Последние слова (джен)

Сегодня ночью в Аракаве проводится фестиваль фейерверков, но ребята решили устроить свой собственный небольшой фейерверк прямо здесь, в парке. Они хотели насладиться фейерверками все вместе, но в таком случае ехать в Аракаву — не вариант, ведь она всё ещё восстанавливается от… что бы ни послужило причиной тому, что она оказалась в больнице на этот раз.

Ребята не впервые собираются вместе, но это первый раз, когда они позвали ещё и Укио. Он подозревает (вернее, он случайно подслушал), что это был всего лишь секретный план, чтобы Сава и Мине могли развеяться в компании симпатичного холостяка (и не слишком доставать остальных). И всё же он рад быть здесь, смеяться и разговаривать с Шином, Икки, Кентом, Томой и остальными. Словно он тоже один из них.

Когда солнце коснулось горизонта, Мине начинает раздавать бенгальские огни. Она даёт один Укио — уже горящий, — и тот с волнением держит его кончиками пальцев, пытаясь сохранить своё дыхание ровным. Относительно недавно он сгорел заживо, и хоть он понимает, что эти огоньки безопасны, слишком сложно смотреть на танцующие искры без внутреннего содрогания.

В попытке успокоиться он уходит к старому колодцу, стоящему поодаль. Интересно, если он бросит бенгальский огонь внутрь, можно ли будет увидеть дно? Или колодец настолько глубокий, что он догорит прежде, чем упадёт?

Нет, лучше оставить его при себе — это хорошее упражнение. Как он сможет выдержать целую вечность летних фейерверков, если он даже не может удержать в руке простой бенгальский огонь?

Укио вздыхает и поворачивается спиной к колодцу, облокачивается на его край. Там, вместе со всеми, Сава запускает ракету. Её выходки весь вечер держали его в напряжении, но здесь, вдали от остальных, он может наконец расслабиться. Это, конечно, глупо: если Сава умудрится поджечь лес, это будет гораздо опаснее — в том числе и для него лично, — чем бенгальский огонёк в руке.

И всё же…

Он смотрит на кончик своего бенгальского огня. Отвратительно. Но красиво.

Кто-то оторвался от группы и направился в его сторону. Укио поднял глаза: это был Шин. Он почувствовал себя польщённым: Шин весь вечер не отлипал от своей девушки, и то, что теперь он пришёл поговорить с Укио, ощущалось в каком-то смысле оказанной ему честью.

— Эй, этот колодец очень старый. Ты уверен, что безопасно так на него опираться? — Сами по себе слова были добрые, но Шин произнёс их таким тоном, что они прозвучали как издёвка или угроза. Как будто он пытался не просто обозвать Укио идиотом, но ещё и подчеркнуть, как его бесит этот идиотизм.

— Нет, — ответил Укио. — Это очень опасно. Его вообще должны были засыпать.

Он помнит холодное, мокрое отчаяние от смерти, которая поджидала его в этом колодце. Но сейчас ничего не случится. Даже если он провалится внутрь, другие ребята это увидят и найдут способ спасти его.

Именно поэтому он точно знает, что не упадёт. Судьба, которая преследовала его от мира к миру, была слишком хороша в своём деле. Когда очередная августовская смерть настигнет его, она будет неизбежной и бесповоротной, без единого проблеска надежды на спасение.

Шин морщит нос, но ничего не говорит. Он отступает и возвращается к беседе со своей девушкой. Укио старается на них не смотреть.

Есть что-то забавное в том, что их общество спасает его от смерти в колодце, но, в то же время, спасает и её тоже. Если бы Укио каким-то образом остался с ней наедине…

Сава запускает другую ракету, и красный цветок распускается над их головами. Было время, когда он непременно взялся бы за камеру и начал снимать фейерверки в вечернем небе, но сегодня его взгляд прикован к более приземлённым картинкам: то, как красный свет подсвечивает их лица, насыщенные тёмные тени, которые образуются на контрасте. Он хотел бы сделать несколько фотографий, но это могло бы вызвать неудобные вопросы.

Бенгальский огонёк догорел и погас с характерным пшиком, и Укио почувствовал неловкое облегчение. Он встал, чтобы выбросить палочку, но каким-то немыслимым образом споткнулся и чуть было не рухнул навзничь. Он замер в ужасе на несколько секунд — сердце громко стучало в ушах, — но так и не упал. Придя, наконец, в себя, он на трясущихся ногах отошёл подальше.

Солнце окончательно село, стало намного темнее, и он почувствовал прилив адреналина. Обеспокоенно оглянулся на тени деревьев, оценивая, кто может в них скрываться.

Нет, это глупо. Он не один; с чего бы кому-то на него нападать? И не то чтобы здесь обитали опасные дикие животные… не так ли? До двадцать пятого ещё есть время, ему нужно лишь перестать прислушиваться к своим перевозбуждённым нервам и расслабиться.

Укио кинул останки своего бенгальского огня в мусорное ведро, но счёл, что он всё ещё слишком дёрганый, чтобы идти к остальным и неизбежно оказаться вовлечённым в разговор, поэтому направился к колодцу.

— Укио! — позвал его Шин из дряхлой старой беседки, которую ребята решили занять этой ночью. — Может, хватит испытывать свою удачу?

— Иди сюда, у меня есть ещё бенгальские огни! — добавляет Мине.

Неужто Шин взаправду настолько обеспокоен его безопасностью? Или есть ещё какая-то причина, по которой он не хочет, чтобы Укио находился рядом с колодцем? Или просто… отдельно от остальных? Хотя, казалось бы, какая ему разница?

Укио подчинился и присоединился к сборищу. Он, стиснув зубы, стерпел ещё один бенгальский огонь и фейерверки Савы. Если остальные и думают, что он слишком тихий или слишком напряжённый, они, по крайней мере, достаточно вежливы, чтобы не упоминать об этом.

В конце концов фейерверки закончились, и девушки собрались уходить. Тома, Икки и Кент предложили их проводить. Как благородно с их стороны. Или, может, не совсем: Шин и Укио остались убирать мусор.

— Так в чём твоя проблема? — Шин развернул мусорный мешок и начал его трясти с пугающей свирепостью. Укио от неожиданности моргнул.

— Прости?

— Не строй из себя дурака. Ты всю ночь таращился на меня и мою девушку. Зачем?

А. Укио пытался отводить от них взгляд и смотреть лишь украдкой, но, видимо, этого было недостаточно. Он наблюдает, как Шин затаптывает кусок земли, откуда Сава запускала фейерверки и начинает собирать обломки ракет.

— …Ты правда хочешь, чтобы я ответил, Шин? Неужели существует ответ, который тебя устроит?

— Хватит юлить. Ты думаешь, это я её столкнул со скалы, или что? — Ах, точно. Этим летом они выезжали за город, и… — И ты злишься, что мы всё ещё вместе после того случая?

— Я знаю, что ты не толкал её со скалы. — Укио стоит у края беседки, ближе к северо-западному углу. Его взгляд прикован к земле как бы в поисках брошенных бенгальских огней. — И если уж на то пошло, я же тебя предупреждал, не правда ли? Что лес опасен ночью? Что если произойдёт один несчастный случай, жди другого? Ты мог бы остаться в отеле.

— Что? Когда ты это говорил?

— Хм, возможно, я не говорил. Я предупредил тебя, но, видимо, это был не ты, кого я предупредил. Что ж…

— Что? — Шин выглядит сбитым с толку — естественно, — но злится он сильнее. Он махнул головой, бросил свой пакет и резко приблизился к Укио. — Хватит заговаривать мне язык и ответь на мой грёбаный вопрос: в чём твоя проблема? Ты ревнуешь? У тебя по ней крыша течёт? Поэтому ты приходишь в кафе так часто?

Укио сложил руки на груди и опёрся спиной на одну из четырёх колонн в основании беседки. Чем дальше в август, тем тяжелее становится следить за тем, что он говорит. Впрочем, в любом случае ничего из этого к концу месяца не будет иметь никакого значения. Кроме того, он слишком много играл в покер с Шином, чтобы пытаться ему соврать.

— Ты разгадал меня. Я помешался на ней. Уже очень давно.

Глаза Шина расширились — почему он вообще задал этот вопрос, если это его так удивляет? — но потом быстро приняли свой нормальный вид.

— “Очень давно”, хм? Значит, ещё до того, как она упала? — Шин стоит неприятно близко к нему сейчас. Колонна, к которой Укио прижимается спиной, внезапно вызывает у него приступ клаустрофобии, и он выпрямляется; Шин отступает на волосок, и ему становится чуть легче.

— Да. — Задолго до.

— Хм. Я должен был догадаться раньше. Стоило это сделать.

— Это бы ни на что не повлияло. — Да и с чего бы? Только если… — Погоди, не думаешь ли ты, что это я её столкнул?

— Почему бы и нет, Укио? Разве ты можешь доказать мне свою невиновность?

Укио издал нервный смешок.

— Нет, Шин, в этот раз я могу точно сказать, что ты блефуешь. Я тебя умоляю: ты знаешь, что это не я. Ты только лишь хочешь, чтобы это был я. Это сделало бы жизнь гораздо проще, не так ли?

Шин бросил на него изумлённый взгляд, но не стал спрашивать, откуда он знает. Вместо этого он издал протяжный вздох. Даже в тусклом свете луны Укио видит, как он изнурён.

— …Да. Это был не ты, — проворчал Шин. — Но раз уж ты признался, что на ней помешан, я не хочу больше видеть тебя в кафе. И если Мине пригласит тебя ещё раз, откажи ей.

— О, теперь ты приказываешь мне? И что ты будешь делать, если я не подчинюсь? — Не то чтобы у Укио были какие-то проблемы с требованиями Шина, но ему стало любопытно.

— Не испытывай меня, и тебе не потребуется это узнать.

— Вот как? — Смеяться в этой ситуации, должно быть, слишком оскорбительно, но Укио не может сдержаться. — А если я хочу знать? Что ты будешь делать, Шин? Ты убьёшь меня? И тем самым докажешь, что ты и правда сын своего отца?

Не успели последние слова слететь с его губ, как Укио почувствовал укол вины за эту бессмысленную жестокость. Так сложно сдерживаться, когда уже истекает время. Он хотел бы переложить всю ответственность на своё альтер-эго, но разве это честно?

Внезапно всё расплывается в приступе резкой боли, и следующее, что Укио помнит — как он летит спиной вперёд и впечатывается в колонну. Шин ударил его. Сильно. Не то чтобы он этого не заслужил, но…

Хр-р-р-р-ря-я-я-я-ясь!

Колонна содрогнулась и раскололась за его спиной. Чёрт, всё же сегодня..?

Укио первым делом бросает взгляд на крышу над головой. (Неужели огромное количество бессмысленных смертей смогли стереть в нём инстинкт самосохранения, который заставил бы его первым делом выбежать под открытое небо?) Металлическая. Достаточно тяжёлая.

Колонна ломается, и он продолжает падать на спину. Всё происходит так медленно… Прежде чем удариться о землю, он видит, как перекашивается соседняя колонна. Он слышит, как кричит Шин, и рука в красной перчатке попадает в его поле зрения, пытается вытащить его. Вместо того, чтобы принять её, Укио отшвыривает руку Шина, как испуганный родитель, пытающийся убрать своё дитя подальше от горящей плиты. Нет смысла подвергать Шина ненужному риску остаться изувеченным, если в итоге всё равно умрёшь.

Потрясение и тошнотворный ужас на лице Шина — последнее, что видит Укио, прежде чем крыша падает и раздавливает его насмерть.