Влечение к смерти (гет)

— Здравствуй, Лили.

Он подсаживается за столик и заглядывает ей в самую душу. На нем черное пальто и длинный серый шарф, на котором мерцают перламутром жемчужинки влаги — на улице с утра мелкая осенняя морось, и он принес ее на себе. Лили откладывает книгу — в малиновом переплете, с золотым тиснением, без названия — и открыто встречает взгляд мужчины, сидящего напротив. У него внимательные глаза. Серые радужки, очерченные темным ободком, переливаются холодными звездами, сбежавшими с остро заточенного стального лезвия. В глубине зрачков мерцают алым капли крови — или это листья красного плюща, липнущего к окну, отражаются в них, как в зеркальной глади черного озера?

Лили обводит языком пересохшие губы и вспоминает, что ей до сих пор не принесли чай.

— Не беспокойся, — тихо говорит он, длинными бледными пальцами ныряет в воздух и жестом фокусника достает из пустоты изящный поднос с чайным сервизом. — Мы ведь волшебники, ты забыла?

Чайник разливает по чашкам горячую янтарную влагу. Лили не может оторваться от завораживающего зрелища — словно впервые видит магию в действии, словно не она колдует играючи едва ли не с первых лет жизни.

— Для тех, кто вырос среди маглов, магия навсегда останется… волшебством. Волшебство — это чудо. А чудо — то, что удивляет тебя, даже если случается в тысячный раз. Ты это знаешь, Лили. Так же, как и я…

Лили не знает, что ему ответить. Ложечка с ажурным черенком помешивает чай, растворяя сахар. По оконному стеклу медленно, как улитки, ползут капли дождя, оставляя за собой длинные прозрачные следы.

— Мы похожи больше, чем ты думаешь… — Его взгляд режет острой бритвой.

— Вздор, — отвечает Лили и скрещивает руки на груди. — Мы с вами совсем не похожи.

Его негромкий смех рассыпается низкими бархатистыми аккордами и замирает в темных углах. Лили с любопытством осматривает кафетерий, где они сидят — пусто, ни души, одинокие столики с задвинутыми стульями в шахматном порядке расставлены по залу. Ложечка звенит, танцуя в фарфоровой чашке.

— Мне надо идти, — Лили вспоминает, что она здесь работает и ей нужно разносить заказы.

— Тебя никто не ждет. Только я.

Он усмехается, показывая острые белые зубы, и перегибается через стол. Его пальцы скользят по виску Лили, аккуратно заправляя огненно-рыжий локон за ухо, мягко оглаживают линию скулы, прохладно касаются щеки и застывают на подбородке. Лили не понимает, почему принимает эту странную ласку так спокойно: внутри — ни гнева, ни возмущения, только тепло, волнами затапливающее грудь и опускающееся все ниже и ниже…

Лили закрывает глаза и растворяется в океане тепла.

* * *

Он слишком часто приходит в ее сны. И сны эти выглядят не так, как положено выглядеть снам, главным героем которых почему-то стал злейший враг.

— Джеймс, — хрипло зовет Лили, уткнувшись лбом в широкую твердую спину.

— М-м-м?

— У тебя бывают навязчивые сны?

— Хм… Ну разумеется.

— И что ты с этим делаешь?

— Воплощаю в реальность, конечно же.

— Что…

— Потому что чаще всего мне снишься ты. — Джеймс переворачивается на другой бок и оказывается лицом к лицу с Лили. — И знаешь, что мы там с тобой делаем? Ух-х, ты и представить себе не можешь…

Его рука шустро ныряет под одеяло и в мгновение ока оказывается на ее бедре. Лили закусывает нижнюю губу и против воли улыбается.

— Я догадываюсь! Но меня мучают плохие сны, и я…

— Тогда тебе нужно хорошее снотворное, — улыбается во все зубы Джеймс.

«Вот зараза», — думает Лили, но не успевает развить мысль, потому что Джеймс подминает ее под себя. Он обхватывает лицо Лили своими крупными ладонями с грубоватыми пальцами — совсем не такими, как у того, из снов — и нежно-нежно целует в губы. Его тело, такое крепкое и сильное, обдает ее жаром, приятно вдавливая в пружинистый матрац.

Часы бьют полночь.

Когда, спустя тысячу жадных стонов, они отрываются друг от друга и Джеймс уходит в ванную, Лили зарывается лицом в подушку, изо всех сил зажмуривается — и снова, в который раз, видит героя своих ночных видений, словно кто-то выжег в голове этот чуждый и враждебный всему ее существу образ. Острый взгляд серо-стальных глаз, бархатный смех и прохладные бледные пальцы, играющие с ее медными локонами. Лили понимает, что это иллюзия, наваждение, мираж, но жажда тепла в груди оказывается сильнее голоса рассудка.

Она засыпает, молясь об избавлении от морока, но втайне от самой себя надеется, что сон повторится.