Исцеляя душу (джен)

Этот дом на Тисовой улице с бронзовой четвёркой на входной двери ничем не отличался бы от других домов с такими же ухоженными садиками, если бы не множество сов, окруживших его. Серые, бурые и пёстрые птицы сидели на заборе, приземлялись на крышу и просто летали кругами. Их было очень много, и каждая держала в лапке или клюве толстый желтоватый конверт с пурпурной восковой печатью.

Сов не останавливало то, что дом под номером четыре был наглухо закрыт. Они всё прибывали и прибывали. А в самом доме разыгрался очередной скандал. Тучный мужчина, побагровев от ярости, тряс одним из принесённых совами конвертом и, брызгая слюной, орал на маленького худенького мальчика в очках, с зигзагообразным шрамом на лбу. Ребёнок тоскливо смотрел на мужчину, понимая, что, едва крики закончатся, его выпорют, как уже бывало не раз: дядя Вернон, взвинтив себя собственными воплями до предела, нуждался в разрядке напряжения и находил её, беспощадно избивая ненавистного племянника.

Так и есть — в руке дяди появился ремень. Мальчик привычно прикрылся руками, но в этот раз дядя ударил пряжкой. Вскрикнув, ребёнок схватился за брызнувшее кровью предплечье. Впрочем, через минуту ему уже стало всё равно: удары сыпались один за другим. Он упал и уже слабо чувствовал, что было дальше.

Взмахнув ремнём в последний раз, Вернон Дурсль остановился. Мальчишка лежал перед ним, скорчившись в луже крови, и не двигался. Дурсль схватил его за шиворот, отволок в чулан и, закинув внутрь, как щенка, захлопнул дверь, прорычав напоследок:

— И думать забудь, паршивец, об этой уродской школе!

* * *

— Сэр, не надо, мне так больно… — умолял Гарри, с ужасом глядя на пузырёк с красной жидкостью в руке высокого черноглазого мужчины. Тот нетерпеливо прикрикнул:

— Ты опять, мальчишка?! Ты должен считать за честь служить Тёмному Лорду!

Он схватил мальчика за подбородок и силой влил жидкость ему в рот:

— Тёмный Лорд хочет знать, как действует это зелье, так что хватит ныть — работай!

Кашляя и захлёбываясь, Гарри проглотил зелье. Спустя несколько секунд он рухнул на колени: жгучая боль скрутила внутренности. Мальчик закричал, выгибаясь дугой. Черноглазый человек внимательно наблюдал за мучениями ребёнка и не делал ни малейшего движения, чтобы облегчить его страдания. Наоборот, чем дольше кричал и бился в судорогах мальчик, тем более удовлетворённым выглядел человек.

Гарри захрипел, на губах выступила пена. Человек тут же отложил перо и пергамент, на котором методично записывал результаты наблюдений, взял со стола другой пузырёк и, присев рядом с маленьким скорчившимся в муках телом, уронил несколько прозрачных капель на губы ребёнка. Гарри судорожно вздохнул, прижав руки к груди, глаза его закатились, и он неподвижно вытянулся у ног своего мучителя.

Человек нахмурился, глядя на синюшно-бледное лицо мальчика, потом выпрямился и зычно позвал:

— Яксли!

На пороге возник мужчина средних лет с собранными в хвост длинными волосами, посеребрёнными сединой.

— Убери этого, — черноглазый кивнул на тело Гарри. — И давай сюда кого-нибудь другого, покрепче, мне надо закончить эксперимент.

Яксли молча кивнул и выволок тело Гарри из кабинета.

* * *

Гарри очнулся рывком, словно вынырнув из густой вязкой субстанции. Жадно глотнув спёртого воздуха, он с трудом приподнял тяжёлые веки и поначалу ничего не увидел. Постепенно его глаза привыкли к мраку, и Гарри различил слабый свет, пробивавшийся сквозь щели в двери и на потолке.

Немного осмотревшись, он понял, что находится в маленькой пыльной каморке. Всё тело болело, но совсем не так, как обычно после профессорских экспериментов. Гарри осторожно пощупал ноющее предплечье и удивился: пальцы ощутили липкую жидкость, застывающую на глубоких ссадинах. Кровь? Откуда? Профессор никогда не бил его до крови, пороть — порол, когда мальчик упрямился и отказывался принимать очередное зелье. Но максимум, что испытывал Гарри после порки, — некоторые неудобства при сидении.

Гарри ощупал лицо, там тоже были ссадины, хотя и меньше, чем на руках. А судя по не самым приятным ощущениям, спина пострадала ещё больше.

— Мальчишка!

Гарри поморщился от визгливого окрика и зажмурился: хлынувший в открывшуюся дверь свет болезненно резанул по глазам. Проморгавшись, он разглядел на пороге тощую женщину, неприятным голосом требовавшую, чтобы Гарри немедленно оторвал от матраса свою ленивую задницу и приготовил Дадлику завтрак.

Гарри ничего не понимал. Никаких женщин, кроме Беллатрисы Лестрейндж и Алекто Кэрроу, в окружении Тёмного Лорда он не видел. Тем более он не помнил никакого Дадлика. А уж готовить завтраки кому бы то ни было ему и вовсе никогда не поручали: у него была другая обязанность — служить подопытной крысой в лаборатории профессора.

Гарри нерешительно выбрался из каморки. Идти было трудно, но эта боль — ничто по сравнению с муками после экспериментальных зелий, когда заканчивалось действие обезболивающего, входящего в состав противоядия, а профессор считал бесполезной тратой времени, сил и расходного материала повторный приём зелья, облегчающего страдания подопытного кролика.

— Иди умойся, уродец! — женщина толкнула его в спину. Гарри зашипел от боли и поспешно шагнул в ту сторону, куда его толкали. Он понятия не имел, где ему можно умыться, однако женщина, ничего больше не сказав, скрылась на втором этаже.

* * *

Гарри заковылял по коридору к ближайшей двери — кухня. Следующая дверь — гостиная. Мальчик толкнулся в последнюю дверь и нашёл то, что искал, — ванную комнату. Пустив струю воды в ослепительно белый умывальник, Гарри поднял глаза на висящее на стене зеркало и остолбенел: на него из глубины чуть запотевшего стекла смотрел вроде он сам, а вроде и не он — совсем маленький, худющий, в кривовато сидящих на носу сломанных очках. В изумрудной зелени глаз — затравленное отчаяние. Тёмные волосы растрепались и торчали во все стороны. Лицо слишком бледное, что особенно подчёркивали бурые потёки засохшей крови на левой скуле.

Он быстро осмотрел себя: руки, рубашка, даже брюки сплошь в бурых пятнах. Стараясь не задевать саднящую спину, Гарри разделся до пояса и поразился не столько множеству заживших шрамов и едва затянувшихся ран по всему торсу, сколько худобе тела с торчащими над впалым животом рёбрами, тонкими, как прутики, руками. Что произошло с ним? Да, он никогда не был толстяком, но и до состояния живого скелета его не доводили: крыса должна быть крепкой, чтобы выдержать хотя бы несколько экспериментов.

— Ты где, паршивец?! — взревел за дверью грубый мужской голос. Гарри вздрогнул, быстро смыл кровь отовсюду, куда смог дотянуться, натянул грязную, за неимением другой одежды, рубашку и вышел из ванной. Тотчас сильная рука сгребла его за шиворот:

— А-а, дармоед, прохлаждаешься? А завтрак я, что ли, за тебя делать буду?! Марш на кухню, пока опять ремня не получил!

Гарри с некоторым недоумением посмотрел на тучного одышливого мужчину: такого точно не было среди Пожирателей. Но не время было предаваться размышлениям: со второго этажа спустилась визгливая женщина и тычками и пинками погнала мальчика на кухню.

Гарри достаточно быстро сообразил, что от него требуется, и пожарил яичницу с беконом для спустившегося на кухню бегемотоподобного Дадлика, его обрюзгшего папаши и тощей матери. Самому Гарри ничего не досталось, но он не сильно переживал из-за этого: избитое тело болезненно реагировало на каждое движение, к горлу подкатывала тошнота, и не давала покоя мысль — где он очутился, когда его избили и почему он этого не помнит…

После завтрака женщина, — Гарри уже знал, что её зовут Петунья, а толстый боров был её мужем Верноном, — заставила мальчика вымыть посуду и опять загнала его в знакомую каморку — чулан под лестницей.

Но прежде Гарри успел в окно кухни увидеть множество сов, наводнивших двор перед домом, и удивился: что делают волшебные почтовые совы во дворе у магглов?

* * *

Лежа в чулане, Гарри размышлял под ворчливый аккомпанемент пустого желудка. Видимо, что-то произошло, когда он потерял сознание в лаборатории, и каким-то образом его перенесло в этот дом, где он и был избит. Другое непонятное «что-то» — на своем теле Гарри обнаружил много старых, уже побелевших, шрамов, хотя до этого у Гарри никаких отметин, кроме как на лбу, не было. К тому же он был очень худой. Не мог же он так исхудать за несколько часов? Или дней? Гарри не знал, сколько он пробыл без сознания, но вряд ли долго, раз не успел сильно проголодаться. Да, живот урчал, но есть не хотелось.

Гарри вспомнил, как схваченные Пожирателями магглы, которых то и дело притаскивали, чтобы профессор мог проводить свои эксперименты, рассказывали иногда всякие истории. И однажды один паренек упомянул про параллельную реальность и перемещения людей. Паренька вскоре замучили, на его место привели другого маггла, и тут уже Гарри сам задал вопрос, и маггл рассказывал ему о фантастических фильмах и книгах, где описывались эти самые реальности.

Теперь, анализируя свою ситуацию, Гарри уже не сомневался, что оказался в такой реальности, о которой ему рассказывали. Иначе как объяснить то, что сейчас с ним происходит? Только одним — он в теле этого мальчика-тезки, Гарри Поттера.

Но если так, то куда пропал тот, другой, Гарри? Умер? Магглы говорили, что можно переместиться, если в момент перемещения человек погибает. Может, и у Гарри так получилось с этим мальчиком? Возможно, тот погиб от побоев, потому что Гарри уже успел прочувствовать каждый свой синяк и каждую ссадину.

И тут Гарри пронзила мысль, от осознания которой он аж подпрыгнул на своем рваном матрасе: если это параллельная реальность, если он теперь тот мальчик, что жил в этом доме, значит, здесь нет никакого профессора, нет Темного Лорда и Пожирателей. Больше не надо бояться, что его притащат в лабораторию к черноглазому монстру для очередных пыток, которые Темный Лорд красиво называл «научными исследованиями».

Гарри решил не думать о тезке, чье место он неожиданно занял не только в доме и жизни, а даже в собственном теле. Все равно он не мог ничего изменить, а после долгих лет, проведенных в боли и мучениях, так хотелось нормальной жизни!

Хотя, судя по всему, тезке тоже жилось несладко: побои и голод, видимо, также прочно вошли в его жизнь, как пытки зельями — в жизнь Гарри. Тем не менее, лучше голодать, чем корчиться в судорогах под пристальным взглядом садиста.

* * *

Постепенно Гарри приноровился к своей нынешней жизни. Настырные совы все-таки донесли письма до адресата, и Гарри сильно удивился, узнав, что здесь есть Хогвартс. В его мире Темный Лорд снес с лица Земли все волшебные школы, оставив всего две: Уагаду в Африке и Дурмстранг в Европе. В этих школах обучали по-настоящему темных магов, наследников чистокровных семей.

Полукровкам давали шанс проявить себя и при наличии потенциала все-таки принимали в школу, но приходилось многим из них очень несладко. Если они не обладали каким-нибудь выдающимися способностями, то выше обслуживающего персонала подняться не могли.

Однако хуже всего было маглорожденным и самим магглам: их использовали, как последнюю скотину, и безжалостно выбрасывали куда-нибудь в канаву умирать, едва они становились бесполезными из-за увечий или болезни — прекратить мучения несчастных милосердной авадой чистокровные волшебники брезговали, словно боялись запачкаться в чем-то неприличном и грязном.

* * *

Гарри знал, что он волшебник, так что слова огромного бородатого полувеликана его не удивили. Хагрид явился в один из первых августовских дней, напугал Дурслей и увел Гарри в Косую аллею за покупками для школы.

Мальчика удивил сейф в банке Гринготтс: оказывается, местный Гарри был если не богачом, то не бедняком точно! В его сейфе лежало приличное количество золотых галеонов.

Закупив все необходимое по списку, приложенному к письму, Хагрид привел Гарри к большой и ничем не примечательной лавке, в которой ему долго пришлось махать самыми разными палочками, пока одна из них не потеплела в его руке и рассыпала сноп разноцветных искр. Взмокший продавец вытер лоб и облегченно улыбнулся:

— Остролист и перо феникса — прекрасный выбор! И запомните, молодой человек, не волшебник выбирает палочку, а палочка — волшебника!

Гарри, уставший не меньше пожилого продавца, выскочил на улицу и чуть не врезался в Хагрида. Покачав зажатой в огромной ручище клеткой, полувеликан прогудел:

— Гарри, смотри, кого я тебе принес!

Гарри обнаружил в клетке большую белую сову и пожал плечами:

— Спасибо, но зачем мне сова?

— То есть как это?.. — оторопел Хагрид и в своей обычной мало внятной манере попытался объяснить, что все студенты имеют какого-нибудь фамильяра, и будет плохо, если один Гарри останется без зверушки. А сова хороша тем, что будет жить в совятне, носить почту и при этом не потребует особой заботы, как какая-нибудь изнеженная кошка: сова сама себя охотой прокормит.

Гарри принял подарок, чтобы не обижать добродушного гиганта, а дома просто открыл клетку в надежде, что фамильяр улетит. Сова действительно улетела, но через пару часов вернулась и по-хозяйски расположилась на спинке кровати Гарри.

Мальчик улыбнулся, глядя на нахохлившуюся птицу, недовольно открывавшую и закрывавшую круглые желтые глаза.

— Ну, хорошо, хорошо, ты будешь моим фамильяром! — сдался Гарри. — Я назову тебя… м-м-м… Букля!

Сова громко ухнула, щелкнула клювом и плавно переместилась на шкаф, где стояла ее клетка. Забравшись внутрь, Букля немного потопталась там, — Гарри даже показалось, что она вздыхает! — и устроилась на ночлег.

* * *

Оставшееся до школы время пролетело незаметно. Гарри готовил еду, занимался уборкой дома, работал в саду и ни разу не дал дяде Вернону повода себя наказать: он никогда не перечил, молча делал все, что прикажут, не ныл и не жаловался, а магических выбросов, за которые, как понял Гарри, наказывали его тезку, у самого Гарри не случалось: попытки Дурсля вывести его из себя или напугать выглядели жалко — до черноглазого монстра этому борову было далеко. Да и угрозы Хагрида сбавили ему воинственности: связываться с волшебниками Дурсли боялись.

В последний день августа Гарри задумался: а как же ему добраться до вокзала Кингс Кросс, чтобы сесть на поезд до Хогвартса? Как ни крути, а придется просить помощи у дяди Вернона.

На просьбу мальчика Дурсль промычал что-то невразумительное, потом вдруг спросил:

— А что, на коврах-самолетах до этой вашей школы не летают?

— Нет, туда на поезде едут, — спокойно ответил Гарри и показал билет, купленный для него Хагридом. — Вот, мне просто надо сесть на поезд, который отходит в одиннадцать часов утра от платформы номер девять и три четверти.

— Какой платформы? — удивился дядя.

— Девять и три четверти, — Гарри сверился с билетом.

— Психи! — фыркнул Дурсль. — Так и быть, я отвезу тебя, мне все равно туда надо.

Гарри не понравилась злорадная усмешка, появившаяся на толстом лице дяди, но он был рад, что тот согласился отвезти его, и не придал этому значения.

* * *

На следующее утро ровно в половине одиннадцатого торжествующий дядя оставил племянника на вокзале Кингс Кросс. Уходя, он издевательски усмехнулся:

— Вот платформа девять, а вот — десять. Твоя платформа должна быть где-то между ними. Но, похоже, ее еще не построили.

Посмеиваясь, он ушел. Гарри растерянно огляделся. Он остался один с тяжелым чемоданом и понятия не имел, где искать эту таинственную платформу. Совсем отчаявшись, Гарри вдруг увидел пухлую женщину с четырьмя огненно-рыжими мальчиками и такой же рыжей маленькой девочкой. У каждого из мальчиков была тележка с таким же чемоданом, как у Гарри, а у одного из ребят на чемодане стояла клетка с небольшой бурой совой.

Приободрившись, Гарри двинулся вслед за ними и, разинув рот, смотрел, как они по очереди исчезают в кирпичной стене. Он понял, что это и есть проход на нужную ему платформу, и направился прямо к стене. Было страшновато, как бы не застрять в ней, но все обошлось. Гарри вышел на другую сторону и очутился перед светящимся табло «Хогвартс-экспресс. 11.00». У платформы пыхтел алый паровоз, а на столбе висела табличка «Платформа номер девять и три четверти».