Больше чем везение (гет)

Детская смертность в Англии очень низкая. Всего пять новорожденных из тысячи обречены. Эмили Уотсон оказалась из их числа, что очень походило на расплату за прошлое, похороненное благодаря Шерлоку и Джону, да вот только Мэри не верила в воздаяние за грехи.

Горе подтачивает и обычную семью, а что уж тут говорить о них — у Мэри и Джона было и так много табу и без Эмили. Тишина в доме давила, разделяла их, гнала к другим. Окружающие проявляли сердечность и доброжелательность, но их сочувствие только оттягивало неизбежное расставание. Джон замкнулся, предоставляя ей решать, когда ставить точку, но не тем характером обладала Мэри, чтобы отступить и сдаться.

Уолли родился через год, в мае, и его назвали первым именем Шерлока — Уильямом. Мэри одобрила, но отчего-то стала использовать уменьшительную форму от Уолтера, и имя само собой прижилось.

Уолли весил семь фунтов, у него были хорошие легкие, здоровый аппетит и крепкий сон. Уолли спал и ел — первое время Мэри только и успевала менять подгузники и кормить. Дни и ночи сливались в одни бесконечные сутки, и Мэри больше не принадлежала себе. Так странно и тяжело стало никуда не уходить больше, чем на несколько минут, постоянно думать о сыне и испытывать вину за малейшее расставание с ним. Она выматывалась, и у нее не оставалось времени беспокоиться о том, что Джон снова пропадает вне дома, с Шерлоком, там, где опасно. Уолли не замечал отсутствия папы, каждую осознанную минуту требуя лишь маму.

Мэри считала себя выносливой. Она могла вскарабкаться на любой этаж по отвесной стене, пробежать две мили и не сбить пульс, она могла вынести многочасовую тренировку. Но ее многолетняя закалка не помогала — маленький ребенок оказался труднее самых сложных испытаний. Да и любое задание всегда заканчивалось, и появлялось время на восстановление, а ребёнок такого времени, конечно же, не предоставлял.

Джон, безусловно, в перерывах между адреналовыми приключениями, которые по недоразумению считал расследованиями, делал все, что мог. Однако он не совсем понимал, что делать с ребенком. И не совсем понимал, как помочь ей. Он нанял няню, но существенно ничего не изменилось.

Так живут многие — в кругу семейных обязанностей и долга. Ей хотелось так жить, скучно и просто, она хотела сохранить дружбу Шерлока и Джона — что ж, всё удалось. Поэтому раздражаться если и следовало, то только на себя. Но сдерживаться с каждым разом становилось сложней. Подавленный гнев поселился внутри гортани, и от него горчили мысли.

Да, она хотела нормальную семью и ребенка, но почему после свадьбы она получила не одного младенца, а сразу троих? Один лежал в колыбели, и его безопасность Мэри могла обеспечить, но двое других, к сожалению, умели ходить, думать и влипать в неприятности, и при этом не умели учиться на своих ошибках, в отличие от Уолли, который медленно, но верно с каждым днем рос и менялся.

Когда Уолли исполнилось четыре, Мэри случайно обнаружила в сообщениях на телефоне Джона переписку с Шерлоком и Майкрофтом. Оказалось, что несколько семейных поездок в Бат организовал не Джон, а министерство иностранных дел. Их прятали, потому что какой-то очередной урод пытался шантажировать то одного брата, то другого, ее сыном.

А когда на реке Эйвон очередной разозленный Шерлоком-Майкрофтом-Джоном преступник почти отнял у нее Уолли, Мэри пришлось вспомнить многое. Как избавиться от тела, например, чтобы не нашли. И как исчезнуть самой, чтобы не искали. Достать документы и деньги из законсервированного на всякий случай тайника затруднений не вызвало. Как и разыграть несчастный случай: лодка перевернулась, мать и сын утонули, тел не нашли, все скорбят вместе с родными.

Мэри не стала недооценивать интеллект Шерлока и возможности Майкрофта. Больше недели она провела в сети: следила за слухами в бульварной прессе и новостями в солидных изданиях, искала взмах крыльев бабочек, который может привести к торнадо. Но ничего подозрительного не всплыло, никакой странной активности. Шерлок расследовал свои дела, Майкрофт занимался своими, блог Джона, заваленный соболезнованиями, красноречиво молчал.

Ее трюк удался. Уильям Джон Уотсон умер, едва достигнув пяти лет, вместе со своей матерью, Мэри Уотсон, в девичестве Морстен, любимой женой и подругой Джона Уотсона. И никто не связал трагедию в Бате с появлением в штате Мэн Молли и Уолли Форестеров.

Мэри купила дом в глуши соснового леса у озера «Лосиная голова»: двухэтажный, деревянный, с огромной террасой и разными пристройками. Для двоих, пожалуй, в нем было слишком много места, но Мэри планировала привести его в порядок и сдавать часть комнат рыбакам и туристам.

Озерный край поглотил и ее, и Уолли. Все перевернулось с ног на голову: погода, еда, привычки, даже обычная речь, что уж говорить о традициях. Уолли понравились и День Независимости, и День благодарения, и Черная пятница — хотя магазинов в их глуши водилось крайне мало .

Об отце Уолли спохватился только перед Рождеством, ранее довольствуясь ее неопределёнными ответами.

— А папа приедет к нам с подарками?

Мэри взъерошила волосы сына и выдохнула — ложь далась как никогда легко:

— Нет, дорогой. Папа заболел… Он всегда будет наблюдать за тобой и любить. Оттуда.

Мэри показала кивком на восток, понимая, что Уолли подумает не об Англии.

У Уолли заблестели глаза, но он сдержался и не расплакался. Только кивнул и поинтересовался:

— А папа занимался чем-то опасным, да? Он из-за этого, да, стал ангелом?

— Нет. Он был спортсменом. Хорошим бейсболистом в колледже, милый. И мог бы пройти в высшую лигу.

Бейсбол пришел в голову сам собой, настолько далекий от Джона, насколько это возможно. Далекий от преступлений и расследований — не хватало, чтобы Уолли зациклился на них. Если она и Джон видели изнанку мира, то Уолли знать ее необязательно, он может прожить счастливым обывателем и без травмирующего опыта. Поэтому, да, почему бы не бейсбол.

С нового сезона Уолли не пропускал ни одного матча высшей лиги и стал яростным болельщиком. Минус у бейсбола обнаружился сразу же: Мэри пришлось вникать в эти дурацкие правила недокрикета и болеть вместе с сыном.

У нее ушло три года, чтобы приспособиться к жизни у озера. Ни с кем она так и не сблизилась. Этому способствовала и их уединенность — дом находился в нескольких милях от крошечного поселения, Роквуда, — и слишком хорошее знание человеческой натуры. О том, как люди злоупотребляют доверием, могли бы рассказать бродячие псы, брошенные своими хозяевами — привезенные издалека и оставленные после отпуска, как пустые бутылки после шумной вечеринки. Каждый раз, когда Мэри встречала очередную голодную дворнягу, каждый раз, когда смотрела в ее печальные глаза, убеждалась: никому доверять нельзя. Нельзя становиться зависимой от связей, нельзя становиться слабой. Не нужны им с Уолли люди, хватит и собак. Они подбирали их, выхаживали и по возможности пристраивали.

Когда Уолли исполнилось восемь, озеро решили благоустроить: в Роквуде соорудили небольшой причал и плавучий док для лодок и яхт. Уолли с другими мальчишками каждый день забегали туда после школы, делая приличный крюк, чтобы только поглазеть на различные катера и скутеры. Наверняка надеялись прокатиться разок или хотя бы посмотреть, как кто-то другой катается. Уолли стал все и меньше и меньше смотреть матчи, проводя свободное время на свежем воздухе и нагуливая аппетит, так что Мэри только приветствовала его интерес, пока однажды после ланча не оказалась в Роквуде.

Уолли сидел на причале в полном одиночестве, без своих приятелей. Около него лежал огромный лохматый пес и лениво шевелил хвостом, когда Уолли гладил его по холке. А на воде в небольшом катере возился один из механиков, почти не обращая внимания на мальчика. Лишь изредка задавал вопросы, от чего ее спокойный Уолли восторженно начинал что-то рассказывать, торопясь и проглатывая слова. Никто ее не заметил, и Мэри долго стояла в стороне и смотрела, как лицо сына озарялось радостью от двух-трех слов одобрения или уточняющего вопроса постороннего человека.

Она оставила их на пристани и вернулась домой. А вечером за ужином поинтересовалась, появились ли у Уолли новые друзья.

— Да, мама, — охотно отозвался он. — В начале лета я познакомился с Уиллом. Он механик в доке. Здорово разбирается в рыбной ловле и моторах. А ты знаешь, как работает мотор? Я тебе сейчас расскажу.

Мэри улыбалась, пока сын с помощью вилки и ножа пытался изобразить ей в воздухе принцип работы редуктора.

— Ты чего, мама? — Уолли остановился на румпеле и управлении моторной лодкой, недоуменно глядя ей в глаза.

— Все в порядке, милый.

Мэри взъерошила ему волосы, вызывая справедливое возмущение. Как хорошо, что у нее и Джона, несмотря ни на что, получился совершенно нормальный сын. Уолли легко знакомился с людьми и также легко доверял им. Уолли тянуло к людям. Уолли тянуло к тому, в ком бы он мог найти отца.

Мэри не стала запрещать ему надоедать этому механику-Уиллу — не маленький, сможет отвадить назойливого мальчишку, если тот будет слишком доставать, — и теперь Уолли каждый ужин в лицах пересказывал все свои озерные уроки. Мэри узнала, как правильно ловить рыбу зимой, а как летом. Какие нужны приманки. Как и из чего их лучше делать. Как подсекать рыбу и вести к себе. Почему китов нет в «Лосиной голове», а зимой идет снег.

Пока Уолли получал новые знания от Уилла, Мэри не спеша собирала факты. Люди охотно сплетничали, а если проявить искреннее любопытство, делились гораздо большим, чем собирались. Мэри же не приходилось притворяться, кто ее интересует.

Уилл Грэм — механик, тридцати семи — тридцати восьми лет. Холост, родни нет, приехал из Луизианы. Ничего о себе не рассказывает, даже когда выпьет виски, впрочем, возможно все дело в количестве — никто и никогда не видел, чтобы он выпил больше одного шота за вечер.

Золотые руки, может починить все и даже то, что не подлежит ремонту, однако никакого инженерного диплома у него нет. Но оно и правильно, многое можно узнать только на собственном опыте, а не в колледже за учебниками.

Об Уилле говорили даже на почте. Именно там Мэри узнала, что Уилл снял маленькую рыбацкую хижину у миссис Харпер, где — о, ужас! — отсутствовали телевизор и телефон.