, я старалась всё выполнять, сидела с учебниками все вечера в гостиной, но сосредоточиться я могла только на Джеймсе. Я не видела его два месяца — это целая вечность в шестнадцать лет. Прикрывшись книгой, я наблюдала за ним. Они с Блэком сидели неподалеку и как обычно что-то обсуждали и смеялись. Как бы мне хотелось быть ближе к нему, сидеть рядышком и согреваться его теплом и смехом.

Они часто своей компашкой сидят на берегу, ему там нравится. Мы могли бы тоже проводить там время. Например, поздно вечером, когда уже полная луна освещает водную гладь, уселись бы на одном гладком камне, обнимались и нежно целовались. Эх! В моем воображении это выглядит романтично, в жизни я бы просто упала с этого камня в какую-нибудь грязь. Мои грезы растаяли в воздухе, и теперь я наблюдала только выскочку Эванс, раскачивающуюся на стуле. Вот бы ножка сломалась, и она треснулась. Или ковер заскользил, и она опять же треснулась. Минут пятнадцать я гипнотизировала мебель, но, конечно же, ничего не происходило, и я пошла в постель, чтобы в очередной раз помечтать перед сном.

Начало октября порадовало нас первым матчем по квиддичу. Гриффиндор против Когтеврана. Я не являлась пламенной фанаткой, но на матчи ходила исправно отнюдь не только из-за любви к родному факультету. И в этот раз решила внести свою лепту и пожелать удачи лучшему игроку нашей команды. Джеймс должен оценить то, что я разделяю его интересы. За завтраком мы не пересеклись, что нисколько меня не расстраивало, разговаривать при толпе не хотелось — вдруг он не расслышит или от неожиданности подавится, со мной такие нелепости часто происходят. Я решила «случайно» встретиться с ним около раздевалки, как будто мимо проходила на трибуны и попутно пожелала хорошей игры. Сквозь толпу было видно — около входа в раздевалку действительно кто-то стоял в нашей фирменной форме. Это был Джеймс… и Блэк. Неразлучные дружки. При нем я не хотела ничего говорить. Ну вот, он еще заметил, как я на них вылупилась. Подул сильный ветер, и мои же волосы ударили меня по лицу. Спасибо за спасение из неловкой ситуации. Я быстренько заковыляла на ближайшую трибуну. Супер! Единственное свободное место — рядом с Эванс. Я уже развернулась, чтобы уйти на другую трибуну, как она меня заметила. Включив свою дурацкую улыбку, она позвала меня сесть к ней, а я не успела налету придумать отговорку. Пришлось пополнить ее копилку добрых дел. Через десять минут с другой стороны от меня плюхнулся Блэк. Так я оказалась зажатой в «классном» бутере. Согревала только мысль о Джеймсе: может, пролетая мимо своего дружка или Эванс, он заметит меня. Уже через пятнадцать минут после начала матча Блэк стал делать мне замечания, точнее моим волосам — мол, из-за сильного ветра они закрывают ему весь обзор. Ну, я же молчу, что из-за убийственно длинных волос Эванс нас скоро всех снесет с трибуны. А он пусть завидует молча и отращивает дальше волосы — для мести. Пока мы целый час пререкались, наша команда выиграла, хотя и с небольшим отрывом по очкам.

Через неделю после этого ветреного матча по квиддичу уже болела половина нашего курса. На занятиях постоянно кто-то чихал, учителя то шутили о правдивости лекции, то отправляли очередного безнадежно простуженного в больничное крыло. Я тоже слегка заболела, но чувствовала себя намного лучше окружающих. И как обычно бывает в моей жизни — удача должна быть уравновешена неприятностями, и они случились. Вечером с гулянки Эванс притащила какую-то заразу в мокрых сапогах, громко шмыгая носом. Полночи она ворочалась, а у нас, между прочим, кровати недалеко стоят. И как следовало ожидать, наутро мы обе проснулись с жаром. Марлин позвала профессора МакГонагалл. Вместе с мадам Помфри они решили изолировать нас двоих тут, а здоровых девочек переселить в другую комнату. Мест в больничном крыле не хватало на всех. Это была настоящая эпидемия. Сквозь дремоту от какого-то настоя я слышала, как профессор МакГонагалл высказывала опасения, что эту болезнь каким-то образом разносят дементоры — они отрываются от Азкабана, бродят по населенным деревням и присоединяются к Волан-де-Морту. Погода необратимо портилась.

Два раза в день к нам приходила мадам Помфри. Мне казалось, я не заметила, как умерла и попала в ад. Целыми днями лежать, наблюдать потолок и слушать кряхтение Эванс. Мое самочувствие не становилось лучше, от каждой новой настойки хотелось спрыгнуть с Астрономической башни — она самая высокая, я бы точно разбилась, лежала бы в грязной луже в цветастой пижаме со сломанной шеей, а желтые сопли продолжали вытекать, зато в глазах — счастье. Девчонки иногда прибегали под дверь, и мы переговаривались. Элли сказала, что некоторые, как Люпин, болеют уже второй раз за последние три недели. А Эванс, как я всегда и полагала, не такая уж и святая. Когда нам стало полегче, мы на пару стали ворчать на эту болезнь. Однажды она предложила обмануть мадам Помфри. Когда мне дали очередную горькую настойку, Эванс изобразила удушающий приступ кашля, медсестра отвлеклась, а когда вновь повернулась ко мне, я уже успела вылить содержимое стаканчика и вовсю кривила гримасу, как от горечи. Мы даже пробирались в душ, что нам было категорически запрещено.

Второй день валил снег, когда нам разрешили вернуться к занятиям. В общей гостиной была необыкновенная атмосфера — очень тепло и уютно. Постоянно находилось множество студентов, которые приходили погреться и пообщаться. От Питера я узнала, что вместе с Ремусом болеет и Джеймс, который заболел на тренировке. Блэк болеет за компанию, как обычно. Вот бы можно было записаться в помощницы к мадам Помфри — я бы поухаживала за кем-нибудь с фамилией Поттер. Я ведь вновь переболеть не могу, наверно.

Из-за болезни теперь мне приходилось догонять учебную программу, зарывшись в книгах, весь декабрь. И, конечно, остаться на рождественские каникулы.