Сорока (гет)

— Прыгай!

...Как было бы славно наблюдать это со стороны. С высоты полёта совы, например. А что? Красиво, что твоя сцена из кинофильма...

Смотровая площадка Астрономической башни. На самом краю, на парапете, стоит юноша и балансирует руками, чтобы не упасть. Чёрная мантия хлопает за спиной, как парус. Рядом с ним, чуть поодаль, стоит девушка. Длинные, чёрно-белые пряди волос шевелятся от ветра. Кажется, что они ползут по спине, будто змеи.

— Прыгай, Джеймс! Или ты хороший мальчик?

...О, как бы это было здорово. Вот только, как ни печально, это не кино. А юноша на краю парапета — это я. Закрываю глаза и прыгаю.

Вот так всегда. Она говорит, а я делаю. И хоть бы одна маленькая, но умная клеточка моего мозга шепнула: «Джеймс, не надо!», «Джеймс, это добром не кончится!» Болгары кивают, когда хотят сказать «нет». Шиннед не из Болгарии, а из Ирландии, но у неё тоже всё наоборот. Если она хочет кого-то обругать, то говорит «go-o-od boy»* — так протяжно, растягивая слова, точно подзывает собаку. А вот «bad boy» — это похвала, удача, звание, кубок школы и орден Мерлина. Двойное «b», резкое, взрывное, чёткое, словно имена Основателей. У Шиннед всё наоборот и шиворот-навыворот, но это нормально, потому что она с Рейвенкло. Что ненормально, так это когда одна староста подначивает другого прыгнуть с Астрономической башни. Но об этом позже. Сначала я хочу рассказать вам, как всё началось...

___

* good boy — «хороший мальчик», а bad boy — соответственно, «плохой».

.

Сцена первая: Поезд.

— Занято, занято.

Юноша с ярко-фиолетовыми волосами шёл вдоль прохода Хогвартс-экспресса, заглядывая в каждое купе. За ним, едва поспевая, почти бежал черноволосый первогодка, таща за собой тяжёлую клетку с совой. Сова возмущённо ухала, но мальчик не обращал на это внимания. «Только бы не отстать», — думал он. Вот юноша остановился поболтать, и мальчик облегчённо выдохнул. Короткая пробежка — и вот он уже, пыхтя, как паровоз, и едва не врезавшись в старшего, резко затормозил возле того же купе, прислушиваясь к обрывкам разговора.

— Тедди, давай к нам, — уговаривала кукольного вида блондинка, глядя на юношу так, словно тот был аппетитным черничным десертом.

— Нет, Черити, — возразил Тед. — Мой... — он сделал небольшую паузу, — брат Джимми должен хотя бы первые пару лет считать, что Хогвартс — приличное место!

При этом Тед умудрился так очаровательно улыбнуться, что Черити буквально растаяла, что твоё сливочное мороженое (мальчик успел проголодаться, поэтому никаких сравнений, кроме съедобных, ему в голову не приходило). Похоже, она даже не поняла, что ей слегка нахамили... А Тед, сопровождаемый затихающим хихиканьем соседок Черити по купе, развернулся и пошёл дальше.

— Занято, и снова занято.

...Тедди, вообще-то, не мой брат. Он крестник моего отца. Но мы всегда называли друг друга братьями, чтобы не объяснять всем, что и как. Уизли тоже зовут меня «братец», хотя я им кузен. Это так удобно — «братец».

Тед всегда был очень добрым. И общительным. Когда я был маленьким, мама вечно ворчала, что на Тедди «вешались» все хогвартские девчонки. Она говорила это так осуждающе, а я не понимал, что же в этом плохого. И даже немного завидовал: ведь Теду ни в чём не могли отказать! Для него всегда находился и столик в престижном ресторане, и билеты на финал Чемпионата по квиддичу — главное, чтобы администратором была девушка. Он всегда был милым, вежливым и абсолютно очаровательным. Даже когда девушка ему не нравилась — как Черити из того купе — он умел «выскользнуть» из разговора так, чтобы никто на него не обиделся. Поэтому то, что произошло в тот день, повергло меня в настоящий шок...

— Тедди! Мы уже полчаса бродим по этому поезду, и нигде нет мест! Почему ты не согласился?

Джеймсу хотелось плюнуть на приличия и усесться на чемоданы прямо посреди прохода. Как же он устал!

— Подрастёшь — поймёшь, — назидательно заявил Тед и потрепал Джеймса по лохматой голове. — Хогвартс-экспресс — волшебный поезд, в нём всегда ровно столько мест, сколько пассажиров. А нам надо просто найти своё место. Это как в жизни. Если тебе кажется, что мест нет — ищи дальше!

Джеймс обменялся страдальческим взглядом с совой и поплёлся дальше.

...Да, братец Тед обожал рассуждать о «месте в жизни». А точнее — о «поисках». У него была неуёмная, кочевая душа. Я не сомневался, что, закончив Хогвартс, Тедди отправится путешествовать, взяв с собой только рюкзак с парочкой полезных артефактов и набор открыток с мировыми достопримечательностями, чтобы было удобнее концентрироваться во время трансконтинентальной аппарации. Среди его ровесников была популярна фраза «обрести свое истинное лицо», но для метаморфа это звучало слишком иронично. Поэтому Тедди был старомоден и искал «своё место»...

— Дальше! — провозгласил Тед, захлопывая дверь очередного купе.

— Но там же полно свободного места! — запротестовал Джеймс.

Купе мелькнуло перед его взглядом всего на долю секунды, но он был готов поклясться, что там практически никого не было.

— Джимми, оно нам не подходит... — начал говорить Тед, но закончить предложение не успел: озверевший от поисков Джеймс рванул дверь купе на себя.

— Привет. Я думала, вы так и простоите под дверью. Заходите, — девочка (первогодка, судя по мантии без знака факультета) приглашающе взмахнула рукой и усмехнулась.

Взгляд блестящих чёрных глаз скользнул по двум чемоданам, мантиям — у Джеймса без эмблемы, у Теда с эмблемой Хаффлпаффа — и с любопытством уставился на Джеймса. Кроме девчонки никого в купе не было.

...Вот в этот самый момент мне и надо было бежать. Захлопнуть дверь и хотя бы раз послушаться старших. А я стоял как вкопанный, моментально смутившись и, кажется, даже покраснев. Я неловко развернулся, присоседил клетку с совой на край дивана и шагнул в купе. Такой маленький шаг для человека, но такая захватывающая трансконтинентальная аппарация в страну Простись-со-здравым-смыслом-и-покоем. Ни предупреждающего сигнала, ни красной лампочки, ни надписи «Вы твёрдо хотите это сделать?», какая бывает у магловских компьютеров. Это довольно подло со стороны судьбы, не находите?..

Дети быстро разговорились. Уже через десять минут они болтали, словно были знакомы всю жизнь. Девчонка звонко и весело хохотала, а Джеймс, ободрённый её реакцией, вовсю рассказывал какие-то смешные истории, нёс околесицу, расспрашивал новую знакомую, что она думает о Хогвартсе:

— А на какой факультет ты хочешь поступить?

— Рейвенкло! — девчонка усмехнулась и хитро прищурилась. Букву «р» она произнесла раскатисто и звонко. Словно стрекотала птица. — Только я не «хочу». Я там буду!

— Умная? — не нашёл ничего лучшего спросить Джеймс.

— Да уж не дура, — моментально обиделась она. — А ты, наверное, с Гриффиндора: сначала говоришь, а потом думаешь!

...Она сложила руки на груди и приняла позу оскорблённого достоинства с теми профессионализмом и выразительностью, которые отличают женщин всего мира и являются последним неубиваемым аргументом в любом споре. Я, выбитый из колеи и абсолютно ошарашенный внезапной переменой в её поведении, смутился и замолчал. Вообще-то я был нормальным мальчиком. Не тихим и уж тем более не стеснительным. Мама говорила, что у меня характер дяди Джорджа, а он тот ещё забияка. Вот только с девчонками разговаривать так, как Тед, у меня никогда не получалось. Я попытался встретиться с ним глазами, но Тед смотрел в окно, чуть ли не отвернувшись от нас, так что моя молчаливая просьба о помощи до него не дошла. Так бы я и просидел остаток пути, молча, но Шиннед снизошла до того, чтобы снова заговорить со мной...

— А как тебя, кстати, зовут, мальчик? — быстрый взгляд из-под чёрных ресниц и жгучее любопытство в глазах, словно на свете не было ничего более важного, чем ответ на этот вопрос.

— Джеймс, — он просиял, как начищенный галлеон, и с готовностью протянул ей ладонь для рукопожатия. — Джеймс Сириус Поттер. А тебя?

— Шиннед, — церемонно проронила девчонка, но сразу же прыснула, прикрывая лицо ладонью, и шутливо передёрнула плечами: — Мы люди простые, к двойным именам неприученные.

— Но фамилия-то у тебя есть?

Шиннед как-то замешкалась и не ответила. Вместо этого подал голос Тед:

— Блиш. Блиш её фамилия.

...Я не узнавал своего «братца». На лице Теда застыли такие ненависть и презрение, какие мне доводилось видеть только на портретах Блэков в старом чулане у нас на Гриммо. Когда я пробрался туда (мне было лет девять), портреты даже не стали кричать, увидев меня: все, как один, сжали губы в ниточку и принялись сверлить меня своими взглядами. В полной тишине. Так вот Тед стал просто вылитый портрет. Ориона, Цедреллы, а то и Вальбурги. Мне было стыдно перед Шиннед и я открыл рот, чтобы как-то извиниться за Теда, но Шиннед Блиш не были нужны защитники. Ни тогда, ни сейчас...

— И что с того, Блэк? — Шиннед ощерилась, будто кошка. — Значит, от меня можно нос воротить?

— Я не Блэк... — процедил Тед в ответ.

— Да? — широкие, почти сросшиеся над переносицей брови Шиннед взлетели в притворном удивлении. — А по мордашке типичный Блэк. Высокомерный англичанин. Сукин сын, одним словом.

Она улыбнулась, сладко и ядовито. В её поведении было что-то слишком взрослое, словно в теле одиннадцатилетней девочки жила гораздо более старая душа. Наглая, а может быть, и жестокая, способная беззаветно ненавидеть врагов. А друзей... неизвестно, были ли они у неё. Но Тед ответил ей в том же тоне:

— Тебе ли судить о сукиных детях?

— Да уж не тебе, Блэк... — лениво протянула девчонка.

— Я не Блэк! — почти прорычал Тед. Казалось, он едва сдерживался, чтобы не наговорить ей гадостей. — И не позволю меня так называть! Блэки...

Он осёкся на полуслове, словно боясь сказать лишнее. Волосы из фиолетовых стали пепельно-серыми — верный признак, что Тед был не в духе.

— Кто? Негодяи? Тёмные колдуны, так? — Шиннед упёрла руки в бока, продолжая буравить его яростным взглядом. — А как бы ты узнал меня, неблагодарный мальчишка, если бы кто-то из твоих родственников не был Блэком? Знания о Тёмной магии на дороге не валяются! Кого ты решил сгоряча оскорбить своими словами? Деда? — она следила за изменениями в его лице, словно ища там какие-то скрытые от постороннего взгляда знаки. — Ах, нет, бабушку? Верно ведь, бабушку!

Волосы Теда стали почти чёрными. Теперь он действительно выглядел как настоящий Блэк.

— ...И Джеймс... — Шиннед наконец-то изволила обернуться, бросив беглый взгляд на своего нового друга. — Он ведь Сириус, да? Блэковское имя?

— Сириус Блэк был другом моего деда и крёстным моего отца... — подал голос Джеймс в тщетной попытке хоть как-то переключить внимание на себя.

Но Шиннед, узнав, что хотела, снова повернулась к Теду и продолжила:

— Какая прелесть, верно? Не все Блэки одинаковы... Мальчик-метаморф, знаю я, как тебя зовут, — она недобро усмехнулась, снова глядя на Теда странным, взрослым взглядом. — Ты — Тед Люпин, я слышала в поезде, как тебя называли по имени. Но ведь неприятно, когда о тебе судят по внешнему виду, не так ли?

...Она провела рукой по волосам, а я словно в первый раз заметил, какие они у неё необычные: широкие серебристо-белые и угольно-чёрные пряди вперемешку. С Тедди я успел привыкнуть к любой, даже самой дикой расцветке и не удивился, но теперь до меня медленно начало доходить: волосы волшебников невозможно покрасить — они слишком быстро возвращают себе первоначальный цвет. Так что полосатая, словно зебра, шевелюра Шиннед, которая у маглов сошла бы за «мелирование» (спасибо тёте Гермионе за расширение моего словарного запаса), действительно была ярким отличительным признаком. Как я потом выяснил, «Блиш» и означает «седина»*.

Шиннед и Тед вдохновенно ругались до самого Хогсмита, не обращая на меня ни малейшего внимания. Я чувствовал себя покинутым и совершенно лишним, праздничное настроение от первой поездки в Хогвартс испарилось окончательно, но злился почему-то не на Шиннед, а на Теда. Он был старше, выдержанней и не должен был позволить маленькой, острой на язык девчонке так себя разозлить.

Реакция Тедди вообще была мне непонятна. Такая ненависть — и это от моего вежливого и очаровательного «старшего брата», который всегда был «абсолютным хаффлпаффцем» по характеру. Просто мистика какая-то! Если бы это был женский роман, то спустя годы они с Шиннед обязательно бы встретились и «воспылали страстью» друг к другу... Что ж, смею надеяться, моя жизнь, хоть и триллер, но ничуть не женский роман. Потому что «воспылать страстью» к этой сумасшедшей я всё равно не позволю никому, кроме себя. М-да... а тяжкие телесные повреждения, нанесённые другу и близкому родственнику на почве острого приступа ревности, определённо не улучшат мою биографию. Хватит с меня того, что я тогда с ним поругался...

— Что такой грустный?

Шиннед присела на подоконник рядом с Джеймсом и потрясла его за плечо.

— Поссорился с Тедом... — буркнул Джеймс, ещё больше отворачиваясь и глядя в окно.

— Из-за меня?

В голосе Шиннед промелькнули нотки гордости и нескрываемого восхищения. Но он вовсе не разделял её восторга:

— А из-за кого же ещё? Тед — он мне как брат, он обо мне заботится и вообще...

— Да не бери в голову! — беспечно посоветовала Шиннед. — Всё как-нибудь образуется.

— А если нет? — Джеймс сердито дёрнул плечом, сбрасывая её руку. — Я не понимаю, что на меня вообще нашло! Тед — мой родственник, а я поругался с ним из-за какой-то почти незнакомой ведьмы...

Шиннед звонко рассмеялась:

— Ты произносишь «ведьма» как магл!

— Это как? — удивлённо встрепенулся Джеймс.

— Ну... — протянула Шиннед, смешно складывая губы трубочкой, — так, будто уже заготовил парочку вязанок хвороста и бочонок смолы.

— Да иди ты... — Джеймс не выдержал и расхохотался. — Ты и вправду сумасшедшая.

— Какая есть, — надула губы Шиннед. — И чего тебе наговорил этот твой братец?

— Что ты из тёмных колдунов, что твоя семья служила Волдеморту, что у Блишей рождаются только девочки, и поэтому они всегда берут фамилию матери, чтобы не забывать свой род, что на них лежит проклятье.

Джеймс свесил ногу с подоконника, чертя носком ботинка по плитам пола. Он молчал и из последних сил пытался вести себя прилично: мама всегда говорила, что вопросы о чём-то неприятном лучше никогда не задавать, иначе прослывёшь грубияном. Но любопытство всё-таки оказалось сильнее:

— Это правда? — выпалил Джеймс почему-то шёпотом, словно стены пустого коридора могли их подслушать.

— Правда, — протянула Шиннед, слегка скривившись. — Ну, почти правда. Родителей я не помню, меня бабка воспитывала. А она — да, двинулась на Волдеморте ещё в юности. Говорила, что он хорошенький был когда-то, — непонятно пояснила Шиннед и пожала плечами.

«Хотя бы не обиделась», — облегчённо подумал Джеймс. Преждевременно. Шиннед ещё не закончила свой «допрос»:

— А что ещё говорил твой братец?

Она пытливо посмотрела Джеймсу в глаза, и ему ничего не оставалось, кроме как признаться. Медленно, через слово глотая буквы, словно набрав в рот патоки:

— Что мне лучше с тобой не дружить.

— И что ты?

— Я не знаю... — вздохнул Джеймс.

...Я должен был заметить. Её пристальный взгляд, когда она задала мне этот вопрос. Нарочитое спокойствие. Как у кошки, которая вот-вот сцапает неосторожную мышь. Я должен был понять, что мой ответ для неё очень важен. Но мне было всего одиннадцать, поэтому я простодушно поделился сомнениями... и сразу же пожалел о свой откровенности. Она огрела меня по спине ладонью — довольно больно, кстати, — спрыгнула с подоконника и была такова. Я пытался догнать её и помириться, но всё было бесполезно. Шиннед обиделась на меня. И не просто на какие-то пару месяцев, а на долгие годы. В моих ушах ещё долго стоял её полный презрения шипящий, ядовитый шёпот:

— Хороший мальчик!

____

* В переводе с гаэлика (ирландского). Вообще-то у ирландцев есть три разных слова, обозначающих седину, но мне для фамилии приглянулось именно это.