Никогда не говори "Никогда" (гет)

Звон опадающих осколков больно резал слух, полосовал душу, выпуская наружу не только алые капли крови из порезанной ладони, но и то — тяжелое, тягучее, темное, — что съедало изнутри уже многие месяцы, медленно смакуя и растягивая удовольствие от Ее нечеловеческих страданий.

Гермиона провела рукой по шершавой поверхности, сцарапывая пальцами оставшиеся острые кусочки последнего зеркала. Последнего, черт побери, зеркала в этой гребаной квартире на краю Лондона, куда не желал ехать даже таксист, справедливо опасаясь не только за машину, но и за собственную жизнь.

Простое стекло, тонкая пленка олова, деревянная основа... Крепкое и хрупкое одновременно. Обычное, маггловское, для которого хватило одного взмаха изящной руки, но совсем недевичьего удара, словно в нем — дурацком молчаливом зеркале — была причина ее ежесекундной боли. Надо же, как легко: всего лишь удар — и его нет... Осыпалось прозрачно-серебряными брызгами... Но только вот легче не стало...

Гермиона гулко сглотнула подступившую к горлу боль и, уткнувшись лбом в теперь уже пустую раму, молча расплакалась. Нет... Ничего больше нет... Мира вокруг, счастья, радости, смеха... Ничего и никого, кто бы увидел, понял и протянул руку. Ни-ко-го... Да и станет ли кто-то тратить свою жизнь на нее — полуослепшую и теперь уже навсегда изуродованную.

Да и она не примет чужую жалость, от которой пришлось сбежать сюда: в обшарпанные стены бедной маггловской каморки, где круглые сутки гуляли сквозняки и глухо поскрипывала старая мебель, — и прятаться от сердобольных бывших сослуживцев, от виноватых вздохов и опущенного брезгливого взгляда, казалось, любящего и любимого Рона...

Если бы она могла, то сейчас кричала бы в голос от боли и обиды, от жалости и ненависти к самой себе, но, отстранившись от пустой рамы, только села на пол и провела ладонями по лицу, смешивая слезы и кровь, ощущая на губах соленый металлический привкус, вдыхая этот тяжелый запах отчаяния.

То темномагическое, приправленное именным проклятием и наложенным кровным обязательством, предназначенное мальчишке-курсанту, всего лишь на три года младше ее, в один героический миг разрушило к чертовой матери всё. Ну, да и Мерлин с ним, этим всем... Главное, что Тихоня Пол остался жив... А проявленная аврорская женская храбрость вот она — высасывает жизненные силы, оставляя вместо красивой кожи тонкие, инфернально-бледные ошметки, больше похожие на чешую; хрипит подсевшими связками, смотрит почти слепыми глазами. Храбрость — созидающая и погубившая.

Резко поднявшись, Гермиона подошла к окну, дернула в стороны тяжелые непрозрачные шторы и распахнула оконные створки. Густая темнота пахла прохладой и сыростью, звучала едва уловимым свистом колес и гулким уханием сов, оплетала яркими лунными лучами... Постойте-ка, сов?

На подоконник опустилась сипуха и, благодарно ухнув, терпеливо ждала, пока Гермиона отцепит от лапки конверт. Следом за ней опустилась еще одна, еще и еще... Казалось, они никогда не кончатся, как последняя белая полярная бросила конверт прямо в руки и, шумно взмахнув крыльями, скрылась за верхушками деревьев.

Гермиона собрала многочисленные конверты, безжалостно швырнув их в камин: прошлому нет дороги в настоящее, — и вздрогнула от осторожного стука в дверь. Так стучала только миссис Бабблтон — соседка, любезно согласившаяся иногда помогать Гермионе по хозяйству.

-Как же вы не вовремя, миссис Бабблтон, — процедила она сквозь зубы и направилась к двери, попутно накладывая на себя Иллюзорные чары.

-О, доброй ночи, милая, — затараторила упитанная и всегда веселая Бэтти. — Ужасно неловко, что приходится тебя тревожить в такой час, но дело совершенно важное. Уму непостижимо, сколько он простоял под окнами в такой дождь, и если бы Тэд не пошел искать моего дорогого Арчибальда, то даже представить боюсь, что бы с ним стало...

-Миссис Бабблтон, — Гермиона вежливо улыбнулась и постаралась придать голосу оттенок беззаботности и легкой усталости. — Мне очень жаль, что Арчи снова сбежал, несмотря на то, что вы так щепетильны в его воспитании, что очень немаловажно для кота в его столь юном возрасте, но нельзя ли отложить эту милую историю на завтра? Я безумно устала и...

-А причем тут мой Арчибальд? — искренне удивилась та. — Тэд всего лишь снял его с ближайшего дерева. Я, собственно, вот о нем, — и она посторонилась, притянув за рукав совершенно вымокшего Поттера.

-Гарри? — ошарашенно прошептала Гермиона. — Нашел... Э-э-э... Спасибо, миссис Баблтон, — кивнула она соседке и буквально втащила Поттера в квартиру.

Хвала Мерлину и очаровательной миссис как-ее-там, ведь если бы не она, кто знает, сколько бы ему пришлось мокнуть под дождем и считать сторожащих наглухо закрытое окно сов. Гарри стоял у двери, неловко переминаясь с ноги на ногу, и пристально смотрел на Гермиону. Зря Рон пугал его страшными уродствами и напрочь испортившимся характером школьной подруги. Она ничуть не изменилась... Если не считать второпях наложенной иллюзии: магия слабо дрожала, путая собственные нити: полностью закончить заклинание Гермиона явно не успела — обошлась краткой концовкой.

-И? — спокойно спросила она, скрестив на груди руки. — Пришел упрашивать меня вернуться в отдел? Не стоит, не вернусь. Аврорат стал для меня неинтересен. Как и Министерство в целом. Я твердо решила обосноваться в маггловском мире, вернуть родителей и начать, наконец, спокойную жизнь без чудес и дурацких превращений. И я не желаю больше получать эти идиотские письма с просьбами и предложениями. Меня совершенно не интересует ни повышение в должности, ни в окладе. Можешь так и передать Кингсли. Сомневаюсь, что из всего нашего выпуска он так и не нашел достойную замену на мое место. Та же Пар...

-Я не от Министерства пришел, — медленно и тихо произнес Гарри. — И не от Аврората, хотя ты права — замену тебе найти действительно невозможно. Гермиона, — он шагнул ближе, но тут же дернулся обратно, заметив, как она вздрогнула и вытянула перед собой руки в предупреждающем жесте. — Я пришел к тебе. Просто к тебе... Как Гарри, а не Старший аврор... Пожалуйста, выслушай меня...

-Бесполезно, — жестко отрезала Гермиона, — я не вернусь, — и, развернувшись, направилась в комнату.

-А я не отступлю, понимаешь? — он догнал ее в коридоре, схватил за руки и прижал к стене. — Не отступлю. Потому что ты мне нужна. Ты, Гермиона Грэйнджер: зануда и заучка, требовательная к себе и к окружающим, сильная, смелая и отчаянная, — нужна!

-Что ты такое говоришь?! — выкрикнула она, пытаясь вырваться. — Что ты такое говоришь? — дернулась, но Гарри держал крепко, вглядывался в глаза, словно пытался заглянуть в мысли. — Что ты такое говоришь... — прошептала, сжимая зубы, чтобы не разрыдаться. — Нет больше Гермионы Грэйнджер...

-Есть, — Гарри отчаянно замотал головой, словно страхивая липкий морок. — И здесь, — он поглади ее по щеке. — И здесь, — сжал ее ладонь, переплел пальцы со своими и притянул к груди. — Здесь, понимаешь? Здесь...

Это не могло быть правдой, вот просто не могло и всё. Такой непостижимой, откровенной и правильной правдой. Она никому не нужна. Такая. Изуродованная. Почти калека. Она не может жить в чьем-то сердце. Не может отобрать у него право на счастье.

-Нет, Гарри, нет, — прошептала Гермиона, аккуратно высвобождая ладони и, закрыв лицо, тихо сползла по стенке на пол, едва заметно дрожа от беззвучных рыданий. — Нельзя... Так нельзя... Это неправильно...

-Для кого неправильно? — опустившись рядом и обняв ее, спросил тот. — Для тебя? Узнаю Гермиону Грэйнджер: как всегда, уже все решила за других... — он осторожно убрал ее ладони от лица, внимательно посмотрел в глаза, аккуратно стер пальцами мокрые дорожки на щеках и произнес: — Я люблю тебя...

Она не ответила, только покачала головой и сморгнула с ресниц предательские слезы.

-Люблю, понимаешь? — прошептал, невесомо касаясь губами кончика ее носа, щеки, виска. — Любую, неважно с иллюзией или без, — сказал, снимая чары невербальным Фините. — И всегда буду любить... Хочешь ты того или нет, но уже ничего не изменить...

-День, — сдавленно прошептала Гермиона, — два, месяц, год... Сколько ты вытерпишь, Гарри? Сможешь ли перенести то, как я буду медленно умирать, корчась от боли и сгорая у тебя на глазах? Сможешь?

-Всегда, — он притянул ее к себе и крепко обнял. — Я буду любить тебя всегда и не позволю тебя забрать. Никому. Никогда.

-Невозможно, — горько рассмеялась Гермиона. — Ты же знаешь, невозможно...

-Никогда не говори никогда... — шепнул он, сжав в руке порт-ключ, и активировал его заклинанием. — Мы же сами можем творить чудеса...

Аппарационный вихрь разметал по полу хлопья пепла, разворошил стопки газет, мелькнул в воздухе яркой вспышкой и исчез, унося с собой её горе, его надежду и их общую веру в волшебство.

* * *

-Я люблю тебя, — прошептал он и осторожно стер мокрые дорожки на её щеках. — И всегда буду любить...

Она не ответила, уткнулась носом в мягкие отвороты его халата, сморгнула с ресниц предательские слезы и счастливо вздохнула. В распахнутое окно, отбросив все церемонии, заглядывала любопытная луна, освещая полупрозрачный полог детской кроватки, где, тихо посапывая, спал их первенец; теплый ночной ветер путался в занавесках, шелестел страницами забытого на подоконнике «Пророка». А Гарри и Гермиона, окутанные лениво колышущейся магией, наполненной счастьем и нежностью,с упоением целовались.

Неважно, что для снятия проклятия ему пришлось пойти против правил и уничтожитьулики,обличающие участие Малфоя в том самом обряде, когда его застала в расплох группа Гермионы. Неважно, что он — Гарри — сам нашел темномагическое исцеляющее заклинание, возложил на ритуальный камень собственноручно убитую жертву, окропив ее собственной кровью. Ведь все это он сделал ради Нее — заучки и зануды, требовательной к себе и к окружающим, сильной, смелой и отчаянной Гермионы Поттер.

Теперь они знают оба: никогда не говори "Никогда"...