Роза Красная (джен)

Человек в черном убегал в пустыню, а стрелок его догонял.

В бурдюках Роланда плескалось совсем немного воды, а из еды оставался лишь кусочек вяленого мяса, когда он вышел на главную дорогу Талла — города, где намеревался пополнить свои запасы съестного и воды. Еще в тот момент, когда городок был всего лишь призрачным маревом на горизонте, Роланд почувствовал, что что-то не так с тем местом, куда он держал путь. Когда же старые потрепанные, но все еще крепкие ботинки подняли вихрь застарелой пыли, ступая по улицам Талла, Роланд был абсолютно уверен в том, что город абсолютно пуст и мертв.

В салуне Талла он ощутил чье-то присутствие и, стиснув покрепче рукоятки своих револьверов из сандалового дерева, пошел внутрь заброшенного строения, чтобы совершенно внезапно обнаружить там своего старого врага Мартена Броудклока — или, если угодно, Уолтера о Дима. Тот предложил Роланду выпить стаканчик древнего виски и буднично сообщил своему преследователю, что это он, стрелок, всех убил в этом городе, причем уже очень давно — так давно, что тела несчастных обратились в прах.

— Впрочем, я тоже этому немного поспособствовал, — сказал Уолтер, подмигнув.

— Я не понимаю, какого черта ты несешь, — прохрипел Роланд пересохшим горлом.

Пальцы его сжались на рукоятях револьверов, а в сердце предательски закрадывался страх.

«Что-то не так, что-то неправильно, ненормально», — эта мысль поднялась из глубин подсознания и вонзилась в его разум ледяной иглой.

Человек в черном — Уолтер или самозванец, им прикидывающийся? — залился громким грубым каркающим смехом дряхлого ворона, как будто Роланд, стоящий перед ним, смешно пошутил.

— О, я понимаю, что ты ни хрена не помнишь! Мы с тобой проделывали это бесчисленное количество раз, гадали на картах, вели задушевные беседы у костра. Я указывал тебе путь, а ты шел вперед, послушно и безропотно. Но теперь хватит. ХВАТИТ!

Выкрикнув это последнее слово во всю мощь своей глотки — так, что у стрелка зазвенело в ушах — Уолтер выпрямился, стал как будто больше ростом и вперил в Роланда тяжелый немигающий взгляд. Вся напускная веселость куда-то ушла, и спустя мгновение после того, как лицо человека в черном стало серьезным, оно начало меняться

Оледенев от ужаса, Роланд наблюдал, как с лица его старого врага клочками сходят кожа и плоть, обнажая желтоватый череп мертвеца. Череп, как будто много лет назад забытый кем-то в пустыне и высушенный безжалостным солнцем. Правый глаз выпал из глазницы и покатился по барной стойке салуна. Глотка Уолтера также распадалась на лохмотья из гнилого мяса, обнажая позвонки и сухожилия, но это не мешало ему продолжать:

— Никаких больше дверей! Никаких больше друзей и союзников, Роланд! Ты один! Ты выпал из цикла, ты совсем один и таковым ты и останешься до самого конца!

Живой скелет поднял руку и ткнул в того пальцем, с которого уже наполовину слезла плоть.

— Удачи тебе, стрелок, добраться до своей проклятой Башни в одиночку, и будь ты проклят во веки веков! Будь проклят и несчастен потому, что тебе никогда не дойти до Темной Башни самому, и она лишь пошатнется от твоих жалких потуг!

Вокруг скелета, облаченного в черный балахон и когда-то бывшего Уолтером Падиком, начали сверкать молнии, в салуне из ниоткуда поднялся ветер, бросающий пыль в лицо Роланда, и, не переставая проклинать своего старого врага, ходячий труп исчез со звуком далекого удара грома, как будто бы втянувшись в черноту собственных одеяний.

Издав крик маленького испуганного ребенка, Роланд развернулся и в панике побежал на улицу из старого и мертвого салуна. Позже он будет жестоко корить себя за подобное поведение, полагая — не без основания, — что в тот момент он попросту забыл лицо своего отца. Однако в тот момент это не имело ни малейшего значения, а все, что имело, это желание как можно быстрее выбраться из проклятого заведения.

В не менее чем пятнадцати шагах от салуна Роланд остановился, уперся руками в колени и, согнувшись почти пополам, приложил героические усилия к тому, чтобы не опустошить и без того практически пустой желудок. В конце концов стрелку удалось взять себя в руки — его колени перестали трястись, а желудок больше не просился на волю. Выпрямившись и снова положив руку на рукоять револьвера, Роланд посмотрел на пустое и мертвое здание, из которого он недавно так позорно сбежал.

Чуть позже, окончательно придя в себя, он вернется туда, где так странно повстречал старого врага, и обыщет это место со всей тщательностью, не обнаружив, впрочем, никаких следов ни Уолтера, ни его привидения.

Еще позднее, другим днем, Роланд покинет Талл, но даже тогда, когда городишко исчезнет из вида в мареве за его спиной, по коже продолжат бегать мурашки липкого страха и, в большей мере, дурного предчувствия. «Ходячий труп прошел по своей могиле», — говорили о таких мурашках во времена его молодости.

* * *

Постепенно положение Роланда с того момента, как он посетил Талл, становилось откровенно бедственным. Ему так и не удалось пополнить запасы воды и еды, несмотря на то, что он потратил лишний день, обыскав городок, который оказался именно настолько мертв и пуст, как его и предупреждал зловещий призрак. Но не близость смерти от жажды по-настоящему ранила сердце стрелка, а то, что он упустил след человека в черном. Если раньше Роланд неизменно находил кострища, свидетельствовавшие о том, что он на правильном пути, то на протяжении последующих после ухода из Талла дней пяти не обнаруживал никаких следов существования человека в черном. Только пески пустыни, девственные в своей первозданной чистоте.

Еда закончилась давно, а воды, как стрелок ее ни экономил и ни берег, не хватило бы и на полдня пути. Ресурсы организма Роланда тоже были на исходе, горло постоянно оставалось сухим, губы потрескались, а живот как будто скрутило в тугой болезненный узел от голода, и устраиваясь на ночлег вечером шестого дня, он отчетливо осознавал, что рассвета дня седьмого может так и не увидеть. Терзаемый голодом и жаждой стрелок разглядывал уставшими холодными голубыми глазами звезды Срединного мира, как и много ночей до этого, и размышлял о своем положении. Более всего его ум занимало отсутствие кострищ. Теперь он лишился единственного ориентира, говорившего ему, что он на правильном пути. Более того, Роланд не чувствовал присутствия своего старого врага, как бывало раньше, когда казалось, что он сбивается со следа.

«Ты выпал из цикла! Ты один!» — подсказал голос человека в черном в памяти стрелка.

«Похоже на то, — мысленно согласился тот. — И, похоже, свой единственный след к Башне я тоже упустил, спустя столько лет, спустя столько столетий бесплодных скитаний.

Впервые за годы своей долгой, немыслимо долгой жизни Роланд подумал о том, не пустить ли себе пулю в лоб… чтобы лишь спустя мгновение яростно отогнать эту мысль прочь.

— Я, пожалуй, предпочту умереть от голода, — сухо произнес он в безбрежную, наполненную звездами тьму над головой, перевернулся на бок в своем спальнике и закрыл глаза, погрузившись во тьму.

Однако рассвет Роланд все-таки увидел, хотя пробуждение далось ему и с большим трудом. Его сознание совершенно не стремилось вернуться обратно в тело, продолжавшее болеть и отчаянно требовавшее воды и пищи. Стрелку пришлось побороться с поглощавшей его тьмой, побороться за каждое из своих пяти чувств, более не желавших служить своему владельцу, и, как это часто случалось ранее, первым к нему вернулось обоняние, а не зрение. Вернулось, чтобы сообщить, что где-то поблизости горит костер. Слух следом за обонянием подтвердил, что у измотанного странника не галлюцинации и что поблизости весело трещат сухие дрова.

Роланд сел а затем со скоростью, никак не ожидаемой от человека, находящегося при смерти, встал на ноги и огляделся. Метрах в пятидесяти он увидел человека в черном балахоне, раскладывающего свои пожитки вокруг костра, разведенного им, верно, для того, чтобы согреться в утренней холодной хмари. На одно короткое слепящее мгновение Роланду показалось, что он видит перед собой человека в черном собственной персоной, но всего лишь моргнув, с болезненным разочарованием осознал, что человек перед ним носит не черный, а темно-синий балахон, и к тому же, незнакомец был стар и носил короткую седую бороду.

«Это менни», — подумал Роланд.

Так в Срединном Мире называли сектантов, проповедовавших и практиковавших путешествия между мирами и уровнями Башни. Или пытавшихся практиковать. Между тем, пока Роланд разглядывал непонятно откуда взявшегося незнакомца, пытаясь определить, не морок ли тот, созданный человеком в черном, старик заметил своего проснувшегося соседа и приветливо помахал рукой, приглашая погреться. После секундного раздумья стрелок убрал свои револьверы, которые неосознанно достал тогда же, когда вскочил на ноги, и, покачиваясь, направился к костру.

— Долгих дней и приятных ночей, стрелок! — приветливо обратился старик-менни. — Я вижу, ты устал и едва держишься на ногах. Почему бы тебе не воспользоваться моей помощью и гостеприимством, как в старые времена, когда мир еще не сдвинулся с места?

У ног незнакомца действительно расположились два больших бурдюка, полных чистой воды — измученный жаждой организм стрелка различал запах воды даже через кожаные пробки — и большая сумка, как выяснилось позже, полная овощных консервов и вяленого мяса. Странного старика совершенно не смущало то, что буквально секунд пятнадцать назад Роланд направлял на него стволы своих вдоводелов, и тот невольно опять задумался о том, не ловушка ли это. Откуда посреди пустыни взялся старик со всей этой снедью? Почему он сразу обратился к незнакомцу «стрелок», когда всем было давно известно, что мир сдвинулся с места и нет больше никаких стрелков? Роланд был последним, и он знал об этом наверняка.

Все это было слишком подозрительно, но…

«Если я в ближайшее время не попью и не съем хоть чего-нибудь, я умру».

— И тебе долгих дней и приятных ночей! — ответил Роланд, приложив кулак ко лбу. — Я воспользуюсь твоей помощью и гостеприимством с любовью и благодарностью.

Сказав так, измотанный, он уселся рядом с костром, взял один из бурдюков с водой, откупорил и сделал первый осторожный глоток. Желудок отозвался болью, но организм с благодарностью принял свежую, чистую, пахнущую минералами воду. Стрелок вылил немного воды себе на руку и протер болезненные иссохшие губы, после чего сделал из бурдюка еще один глоток, побольше. Старик в это же время достал из своей объемной сумки жестяную ложку и банку консервированного томатного супа, аккуратно открыл ее, потянув за колечко, и передал стрелку вместе с ложкой. Роланд, отставив в сторону бурдюк, приступил к первой полноценной за неделю трапезе, не спуская глаз со своего спасителя.

Покончив с едой — нутро как будто пребывало в раздумьях, сохранить ли в себе скудный завтрак или все же расстаться с ним, — Роланд трижды постучал себя пальцами по шее.

— Мы встретились в добрый час, путник, ты и я! И я говорю тебе спасибо! Я слышал, что ты назвал меня стрелком, и это, наверное, из-за револьверов, но они не мои, я подобрал их с трупа давным-давно. Меня зовут Петр Падик, я разорившийся торговец. Могу я теперь узнать и твое имя?

Старик только спокойно улыбнулся.

— Я знаю о тебе многое, стрелок, может, даже больше, чем помнишь ты сам. Я знаю, что ты Роланд, сын Стивена и Габриэль, последний стрелок, переживший падение Гилиада и битву на Иерехонском холме против войск Фарсона, Доброго Человека. Я знаю так же и то, что ты забыл в этой пустыне. Ты преследуешь Мартина Броудклока, человека в черном, дабы тот указал тебе путь к Темной Башне. Но его нет в этой пустыне, стрелок, он ушел своей дорогой неведомо куда, хотя ты и сам об этом знаешь.

Пока старик говорил, взгляд Роланда становился все холоднее, а лицо — непроницаемее, руки же сами собой легли на рукояти его револьверов. Любой, кто увидел бы стрелка сейчас, предпочел бы оказаться в любом ином месте, но старик-менни продолжал говорить, как будто вообще не замечая, что происходит с его собеседником.

— Но у тебя есть друзья, Роланд, на других уровнях Башни, именно они и послали меня к тебе! Послали для того, чтобы направить тебя на путь к твоей цели. В моей сумке, помимо воды и еды, есть две вещи, очень важные для тебя, и если ты позволишь, я отдам их тебе.

Старик замолчал и выжидающе посмотрел на своего слушателя.

— Почему я должен верить хоть чему-то из этого? — процедил Роланд сквозь зубы, продолжая сжимать оружие, напряженный, как стальная пружина.

— Потому, что у тебя нет выбора, — просто ответил старик, и его взгляд вдруг стал почти таким же холодным и твердым, как взгляд самого стрелка. — Послушай Роланд, — серьезно сказал он, — если бы я хотел твоей смерти, я бы просто прошел мимо и пошел в другую сторону, за горизонт. Ты можешь застрелить меня из своих чудесных револьверов и пойти дальше куда глаза глядят, вот только мы оба знаем, что поступив так, ты ни на полшага не приблизишься к своей цели. Если же ты примешь вещи, которые я должен отдать, и выслушаешь то, что я должен сказать, то ты ничего не потеряешь, потому что, говоря честно, тебе и так нечего терять, стрелок.

Роланд размышлял над тирадой старика полминуты, после чего наконец убрал начинавшие неметь пальцы с рукоятей из сандалового дерева.

— Так какие вещи ты мне хочешь передать, старик? — спросил он, и менни снова полез в свой походный мешок, чтобы в этот раз достать оттуда два странных предмета.

Первый предмет, который стрелок взял осторожно кончиками пальцев, не убирая при этом вторую руку далеко от рукояти револьвера, озадачил его. Поначалу он подумал, что это игральная карта, но на ней не было ни картинки, ни масти, и на ощупь она состояла из непонятного материала.

— Это ключ, — пояснил старец в ответ на вопросительный взгляд стрелка, — такими раньше пользовались Великие Древние, как мне сказали. Ты поймешь, где его использовать в нужное время, другой предмет интереснее.

И действительно, насчет этого менни не соврал — если он вообще сказал хоть слово лжи.

Вторым предметом оказалась темная, цвета закопченного кирпича каменная табличка с изображенными на ней золотой краской линиями и письменами. Роланд аккуратно взял табличку в руку — она была теплая, как будто живая, идеально помещалась в пространстве его ладони и как будто едва заметно вибрировала. Золотые линии и письмена на ней расплывались, меняя очертания и свое положение на табличке, словно пытаясь сбежать, выйти за ее пределы, но стоило стрелку посмотреть на них прямо, сфокусировать взгляд, как линии замирали в каменной неподвижности. Роланд даже поддался импульсу своего любопытства и отвел взгляд, слегка наклонив голову. Линии немедленно снова возобновили свой хаотичный танец, вызывая у него головокружение.

Роланд спросил:

— Что это?

Старик отозвался, явно довольный произведенным эффектом:

— Я не знаю точно, но вроде бы это ключ.

Выдержав драматичную паузу, менни продолжил:

— Ключ, открывающий некую дверь на вершине Темной Башни.