Спроси меня (гет)

— Гермиона говорит, что у него длинные, музыкальные пальцы, — загадочно изрекла Джинни, отхлебнула лимонад и заправила за ухо длинную рыжую прядь. — Они познакомились на конференции в Софии, зовут его Теодор, в прошлом гитарист, а сейчас борец за права эльфов!

— Бывает, — усмехнулся Гарри и радостно воскликнул, глядя поверх её плеча: — Привет, Рон!

Джинни обернулась. Она и не заметила, как рядом с их столиком возникла рыжеволосая долговязая фигура.

— Привет, — ответил Рон, расстёгивая куртку и усаживаясь на скамью рядом с сестрой. — Ну и народу было во «Вредилках»! Пришлось проторчать полчаса после закрытия. Но мы с Джорджем приятно провели время — выручку подсчитывали.

— Это действительно очень приятно, — усмехнулась Джинни. — Такое впечатление, что в волшебном мире у всех острый приступ вредности!

— Точно! — сказал Рон, беззаботно улыбаясь, и без перехода спросил: — Ну? Кому там что надо укоротить? — Джинни и Гарри удивлённо переглянулись. — У кого слишком длинные руки?

— Не руки, а пальцы, — уточнила Джинни, сконфузившись. Новости, которыми она поделилась с Гарри, не предназначались даже для его ушей, а уж тем более были противопоказаны Рону. — И не слишком, а просто длинные. И вообще, я вам ничего не говорила!

— А-а, понятно... Женские секреты? Да мне, в общем-то, фиолетово, — протянул Рон со скучающим видом, и Джинни смерила его недоверчивым взглядом. — Кстати, а где сама фанатка болгарских перцев?

Гарри усмехнулся.

— Сейчас придёт. Обещала пораньше сбежать из министерства. Хотя... у них сегодня какое-то совещание до семи.

— Ага, которое затянется до девяти. Предлагаю заказать еду, а то мы с голоду умрём!

Рон уже собирался окликнуть официанта, но в это время в дверях появилась Гермиона. Не одна. Но он не сразу заметил её спутника. Первое, что бросилось Рону в глаза — белый шарф, летящий жёлтый плащ, лёгкая походка и поворот головы, при котором тёмные кудрявые волосы взлетели и, описав круг, закрыли часть её лица. А потом — смущённая улыбка, обращённая назад, в сторону входа. Следом за Гермионой в паб вошёл молодой темноволосый мужчина в чёрном плаще, быстро огляделся и последовал за ней к столу, за которым сидели друзья.

— Привет, — весело сказала Гермиона, — познакомьтесь — это Теодор Криев, мой коллега из Софии. Он в Лондоне по делам, и я решила его пригласить — вы ведь не против?

— Почему мы должны быть против? — воскликнула Джинни, быстро окидывая мужчину своим цепким взглядом. Он выглядел очень даже неплохо: высокий, на вид лет тридцать; узкое, смуглое, немного хищное лицо, с правильными чертами и тёмно-карими глазами; одет в строгий маггловский костюм с умопомрачительно зелёным галстуком.

Гермиона представила друзей, и Теодор сказал почти без акцента:

— Приятно познакомиться! — у него был приятный, немного хрипловатый голос.

Гермиону совсем недавно приняли в Отдел международного магического сотрудничества в Министерстве, а она уже успела съездить в несколько командировок — и все, как назло, в ненавистную Рону Болгарию. С их последней встречи прошло почти три недели. Рон с тоской оглядел тонкую фигурку Гермионы, а затем бросил колючий взгляд на Теодора, помогавшего ей снять плащ — в особенности, на его руки. Незваный гость уселся на скамью возле Гарри, Гермиона примостилась рядом, и её осунувшееся лицо оказалось как раз напротив лица Рона. На несколько секунд их глаза встретились, и она слегка улыбнулась. Рон едва успел прочесть в карих глазах «привет, как дела?», как её взгляд убежал, перепрыгнув на иностранного коллегу.

— Мистер Криев, вы надолго в наши края? — спросила Джинни, слегка растягивая слова. Она полагала, что у болгарина будут проблемы с английским.

Теодор ответил очень бойко:

— Пока на неделю. Но мы начинаем долгий совмещённый проект с Лондоном.

— Совмещённым, кажется, бывает санузел, — тут же заметил Рон.

— О, простите, как это говорится... — Теодор немного стушевался, — совместительный!

— Совместный, — пришла ему на помощь Гермиона, выстрелив в Рона глазами. — Ты прости моего друга — он-то у нас полиглот, знает уйму языков и говорит по-болгарски без ошибок!

— Е вярно*? — спросил Теодор, уважительно глядя на Рона.

Тот напустил на себя умный вид и уже открыл рот, чтобы ляпнуть что-нибудь в ответ, но, получив лёгкий пинок туфелькой под столом, передумал.

— Теодор, это шутка, — сказала Джинни, мило улыбаясь. — Расскажите, зачем вы в Лондоне?

— У нас совместный проект по защищанию прав магических существ, очень перспективный, — Теодор радостно повернулся к Гермионе.

— Да, — охотно подхватила она, — наш и болгарский департаменты организовали группу активистов для защиты прав эльфов по всей Европе. Мы будем вести регистрацию нарушений, случаев жестокого обращения, продвигать новые законы — если их примут, то эльфы будут признаны равными в правах с другими магическими существами и смогут получать вознаграждение за свой труд! Даже не верится, что за три месяца работы мы так продвинулись — правда, Теодор? — Гермиона говорила так вдохновенно, что аж раскраснелась, но резко осеклась, поймав скучающий взгляд Джинни, и тактично предложила: — Может, поедим?

Изучив меню, все единодушно выбрали блюдо дня — крабов с кислым соусом под сливочное пиво, но Теодор вдруг заявил, что хочет попробовать что-нибудь из английской кухни — если она, конечно, вообще существует.

— У нас говорят, что в Англии за столом вместо хорошей еды — хорошие манеры, — сказал он без тени неловкости.

Рон демонстративно выпрямил спину и слегка толкнул в бок Джинни, чтобы та убрала локти со стола. Она послушалась и шутливо заметила:

— Ужасно вас разочарую, Теодор — иногда здесь можно не встретить ни того, ни другого. Сегодня у вас будет вечер разрушения стереотипов!

В итоге, кроме крабов, они заказали йоркширский пудинг, фасоль, паштет и ростбиф, призванные защитить честь Туманного Альбиона, а в ожидании заказа поболтали о болгарской кухне и совсем чуть-чуть о работе. Рон вынул из кармана убегающий леденец, чтобы наглядно пояснить иностранному гостю, что такое «Волшебные вредилки»: все весело хлопали руками по столу, пытаясь поймать леденец, пока Теодор не достал палочку и не отправил его в карман своего модного пиджака.

— Надеюсь, он не со вкусом блевотины? — спросила Гермиона, подозрительно косясь на Рона.

— Как повезёт, — ответил тот, пожимая плечами. — Но это ещё что! Навозные бомбочки и раздевающие очки поинтересней будут!

— Что? Раздевающие очки? — переспросила Джинни, скорчив недовольную гримасу.

— Не волнуйся, я на тебя не смотрел, — сказал Рон, — а вот за некоторых не ручаюсь!

Джинни исподлобья уставилась на Гарри.

— Первый раз слышу, — поспешно сказал он, честно глядя ей в глаза.

— А что за «новые лечебные очки» ты примерял вчера утром во «Вредилках»? — Джинни подозрительно прищурилась.

— Да не волнуйся ты так, сестрёнка, — сказал Рон, бросаясь на выручку другу, — у него всё равно ужасное зрение!

— Рон, почему бы тебе не заткнуться? — Гарри поднял руку и окликнул официанта: — Эй, Том, можно ещё пива?

— Раздевающие очки? Ну, вы с Джорджем даёте! — весело сказала Гермиона, — Хорошо, что меня вчера не было во «Вредилках»!

— А когда ты там была в последний раз? — мрачно спросил Рон, и улыбка на губах Гермионы тут же растаяла.

Новый паб, в котором они ужинали, открылся в Косом переулке через месяц после войны и сразу стал популярным, хоть назывался и не очень романтично: «Песнь мандрагоры». Его «украшали» цветочные горшки с мандрагорами и зубастой геранью, тщательно запертые между двойными оконными рамами. Два раза в день стёкла на окнах приоткрывались, и хозяйка поливала и кормила злобные растения, которые издавали при этом мерзкие звуки и норовили ухватить за пальцы — посетители с удовольствием собирались, чтобы посмотреть на это зрелище. В дальнем углу паба располагалась сцена, где по выходным выступали специально приглашённые певцы или музыкальные группы: после войны всем хотелось развеять уныние, забыть о потерях и повеселиться.

Как только Том принёс для Гарри очередную порцию сливочного пива, из-за соседнего столика поднялась молодая ведьма с дюжиной красных косичек вместо причёски и, осторожно приблизившись к компании, восхищенно воскликнула:

— Вы? Не может быть!

Гарри, которому до колик надоела слава героя-победителя, настигающая и в Аврорате, и на улице, и в туалете, кисло улыбнулся и, помахав девушке рукой, пробубнил:

— Ну, с утра я был собой, а сейчас не знаю.

— О нет, мистер Поттер, это я не вам, — кокетливо улыбнулась девушка, — вас все узнают! А вот ваш друг случайно не мистер Криев?

— Что вам угодно? — удивленно спросил Теодор.

— Мерлин! О, все боги мира! Я так и знала — а подружки мне не поверили! — её восторженный писк привлёк всеобщее внимание. — Я была на ваших выступлениях в Софии, Кракове, Берлине, но не знала, что вы приедете в Лондон. Скажите, а как можно попасть на ваш концерт?

— Я больше не выступаю. Я здесь по другим делам, — по улыбке Теодора было заметно, что внимание незнакомки ему польстило.

— Ходили слухи, что вы ушли со сцены, но я не верила. А можно... хотя бы взять у вас автограф? — её глаза умоляли об одолжении. — Вот, — она протянула Теодору свою сумку, — распишитесь, пожалуйста, палочкой, как раньше!

Теодор достал свою палочку и охотно вывел её кончиком на белой сумке прописные «Т» и «К».

— Спасибо, — девушка прижала сумку к груди, но не уходила, неуверенно топчась на месте. — Мистер Криев... Вы не откажетесь спеть для нас? Видите — здесь даже сцена есть. Мы и гитару найдём!

— Да, правда, Теодор, — поддержала её Джинни, — мы тоже хотим послушать! Вы тут автографы раздаете, а мы даже не знакомы с вашим творчеством.

Рон наступил ей на ногу под столом, но Джинни сделала вид, что ничего не заметила.

— Это не совсем для места, — болгарин снова повернулся к Гермионе в поисках поддержки, — к тому же я отвыкнул от выступлений.

— Очень даже уместно! И я точно знаю, что ты ничего не забыл, Теодор! Ты прекрасно поёшь — все будут только рады! — воскликнула Гермиона, подбадривая его улыбкой.

Рон поморщился, будто съел что-то горькое.

— Просим, просим! — донеслось от соседнего столика. Все в пабе заволновались и стали переговариваться, поглядывая на знаменитого гостя. Теодор колебался, но, когда к нему с просьбой спеть подошла молодая хозяйка паба, ему ничего не оставалось, как поддаться на уговоры.

— Спасибо Гермионе за заклятие невиданного расширения, — сказал Теодор, доставая из кармана плаща маленькую сумку и выуживая оттуда гитару. Он вышел на сцену и повернулся к поклоннице с красными косичками. — Что же мне спеть, мисс?

— «Во сне и наяву», пожалуйста! — выкрикнула она.

Теодор сел на принесённый стул, настроил гитару взмахом палочки и прикоснулся к струнам своими длинными, красивыми пальцами. В полумраке паба его лицо казалось суровым и таинственным. Все сразу замолчали; несколько человек встали со своих мест, образовав возле сцены небольшой полукруг. После музыкального вступления низкий, с хрипотцой, голос Теодора зазвучал очень проникновенно.

Снов моих голубые глаза

Видят то, чего нет наяву:

Горизонт рассекает гроза —

Я с тобой в лёгкой лодке плыву.

Мир исчез за стеною дождя,

Нет ни страха, ни боли, ни слёз,

Здесь никто не молчит, уходя,

Жизнь ничья не летит под откос.

Я в сомненьях своих не тону,

Прочь усталость гоню и испуг.

Не пускаем мы лодку ко дну

Неразрывным кольцом наших рук.

Звуки гитары лились живыми переборами, Теодор слегка раскачивался в такт музыке. Все, кроме Рона, смотрели на сцену, а он откинулся на жёсткую спинку скамейки, чтобы не перекрывать Джинни обзор, и уставился на Гермиону, сидящую к нему в профиль. Она слушала с удовольствием — явно не в первый раз... Теодор пел и смотрел на их столик, словно песня эта исполнялась не для девушки с красными косичками и не для всех посетителей паба, а только для одной Гермионы.

Снов моих голубые глаза

Видят то, чего жду наяву.

Я проснусь — затихает гроза.

И тебя я сквозь сумрак зову.

Сердце жжет круциатусом боль,

Душу точит дементором явь,

Наяву прикоснуться позволь –

Не пускай в одиночестве вплавь!

Рон почувствовал, как мелодия и слова просачиваются в него и топят сердце в горечи разочарований. Не в силах оторвать взгляд от знакомого профиля, он уже ненавидел эту песню и в особенности её исполнителя, с его хрипловатым голосом и, Мерлин драный, да — длинными пальцами.

Вырвусь в небо безумной метлой —

Вижу, радуга, вестница дня,

Как Протего встает надо мной —

Это ты вспоминаешь меня?

Чары шлешь невесомой рукой,

Может, хочешь меня отыскать?

Может, мы по ошибке с тобой

Не успели о главном сказать?

По ошибке. Это его, Рона, ошибки. И неуверенность. Почему он так и не набрался смелости сказать ей?

За войну они так устали, что всем хотелось определённости и покоя. Почему же Рон чувствовал, что попал в какую-то рутинную заводь, заросшую камышом, на дне которой осталось совсем немного надежды на счастье — да и та тает с каждым днём? «Ты прекрасно поёшь»... Гермиона слушала песни Теодора? Наложила чары невидимого расширения на его сумку? «У него длинные пальцы»... Чёрт. Чёрт!

Вдруг Гермиона, словно услышав этот мысленный монолог, повернула голову к Рону и улыбнулась краешком губ. Он успел улыбнуться в ответ, но вдруг раздались аплодисменты, привлекая всеобщее внимание к сцене. Кто-то заказал новую песню, более весёлую: Джинни стала прихлопывать в такт, какая-то поклонница подпевала. Теодор играл виртуозно — Рон понял это, хотя ни черта не смыслил в музыке, и подумал с досадой: что заставило этого красавца бросить сцену и пойти защищать права домовиков? Для Гермионы всегда было важно, чтобы друзья разделяли её убеждения...

Он смотрел на сцену, но уже не слушал, погружённый в свои мысли. Почти пять месяцев прошло со дня битвы за Хогвартс, когда они победили — и когда Гермиона в первый и последний раз поцеловала его. По мнению Рона одно событие не уступало в важности другому. Он не раз задавался вопросом: что стало причиной её неожиданного порыва? Отчаянье, страх перед кружащей вокруг смертью — или его сострадание к эльфам? Странно, что долгий год, когда они втроём, полуголодные, измученные неизвестностью и собственным бессилием, скитались в поисках крестражей, вспоминался с ужасом и... ностальгией. Потому что она была рядом. Всегда. Ну, или почти всегда. Когда он сам не вел себя, как последний идиот.

Рон чувствовал, что последние месяцы стали для него временем несбывшихся надежд и упущенных возможностей. Вместо желанной работы в Аврорате ему пришлось заниматься магазином — Джордж долго не выходил из депрессии и совсем забросил дела. Джинни уехала доучиваться в восстановленный Хогвартс, отец вечно пропадал в министерстве, а маму нельзя было надолго оставить одну, потому что она начинала плакать. Рон разрывался между «Вредилками» и Норой — и впервые почувствовал себя старшим братом.

Слава Мерлину, мама больше не плачет, да и магазин уже не напрягает — втянулся. И всё было бы неплохо... если бы не ускользающая Гермиона. Рон мучился угрызениями совести: ей пришлось поехать в Австралию, чтобы отыскать родителей, вернуть им память, уговорить вернуться в Англию и объяснить, почему она с ними так ужасно поступила. Ей, конечно, помог Орден — но его, Рона, рядом не было... С июля Гермиона стала жить с родителями в их старом доме, стараясь проводить с ними всё свободное время, которого у неё было катастрофически мало из-за новой перспективной работы.

Рон с грустью взглянул на лёгкий белый шарф, повязанный вокруг тонкой шеи Гермионы. Он подарил ей этот шарф на девятнадцатилетние, но они толком даже не отпраздновали — Грейнджеры расстарались и купили для дочери трёхдневную путёвку на Канары. Кто в своём уме откажется от такого путешествия? Подарок Рона сразу померк — особенно если учесть, что Гарри и Джинни где-то откопали многотомник «Истории мирового магического сообщества», при виде которого Гермиона бросилась их обнимать, а Рону в благодарность достался лишь её лёгкий румянец и вежливый поцелуй в щёчку. Днём Гермиона была ужасно занята на работе, на ужин спешила домой, боясь обидеть родителей, в Норе почти не появлялась, во «Вредилки» не заходила... Рону стало казаться, что она избегает его. Это открытие так обожгло и унизило, что он решил не навязываться. Она прекрасно справлялась со своими обязанностями в международном отделе (кто бы сомневался?) и стала ездить в «невероятно интересные» зарубежные командировки... Рон подозревал, что не был первым номером в списке её приоритетов, но в последнее время мысли о Гермионе становились всё более навязчивыми, а её отсутствие... делало жизнь пресной. Его осенило: нужно ей всё рассказать, и желательно сегодня — пока не поздно. Если ещё не поздно...

Возле сцены появился неизвестно откуда взявшийся корреспондент магического радио, потянувший Теодора на интервью; болгарин раздал автографы старым и новым фанатам и вернулся за столик. Все стали выражать своё восхищение, но мысли Рона занимало только одно: как поговорить с Гермионой наедине? Как намекнуть, чтобы она вышла из-за стола? Сейчас или никогда, настойчиво застучало у него в голове. Он не мог допустить, чтобы длинные, красивые пальцы Теодора, так виртуозно ласкавшие струны гитары, прикоснулись к Гермионе.

— Пойду, проветрюсь, — громко сказал Рон, дождавшись паузы в потоке дифирамбов, которые источала Джинни, но Гермиона даже не посмотрела в его сторону — Теодор принялся рассказывать, как на одном из концертов поклонница выскочила на сцену, вцепилась ему в ногу и стянула ботинок.

Свежий вечерний воздух ударил в лёгкие и прочистил голову, заставив встрепенуться. Что за хандра напала на него в душном пабе? Всё у него прекрасно! Мама почти в порядке, Джордж ожил, магазин приносит неплохой доход, он сам молод, красив и тоже немножко популярен. Люди заходили и выходили из паба, а Рон долго стоял возле входа, глядя то на витрины напротив, то на горшки с копошащимися в них мандрагорами.

— Вот ты где! — произнёс знакомый голос за спиной, и Рон чуть не подпрыгнул от радости. — А мы тебя потеряли. Ты чего тут стоишь один? Ждёшь кого-нибудь?

— Да. Тебя, — его лицо расплылось в широкой улыбке.

Гермиона покосилась на дверь паба.

— С остальными я уже попрощалась, — она подошла вплотную и схватила Рона за рукав куртки. — Как ты, Рон? Я беспокоюсь о тебе. Прости, что нам вечно некогда поговорить. Я так занята, а теперь ещё этот новый проект, — у неё был немного виноватый вид, но глаза возбужденно горели. — Всё это... безумно интересно, понимаешь?

— Я понимаю, — ответил он, — и очень рад за тебя, правда. Рад, что у тебя всё хорошо, — нужно было как-то начинать задуманный разговор, и Рон ляпнул с присущей ему деликатностью: — Значит, ты счастлива?

Гермиона растерялась.

— Даже не знаю... До сих пор не могу привыкнуть к тому, что война закончилась, что можно ничего не бояться, — она в замешательстве отвела глаза, но потом смело подняла их на Рона и горячо добавила: — Но мы живы, Рон! Слава богу, наши родители живы! Ни магглам, ни магглорождённым ничто не угрожает — мир меняется, становится более справедливым, и это просто замечательно!

Гермиона, как всегда, в первую очередь беспокоилась о других, и Рон почувствовал себя ограниченным эгоистом. Она радела за мир во всём мире и всеобщую справедливость — это было важно для её счастья. А его глупое, маленькое счастье окончательно сузилось до одного человека, любви которого он не стоит и, скорей всего, никогда не добьётся.

— Знаешь, мне до сих пор иногда снятся кошмары, — вдруг сказала Гермиона, крепко сжимая его локоть. — И я скучаю по тебе.

Рон стоял и смотрел, как румянец заливает её щёки. Она скучает. Чёрт возьми, им просто необходимо поговорить, но не посреди улицы: нужно пригласить её в какой-нибудь другой паб или в Нору.

— Гермиона, послушай, может... — начал он, но тут дверь паба распахнулась, и на пороге показался довольный Теодор.

— Я готов любиться с тобой вечерним Лондоном, — радостно заявил он, подходя к Гермионе.

— Ты, наверное, хотел сказать «любоваться», — торопливо поправила она, пока Рон не успел отпустить какую-нибудь шуточку.

Рон промолчал, но сразу смекнул, что в гиды его не пригласят. С подозрением оглядев «зарубежного коллегу», словно прикидывая, можно ли ему доверить на вечер столь ценную спутницу, Рон сказал:

— Уверен, что вам понравится.

— О, если бы вы знали, как Гермиона полюбила Софию! — воскликнул болгарин, сияя, как новенький галлеон.

— Я не сомневаюсь, — процедил Рон сквозь зубы, направляясь в паб, — желаю весёлой прогулки!

— Рон, договорим в другой раз, хорошо? — прозвучало ему в след, но он махнул рукой, не обернувшись.

* * *

Паб был многолюден, как никогда. Пробираясь к столику, за которым сидели Гарри и Джинни, Рон ухмыльнулся и покачал головой: голубки мило ворковали, держась за руки. Джинни улыбалась — глупо и совершенно счастливо. И Рон понял, что самое время проваливать.

— Не приводи её слишком поздно, она ещё маленькая, — сказал он, подмигнув Гарри на прощанье. Джинни возмущенно фыркнула, но заботливый братец уже был на пути к выходу.

Конечно, он знал! Не мог не знать, что его сестра и лучший друг... ладят в последнее время. Да кого он обманывает? Конечно, у них всё серьёзно. И, слава Мерлину, они счастливы!

Ноги сами понесли его к «Вредилкам». Издалека было заметно, что на верхнем этаже, в комнатке, где ночует Джордж, горит свет. С тех пор, как там стала появляться Катрин, у Джорджа всё пошло на лад — по крайней мере, этой девчонке удалось стереть с его лица удручённое выражение, не сходившее неделями. Можно было бы зайти и выпить с ними немного, но Рону не хотелось быть третьим лишним, и он аппарировал в Нору.

Мистер и миссис Уизли сидели в тёмной гостиной, укутавшись в один плед, и о чём-то тихо беседовали. Молли чуть не подпрыгнула от неожиданности, увидев Рона, и спросила, пытаясь скрыть смущение:

— Привет, сынок, как посидели?

— Отлично! Джинни осталась с Гарри, будет поздно, — пробубнил Рон, чувствуя, что помешал чему-то важному.

— А как Гермиона?

Мама есть мама, и её не проведёшь. Такое впечатление, что она владеет Легилименцией!

— В порядке, — как можно беззаботней ответил он.

— Бруствер её хвалит, — сказал отец, высовывая руки из-под пледа.

Больше вопросов не последовало. Вот и славненько, подумал Рон, быстро поднимаясь к себе по скрипучей лестнице.

Спать совершенно не хотелось. Он залез в душ и попытался унять горящий внутри пожар старым добрым способом, представляя, как прижимает к мокрой стенке голую Гермиону, а она стонет и просит: ещё, Рон, ещё... Стало только хуже — от очевидности того, что этим навязчивым фантазиям не суждено сбыться. Потом он долго валялся в кровати, глядя на висящие на стене плакаты «Пушек», и размышлял о жизни. Ужасно хотелось перемен — и свободы! Наверное, пора искать своё жильё. Джордж хоть и в хрупких, но надёжных руках новой подружки; маме больше не нужна постоянная помощь; выручки в магазине хватит на маленькую арендованную квартирку, где никто не потревожит и не станет вмешиваться в его личную жизнь. Точнее, никому не будет до него дела — вот как сейчас...

Собираясь отвлечься на последние новости о квиддиче, Рон достал палочку и включил стоящее на столе магическое радио.

— ... мы не забыли Теодора Криева — прекрасного гитариста, лирика, менестреля, а ныне известного активиста, защитника прав и свобод магических существ, который сейчас находится по делам в Лондоне, но согласился спеть по просьбам поклонников в новом пабе «Песнь мандрагоры»! — диктор кричал таким голосом, будто на пару с вейлой выиграл кругосветное путешествие.

Вскинув руку, Рон пальнул в радиоприемник заклинанием, тот с шумом слетел со стола, но не замолк, проиграл вступление и запел хрипловатым голосом:

— Снов моих голубые глаза…

Рон громко выругался. Мало того, что Гермиона сейчас любуется Лондоном на пару с этим менестрелем, так он ещё будет тут петь про грозу и одиночество, напоминая Рону о его никомуненужности... Рон залез под стол и выключил приёмник, борясь с желанием расколошматить его о стенку: проклятый болгарин со своей песней будто заглянул к нему в душу и вывернул её наизнанку.

Поставив радио на стол, Рон уселся на кровать, безуспешно пытаясь избавиться от мыслей о Гермионе. Несмотря на свою интересную работу и умных коллег, она скучает... Может, всё не так безнадёжно? Вдруг для неё не так уж важно, что он не ярый борец за мировую справедливость, а простой, не блещущий умом продавец прыгающих леденцов и навозных бомбочек — который, помимо прочего, недолюбливает домовых эльфов? Рон решительно вскочил, натянул на себя джинсы и свитер и спустился в пустую гостиную. «Сейчас или никогда» снова застучало у него в голове, когда он вышел в сад и аппарировал на тропинку в городском парке, ведущую к дому Грейнджеров.

_____________________________

* Это правда? (болг.)