Под лампами неона (гет)

В клубе слишком жарко и дымно. Хидан со второго яруса лениво наблюдает, что происходит внизу: люди липнут телами друг к другу, обвивают шеи руками и плавятся от духоты. Будь они жидкостью — слились бы воедино, будь красками — смешались в третий цвет. Не танцы, а имитация секса. Имитация удовольствия, имитация нужности.

Музыка похожа на звуки выстрелов, только в обработке типа скрилекса — долбит вибрацией по всему телу и ушам. Освещение мигает, как молния, а лазерный проектор, будто пять пьяных снайперов прицеливаются одновременно в разные части тела.

Хидан в который раз прячется в клубе под неоновыми лампами. Лучше его размажет долбящая по ушам музыка, чем давящая домашняя тишина.

Сидит, похожий на водоросль, — накуренный, распластался на диване, движения заторможенные, приятная вялость достигла максимальной отметки. Бессилен перед собой и всем миром.

Мимо проходят девушки в коротких юбках, почти у каждой в одежде присутствуют пайетки или стразы. Чем ярче пытаешься выглядеть в клубе, тем ты незаметнее. Хидан вдавливает себя еще больше в диван, что его скоро придется оттуда выжимать, и выкуривает сигарету — от никотина накрывает еще сильнее, а мысли отлетают, как стразы от юбки, если хорошенько шлёпнуть по заднице. Пепельница забита четырьмя окурками и все Хидана.

Откуда-то незаметно выныривает Какузу и мельтешит шершавой ладонью перед лицом Хидана. Глаза просели в усталость. Зрение расфокусировано, от неона в принципе не хочется открывать глаза. Картинка размыта дымом, качество не 720р и даже не 480р. Пульт по управлению себя потерян, в реальность и трезвость возвращаться не хочется. Дайте сдохнуть овощем, пока срок годности не истек, сгодится для нарезки в салат.

В реальности, кажется, все по-другому — больше ответственности и меньше прав на ошибку, но по факту ответственность одинакова в любом состоянии, просто под веществами все притупляется.

Он заебался от всего, от всех и в большей степени — от себя. Ему либо плохо, либо похуй.

Хидан почти без чувства вины игнорирует свои незавершенные дела, ответственность и здравый смысл, шлифует травкой, глушит все. Мыслительный процесс, судя по образу жизни, он хочет уничтожить в ноль, превратившись в обезьяну с тарелками. Если саморазрушение, то такое, ну кайфовое в смысле.

Чтобы не чувствовать физическую боль, существует анестезия, а для эмоциональной что?

Большую часть жизни уверял себя, что не любит бесконтрольное состояние, а потом один косяк подкупил все убеждения и состояние всмятку разлилось по телу — пиздецки приятно.

Удачно получилось, что Какузу является другом, персональным дилером и по совместительству Тайлером Дёрденом — умеет появляться в нужный момент, чтобы дать леща, но чаще дозу. Благодаря ему Хидану многое доступно, но балуется он только легкими веществами типа травки, этого хватает, чтобы не чувствовать свою голову или просто не быть. У Какузу есть раздражающая привычка делиться разными фактами и интересностями, которые никому не интересны, но Хидан привык. Он может в любой момент что-то вспомнить и вставить посреди диалога или прислать среди ночи в какой-нибудь из соцсетей.

— Ты бы вышел воздухом подышать.

— Так пусть все рассосутся, и воздуха станет больше. — Хидан старается сохранить свой режим энергосбережения, а ходьба в данный момент очень энергозатратна. Чтобы мысленно себя чмырить, тоже нужны силы.

Какузу тяжело вздыхает, стоя над ним, и продолжает:

— Сегодня прочел интересный факт. — Щелкает пальцами опущенной рукой вдоль туловища. Всегда так делает, когда пытается что-то вспомнить. — Оказывается, можно почувствовать чужую боль. Только это не гарантирует, что ты сможешь ее облегчить. Типа ты чувствуешь чужую боль в зеркальном отражении. Это называется феноменом сопереживания, и испытывать его могут только люди. Достаточно очевидный факт, но решил тебя ознакомить.

Понятие Хидану очень знакомо, настолько, что если поставить его напротив зеркала, то появится зеркальный коридор. Память подтерта, как код с лотерейного билета. Он не помнит, когда ему было больно за другого, потому что Какузу по сути почти все его окружение, который не показывает свои переживания. Только если через тупые шутки с черным юмором, что воспринимается не так серьезно. Эта шутливо-подъебистая манера общения всегда сглаживает углы.

Похоже, Хидан сам себе зеркало, с трещинами такое, отбитыми краями и где-то заклеенное скотчем, чтобы сохранить оставшуюся цельность.

Какузу протягивает руку, чтобы помочь подняться, но Хидан серьезно врос в диван, что приходится с силой дернуть его на себя, от чего тот неваляшкой поднимается, утыкаясь носом в Какузу где-то на уровне плеча. Стоя на полусогнутых ногах, поднимает голову и замечает, что Какузу носит сережку в ухе наоборот — застежкой спереди.

— У тебя сережка неправильная, — бормочет Хидан, положив подбородок на его плечо и почти касаясь носом той самой сережки.

— Я бы сказал, что происходящее с тобой неправильно. Из всего неправильного, ты заметил что-то настолько незначительное.

— Чувак, кто бы пиздел о неправильном, ты дилер. — Расплывается в улыбке, а Какузу словно съеживается от этих слов.

Хидан преувеличивает свою неспособность нормально двигаться и жить заодно. Просто не хочет, но приходится, как и всем. Уже становится обязательным подышать свежим воздухом для дальнейшего функционирования, лицо блестит от жары, будто сковороду натерли маслом.

Какузу быстро шмыгает вперед, с кем-то поздоровавшись, а Хидан почти у самого выхода, уткнувшись взглядом в пол и лениво переставляя ноги, не замечает препятствие и врезается в чье-то плечо. Подняв голову, бубнит «извините», на что ему резко отвечают женским голосом:

— Вот это у тебя зрачки расширены. Ты или под травкой или я тебе нравлюсь, — и с таким противным смешком, что, кажется, зрачки Хидана в протест уменьшились до точки.

— Дохуя самоуверенно и не в моем вкусе, поэтому мой ответ — я под травкой, — кидает с омерзением, вложив в слова максимум раздражительности.

— Не у всех хороший вкус, — пожимает плечами девушка.

Хидан забивает на сказанное, разворачивается на пятках, зарываясь рукой в волосы и зачесывая челку назад, которая прядями спадает вновь, и с тяжелым вздохом плетется к ждущему Какузу, оставляя позади розовое пятно волос. Шкала настроения с нейтрального уровня в скоростном режиме падает до негатива из-за какой-то стервы. В спину ему доносится гордое «прощаю», Хидан, показав фак, хлопает дверью.

Он выныривает из клуба, и в нос врезается непривычно чистый воздух. Во рту сильно пересохло, по ощущениям в нем жидкости меньше, чем в пустыне. И все равно ловит момент, когда ему становится хорошо до отвращения к себе.

Познать дзен с пустой головой в одиночестве не удается, Какузу облокачивается спиной о стену, копируя позу Хидана, и жмется к нему плечом.

Он начинает втирать что-то похожее на нотации: беспокоится, что Хидан слишком погряз в своей зоне комфорта, которую трудно комфортом назвать, скорее место, чтобы перетерпеть, и предлагает завести новые знакомства. Сказал, сделав вид, что невзначай, но с напрягом, и Хидан цепляется за это, как наушниками о дверную ручку — вроде случайно, но ощутимо выдергивает в реальность.

— И к чему ты клонишь?

— В общем, есть не очень хорошая новость, — нехотя начинает Какузу, становясь грустным и каким-то помятым очень быстро, за одно моргание. Хидан зеркалит, тускнея вместе с ним. — Я должен переехать на неопределенное время по делам.

На все его заботливые нотации до этого захотелось ответить «ой, отъебись», чтобы не поддерживать русло разговора, в которое они скатились.

Хидан жопой чует — это что-то очень хреновое и физически ощущает, как прихлопывают комара, только в роли комара ты.

Хлоп — и тебя размазывает.

Хлоп — и тебя не существует.

— Как я понимаю, «по делам» это к Сасори? — Внутри неприятно скребёт: то ли трезвеет, возвращаясь в реальность, то ли это от предстоящей утраты друга. «Утрата» слишком больное слово — зачеркивает, заменяя на «отсутствие».

Словесное обезболивающее так себе. Надо было вовремя сказать «отъебись».

— Да, он предлагает хорошие бабки. А деньги я люблю больше, чем тебя. — Какузу пожимает плечами и отворачивается, чтобы скрыть смешок.

— Кому ты заливаешь, небось повелся на очко Сасори. — Кажется, все шутки мира не спасут его положение, но все равно пытается, чтобы не так грустно.

— Ты же свое не предлагаешь, нашел альтернативу.

— Так оно у него золотое, он же срет деньгами.

— За этим я и еду.

— Как ворона клевать его в блестящую жопу, только не клювом?

— Я не гей, — чеканит Какузу.

— Ты пидор.

Какузу не проговаривает вслух «как же ты мне остопиздел», это читается по лицу.

— Я собираюсь попробовать завязать с этой торговлей, и Сасори мне уже помог найти работу. Постоянно тычет в меня моими навыками рисования и дразнит, что я латентный татуировщик…

— И пидор, — вставляет Хидан.

— …пора сделать каминг-аут и продолжить развиваться в этой сфере. — Какузу делает вид, что не слышал вставку, и заканчивает реплику замотивировано, в предвкушении, словно уже держит билет в руке. Был бы здесь поезд, шагнул в вагон без колебаний.

В Хидане шаром раздувается то ли злость, то ли обида — пока не разобрался. Между эмоциями происходит секундная борьба, и щелкает понимание — все же обида. Шар громко лопается, но слышно и больно от звуковой волны только ему.

Шутки выступали в роли супергероя, но не спасли. Может, полетели на вызов к кому-то другому: кто почти труп больше, чем сейчас Хидан.

Какузу выбирается из дерьма благодаря ебучему Сасори, когда сам он не раз прикладывал усилия донести до друга те же мысли, но их успешно игнорировали или отправляли в любимую копилку ответов — «спасибо за поддержку», оставляя все как есть. Радость все же есть, но и осадок тонким слоем тоже. Типа предложение нового знакомства было преподнесено в виде замены?

Настроение падает с таким ускорением, будто в гонках зажали кнопку шифт и включили нитро. Куда еще ниже — хуй знает, наверно, пробивать дно и образовывать воронку.

Одну дыру в груди и два пальца в рот, чтобы вывернуться наизнанку, блядь.

— Тогда поздравляю с переменами, — вымученно рвет ебало улыбкой Хидан, отталкиваясь от стены, и улыбка в прямом смысле режет щеки.

Разбитая бутылка разбросана мелкой стеклянной крошкой, хрустит под ногами с безысходностью. Вот его и шинкуют на салат, а он не сопротивляется.

Новость похожа на те, которые показывают по телеку прямо с места происшествий, срочно прерывая какую-нибудь трансляцию, и зрители к этому не готовы. И Хидан не готов. Уйти сейчас домой — переключить канал, но Какузу настоял вернуться и познакомиться с человеком, на которого можно положиться.

Хидану после услышанного уже ничего не хочется, он просто позволяет всему происходящему происходить дальше. Видимо, у Какузу немного чувство вины бьет под ребрами и желание оставить кого-нибудь рядом, иначе такими темпами Хидан сотрется с лица Земли или в порошок на две дорожки.

После свежего воздуха душное помещение цепкими руками перекрывает дыхательные пути, тело снова начинает покрываться липкой пленкой от жары, но Хидан терпит. Освещение мигает яркими вспышками, и ему кажется, что его окружили люди в черном со своими приборами, чтобы стереть память. Это было бы ебать как уместно. Если пришельцы заберут — тоже не откажется.

Они подходят к той самой высокомерной девке, от которой плечо еще чувствует столкновение. Надежда, что это не та, с кем будет происходить знакомство, жила до самого конца, пока…

— Еще раз приве-етики, — натянуто слащаво растягивает Какузу, а рядом слышится тихое «пиздец» Хидана.

У Какузу биполярка или почему он блюет радугой? Хидан первый раз в жизни ловит с него кринж, когда обычно наоборот.

— Сакура это Хидан, Хидан это Сакура. — Он зачем-то берет их руки и соединяет в рукопожатие. Руку захотелось отдернуть моментально, хотя прикосновение не было каким-то отвратительным, скорее потому, что это было сделано внезапно и в насильственной форме.

Хидан забывается на секунду, отмечая, что кожа у нее не грубая от слова совсем, ни одной мозоли или шероховатости. Да в общем-то и не должно быть, наверно. Просто стало как-то неловко за себя, что он противно липкий.

Хотя Сакура и ниже, но взгляд пристальный, словно это она выше на голову, и вызывает желание сжаться до атома. Хидан давит прищур в ответ с ощущением, будто что-то у нее украл. Чуть приподнятые уголки губ подчёркивают стервозность взгляда. Блестки специально намазаны не на веках, а под глазами, дорожкой по щекам. Выглядит пиздец притягательно.

В ушах комариный звон, но прихлопнуть хочется себя, снова. Лицо ещё больше обдало жаром — резко, как пощёчина, ещё чуть-чуть и он испарится.

Мысленно пытается объяснить реакцию себя и своего организма на этого человека, а мозг какого-то хуя вспоминает обрывками сообщения Какузу с фактами, что «хватает 8,2 секунды, чтобы влюбиться» с поправкой, что это не точно, и «чем меньше рассматриваешь лицо, тем более привлекательным оно кажется». Наверно, плохо рассмотрел.

— Вкратце я вас познакомил, а более детально я поговорю наедине с Сакурой, потом решите, что будете делать. — Какузу возвращает себе привычный образ брутального денежного магната, закидывает руку на плечо Сакуре, заставляя подпрыгнуть от неожиданности, и уводит куда-то в темноту клуба. Хидан успевает бросить им в спины «буду ждать на улице», а сам мчится на воздух.

Спустя пять чирканий зажигалки Хидану удается подкурить сигарету и сделать один из многочисленных смертельных вдохов. Мысли сконцентрированы на потере Какузу, попытка застелить клубом дыма свои переживания и повесить статус невидимости проебана — они все равно горят, как неоновая вывеска.

Чертов неон скоро выжжет его к хуям.

Возвращения друга и новой знакомой долго ждать не приходится, но выходит только Сакура. Хидан размазывает окурок под ногами вместе со своей надеждой на лучшее, кинув внимательный взгляд на Сакуру.

Ебаные блестки, невозможно оторваться.

— В общем, план такой: Какузу дал мне марки и предупредил, что ты их никогда не юзал. Пусть мы очень мало знакомы, но Какузу я доверяю, следовательно, могу пригласить тебя к себе в гости. Давай в четверг вечером, идёт? — Голос спокойный, для нее будто все развитие событий само собой разумеющееся.

Какузу уезжает в среду, за что Хидан его проклинает. Все оставшееся время он будет занят сбором и перевозкой вещей.

Хидан поднимает указательный палец вверх, говорит Сакуре «секунду» и пишет сообщение Какузу, пока тот онлайн:

«ты скинул меня на какую-то девку?»

Какузу:

«я любя (деньги)

и тебя»

Хидан на тонкой грани переименовать его контакт в «пидорская крыса Сасори».

В свои двадцать пять чувствует себя на восемьдесят, но Какузу считает, что все десять, если оставляет ему няньку. С чего он вообще решил, что за ним нужно присматривать?

Мысли очень оборванные, а голова еще в полутумане, решение происходит по той же схеме: он все же доверяет Какузу, следовательно, Сакура должна быть где-то в зоне адекватности. Хотя знакомство на почве наркоты и волосы цвета бабл-гама — так себе адекватность. Сомнение по поводу всего присутствовало и присутствует, только почему-то возражений выдвигать никаких не хочется.

— Идёт, — кивает Хидан с очень тяжелым вздохом и надеется, что Сасори будет клевать Какузу в очко, чтобы тот сидеть не смог.

Они на всякий случай обмениваются контактами и на прощание жмут друг другу руки. В этот раз рукопожатие намного приятнее. Стоя под фонарным столбом, Хидан пытается всмотреться в лицо Сакуры и найти что-то раздражающее или неприятное для своего взгляда, чтобы пойти наперекор фактам Какузу. Все, что он видит, — Сакура милая и равнодушная одновременно.

Хуже или лучше не стало. Череп на ее черной майке с какими-то агрессивными надписями мозолит глаза. Хидан переводит взгляд на Сакуру — у той зрачки расширены и пусты, как у этого черепа.

Сакура накурена. Хидан тоже. Или они просто друг другу нравятся.

Ему смешно, что рядом с ним оставили наркомана. Какузу ебаный гений.

В кармане снова вибрирует телефон. Какузу присылает вырезку «Перечень стадий принятия, которые проходит человек, испытавший серьезное горе:

1. Отрицание

2. Гнев

3. Торг

4. Депрессия

5. Принятие»

А как со всем этим справляться, он прислать не додумался. Очень содержательно, спасибо, блядь.

Хидан где-то на четвертом пункте.

Хлоп — и ты в депрессии.